Глава семнадцатая

Твари

Команда «Золотого грейпфрута», заинтересованная в поимке рыбы, работала с удвоенной энергией. Нам, гостям планеты, объяснили, что улов всегда богатый: хватает и кухне отеля, и экипажу, получающему значительную прибавку к своему жалованью в виде свежей рыбы. Кулинарные достоинства иланского морского тунца нам уже успели расхвалить, но опять-таки местная промысловая рыба непростая, этот тунец имеет острые шипы на спинном плавнике. Все, что попадается на пути стаи тунца, моментально будет исколото и изрезано насмерть. Изрезано, съедено, забыто.

Озадачивало то, что ребята не готовили никакие снасти: не было сетей, которые, по предположению заядлого рыбака со Спики, обязательны для ловли рыбы. «Вот увидите, – говорил он, – используют кошельковую сеть! Забросят в море и потянут. За аэрокрафтом тянуть не получится, значит, спустят на поверхность воды какую-то плавучую штуковину. Уж не людей в лодке, это точно, – видали, что вчера творилось? Стоит посмотреть, как местные разберутся с рыбой, если она колючая. Еще и сеть может порвать!»

Первым посвященным в секрет местной рыбалки оказался Рейнясу. Кто-то по неосторожности или шутя признался мальчишке, что тунца будут ловить мочалкой. Рейнясу пробежался по отелю и рассказал этот секрет всем, кого встретил.

«Золотой грейпфрут» плыл в сторону островов Серебряного кольца, если можно назвать островами группу устрашающих базальтовых клыков. Они торчали из воды к юго-западу от острова Малеон. Скалы расположились почти правильным кругом диаметром в милю. Место это каким-то образом было связано с предстоящей рыбалкой. Нас предупредили, что ужин сегодня будет раньше обычного, пока еще не подошел в холодном течении косяк рыбы. Рыбалка начнется ближе к закату, после ужина, и мы сможем наблюдать разнообразных морских хищников, для которых ловушка Серебряного кольца – привлекательная кормушка. Хищные рыбы собираются сюда в несметных количествах.

Туристы терялись в догадках: кто и как умудряется пожирать рыбу с острым, как у земной рыбы-хирурга, плавником?

Я снова заглянул к капитану Левицкому, скоротать часок.

Мы оба были воспитанниками Звездной Академии на флагманском корабле. Карьера капитана Левицкого складывалась непросто, нам было что порассказать друг другу. Но в этот визит я услышал от него то, что заставило крепко задуматься.

Левицкий, явно испытывая потребность в доверительном собеседнике, подвигался на стуле, устраиваясь поудобнее, и, опустив крупную гривастую голову, принялся разглядывать растопыренные пальцы рук, ладони упер в колени, да так и сидел, слегка раскачиваясь. Крякнул, хлопнул себя по колену и неожиданно спросил:

– Петре, старина, ты веришь в чудеса?

– Нет! – ответил я.

– Вот и я не верю.

– Тогда о чем речь?

– Я все думаю о переделке с участием кальмара, в которую мы угодили. Над морем оптимальная высота для прогулочных аэрокрафтов – полторы тысячи метров. Нам запрещено летать ниже тысячи метров над уровнем моря, потому что неприятности с морскими экзотами случались и до нас. Редко, но случались.

– Да? – Я озадачился. – Когда тварь решила поохотиться и метнула в нас слизь, мы были на высоте метров пятьсот, не больше. Неужели померещилось в панике?

– Не померещилось.

Капитан «Золотого грейпфрута» понизил голос:

– Мы потеряли управление аэрокрафтом на долгие четыре минуты и лишь чудом не упали в море. На Тобионе и Малеоне я сделал запрос электропомех, радиофона, температур, ветра и даже состояния озонного слоя в месте аварии. Оказалось, в это самое время наземные станции двух островов отметили сбои в работе электроники. Но слабые сбои. На аэрокрафт они не могли повлиять. Они просто совпали по времени с аварией.

– Магнитные бури?

– На первый взгляд – да. На них все и списали. Здесь повсюду залежи железных руд, счастье Семи-лунного, что звездное человечество в наш век почти не нуждается в железе, не то раскопали бы, разворотили планету подчистую… Но опыт подсказывает мне, что возмущение работы систем «Золотого грейпфрута» было вызвано чем-то иным… Ты следишь за новостями? Слышал историю с очередной пропавшей белошвейкой? Пронесся слух – так, слушок – что белль впервые выжила и вырвалась из эпсилон.

– Когда?

