Сколько их, заблудших овечек?

Здравствуйте.

Сегодня мне очень плохо. Убежала моя кошка, да еще подло и нагло обсчитали в магазине. Наверное, только поэтому я решила Вам написать, хотя уже очень давно собиралась. Все думала: напишу – и Вы мне обязательно поможете перепрограммировать мой сценарий.

Я себя сейчас так ужасно чувствую. Я чувствую себя нервным, очень уязвимым, склизким, противным комочком. Это чувство во мне не помещается, и оно становится меньше со слезами. Я вся дрожу. Не тело, а каждая клеточка. А еще дрожат руки. Со стороны это еще противней. Как у алкоголика со стажем.

Как хорошо, что бумага все терпит. Я пишу такие неприятные вещи. Наверное, я даже не буду отправлять это письмо. Просто мне нужно его сейчас написать. (Спасибо за комплимент. Корреспондент считает, что я уже понял, кто она, сколько ей лет, какая проблема, как ее зовут, какое семейное положение. Должен вас разочаровать. Я пока ничего не понимаю. Ну, а если серьезно, то вы не виноваты, что вас в школе не научили писать письма. Но вы молодец, что написали. Другие не решаются. – М. Л.).

Ну ладно, это все повод. Нужно переходить к сути. (Кстати, писание писем на время помогает. Все-таки когда пишешь, нужно формулировать мысли. Их поток уже не так захлестывает. Да и хоть что-то делаешь. Те, кто у меня регулярно занимается, подметили, что когда потом читаешь, легче понять суть проблемы, принять решение и начать его выполнять. – М. Л.)

В общем-то, я даже не знаю, с чего начать. Вроде бы все у меня нормально. Учусь в институте, буду юристом, а пока курсант. Милиционер. Ужасно чувствую себя в форме. (Вот это и суть. С этого и нужно было начинать.) Настоящее пугало. Нет, она мне идет. Только мне хочется в голос реветь, стоит только подумать, что я всю жизнь буду работать в этой вонючей (в прямом смысле, прокуренной и т. п.) милиции. (Вообще-то в милиции есть разные места. Я часто консультировал в нашей милицейской больнице и читал лекции в милицейских высших учебных заведениях. Не прокурено там и не воняет. С нашей точки зрения, самый важный инстинкт – это пищевой. На втором месте стоит оборонительный. Потом все остальное. И, конечно, самые важные люди – это те, кто обеспечивает нам удовлетворение пищевого инстинкта – крестьяне, повара, водопроводчики. На втором месте находятся люди, помогающие нам удовлетворить оборонительный инстинкт, – это строители, текстильщики, портные и представители силовых структур. Мы, врачи и психологи, наверное, никому не были бы нужны, если бы на этих этапах все делалось правильно. Деятельность милиции настолько многообразна, что там можно найти дело по душе. Отказываться от дела можно только тогда, когда уже им овладел, знаешь все его секреты и тебе стало неинтересно этим заниматься. Я, например, противник широкого применения гипноза в клинической практике. Этот метод эффектный, но неэффективный. Но я владею этим методом. Более того, я разработал две его модификации. И сейчас я стал им очень редко пользоваться. Когда можно удалить опухоль, то не следует давать обезболивающие средства. Так и гипноз. Так вот, я имею право выступать против гипноза. Но в некоторых случаях он необходим. А вы не имеете права говорить что-то против милиции, пока не узнали тонкости работы в ней. Вы можете только сказать, что эта профессия вам не нравится. – М. Л.)

Сначала я была медиком. Училась в колледже. Закончила с красным дипломом. И сейчас у меня только 3 четверки пока. Хотя никаких усилий к изучению предметов не прикладываю. Где так прокатит, где память помогает. Ни одна из этих профессий мне не нравится. Я не имею ничего против них. Но когда я понимаю, что они – дополнительный узел, который не дает мне быть, кем я хочу, я начинаю их просто ненавидеть, а еще больше – себя. И вообще, я постоянно чувствую какую-то тяжесть, чувство вины, что ли, как будто у кого-то хочется попросить прощения из глубины, начистоту, чтобы я сама стала этой просьбой. Может быть, перед собой, перед родителями. Или, может, я вообще это придумала. (Нет, ничего не придумано. На детей, когда они маленькие, навешивают чувство вины и стыда. Так легче ими управлять. А потом, когда человек вырастает, он постоянно чувствует себя виноватым. Снять это чувство – одна из основных, задач психологической коррекции. Чувство вины имеет два известных мне корня: неосознаваемое желание быть Богом, всемогущим и совершенным, и стремление жить чужими непереваренными идеями. Психологически здоровый человек при неудачах испытывает не чувство вины, а чувство досады. Подробнее это описано в моих, и не только в моих книгах. – М. Л.)

Есть еще одна проблема. Мне уже 22 года. Я еще никогда и ни с кем, как написать-то, не дружила, что ли. Ну, у меня не было молодого человека, к которому я испытывала бы какие-либо чувства, у меня вообще не было молодого человека. Я даже ни разу за всю жизнь не целовалась. Как глупо. (Не пойму, почему глупо. Глупо, если целуешься с тем, кто не нравится. – М. Л.)

