Глава первая

Мерсье делал вид, будто читает Камю. Притворяться оказалось нелегко, и он, то и дело забываясь, неожиданно для себя действительно углублялся в текст. О притворном чтении серьезных книг стоило бы написать эссе. Быть может, такое эссе следовало бы написать Камю? Быть может, Мерсье следовало бы написать об этом в письме Камю?

Человеку, полагающему, что он едет в Форт-Тибериас, сосредоточиться на подобном чтиве непросто. Мерсье прилетел из Парижа в пятницу, в полдень. Стоя на раскаленном бетоне посадочной полосы, он, прищурившись, восхищался тем, как отчетливо видно все – диспетчерская вышка, вытесанная из затвердевшей по краям белизны на фоне ярко-синего неба, потрясающей желтизны холмы вдали и свирепые профили носильщиков-арабов. Потом из полумрака отделения багажного контроля вышла молодая женщина и провела его без очереди. Едва он успел убедиться, что это и есть встречающая его сотрудница Отдела иностранной документации и контрразведки, как она торопливо посадила его в машину и на предельной скорости покатила по направлению к городу. Коль скоро она была хорошенькой, да и неглупой с виду, он попытался ее разговорить. Попытка оказалась не вполне успешной.

– После Индокитая я в основном занимался охраной дипломатов. Предстоящая работа мне совершенно незнакома, к тому же это моя первая командировка в Алжир.

– Знаю, но пригласили именно вас.

Поскольку она, судя по всему, была не расположена продолжать, он попытался еще раз:

– Мне часто приходило в голову, что первые впечатления о каком-либо месте, вероятно, складываются под влиянием прочитанного ранее. Например, глядя сейчас в окно, я толком не знаю, на что смотрю: то ли на реальную дорогу в Алжир, то ли на дорогу в Алжир, описанную Жидом.

– Ох уж этот любитель отсасывать у африканцев!

Она рассмеялась. По идее, смех должен был прозвучать довольно злобно, однако Мерсье пришлось признать, что это отнюдь не так. Она бросила на Мерсье быстрый взгляд:

– Я бы не стала нанимать Жида в нашу страну проводником. Хочу предупредить: если у вас подобные наклонности, лучше поехать в Танжер. А здесь Федерация национального освобождения, говорят, использует арабских мальчиков в качестве приманки, а это значит, что в конце концов вам не миновать «кабильской улыбки». К тому же готова спорить, что у Жида вы об этом ничего не найдете…

Машина выехала на середину дороги, чтобы объехать колонну арабов, положивших руки на головы, их загоняли в армейский грузовик солдаты в стальных касках.

– Но если вы не читали Жида…

– Не отвлекайте, мне надо вести машину.

Мерсье оставалось лишь изучать документы на автомобиль, из которых он, по крайней мере, узнал, что водителя зовут Шанталь де Серкисян. Она высадила его у здания ОИДК на рю Де-Саррас. Прежде чем она успела отъехать, он вцепился в дверцу машины.

– Мадемуазель, уверяю вас, у меня нет «подобных наклонностей». Вы не отужинаете со мной завтра вечером? Возможно, раз вы знаете город, то сумеете и выбрать заведение?

Она отказалась, но ответила приглашением на завтрашний пляжный прием. Потом он направился к своему куратору.

Кастильоне находился в сорока шести километрах от Алжира, и, чтобы добраться туда, Мерсье пришлось взять напрокат машину. Пляж был усеян худыми загорелыми телами, точно фовистический эскиз балетных декораций, и лишь с большим трудом он отыскал Шанталь. Поговорить серьезно не было возможности. Мерсье вынудили играть с молодежью в футбол, а девушки смотрели и распевали песни, расположившись на пляже, словно множество сирен. Вся охрана состояла из одного спасателя и двоих десантников с автоматами. И истомленные девицы, и игравшие мышцами молодые люди – все рисовались и лгали на языке своих тел. Под их взглядами Мерсье, бледный и седой, чувствовал себя неловко. Вечером они всей компанией вышли побродить по бульвару. Интересного там было мало, разве что Памятник погибшим да аквариум. У входа в аквариум висела афиша фильма Кокто «Орфей» с объявлением о предстоящем сеансе в кинотеатре «Бардо» в Алжире.