– Заговорили сегодня, как о свежем событии. Если это правда, то наверняка вернулся и патрульный офицер, полетевший за ней.

– Маловероятно. У патрульного корабля ограниченный ресурс.

– Значит, возвращались в «Игле». «Игле» энергия не нужна, она сама ее извлекает в любом количестве.

Я насторожился.

Самое правильное – вести себя как можно естественнее.

Левицкий умен, любая фальшь наверняка будет им замечена, а мне, йло, не хотелось потерять доверие вновь приобретенного приятеля, единственного на Ило человека, с которым можно вспомнить молодые годы.

– Думаешь, парочка беглецов приземлялась на Семилунном в то самое время, когда мы попались на крючок кальмару?..

– Не исключено. Планетоид белошвеек, «Галера», дрейфует в системе Ило-Соло. Небось, на самой «Галере» беглецов не ждут и они туда не посмеют вернуться. Ищейки Звездного флота наверняка пристально следят за движением вокруг головной базы белошвеек. Тогда где спрятаться смельчакам, как не на этой кучерявой и нечесаной планете?

– Не пойму, к чему ты клонишь? Хочешь сказать, что приземление белошвейкиной «Иглы» вызвало неожиданные возмущения? Такие сильные, что системы аэрокрафта слетели с катушек? Не верю.

– А ты не спеши отмахиваться. Не все так просто. Это нигде не афишируется, но белошвейкины «Иглы» ведет квантовый «АДРОН». Ты понимаешь, что это значит, Петре? Уж не знаю, супермозг один на всех мастериц Звездного содружества или, допускаю, по «АДРОНу» на каждую базу белошвеек в каждом звездном секторе, но квантовый супермозг легко справится с задачей посадки челнока на планету и сделает это максимально аккуратно: цитрозус носа не подточит. Нарушить работу систем аэрокрафта безупречный «АДРОН» мог в одном случае – если бы вздумал придавить наш дирижабль белошвейкиным кораблем. Шутка, конечно. Но что еще остается предположить?

Долгая дружба с Ксантиппой давала мне повод думать, что «АДРОНов» в космосе гораздо, гораздо больше, чем предполагает капитан Левицкий. Но точно я ничего не знал. И потому не стал возражать.

Капитан продолжал:

– Я попросил одного своего парня проанализировать данные с Тобиона и Малеона во время аварии и работу бортового компьютера «Золотого грейпфрута». Знаешь, Петре, студенты не прочь подработать, обслуживая туристов, а среди студентов встречаются толковые ребята со свежими мозгами. И выяснилось: «Золотой грейпфрут» сам явился источником помех, из-за которых мы едва не погибли!

После капитанского откровения я задумался.

Пришлось признаться себе, что в некоторых вопросах, особенно в таких, как противостояние компьютеров разных поколений, я полный профан. Если исключить, что помехи создал полумифический квантовый «АДРОН», тогда следует признать, что сбой аппаратуры на аэрокрафте – результат более грубой работы. Например, попытка контролировать корабль белошвейки.

– Кто-то умудрился отслеживать работу «АДРОНа»?

– Я бы сказал: дерзнул! Дерзнул вмешиваться в работу супермозга! – Капитан опять хлопнул рукой по колену и невесело проворчал: – И делал это прямо отсюда, из отеля. И «АДРОН» заметил чью-то попытку помешать ему. Не нравится мне все это, Петре. Я не могу шпионить за пассажирами. А тот, кто следит за «АДРОНом», вряд ли позволит сунуть нос в свои дела. И мы не знаем, на кого он работает. Если этот человек ищейка Звездного флота – это одно. Но, может, он работает на партию «Сила»? Тогда вообще лучше ничего не предпринимать.

– М-да… – пробормотал я, – щекотливое положение…

– Еще какое щекотливое! Семилунный никогда не вмешивался в дела верхних, и хотелось бы, чтобы так было и впредь. Может, их хакер думает, что он мастер в своем деле, но Ило – слишком непростая планета, а мой аэрокрафт достаточно хрупкий, чтобы экспериментировать, находясь на нем.

– Хакером не мог быть твой парень с уникальными, как ты выразился, мозгами?

– Стопроцентно – нет.

– Почему ты так уверен?

– Потому что ты сам видел его, как и все остальные туристы: это он пострадал, приплавившись спиной к тектолитовому иллюминатору. А до этой злосчастной минуты парень драил иллюминатор вместе с командой. В общем, он – не тот, кого мы ищем.

– Любопытно, кто тогда?