Мое лицо изгажено угрями. Это выглядит так противно. Меня все успокаивают, говорят, что не все так плохо, что у кого-то хуже. Но мое лицо видится мне противней, чем даже у того, у кого угрей больше или их размеры больше. Дело не в количестве. (Вы правы. Дело не в угрях. Одна девушка жаловалась на угри и считала, что из-за этого у нее нелады с мужчинами. На самом деле она просто не могла с ними общаться. Да и вообще с общением у нее не все было в порядке. Когда овладела техникой общения, угри постепенно сошли на нет. – М. Л.)

И еще: может, это из области психиатрии, но у меня есть придуманный мир. Там я другая. Красивая, сильная, очень спокойная, рассудительная. Я там не юрист, не бухгалтер, не медик, не педагог. У меня там куча проблем, но я не то чтобы счастлива. Я самодостаточна. (Ну, раз я отвечаю на это письмо, значит, считаю, что психоза у вас нет. А невротизм – дело житейское. По некоторым научным данным, у нас 85 % населения невротизированы. В мечтах часто больше реальности, чем в действительности. Мечты – это голоса наших способностей. Вот я не мечтаю петь в опере. Нет ни голоса, ни слуха. А если бы мечтал, то эту мечту подогревали бы мои способности. Следовательно, попытался бы попасть в оперу. Просто нужно подумать, как эту мечту осуществить. Здесь главное не торопиться, тогда получится довольно быстро. Хорошо, когда человек может о себе сказать следующее: «Я только тем и занимаюсь, что пытаюсь осуществить свои мечты». – М. Л.).

И еще я совершенно не умею общаться с людьми. У меня почти нет друзей. Но зато у меня есть очень близкая подруга. Мы дружим почти 9 лет. Мы всегда вместе.

Так вот, об общении. Я совершенно неинтересная, некоммуникабельная, не умею поддерживать беседу. Мне самой часто бывает неинтересно. (Так научитесь общаться. Станьте интересной. Делать это можно и в одиночестве. Может быть, вам организм намекает при помощи угрей на то, что вам нужно сделать, – стать интересной в общении. А для этого нужно знать что-то такое, чего другие не знают, но хотели бы узнать. А тут как раз и вы! Учитывая, что народ у нас не очень знающий, но любознательный, научитесь чему-нибудь. Выучите хотя бы Библию или несколько мыслей видных философов и к месту их вставляйте. Возле вас соберутся любознательные люди. Один студент выучил древнегреческую мифологию и на перерывах рассказывал своим однокурсникам содержание этих мифов. Возле него всегда был кружок молодых людей. – М. Л.)

Не знаю, что мне написать о себе. Выросла в нормальной нехорошей семье. Мама много работала, папа много пил и курил. Очень часто были скандалы, драки. Даже в детстве была очень необщительной, никогда не играла в игры с другими детьми. Большую часть времени мы с сестрой были предоставлены самим себе.

Училась всегда сама. Очень-очень редко мама проверяла тетради и дневник. Училась не очень, но на собраниях всегда хвалили.

Очень плохо переживала скандалы. Меня трясло, и казалось, что это конец. Сестра стала наркоманкой. Пыталась покончить жизнь самоубийством. Сейчас сидит в тюрьме. Скоро вернется.

Как это ни ужасно, к папе всегда испытывала ненависть.

Я тут столько написала неприятного (так работа у нас такая. Вот поможем вам, так и радоваться будем) и глупого (а вот глупостей нет ничуть. Когда человек искренне выражает свои чувства, он достоин глубокого уважения. Конечно, я немного иронизировал. Но учителю слегка иронизировать можно. – М. Л.). Перечитывать не буду, а то станет стыдно, и я его вообще не отправлю. Хотя, может, я его вообще не отправлю.

Если я это письмо все-таки отправлю, я буду очень надеяться, что Вы мне поможете.

Клавдия

Не решился я ответить на это письмо. Не знал, как отреагирует. Вот сейчас через книгу отвечаю. Может быть, она сама себя не узнает. Может быть, вначале она прочтет другие трагические письма, и ей будет не так тяжело читать мой ответ. Ведь если бы у Клавдии была большая цель, то для нее не имело бы значения, в каком институте учиться. При большой цели юридические знания не мешают. А в милицейском училище учиться в материальном плане легче. А хорошие люди везде есть. Я консультировал долгое время в милицейской больнице и в армии служил. И Клаве можно помочь. Но попасть на наши семинары она не может. Хотя, я думаю, что и в ее городе можно найти специалистов. В общем, спасение утопающих дело рук самих утопающих, даже если есть те, кто хочет им помочь.

Мои дорогие заблудшие овечки, прочтите последнее письмо. Может быть, оно вам поможет. Вот видите, не выдержал, прокомментировал. Комментарии, может быть, и жесткие. Но я очень хорошего мнения о Клавдии. Думаю, что она все это выдержит и выйдет на свою дорогу. И какая разница, будет она связана с милицией или нет. Лишь бы была своя дорога.