– Я должен еще раз посмотреть этот фильм. Мария Казарес – моя подруга. С Кокто я встречался только однажды, но…

Шанталь устало прислонилась к стене аквариума.

– Еще один никчемный халтурщик. Попыткой Кокто поднять комбинированные съемки до уровня искусства восхищаются все те, кто… кто… Черт возьми! Забыла, как там дальше.

Шанталь излагала все это с закрытыми глазами.

– Это что, цитата? – спросил Мерсье.

– Только не из ваших парижских интеллектуалов. Это сказал капитан Руссель, но я никак не могу вспомнить концовку его высказывания.

– Капитан Руссель из пятой роты Легиона?

– Он самый.

– Я же с ним знаком! Здесь это один из немногих людей, с которыми я надеялся связаться.

Филипп и Мерсье занимались инструментальной разведкой на равнине Кувшинов, участвовали в карательных операциях против повстанцев в районе Тонкинского залива и вместе, фактически плечом к плечу, сражались при Дьен-Бьен-Фу. Однако после Индокитая, когда Мерсье откомандировали в парижский ОИДК, их пути разошлись.

Шанталь открыла глаза. Она мгновенно оживилась и была явно удивлена.

– Какой удобный случай! Мы тоже знакомы с капитаном Русселем! Завтра папа устраивает большой званый обед – официальный прием. Филипп тоже будет. Почему бы и вам не прийти? Люблю слушать, как ветераны вспоминают о былых сражениях.

Однако Мерсье показалось, что в ее оживлении есть нечто напускное, а в том, как она потом взяла его под руку, – нечто злонамеренное, даже хищное.

Помимо всего прочего, работать в разведке непросто еще и потому, что на званых обедах нельзя поговорить о работе. На взгляд Мерсье, обед не удался. Когда он приехал, Филипп обнял его, но при этом в его поведении сквозила холодная сдержанность, которой Мерсье прежде не замечал. Они не стали предаваться воспоминаниям об индокитайской кампании, поскольку за столом сидел еще один гость, ловкий молодой столичный адвокат, по меньшей мере лет на десять моложе них, – некто Рауль. Рауль с Филиппом сцепились по поводу методов ведения нынешней войны – или операции сдерживания, как высокопарно называл ее Филипп. В ходе вечеринки Филипп сдал свои позиции и вынужден был оправдываться тем, что он всего лишь простой солдат, выполняющий приказы. Но хотя Рауль заткнул Филиппа за пояс, Мерсье он показался пленником собственной ловкости.

Мерсье любил интеллектуальные дискуссии, но эта походила на игру в «цыпленка», в которой двое мужчин пытаются подтолкнуть друг друга к краю тротуара. Коли на то пошло, почему бы солдату с адвокатом-консерватором попросту не расчистить место на столе и не помериться силой рук? В Индокитае солдаты ради пущего интереса держали под сцепленными руками ножи остриями кверху, так что рука проигравшего медленно, но верно протыкалась насквозь. Наверняка Шанталь была достаточно умна, чтобы ей успело наскучить общество обитателей алжирского гарнизона и тех, кто выдавал себя за местную интеллигенцию.

Шанталь подошла, села рядом с отцом и скромно положила голову ему на плечо, а тот с гордостью рассказывал гостям об успехах дочери в стрельбе. Но стоило ему пойти спать, как она достала украшенный экзотической резьбой мундштук. Ее платье – замечательное творение Скьяпарелли, из розового шелка, с глубоким вырезом, – и демонстративная манера курения натолкнули Мерсье на мысль о том, что перед ним типичная авантюристка. Когда он ей об этом сказал, вид у Шанталь был довольный. Шумная перепалка между Филиппом и Раулем продолжалась. Мерсье насмехался над их чванливыми манерами и нежеланием пойти на компромисс. Он сказал Шанталь, что, прикрываясь формальностями политической дискуссии, на самом деле они стараются перещеголять друг друга в демонстрации грубой мужской силы – не очень изящный способ производить впечатление на женщин, – пользуясь своей железной логикой как орудием социального угнетения. Потом он процитировал ей что-то из «Второго пола» де Бовуар.

