Я как Бианки. Люблю по лесу побродить, поднять еловую лапу и наблюдать, чем живет и дышит лесная братва. Вот жучонка бежит домой, торопится, наверное, его дома жена ждет с жучатами, он получку с работы тащит, боится рэкета муравьиного, несется, не разбирая дороги, и все время оглядывается. Вот пичужка за куст пролетела, от гнезда отваживает, в гущу леса заводит…
Шутка!
Ни за чем я не наблюдаю, я прихожу за грибами и, кроме них, ничего не замечаю. Зайдешь в лес, корзина пустая, глаза завидущие – сперва все в лукошко идет: и сыроежки, и шампиньоны лесные, и даже серые рядовки.
Грибной нынче год, пока до просеки дойдешь, корзина уже тяжелая – зачем жадничала, все подряд в корзину складывала?
Нагибаешься за грибком-рыжиком, а рядом еще два подмечаешь, и чуть левее торчит, и еще через три метра, а ты срезаешь грибки и ворчишь дальнему:
– Ну вижу-вижу, чего таращишься? Подойду я к тебе, как только с этими разберусь. Стой там, жди своей очереди.
А вот белый – это счастье грибника. Его не срезаешь. В руке сперва подержать нужно – мощь почувствовать. Только потом выкрутить из земли и ножичком слегка ножку поскоблить, вдохнуть его запах – само совершенство.
Белый гриб важный. С него люблю чуток спесь сбить, восстановить, так сказать, расовую несправедливость.
Кладу его в корзину к остальным грибам, а он, бедный, лежит сперва, не то что шелохнуться, вздохнуть боится. «Я белый! Боровик! Царь грибов! А ты меня к… этим?» А рядом черный груздь, нос рукавом оботрет, слегка подвинется и вежливо: «Ну эта ничаго, располагайтися, все здесь поместимся, чо уж. В тесноте, как грицца…»
Белый за сердце: «Прошу прощения, это вы мне? Вы вообще кто?» – «Ну эта, чо. Чернушка я. Будем знакомы. Это вон братья мои. Нас на засолку набрали. Да под водочку зимой. У-Ух!» – «Засолка? Под водочку? Я – нежное карпаччо, сбрызнутое оливковым маслом и соком лимона… Мистер… или как вас там называть… Не могли бы вы отодвинуться и больше не заговаривать со мной!»
Чернушка отодвинется, обидится. А красная сыроежка откуда-то снизу недовольно проворчит: «Карпаччо он, смотрите какой чванливый! Карпаччо не карпаччо, а известно где ты потом окажешься, как и все мы!» И все в лукошке заржут, а рядовка так прямо зайдется в визгливом смехе.
И белый пожмет плечами – грубовато, но верно подмечено. Это в лесу он царь грибов, а в моем лукошке такой же, как и остальные. Я уравняла всех, потому что царь – я.
Боровик примирительно слегка ткнет груздя в бок. Груздь улыбнется и с готовностью пододвинется, уж больно боровик хорошо пахнет.
Хотя мне бы хотелось думать, что белый не такой заносчивый чувак. Но он такой.
Он был настоящий принц – красивый, квартира в центре, костюм… Мечта любой женщины. Самое прекрасное то, что он был несчастный.
Ушел из семьи. Долго терпел, переживал, пытался, но не смог. Жена сильно пила. Он таскал ее по шаманам, подшивал, умолял, угрожал, ничего не помогало.
Я его жалела. И могла спасти.
Он жил в идеальной квартире. У него даже тряпочки для протирания были идеальными и висели каждая на своем крючке.
А я… эх, душа нараспашку, блузка на пол…
Но мы – пара, и я изо всех сил пыталась соответствовать.
Он очень меня любил. Я посуду загружала в посудомойку, а он ласково целовал за ухом и отправлял отдыхать.
Я потом услышала, как он в ужасе переставляет за мной фарфор: тарелочка к тарелочке, мисочку и кастрюлю на второй этаж, бокалы по линеечке, программа мойки на «экономрежим».