– Да кто угодно! Публика у меня не из простых, отдых-то недешевый… Еще один такой блицтурнир с «АДРОНом» – и сверзнемся вниз, и от нас лишь клочья полетят. Жалко людей, Петре! У меня на борту без малого тысяча человек.

Я рассудил, что этот хакер или хакеры наверняка расчитывают спастись в любой передряге, в которую вгонят аэрокрафт. Значит, решил я, это кто-то из команды капитана Левицкого. Тот, кто отлично знает системы аэрокрафта, их возможности и в деталях продумал путь к бегству, позаботился, чтобы средство спасения было под рукой. Тот, чьи перемещения по аэрокрафту абсолютно ни у кого не вызывают вопросов. Я нашел нужным изложить свои соображения. Капитан Левицкий додумает алгоритм действий сам.

Капитан молча кивал. Его лицо выражало хмурую сосредоточенность. Я ушел от него в уверенности, что он уже принял меры и его люди будут бдительны. Я подумал, что такое выражение может быть и на моей старой усатой физиономии, а это ни к чему: не то место, не то время, не то окружение. Если я и в состоянии прояснить ситуацию, то уж никак не с хмурым и озабоченным лицом. Попадись я с такой миной на глаза Рейнясу, мальчишка живо принялся бы пальцами растягивать мне рот, добиваясь улыбки.

Надо быть начеку, присмотреться к ребятам команды.

Левицкий, конечно, организует слежку и за пассажирами… Но как же я сразу не подумал: если следить за пассажирами станет, допустим, его офицер, а на самом деле хакер-авантюрист собственной персоной, не воспользуется ли он ситуацией в свою пользу? Обвинит невинного туриста, подведет под подозрение… кого? Да любого отдыхающего, хоть и меня… Нет, с капитаном Левицким надо переговорить еще раз. Почему бы не переустановить камеры наблюдения, пусть следят не за морем, а за пассажирами? Сделать это на всех палубах гондолы «Золотого грейпфрута». Чтобы, по крайней мере, быстро снять с невинного лица обвинение, если такое будет предъявлено, и не упустить истинного виновника.

Сегодня же вечером я верну капитана к этому разговору.

После массажной ванны и – вот так экзотика! – отхлестанный докрасна растительным веником по спине, я воспрял духом. Неприятное чувство от беседы с Левицким притупилось, и я присоединился к отдыхающим на верхней палубе.

Мои новые знакомые, Филиас Фармопулос и Энге Лаперуз, коротали время за игрой в бол. Затем мы смотрели представление цирковых артистов. Эриданца не оказалось в зале. Филиас объяснил, что с точки зрения эриданца это зрелище совсем не то, на которое следует тратить время. Я запомнил время, когда отсутствовал Лаперуз.

Близился здешний поздний обед.

Мы с землянином и эриданцем договорились встретиться за одним столом.

Рейнясу еще в столичном Зелене прилип к паре супругов (или любовников), те выразили горячее желание повозиться с ребенком, спросили мое на это согласие и получили его.

Я рассчитывал, что кое-что проясню именно за обеденным столом, люди раскрываются во время трапезы, это азбучная истина.

Мы изучили меню, полюбовались на картинки блюд в кубо-кубо, так и не поняв, какой вкус у цветных бульонов, гарниров и синтезированных мясных продуктов, не говоря уж о разнообразнейших закусках, салатах и десертах.

– Что будем есть? – первым сдался я.

Филиас повел головой в сторону стола, над которым на длинном шнурке подвесили болтливый мячик Рейнясу: мальчишка не расставался с игрушкой. Надо же, невозможно угадать, какая цацка понравится ребенку!

– Предлагаю заказать то же самое, что выбрала эта пара, взявшаяся баловать вашего внука. Там заказ делала женщина, и, по-моему, она знала, что выбирает.

Эриданец трагически изрек:

– По статистике, восемьдесят четыре процента мужчин не любят экспериментировать с едой и предпочитают есть то, к чему привыкли. И этим отличаются от женщин, которые обожают пробовать новые блюда. Предупреждаю, таких женщин семьдесят восемь процентов.

– Отлично! – потер руки Филиас. – На Земле есть поговорка: «Чего хочет женщина, того хочет Бог!»

– Как вам будет угодно. Делайте заказ, – уступил эриданец. – Только бы ваш демиург не оказался любителем протертой каши и киселя.

