Следующий сюжет мы почерпнули из воспоминаний Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко. Он был первым секретарем компартии Белоруссии, затем — первым секретарем компартии Казахстана (когда вторым секретарем являлся Л. Брежнев), а потом — послом в Польше, тогда, когда первым секретарем ЦК Польской Объединенной рабочей партии был Владислав Гомулка. Чтобы понять скрытый подтекст, надо знать, что Гомулка в первые послевоенные годы уже был вождем польских коммунистов и входил в коалиционное правительство Польши в качестве заместителя премьер-министра. Но он позволил себе возражать против ускоренных темпов коллективизации сельского хозяйства, на чем настаивала Москва. Очень скоро Гомулку в Варшаве сняли со всех постов и отправили в тюрьму, где он провел четыре года.

Осенью 1956 г. в Ялте отдыхал Н. С. Хрущев, бывший в то время первым секретарем ЦК КПСС. Вместе с ним проводили свой отпуск некоторые члены советского правительства. В Крым прибыл Гомулка, чтобы в неформальной обстановке решить важные вопросы взаимоотношений между Польшей и СССР (сейчас это называется «встречей без галстуков»). По случаю приезда высокого гостя был устроен парадный обед, на который явился и советский посол в Варшаве Пономаренко.

Хрущев еще до обеда крепко выпил и сидел, нахмурившись. Первый тост провозгласил А. А. Громыко: «За большого друга Советского Союза, пламенного революционера товарища Гомулку!» Сразу раздались одобрительные аплодисменты. Хрущев вдруг переспросил: «За кого? За кого?» Громыко повторил свой тост. «Я за этого предателя пить не буду!» — воскликнул Хрущев и со всего размаха бросил свой бокал на пол. Коньячные брызги и осколки хрусталя разлетелись во все стороны.

Можно себе представить, какие мысли пронеслись в тот момент в голове у Гомулки. Наверное, он вспомнил события пятилетней давности, когда его по указанию из Москвы посадили в варшавскую тюрьму. Но Хрущев — не Сталин, с ним, может быть, удастся договориться миром. Гомулка поднялся со своего места и, стараясь сохранять спокойствие, произнес: «Товарищ Хрущев! Я всего этого не заслужил. По-видимому, ваш посол в искаженном виде информирует вас обо мне».

Теперь «крайним» стал Пономаренко. Он тоже встал и ответил: «Товарищ Гомулка! Если бы вы ознакомились с содержанием моих шифровок, то легко убедились бы в обратном. Ваши действия и позиция оцениваются там весьма высоко».

«Ну, ладно, — несколько примирительно заявил Хрущев, не вставая. — Прекратите споры. Тост произнесен и надо выпить».

Хрущев выпил до дна и наклонился к тарелке. Лицо его еще более покраснело, чувствовалось, что настроение почти не изменилось. Между тем торжественный обед шел своим чередом, тосты продолжались. Встал М. А. Суслов и предложил: «Я поднимаю свой бокал и прошу всех выпить за здоровье, счастье и успехи верного спутника и помощника Никиты Сергеевича, дорогой Нины Петровны! (Нина Петровна — жена Хрущева, родная мать его двоих детей и приемная мать его троих детей от первого брака).

Начинавший уже „клевать“ Хрущев поднимает голову и медленно спрашивает: „За кого? За кого?“ Получив ответ, восклицает: „Я за эту дуру пить не буду!“ — и снова хрустальный бокал летит на паркет.

Утром, только поднялось солнце — звонок в дверь. Один из помощников Хрущева просит Пономаренко спуститься вниз: там на скамейке сидит Никита Сергеевич. Пономаренко быстро оделся, умылся и подошел к нему. Протянув руку, Хрущев сказал: „Слушай, вчера я перебрал и наговорил Гомулке лишнего. Очень неудобно. Тебе задание: поезжай сейчас к нему и постарайся все уладить. Только не говори, что я тебя послал. Машина уже ждет“.

Подъехав к даче, где остановился Гомулка, Пономаренко встретил польского руководителя. На его лице была улыбка: „Что, товарищ Пономаренко, получил ответственное задание? Ничего, в подпитии всякое бывает. Главное, чтобы это не было всерьез и надолго“».

Инцидент был улажен. Отношения между СССР и Польшей на протяжении еще нескольких лет оставались безоблачными.

Через 8 лет Хрущев был освобожден от своих постов, одним из пунктов предъявленных ему обвинений были волюнтаризм и автократия. А еще через 6 лет такая же участь постигла и Гомулку — с такими же обвинениями.

Пожалуй, этот сюжет уместно закончить стихом из Евангелия от Луки (24:11): «И показались им слова их пустыми, и не поверили им».