Отхлебнула тогда текилы прямо из горлышка.
На работе завидовали – мы были красивой парой.
Дамы в очередь выстраивались, чтобы погреть его на своей груди.
– Зачем ты утрируешь, не все, а только Зоя Марковна и младший бухгалтер Наташа. Но я выбрал тебя, увидел перспективу. И… извини, что приходится напоминать очевидное, но не могла бы ты, перед тем как сесть в машину, отряхивать ноги, вот так: бам-бам-бам. – И он стукал пяточкой о пяточку. – А потом вот так. Бам-бам-бам, – и он стукал носочком о носочек. – Это ведь не- сложно, да, зая?
Я катастрофически не соответствовала. И начала выпивать за обедом.
Каждую пятницу он дарил мне три герберы – «Господи, какой же он у тебя романтик!» – а по субботам мы ходили в гости к его коллегам. Друзей у него не было.
Как-то он стоял напротив начальницы, грустно смотрел в пол и кивал.
– Дай бог, Нина Леонардовна, чтобы все у нас получилось. Пока не знаю. Видит бог, я делаю все возможное, но…
Два бокала вина залпом.
Воскресенье – домашние дела, список продуктов, уборка, игра в «Эрудит». «Нахер» нельзя, «вот уж не ожидал от тебя, неприятно удивлен» и «Кстати, для справки, это наречие, а правилами допускаются только существительные».
На «сдохнизануда» у меня ни разу не хватило букв.
Когда виски «Афанасий Михайлович лично вручил, 18 лет выдержки, односолодовый, весьма и весьма не бесплатный, между прочим, я загуглил ценник» закончился, я его бросила. Потому что ну «нахер».
Ведь главное в жизни не то, что рядом любимый человек, а то, что нет нелюбимого.
Она живет в маленьком городе-развалюхе под Москвой, и в нем есть мэр. Он хочет быть очень хорошим человеком. Для всех.
У них в городе стая собак бродячих по весне ходила, штук пятнадцать: большие, страшные и помойные. Шныряли по городу, людей пугали-кусали. И нужно было что-то решать, а мэр никак не мог: только в ветеринарку начнет звонить, ему сразу – раз! – и пикет собаколюбов под окна мэрии: «Не дадим, – кричат, – уничтожить бродячих собак! Люди, ну мы же ЛЮДИ!»
Только он отбой дает ветеринарке, негуманные горожане на демонстрацию собираются: «Вы мэр – обязаны обеспечить защиту гражданам». И с ними кошатники с транспарантами: «Отстрелим собак – спасем котов!»
У мэра глаза разбегаются, и он в замешательстве.
А у мэра есть мэрский сын Кирилл. Вот он как-то на уроки с утра пошел, и его у школы покусали эти самые собаки. Пацана на уколы в местную больничку, а собаки куда-то все пропали, ближе к обеду.
Или вот летом у центральной «Пятерочки» темные личности повадились собираться по вечерам. Пьют пиво, матерятся громко, ссут и пристают к дамочкам. И, разумеется, честные граждане бьют во все колокола, мол, пусть полиция в рейд выходит и всех гонит. Но мэру пока не до того, у него других забот полно, ему еще дачу строить.
И вот однажды летним вечером Кирилл собирал дома пати для одноклассниц. Пиваса решил прикупить, винишка там, девчат порадовать. Отправился в «Пятерку», и у него там отобрали деньги.
А на следующий день все темные личности перебазировались за дальние гаражи. И, поговаривали, многие из них без передних зубов.
Или вот идут граждане по улице, а фонари не горят. Темнота – черная жуть. Все идут и фонариками в телефонах свой путь озаряют.
И один гражданин другому говорит: «Завтра надо Кирюшу сюда заманить и насувать во тьме».
Вот так Кирилл мог быть обычным папиным мажором, а стал рупором народа.