Таким образом на нашем столе появилось деревянное блюдо в форме палитры живописца, а на блюде – канапе с густейшим перечным соусом трех цветов, в него положено макать трубочки с начинкой из местного овоща сыти. Дикий корень сыти напоминает мясо птицы, а окультуренный слегка уступает ему по вкусу, но служит иланцам заменой мясу.

Нам подали бутерброды с икрой, лежащей поверх длинно нарезанных бледно-желтых масляных ктитов, и бутерброды, украшенные рисунком из тертого сыра и пасты из морских креветок.

– Всегда любил живопись! – выдохнул землянин, в нетерпении потирая руки и оглядывая яркие кушанья. – «Я готов есть краски!» – сказал один художник.

– Художника звали Винсент Ван Гог, – процедил Лаперуз. – Я встречал одного сумасшедшего, он по картине Ван Гога «Звездная ночь» пытался сделать выводы об эволюции звезд.

– И ему удалось?

– Легко! – отрезал эриданец, оставаясь непроницаемо-строгим.

– За что я люблю нашего Энге, так это за бесподобное чувство юмора! – хохотнул землянин.

– За что я вас терплю, так за умение найти в моих словах то, чего в них нет. На редкость парадоксальное сознание! – пожаловался мне Энге, кивая в сторону Филиаса Фармопулоса, и активировал столовые приборы, принесенные с собой. Его вилки и ложки отсчитывали количество калорий, отправленных в рот.

Столик-официант, скопировавший по нашей просьбе заказ семейной пары, ловко подбросил щупом и водрузил на стол бутылку вина. Оказалось, ее некому распить. Я отказался от алкоголя по совету врача несколько лет назад, Филиас сослался на то, что собирается еще поработать за компьютером, пока фиал не заставит уйти в отключку. Он удачно пошутил насчет того, что планета заботится о соблюдении трудового законодательства лучше любого профсоюза. Энге Лаперуз, брезгливо взглянув на батарею легких вин, выдал сентенцию о том, сколько нейронов гибнет в коре головного мозга во время самой невинной выпивки.

Если наш разговор мог казаться непринужденным, то только со стороны.

Во мне крепло подозрение, что эти двое и есть ищейки. Но хакеры?.. Вряд ли. Хотя… Если у хакеров хватит осведомленности маскироваться под ищеек Звездного флота… Ф‐ф-ф, как все усложнится, если это будет правдой…

А теперь подойдем к делу с другой стороны: если я вдруг обнаружу, что Лаперуз и Фармопулос вычислили, где находятся беглецы, – не сдать ли мне их капитану как компьютерных взломщиков, тем самым нейтрализовав хоть на короткое время? Команде из бункера номер пять достаточно четверти часа, чтобы стартовать, и «Игла‐2» унесет их куда-нибудь еще. Космос велик. Меня, конечно, задержат за связь с заговорщиками, но это будет потом; главное, заговорщики оторвутся от преследования. Что ж, стоит обдумать и этот вариант…

…Отведав бутербродов, которые, по совету эриданца, я запил глотком цитрусовой воды со льдом, затем распробовав луковый суп-пюре, вкусный и духовитый, затем заправившись кубиком превосходного синтетического мяса… Стоп. Тут надо подробнее. Гарниром к мясу шло сочное кушанье в виде рулетов из широких листьев: в листья завернута начинка из зелени и грибов. Сверху эти так называемые «голубцы» залиты горячим соусом «Тахо». Вкус у блюда оказался изумительный, и я попросил официанта запомнить заказ, чтобы после вернуться к этому меню еще раз. Потом я, с сожалением отказавшись от десерта – он был бы явно лишний, – вдруг подумал: а что, если сухарь Лаперуз и весельчак Филиас точно так же присматриваются ко мне?!

Занятно!

Я сыто выдохнул, позволил столику прибрать мои столовые приборы, оставил лишь стакан кислого сока, деликатно помогавшего желудку справляться со съеденным. Затем, сцепив руки на животе и откинувшись на стуле, оглядел присутствующих в зале «Золотого грейпфрута».

Любой из них, включая женщин, потенциально мог быть хакером.

Да, капитан прав – подозреваются все.

Все, кроме Рейнясу – тот по малолетству не годится на эту роль. Зато служит прекрасной ширмой для того, кто хочет исподтишка делать свои дела. Не потому ли его взяла в оборот эта парочка?..