Шанталь с раздраженным видом вскинула голову: – Что же, скажите на милость, угнетает меня? Однако все эти разговоры о политике начинают мне надоедать.

Она хлопнула в ладоши, и подбежал слуга.

– Бой! Я хочу купаться. Принеси мои купальные принадлежности и передай Хамиду, чтобы включил свет в бассейне.

Шанталь крупными шагами направилась к кабинкам для переодевания, и вскоре вслед за ней в бассейн прыгнули некоторые из молодых гостей. Над Мерсье она сжалилась только тогда, когда он уже уходил.

– Простите, если я показалась невежливой, но было очень жарко, и мне захотелось искупаться. Я сожалею о сегодняшнем вечере, но, как вы быстро поймете, все отнюдь не то, чем кажется. Не знаю, говорил ли вам Филипп, но начальство завтра скажет. Он устроил для вас краткосрочное задание в Алжире, после чего вы отправитесь к нему в Форт-Тибериас. У меня там тоже есть дела. Возможно, там на следующей неделе мы сможем поговорить о книгах и тому подобных вещах… – Она рассеянно умолкла.

И вот, выполняя пустяковое задание Филиппа, он делал вид, будто читает Камю, а на самом деле следил за аль-Хади. Многое в кафе отвлекало внимание – пара юнцов, шумно радовавшихся своим победам на бильярде-автомате, мерзкий маленький мальчишка, ползавший под столиками, притворяясь собакой, и весьма привлекательная девушка, сидевшая прямо напротив. Кроме того, щелкали костяшки домино и орало радио. Уже пять минут гремели военные марши. Несомненно, это была подготовка к передаче очередного важного сообщения из метрополии – Франции, из уст самого генерала «Ясная Цель». Из окон открывался вид на гавань и на идущую по краю утеса прибрежную дорогу к казино. С полудня над морем со всех сторон собирались тяжелые бурые тучи, и было очень душно. Рубашка прилипла к телу Мерсье, словно мокрая мочалка, и он чувствовал, как тяжесть в голове переходит по затылку на мышцы шеи. Раз в две-три минуты все, что отвлекало внимание, выводило его из себя, и столь же часто ему приходилось сдерживаться и напоминать себе о том, что он ни в коем случае не должен читать. Он пожалел, что не взял с собой менее интересную книгу. Рассуждения Камю, с одной стороны, и веселье, царившее в кафе, с другой, постоянно отвлекали его от порученного дела.

Аль-Хади сидел у стойки. На полу возле его табурета лежал сверток в оберточной бумаге. Аль-Хади пробыл в кафе почти полчаса, но Мерсье не видел, чтобы он входил с кем-нибудь в контакт. Разве что с барменом, который подливал ему перно. Он не ожидал, что аль-Хади окажется пьяницей. Даже если в конце концов выяснится, что он не является курьером ФНО, все равно аль-Хади – не городской араб, а сахрави, но лишь у немногих сахрави обнаруживается пристрастие к алкоголю.

А что, если аль-Хади попросту притворяется пьяным, подобно тому, как Мерсье притворяется читающим Камю, а маленький мальчишка притворяется собакой? И что, если радостные крики двоих юнцов у бильярда рассчитаны на то, чтобы утаить их гомосексуальность? А бармен – полицейский осведомитель? А привлекательная девушка – проститутка-трансвестит? Наверняка в этом баре, да и во всех барах, во всех заведениях на земле, полным-полно людей, притворяющихся теми, кем они на самом деле не являются. Пьянчуги притворяются трезвыми, интроверты притворяются экстравертами. Мелкие буржуа притворяются людьми из высшего общества, женщины, которые несчастливы в браке, притворяются счастливыми женами. Алжир, в частности, был городом испуганных людей, притворявшихся неиспуганными. Таким образом, едва ли лицемерие и притворство отличали агентов от других людей. В профессии Мерсье необычным было то, что ему приходилось лгать, дабы раскрывать правду. Почему все мы всю жизнь должны лгать? Мерсье был весьма удручен.

