Пионер Фенимор

Юбилей – пусть и не самый круглый, 230-летний, – отличный повод вспомнить об этом любопытнейшем писателе, давно ушедшем за пределы собственно литературы. Превратившемся в мировой тренд, символический магнит. Достаточно произнести «Фенимор Купер» – и покатится колесо, доехавшее и в Москву, и в Казань, и в большинство мировых столиц… Не колесо, глобус, вброшенный, как мячик, а за ним – ворох ассоциаций, вечных уже мемов (один «Последний из могикан» имеет больший вес, чем десятки современных его создателю литературных имен), глобальных и бытовых сюжетов, мир этот причудливо отобразивших; поток дорогих сердцу картинок из детства, прямого отношения к писательству Купера вовсе не имеющих.

Родился будущий классик и основатель доселе разрастающейся вселенной в 1789 году, в Берлингтоне, штат Нью-Джерси. Отец, Уильям Купер – личность незаурядная, торговец, землевладелец, застройщик, добился и политических высот: избирался окружным судьей и – дважды – в Конгресс США. Вскоре после рождения Джеймса он покидает тесный квакерский Берлингтон и основывает городок Куперстаун близ Нью-Йорка. Сын его по окончании тамошней школы продолжил обучение в Йельском университете, но быстро всё это дело бросил, определившись на морскую, точнее «озерную», службу – состоял при постройке военных кораблей на Онтарио. Понятно, что будущий певец природы и ландшафтов Великих озер набирается впечатлений для литературы, но сам об этом не подозревает. Поскольку писателем становится случайно – молодецкая бравада. Жена зачитывалась мейстримовыми тогда английскими романами, а Д. Ф. Купер пошутил, что сумеет написать ничуть не хуже. И, пойманный на слове, написал роман «Предосторожность» из английской жизни. Однако подлинным и громким стартапом в литературе следует назвать роман «Шпион» 1821 года (сюжет и антураж – уже всецело американские, времен войн за независимость). Шумный успех по обе стороны океана.

Всего Джеймс Фенимор Купер, романист и сатирик-публицист, написал почти три десятка романов. Пять – эпопея о Кожаном Чулке; вдвое больше – «морских»: пираты, адмиралы, кораблекрушения; еще с дюжину – условно-исторических, интересно, что не только из американской, но и европейской истории. Десятки рассказов и памфлетов, мемуары, путевые очерки (в пяти томах!), нон-фикшн «История американского флота» была высоко оценена специалистами. Всё это – за тридцать лет писательской деятельности; достижения серьезнейшие, но именно литература Д. Ф. Купера – сейчас только повод говорить о куда более широком феномене.

«Фенимор» – звучание безошибочно дизайнерское, куда там лагерфельдам и армани. Мировое нарицательное. Забавно, что при жизни Джеймса Купера имя это – наследие квакерского рода со стороны матери – в обиходе почти не употреблялось. Однако именно его он передал, как почетную эстафету, наследникам и потомкам, среди которых несколько весьма заметных в американской культуре фигур. Со временем и в фамилии – довольно распространенной в англоязычном контексте – пропала нужда. В советском подростковом мини-сериале 1977 года, «Три веселых смены», о буднях пионерлагеря (популярнейшее в позднем СССР направление) действует загадочный Фенимор – существо почти инфернальное, приходит по ночам в белой маске с черными полосами, похожей на хоккейную, и рассказывает истории не только об индейцах, но и космических путешествиях. Серия называлась «Тайна Фенимора», а один из начальствующих персонажей задавался там вопросом: «Может быть, писатель Фенимор Купер встал из могилы и устраивает ночью читательские конференции?» Необходимый спойлер: Фенимором оказывается девочка Валя, председатель совета отряда… Занятная иллюстрация к тезису о сугубой идеологизированности внешкольной педагогики в СССР.

Сюжет аналогичного эффекта и аффекта – когда в советском фольклоре – анекдотах – индеец Чингачгук Большой Змей действует совместно с героями Гражданской войны в России – комдивом В. И. Чапаевым и его ординарцем Петькой…

Кажется, это первый, хоть и не уникальный в литературе случай, когда само имя писателя рождает совершенно параллельную его творчеству реальность. Вообще, здесь тоже удивительный феномен первенства: название романа «Пионеры» (первый по написанию роман цикла о Кожаном Чулке и Чингачгуке, на сегодняшний, да и на любой вкус, скучнейший, «приключенческим» считающийся по недоразумению, в силу инерции того же авторского имени) оказалось пророческим. Начать с того, что это, пожалуй, первый в мире «экологический» роман – и «Русский лес» Леонида Леонова, равно как «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина – его отдаленные, но прямые наследники. Джеймс Фенимор первым в американской литературе приобрел европейскую, а следовательно, мировую известность. До него словесность молодого государства была делом сугубо внутренним: религиозные трактаты и гимны, колониальные очерки и антиколониальная публицистика, аболиционистские памфлеты; географические, этнографические (индейская тема) и краеведческие сочинения (здесь своеобразным предшественником Купера был Филип Френо). Вашингтон Ирвинг, современник Джеймса Фенимора, шумной известности не имел, а темная звезда Эдгара Аллана По зажглась позже… Купер же заставил признать себя, а значит, всю молодую американскую прозу, даже снобов-англичан, которые назвали его «американским Вальтером Скоттом». Энергичнее комплимента с британской стороны трудно было придумать.