«Петре, мнительность – никудышный помощник», – когда-то в молодости Ксантиппа сказала это мне в ответ на приступ ревности. Она так и не вышла за меня замуж, а ведь… впрочем, что ворошить былое? Мы умудрились сохранить наши отношения длиною в жизнь, разве это ничего не значит? И теперь, когда я перестал мотаться по космосу и наконец-то осел с неплохим пенсионным пособием, а по меркам Семилунного – даже с очень хорошим годовым доходом, может быть, Кса все-таки захочет поменять свою «Галеру» на цветущий рай Семилунного?

Неторопливое течение моих мыслей перебили. Новые друзья Рейнясу поставили мальчика на стул, женщина похлопала в ладоши, призывая к вниманию, и объявила:

– Сейчас Рейнясу споет. Он споет новую песенку. Он выучил ее… когда ты выучил эту песню, Рейнясу?

– Сегодня на прогулке в городе! – звонко ответил Рейнясу. – В магазине игрушек ее пела девочка в голубом платье и с сережками в ушах! – Он развел руками, показывая, какое было платье на девочке.

– Тебе понравилась девочка?

– Очень! – честно вздохнул мальчик.

– И ты запомнил ее песенку?

– Запомнил. Дайте уже спою скорей, а то забуду! – попросил он.

– Мы включим тебе музыку, хорошо?

– Да? Здорово! Давай!

Юный артист махнул рукой.

Женщина включила кубо с записью, мужчина улыбался, подбадривая моего мальчика, и вручил ему бутылочку из-под соуса вместо микрофона. Рейнясу, явно подражая кому-то, пригибая коленки и покачиваясь, слушал куплет, который исполняли детские голоса. Он шлепал губами, но не успевал за словами. Зато, как только зазвучал припев, он с энтузиазмом подхватил и, хорошо интонируя, запел:

 

– Отрываются пуговицы,

Бабочкою станет кусеница!

 

И опять:

 

– Отрываются пуговицы,

Бабочкою ста-нет ку-се-ни-ца!!!

 

– Молодец! – похвалила его женщина, а люди в зале зааплодировали.

– Только надо петь не «кусеница», а «гусеница». Это маленький червячок, который спит и во сне превращается в бабочку… как бы тебе объяснить: в мотылька цитрозуса, например.

Рейнясу сбежал ко мне, я думал, за порцией похвалы, но он запинающимся голосом пересказал новое знание:

– Дедушка, червячки ложатся спать червячками, а просыпаются бабочки! Как цитрозусы! Ты знал?

– Я‐то знал. А ты знаешь, кто такие червячки? – спросил я, чувствуя, что новость его не просто взбудоражила, но поразила до глубины души, и догадываясь о причине этого удивления.

Рейнясу прошептал прерывистой скороговоркой:

– Чер-вяч-ки – это че-ло-веч-ки. Но ведь не дети, нет? Нет? – спросил он с надеждой, выдав самые тревожные подозрения насчет ночного превращения.

Женщина в раскаянии прикрыла ладонью рот.

Землянин готов был рассмеяться.

Эриданец высоко вскинул брови. Никто не остался равнодушным к страху Рейнясу.

– Нет, червячки – это не человечки. Червячки скорее похожи… – Великий космос, как объяснить ребенку со звездолета, на что похожи черви?! – Червяки – это такие ползающие твари, простые, как макароны, которые остались вон на той тарелке: длинные и с дыркой посередине. Они безмозглые, живут в земле и кушают землю. Есть древесные червяки, их называют «гусеница». Гусеницы живут в листьях, едят листья и фрукты, а когда наедятся, засыпают. А просыпаются уже другими.

– У нас тоже так… – пробормотал маленький философ. – Мы сейчас едим, едим, наедимся, и ты меня отправишь спать.

– Но ты проснешься таким же, как и заснул. Заснул мальчик – проснулся мальчик. Заснул дедушка – проснулся дедушка.

– Заснула девочка – проснулась девочка?

– Правильно. Ты же видел в городе много детей: они играют днем, спят ночью, растут и взрослеют, становятся дядями и тетями. Все как на Звездном флоте.

– Не выключай Матруну на ночь, обещаешь, деда?

Чем-то меня взволновала просьба Рейнясу.

Дети – маленькие провидцы, иногда им свойственно предчувствовать события. Они знают будущее и рассказывают его нам. Только мы, взрослые, не верим и потому не слышим слабый, наивный лепет завтрашнего дня. Тревожный лепет.

* * *

На экраны подали изображение с видеокамер, которые иланцы крепят на панцири морских черепах. Сигналы с камер поступают на спутники связи, и благодаря им здесь пытаются вникнуть в подводную жизнь океанов Ило. Камеры порой показывают такую плавающую жуть, что вряд ли кто-то на планете жалеет, что купальные сезоны проходят без него. На этот раз нам показали косяк тунца, он шел прямо на скалы. Туда же, к Северному кольцу, летел и «Золотой грейпфрут».