Предполагалось, что аль-Хади доставляет информацию из Форт-Тибериаса в подпольный штаб ФНО в Алжире. Всякий раз, как Мерсье вспоминал о предстоящей командировке в Форт-Тибериас, в животе у него начинал расти тяжелый ком болезненного страха. Мерсье знал, какая опасность ему грозит. Разница между ним и Филиппом состояла в том, что Мерсье задумывался о своих поступках и не считал, что цель, то есть победа в алжирской войне, оправдывает любые средства, даже самые гнусные. Наводить порядок в Алжире следует честно и благородно, проявляя сострадание. А в том – и только в том – случае, если таким образом страну не удастся удержать, войска должны ее оставить. Славу Форт-Тибериаса как центра допросов превосходила лишь такая же репутация казарм Зеральда под Алжиром (да и то, возможно, потому, что очень немногие из тех, кого допрашивали в Форт-Тибериасе, выжили, чтобы пожаловаться на перенесенные испытания).

Маленький мальчишка под столом, притворявшийся собакой, впился зубами в брюки Мерсье. Мерсье раздраженно стряхнул его с себя. Что такое честь?

Арабы считают своих женщин сосудами своей чести. Доброе имя в среде женщин – вот единственное, что имеет значение в среде мужчин. Загадочные сосуды чести, сжимающие зубами складки своих белых шалей, звенящие золотыми украшениями при каждом шаге, женщины, гуляющие вечерами по крышам своих домов и перекрикивающиеся через узкие улочки. Мерсье попытался представить себе, как Шанталь или девушка, сидящая напротив, смиренно превращаются в закутанные с головы до ног сосуды чести. Хриплый злорадный смех, пронзительные торжествующие вопли… Нет, это немыслимо. Потом, стараясь не думать о Шанталь, он заглянул в книгу.

На сей раз от чтения его отвлекла спортивная машина, остановившаяся перед кафе. Из нее вышли молодой человек с девушкой в небрежно наброшенных на плечи пляжных халатах и вошли в бар. Члены яхт-клуба. Его внимание они привлекли как раз вовремя, ибо, провожая их взглядом до стойки, Мерсье осознал, что, пока он то читал, то предавался размышлениям, между аль-Хади и хозяином вспыхнула ссора. Аль-Хади кричал по-арабски. Хозяин явно не имел ни малейшего понятия, в чем дело. Как, впрочем, и Мерсье. Потом аль-Хади принялся швырять на стойку деньги, много мелочи и несколько банкнот – больше, чем стоили две-три порции выпивки. Аль-Хади, казалось, потерял терпение и, низко наклонившись, поднял с пола сверток в оберточной бумаге, после чего сунул его в руки озадаченному хозяину. Потом, точно оскорбленная женщина, подобрал полы своего длинного белого одеяния и бросился вон из кафе.

Мерсье не нужно было следовать за ним. За углом ждал другой хвост – ждал, чтобы выяснить, куда приведут следы аль-Хади на сей раз. Мерсье выждал пару минут. Потом положил книгу, извинился перед привлекательной девушкой за то, что немного передвинул столик, и направился к хозяину. Вспышка была столь яркой, что он потерял хозяина из виду. Ноги перестали касаться пола. Казалось, что-то льется ему в уши. Чтобы мыслить более здраво, он закрыл глаза. Открыв их вновь, Мерсье, ничуть не удивившись, увидел, что он весь в крови, а на кровь медленно оседает пыль. Ему стало интересно, его ли это кровь. Наверно, нет, подумал он, ведь та девушка, что рядом со мной, лишилась обеих ног. Вероятно, это ее кровь. Он опять закрыл глаза и стал дожидаться сирен.