18. Письмо
Прошло три дня. В Мишиной памяти эти дни слились в один. Они походили друг на друга и не содержали чего-нибудь запоминающегося. Обычные обстрелы, воздушные тревоги, однообразная, хотя и трудная, работа на «Волхове», столовая, баня, а по вечерам малоинтересные встречи с ворами. Никаких предложений они не делали, и ничего, кроме ругани да воровских словечек, он от них не слышал.
По совету Буракова, Миша установил с Брюнетом хорошие отношения.
Каждый день мальчик собирался съездить к сестре и порадовать девочку новой одеждой, но дела не пускали.
Приятелей своих Миша не видел. Бураков сообщил, что они устроены на работу.
Один раз он заходил к Лене, но не застал. По словам сторожихи, её послали на склад за материалом для мастерской, Миша попросил старуху передать девочке свёрток с хлебом, рыбой, морковью со своей грядки и ушёл. Сначала его огорчила эта неудача, но, подумав, он решил, что это даже лучше. Ему очень хотелось повидать девочку, но он боялся быть назойливым.
На четвёртый день события начались с утра. Как и в предыдущие дни, его вызвали в каюту старшего механика. Там ждал Бураков. Он внимательно выслушал сообщение юного разведчика и предупредил:
— Миша, сегодня будь начеку. Положение может проясниться.
— А что? — насторожился Миша.
— Какой ты любопытный! В своё время узнаешь. Все остаётся по-прежнему, и для тебя ничего не меняется. Сейчас иди на работу.
Шагая по набережной, Миша раздумывал над словами Буракова, но, как ни ломал голову, ничего придумать не мог.
«Что может проясниться? Какое положение?» Он чувствовал, что это предупреждение сделано не случайно.
Миша был прав. Военная разведка сообщала, что немцы готовят удар. Нужно было торопиться. В числе прочих дел Иван Васильевич вчера вечером обсуждал с Бураковым застой в Мишиных делах и решил ему помочь.
Судя по рассказам юного разведчика, воры ему доверяли, и отношения между ними сложились благоприятные. Было установлено, что Брюнет играл главную роль, но и он начал относиться к Мише дружелюбно, стараясь втянуть его в свою шайку. В чем же дело?
— А может быть, между ними все роли уже распределены? — сказал майор.
— Очень может быть, — согласился Бураков.
— Так надо спутать им карты… Брюнета трогать пока нельзя. Кренделя тоже. Значит, этих… Ваню Ляпу и Перца убрать.
— Есть убрать!
Так родилось решение, и оно должно было изменить положение Мишиных дел.
В тот момент, когда Миша залез по колено в воду и громадным ключом захватил железную трубу, а Сысоев начал навинчивать на неё «рубашку», Ленька Перец в прекрасном настроении вышел на улицу. У разломанного ларька, на перекрёстке, его поджидал Ваня Ляпа. Перекинувшись двумя-тремя фразами и закурив, они отравились в большой магазин. Отоваривание продовольственных карточек к этому времени было организовано прекрасно, и небольшие очереди бывали только в первый день очередной выдачи. Именно сегодня была объявлена выдача продуктов, и могло случиться так, что в магазине образуется очередь.
Как воры и предполагали, народу в магазине было больше, чем в обычные дни. Следом за ними вошёл пожилой мужчина в очках, две женщины и молодой человек в коричневом пальто. Все они замешались в толпу у прилавка.
Ваня Ляпа встал около двери, а Ленька ушёл в другой конец магазина. Между ними была молчаливая договорённость, и они, что называется, сработались Зевать нельзя, — такого благоприятного момента трудно дождаться. Ленька опытным глазом сразу нашёл жертву — невысокого роста старую женщину. Он неплохо разбирался в поведении людей у прилавка. Он знал, что, когда дойдёт до неё очередь, она заторопится, вытащит заранее приготовленные карточки и обязательно перепутает их. Разобравшись сунет ненужные в карман и с напряжённым вниманием будет следить, какие талоны ей вырежут, а потом уставится на стрелку весов. В это время и действуют воры. Ленька знал, что в такой работе главную опасность представляют сзади стоящие, которые могут заметить и предупредить воровство. На этот раз, по определению вора, сзади жертвы стояла такая же «разиня». Оценив положение, Ленька оглянулся и подмигнул соучастнику. Когда подошла очередь жертвы, все случилось так, как он и предполагал. Перец дал сигнал, мотнув головой, и воры подошли к старухе с разных сторон. Ляпа заслонил от посторонних глаз Леньку и занялся разговором.
— Тётя, я только спросить…
— Становись в очередь.