Вскоре видеогид, используя кадры подводной хроники, захватывающей, как триллер, объяснил, что на тунца охотимся не только мы, но и акулы, и осминоги, и другие твари. Они гонят рыбу в западню. Спасаясь от хищников, часть рыбьего косяка непременно окажется в Северном кольце. А там, в защищенном от прибоев и бурь месте, как в круглой чаше, живут гигантские губки. Их присутствие делает воду в Северном кольце похожей на студень. Тунец, влетев в этот суп из губок, теряет скорость. Теснясь в скученном положении, тунец избавляется от своих игл – сложная биохимия тела губки растворяет их. Как только губка забивается рыбой до предела, она рвется на отдельные куски и начинает сжиматься, плотно обволакивая рыбу, словно пакуя собственной плотью в почти ровные брикеты по двадцать-тридцать фунтов каждый. Вот тогда, и не раньше, «Золотой грейпфрут» начнет свою охоту. С дирижабля опустят трос с захватом и с помощью лебедки поднимут несколько «упаковок» с рыбой – ровно столько, сколько в состоянии употребить.

– Как просто! Гениально! – восхитилась незнакомая мадам, успевшая переодеться в вечерний наряд, хоть вечера на Ило не располагают к танцам и прогулкам под лунами.

– А что будет с рыбой, которая осталась в море, упакованная в губку? Скажите, что с ней происходит?

– Брикеты с рыбой вытягивают в море хищники, проникающие в бухту из открытого моря. Кроме них дохлую рыбу едят крабы и угри. Крабов здесь много, они облюбовали эти скалы, – отозвался офицер, младший помощник капитана Левицкого.

– Нам ни разу не подавали крабов, – заметил Фили-ас. – На Земле‐1 крабы – деликатес.

– Что вы, сэр, у нас краб считается падальщиком и его не принято подавать к столу, – возразил младший помощник. Я заметил, что капитан пытается решать проблему с поиском хакеров и среди отдыхающих стали появляться офицеры его команды, незаметно наблюдающие за пассажирами.

– Сытая планета! – хохотнул Филиас Фармопулос и отошел.

Младший помощник рассказал нам о том, что крабы разрывают брикеты с рыбой и вытягивают куски из бухты Северного кольца. Но на рыбу тут же набрасываются акулы и другие хищники, которые не успели к началу пирушки, и обворованные крабы снова возвращаются за добычей. Пирушка продолжается час после захода солнца и возобновляется за час до рассвета: морские твари каким-то образом сохраняют активность чуть дольше обитателей суши. Хоть на оставшуюся часть ночи жизнь в океане Ило Семилунного, похоже, тоже замирает.

На закате мне пришлось присоединиться к молодой и красивой женщине, очаровавшей Рейнясу. Супруг, по ее словам, перепил за обедом и завалился спать.

Словно дружное семейство, втроем, мы переходили от борта к борту. И наблюдали, как внизу меняет цвет море, с зеленого становясь серебряным от рыбьих спин, сплошной массой идущих к Северному кольцу. Как аэрокрафт аккуратно снижается (ох уж это снижение!), а небо тем временем становится вечерним, и базальтовые клыки длинными пальцами теней тревожно указывают на то место, где скоро появятся семь лун…

Закаты на Ило Семилунном завораживают, вот в чем дело.

Я отогнал липкое чувство тревоги.

Туристы с интересом наблюдали за рыбьей кутерьмой внизу. Косяк распался на отдельные скопления рыбы, сначала бесформенные. Рыбы суетились и делали стремительные рывки, и даже выпрыгивали из воды. Затем движения тунца, застрявшего в бухте, стали замедленными; тунец увязал в густеющей студенистой массе, как в смоле. Постепенно губка выжимала из себя воду и плотно обтягивала рыбу, а брикеты тунца становились все более правильной формы.

Я посмотрел на часы, подумал и вызвал няню Матруну, приказав готовить ребенка ко сну.

«Еще ведь рано для сна!» – удивилась женщина, гулявшая с мальчиком.

«Пусть! – отвечал я. – Его нужно выкупать, переодеть и подкормить. Матруне немало возни с этим парнем».

Женщина как будто немного озадачилась.

Это были последние слова, которые я успел сказать на палубе летающего отеля.

Аэрокрафт, уже с уловом на борту, так и не сумел подняться в небо.