Автор «Зверобоя» первым (во всяком случае, с такой художественной убедительностью) предложил литературе яркую пару персонажей: «благородный дикарь» (Чингачгук) и его пожизненный друг, белый первопроходец и умелый воин, большой души человек, страдающий от наступления цивилизации на дикую природу, патриархальные нравы туземцев, на мораль и быт пограничий (Кожаный Чулок, он же Соколиный Глаз, в цивилизованном миру – Натаниэль Бампо). Джеймсу Фенимору этого сюжетного мотора хватило на пять романов (разного, впрочем, качества), а его наследникам – на огромный корпус текстов. Майн Рид, Густав Эмар… Виннету и Верная Рука у Карла Мая. И уж вовсе не поддается никакому подсчету количество вестернов/истернов, с выгодой использовавших подобную схему (взять хотя бы отечественный блокбастер на все времена «Белое солнце пустыни»).

И вот кстати. Джеймс Фенимор Купер – один из безусловных чемпионов в литературе по экранизациям. Суммарное количество воплощений в кино трех романов: «Зверобой», «Последний из могикан», «Следопыт» (причем в образцах, о которых стоило бы сегодня говорить) – 15; причем все киноработы вышли под оригинальными, фенимор-куперовскими, названиями (непринципиальное исключение – экранизация «Зверобоя» под названием «Чингачгук – Большой змей», с Гойко Митичем, 1967 г., ГДР). Да, интересно, что в списке держав-производителей Голливуд, страны Западной и Восточной Европы, СССР.

Однако, что здесь любопытно и характерно. Среди экранизаций индейской эпопеи с ее популярнейшими персонажами мы не найдем пародий, хохмаческих интерпретаций и совсем оголтелых вариаций «по мотивам». Бережно относясь к первоисточнику, серьезные режиссеры позволяли себе отход от современной Куперу политико-колониальной морали («хорошие» индейцы за англичан, «плохие» – за французов) и щедро демонстрировали современные рефлексии гуманитарного плана. Такова экранизация «Зверобоя» Андрея Ростоцкого 1990 года и особенно – знаменитый фильм «Последний из могикан» Майкла Манна 1992-го, где, подчас заглушая авантюрный сюжет, мощно звучал комплекс вины белых американцев перед индейцами. Показательно: на роль Чингачгука Манн пригласил Рассела Минса, активиста движения за права североамериканских индейцев.

Наконец, надо немного подробнее сказать о русском варианте судьбы юбиляра. Купера в России переводили почти синхронно, не дожидаясь, так сказать, отстоя пены. «Шпион», например, был издан уже в 1825 году, затем пошли романы главной эпопеи и до тех пор, пока безвозвратно не переместились в категорию юношеского, а потом и детского чтения, имели в числе поклонников серьезных, а то и строгих людей. Так, «Открыватель следов» (более известный как «Следопыт, или На берегах Онтарио») печатался в «Отечественных записках», а Виссарион Белинский запальчиво утверждал, что это «шекспировская драма в форме романа».

В дальнейшем, несмотря на Виссарионовы восторги, упомянутое перемещение случилось. Однако слава и влияние Купера в известной возрастной группе держались на стабильном уровне. Сюжет о том, как начитавшиеся Фенимора Купера и Майн Рида гимназисты бегут в Америку от скучной расейской действительности – один из самых распространенных в конце XIX века. И подозреваю, не только в литературе, но и в быту.

Однако всё это никак не могло сравниться с оглушительной популярностью Джеймса Фенимора в Советском Союзе, позднем по преимуществу. Объяснений тут может быть несколько. Фактор доступности – Купера, в противовес идеологически сомнительным коллегам по жанру, издавали у нас широко – и в «узорчатых» дефицитных сериях, и в провинциальных издательствах, не экономивших на тиражах. Американомания, практически всеобщая, замаскированная под любовь и сочувствие к индейскому народу и ненависть к его угнетателям. Пропавший «дух авантюризма», о чем так проникновенно говорил Ипполит в «Иронии судьбы» – дети, в отличие от взрослых, знали, где его сыскать – и дворы, образованные квадратами хрущевок, оглашались индейскими кличами, а штакетники растаскивали на стрелы и копья… Наконец, кинематограф, бесподобный Гойко Митич, и тут уже становилось всё равно: кто Чингачгук, а кто значительно более поздний Виннету, где леса Великих Озер, а где прерии Дикого Запада – территория ковбоев и апачей. А где вообще – родные джунгли промышленно-криминальных окраин. Как пел рокер Александр Чернецкий:

 

Стояло жаркое лето, где пять копеек – монета. И СССР – как планета, и втихаря сигарета.

Висит афиша, что где-то кино от студии «ДЕФА», Ты проскользнешь без билета, и Гойко Митич – forever!

 

 

И снова супербизоны в миражах Аризоны,

Сосед вернулся из зоны, совсем другой на резоны,

Как эти супербизоны! И Чингачгука патроны

Ложатся в пыль Аризоны. Потом опять гарнизоны!

 

Самое активное поколение из ныне живущих в России отлично помнит этот отчаянный микс чужой романтики, общей героики и собственной надежды. Может, соавтор этого пестрого мира, американский классик, в чем-то помог нашему поколению в наступившие затем времена выжить и сохранить себя.

Конечно, его перестали читать и вряд ли уже начнут. Но наследник суровых квакеров, джентльмен и работяга, авантюрист, не чуждый гуманизма, наверняка принял такой обмен – за участие в могучих социокультурных феноменах необходимо чем-то расплачиваться.