— Да я не получаю… Я только спросить… Гражданка, что вы на мясные талоны даёте?
Времени достаточно. Карточки мгновенно были вынуты. Не дождавшись ответа продавщицы, воры хотели уйти, но тут события повернулись иначе. Ляпа почувствовал, как чья-то сильная рука ухватила его за шиворот.
— Чего ты? Пу-усти-и! — плаксиво закричал Ляпа.
— Тихо, тихо. Не надо вырываться. Мы же с тобой старые знакомые, — сказал мужчина, снимая очки.
Ванька сразу узнал сотрудника уголовного розыска, который дважды его допрашивал по подозрению, но отпускал за отсутствием улик.
Леньку держал другой, молодой, и так крепко, что тот не мог выговорить ни слова, а когда воротник, душивший его, ослаб, разговаривать было незачем.
— Вот паразиты. Зимой из-за таких мерзавцев люди гибли, — сказал кто-то из очереди.
— Откуда они только берутся?
— Родители виноваты. Распускают.
— Держите крепче, а то убегут, — предупредила высокая женщина.
Карточки вернули владелице, а воров увели в кабинет директора магазина.
Молодой человек в коричневом пальто позвонил по телефону.
— Алло! Давайте машину. Двоих задержали. Он сообщил адрес и повесил трубку. Воры с тревогой переглянулись. Обычно если задерживали, то уводили в ближайшее отделение милиции. Вызов машины ничего хорошего не предвещал.
— Ну что, детишки, присмирели? — насмешливо сказал пожилой мужчина. — Допрыгались. Тебя как величают? Ленька Перец? Давно мы к тебе присматриваемся.
— Ну да?
— А ты думал как? Собирался до старости спокойно и тихо воровством промышлять? Нет, шалишь! Все до поры до времени. Мы думали, что за ум возьмёшься, бросишь грязное дело…
— Я только первый раз… Карточку потерял… — захныкал Ленька. — У меня, дяденька, дома мать больная…
— Неужели? Ну поплачь, поплачь. Может быть, и разжалобишь. Я ведь добрый… — все так же насмешливо говорил сотрудник уголовного розыска. — Ваня Ляпа помнит меня. Два раза клялся, что бросит воровать, учиться пойдёт в ремесленное училище. Наверное, и сейчас пошёл бы? А?.. Пойдёшь?
— Пойду, — угрюмо сказал Ваня Ляпа.
— Как только со мной встретится, так сейчас же учиться хочет, а как отпустишь, так опять за своё…
Молодая женщина, заменявшая директора магазина, писала отчёт и с любопытством поглядывала на пойманных.
— Дяденька, а вы нас выпустите? — плаксиво спросил Ленька.
— Обязательно выпустим.
— Скоро?
— А уж это суд решит.
— А как суд решит?
— Этого я не знаю. Решит, как полагается. Что заработали, то и получите.
— Сто шестьдесят вторая статья, — сказал Ляпа, — Два года.
— А в военное время, может, и прибавят.
— Дяденька, а как бы мамке сообщить, чтобы передачу принесла?
— Догадается, принесёт.
— Можете по телефону позвонить, — неожиданно разрешил молодой.
— А можно?
— Раз говорят, — значит, можно, — подтвердил и пожилой.
Женщина молча передвинула телефон в сторону Леньки, на край стола.
— Кому позвонить? — спросил шёпотом Ленька.
— Звони Чинарику, — сквозь зубы ответил Ляпа.
— А какой у неё телефон?
Ляпа назвал номер телефона магазина, где работала Тося.
— Позовите, пожалуйста, Тосю к телефону. Очень срочное дело, — сказал Ленька и стал ждать. — Тося? Это Ленька говорит. Взяли нас с Ляпой. Попались на месте. Крышка… Нечего толковать, теперь уж скоро вас не выпустят. Долго не увидимся. До свиданья.
Пожилой мужчина засмеялся.
— Давно бы так, — сказал он, когда Ленька повесил трубку. — Своим языком заговорил… А то плакать.
Ленька молчал. Было странно, что их сразу же не отвели в отделение милиций и разрешили позвонить по телефону.
Скоро пришла машина и увезла обоих…
* * *
Своё обещание «поднажать» бригада моряков выполнила раньше, чем сама ожидала. На четвёртый день к двенадцати часам работу закончили, и аварийная станция снова была готова подавать воду городу.
До темноты ещё оставалось много времени. Миша заторопился. Можно успеть съездить домой и повидать сестрёнку. Он передал свой талон на обед Сысоеву и пошёл на судно. Николай Васильевич только что пришёл с завода. Получив его разрешение, Миша наскоро переоделся, захватил узел с Люсиным «обмундированием» и пошёл к трамваю.