«Золотой грейпфрут» с девятьюстами туристами, с командой в сорок человек, с роботами всех видов и даже с одним ребенком и его космофлотской няней, за нее Тимох заплатил уйму кредиток, этот шикарный летающий отель так и не завершил свою экскурсию.

Там, где мы оставили остров Малеон, в небе поднимались столбы, похожие на искрящийся фейерверк, но глаз не различал их разноцветье. Так с моря выглядит полет цитрозусов, если смотришь на них издали и против заходящего солнца.

Жидкие ленты из насекомых взвились над Северным кольцом. Голые скалы – не лучший приют для личинок, цитрозусов здесь немного. Но не в цитрозусах вовсе дело. Их вклад в изменение состава атмосферы не стоит преувеличивать. Фиал и нофиал – это могучее дыхание планеты.

В море зажглись фосфорецирующие купола танцующих медуз.

Капитан выиграл пари.

Естественно, а как могло быть иначе? Танцующие медузы время от времени появляются в этих широтах, и Левицкий, конечно, знал, что они непременно появятся сегодня.

И они всплыли из глубины.

Когда над головой разъезжался по швам кожух «Золотого грейпфрута», все пассажиры смотрели вниз, в море, удивляясь упорядоченности, с которой движутся эти загадочные существа.

Медузы всплывали, расположившись в спирали в строгом соответствии с числами Фибоначчи – восторг любого математика. Так как среди медуз не встречается даже двух особей со схожей расцветкой, зрелище получилось неповторимое. А медузы еще и вращались, словно здешний Посейдон приглашал нас полюбоваться калейдоскопом, менявшим картинки.

Я не специалист по устройству аэрокрафтов, но я поднял голову и понял: то, что происходит с «Золотым грейпфрутом» – не авария. Это – катастрофа. И она спровоцирована нарочно.

От капитана я успел узнать кое-что о демонтаже отслуживших свой век аэрокрафтов, и я увидел, что демонтаж нашего идет полным ходом. Кожух для несущей части «Золотого грейпфрута» и внешняя обшивка гондолы сработаны из алюаса – это стеклопластик плюс алюминий, он на двадцать пять процентов легче алюминия, и для иланцев это очень ценный материал. И его сейчас методично разрезали на полосы и складывали деловито снующие по каркасу угловатые роботы-ремонтники. Баллон, вернее, восемнадцать баллонов, раньше скрытые золоченым алюасовым кожухом, разбирались на части, как если бы дело происходило в доке на суше. У нас над головами кипела работа: хакер запустил компьютерную программу демонтажа или его действия косвенно повлияли на управление «Золотым грейпфрутом», – но баллоны теряли гелий, роботы аккуратно свернули первую оболочку, и летающий отель с каждой секундой терял высоту.

Голосила сирена и метались люди, но куда и зачем они бежали, если после заката солнца помощь на этой планете следует ждать только из космоса?

Если успеют, к нам спустятся люди в легких космических скафандрах.

Если успеют…

Я оставил Рейнясу с Матруной и оставил активными все функции электронной няни, чего не делал до сих пор. Лучше, чем няня, о ребенке не позаботится никто из людей, думал я, пытаясь разглядеть среди общей панки и неразберихи Рейнясу и Матруну, а увидел одну Матруну. Няня устроила ребенка в нише своего корпуса, закрепив ремнями безопасности по всем позициям, как во время старта челнока «земля-орбита». Выдвинула вперед четыре руки и два щупа, готовясь отвести все случайности от своего подопечного.

Я торопился к ним, стараясь не потерять равновесия и не упасть от жестокого крена: пассажирская гондола заваливалась на правый борт, наполовину оголенная сверху. Баллоны аэрокрафта продолжали сдуваться, листы алюаса из обшивки корпуса в местах, подвергнутых демонтажу, сняли роботы. Потом я разглядел, как вдруг роботы, прикрепившись к своим местам на каркасе аэрокрафта, замерли как по команде и стали неразличимыми среди других элементов конструкции. Кто-то неизвестный предупредил неконтролируемое падение, но поздно. Мы слишком быстро опускались на острые скалы в обрамлении пенного прибоя, кипящего у подножия утесов. Посадка обещала быть жесткой, и другого ожидать не приходилось, разве что «Золотой грейпфрут» упадет в море, к стаям хищной рыбы, собравшейся для дележки тунца.

Я увидел супругов, весь день развлекавших Рейнясу. Мужчина совсем не был пьян. Он и его подруга подбежали к Матруне с разных сторон и ухватились за киберняню. Их действия не были действиями смертельно перепуганных и растерявшихся людей.

Я вдруг отчетливо понял, что этот мужчина, Киро, и его женщина хотят воспользоваться роботом для собственного спасения. Как все просто! Они, по крайней мере он, Киро, – и есть дерзкий и неуловимый хакер, и он легко перепрограммирует няню, выжав из нее максимум функций, которые помогут продержаться до прихода помощи, а Матруна – сильный киборг, универсальный киборг, с высоким запасом прочности, с хорошей скоростью реагирования. Вот только моего мальчика эта парочка спасать не собирается.

Женщина намерилась отстегнуть ремни на Рейнясу.

Хакер проник в затылочную зону киберняни и успел извлечь голографическую панель управления, широким нимбом засветившуюся над головой Матруны.

Они потому так уверены в себе – робот Матруна должна стать их спасением в катастрофе.

Я увидел Энге Лаперуза, прагматичного эриданца, который стремительно налетел на хакера Киро и ударил коротким рассчетливым движением профессионального бойца. Невозмутимо отвернулся от поверженного Киро и деловито вмешался в системы кибернетического механизма няни.

Неужели и эриданец хочет завладеть киборгом?

Так думал я, съезжая вместе с пассажирами и легкой плетеной мебелью по накренившейся палубе к противоположному борту. Появился Филиас Фармопулос. Он, ловко балансируя, приблизился к Матруне и отшвырнул женщину, спутницу Киро. Женщина отлетела к леерам открытого борта и чудом не выпала в волны. Лаперуз тем временем убрал голограмму управления и закрыл затылочный щиток няни, Филиас второй раз уложил на обе лопатки Киро, затем они с Лаперузом потащили избитого хакера куда-то в сторону, оставляя за собой кровавый след – Киро стрелял в Лаперуза и не промахнулся, и кровь, обагряющая палубу, текла из бедра тяжело хромавшего эриданца. Я больше не мог видеть моих новых знакомых. Настроены они были решительно.

С треском стала раскалываться гондола, брошенная на неровные, с перепадом в полтора-два метра по высоте, скальные глыбы. А в звездном небе яркими пятаками сияли луны Семилунного, и перед глазами все плясало, и нудно тянул одну и ту же ноту мерзкий клаксон – так действует фиал, когда человек упорно сопротивляется сну на пределе своих возможностей.

Я знал, что могу выиграть у ночи еще минут пять, если буду дышать по системе, не зевать и игнорировать звук у меня в голове. И я успел подползти к маленькому Рейнясу, и убедился, что и он еще не спит, глядит на происходящее мокрыми от слез глазами. С ноги мальчика слетел ночной тапок. Я прижался щекой к босой ребячьей ножке.

– Прости дедушку! – сказал я. – Ничего не бойся. Тимох летит к тебе на помощь, его «Певень» в небе над нами, самая яркая звездочка, рядом с третьей луной. «Певень» совсем близко. Тимох поднимет тебя на руки и скажет: «Какой храбрый мой Рейнясу!» И чмокнет в щеки. В правую щеку возле самого уха, а потом в левую.

– Дедушка, – отвечал Рейнясу, – Тимох не заснет, как мы?

– Нет, что ты! Он в скафандре!

– Врешь. Как же он меня поцелует?

– Через стекло шлема, все равно ты обрадуешься. Ведь так?

– А крабы не разрежут его скафандр?

– Откуда ты знаешь про крабов?

– Краб ползет по белой рубашке дедушки капитана и отрезает щипцами ему пуговицы.

– Клешнями. Надо говорить «клешнями срезает пуговицы».

– Я прикрою ладошками застежки на пижамке, не хочу без застежек ночью…

Рейнясу сдался фиалу.

Матруна включила сигнальный маяк. Я знал, что сейчас она подает сигналы бедствия на нескольких частотах. Отличная няня. И она самонастроилась отгонять крабов разрядами тока. Она придумает еще что-нибудь ради спасения мальчика, у нянь-киборгов большой набор нестандартных решений, ведь им приходится иметь дело с непредсказуемыми детьми…

В Северном кольце самая многочисленная колония крабов. Их слишком много, чтобы мы целыми дождались помощи. Крабы едят рыбу, которую для них пакует губка. Но не только рыбу.

Сейчас на скалах есть и кое-что другое… пуговицы, например… к хаффу пуговицы, пусть подавятся ими…

Ксантиппа, рыжая куколка, какая ты молодая!

Прости, я слишком долго летал…