Дома Миша не был почти неделю. Когда он повернул ключ и открыл пустую квартиру, первым, что бросилось ему в глаза на полу за дверью, был белый конверт. «Вероятно, чьё-то письмо по ошибке опустили в почтовую щель, — подумал он, но, когда прошёл в комнату и взглянул на конверт, сердце его сжалось до боли. — Письмо от отца! Он жив! Папа нашёлся!»
Миша бросил узел на кровать, сел к окну и торопливо разорвал конверт. Письмо было написано карандашом, неровными буквами.
«Здравствуйте, мои дорогие! Живы ли вы? Душа у меня кровью обливается, когда про вас думаю. Такие страшные вести про город родной приходят. Окружили Ленинград со всех сторон и хотят задушить… Писал вам несколько раз, но ответа не получал. Не сдавайтесь, Даша. Не сломить фашистам русского народа, никогда не поставить нас на колени! Про себя могу сказать, что я все время на фронте. Два раза имел ранение и сейчас только что выписался из госпиталя и отправляюсь на фронт. Будем драться. Если живой останусь, с победой вернусь…Пишу и не знаю, живы ли вы. Мишутка, сынок, наверно, большой, не узнать… Пускай не балует, пускай матери помогает. Тяжёлое испытание нам послала судьба. Зато потом легче станет. Моряком, скажи, будет непременно. В том ему моё слово.Люсенька выросла, наверно, и забыла меня. Крепитесь, мои родные, как бы тяжело ни было. Пережить надо. Надеюсь на людей, что помогут вам. Сходи, Даша, на завод, в партийный комитет…»
Дальше следовали наказы, к кому обратиться за помощью, кому передать приветы. Отец не знал, что завод давно переехал на Урал. В конце письма стоял номер полевой почты.
Миша держал перед глазами листок бумаги и часто мигал. Крупные слезы катились у него по щекам.
«Папа жив!» — эта мысль согрела необыкновенным теплом его душу. Он почувствовал себя снова мальчишкой. Свалилась какая-то тяжесть, которую он таскал на своих плечах после смерти матери, и Миша готов был крикнуть изо всей силы, так, чтобы услышал отец: «Я жив, папа! Я не балую! Я работаю!.. Бей фашистов крепче и вернись поскорей!.. А мы здесь им дадим как следует…»
Миша долго сидел у окна. Потом принёс бумагу, перо, чернильницу. Чернила высохли. Пришлось писать карандашом.
«Здравствуй, папа! Сообщаю тебе, что мы с Люсей живы и здоровы, а мама погибла от немецкой бомбы в прошлом году. Квартира наша в порядке, и ни одного снаряда не попало. Даже стекла целы. Люсю я устроил в детский сад, в который сам ходил, на Пушкарской улице, и там она живёт неплохо. Немцы нам все равно ничего не сделают, потому что город обороняют все ленинградцы. Мы не сдадимся. А что они стреляют. так мы не боимся. Я работаю юнгой, а скоро буду механиком, когда кончу учиться. А баловать мне некогда, потому что все время при деле нахожусь. Сегодня мы починяли на „Волхове“ водопроводные трубы, и нас похвалили за хорошую работу. Про нас ты не беспокойся, а бей фашистов и вернись домой живой и здоровый. Ты все думаешь, что я маленький, а я уже вырос и могу жить не хуже других. О Люсе я сам забочусь, а завод переехал на Большую землю, и здесь никого не осталось…»
Единственным желанием Миши было успокоить отца, ободрить. Хотелось написать много, но он вспомнил, что ему опять надо идти к ворам. На улице темнело. Закончив письмо, он запечатал его, написал адрес и сунул в карман. К Люсе идти было уже поздно. «Завтра схожу», — решил мальчик и вышел из дому.
* * *
Настроение в квартире Кренделя было подавленное. Тося ещё днём успела сообщить, что Леньку Перца и Ваню Ляпу посадили в тюрьму. Конечно, они не выдадут своих соучастников, но было жалко потерять надёжных друзей. Исчезновению Пашки не придавали большого значения. Он был новичком и не успел Прочно войти в шайку.
Миша, наполненный радостью и не понимая общего настроения, весело поздоровался со всеми.
— Ты чему обрадовался? — мрачно спросил его атаман.
— Так, ничего особенного.
— Что я, не вижу, что ли?
— Письмо от отца получил. Думал, что убили, а он живой, — сказал Миша.
— Письмо от отца? Тоже радость! Пора привыкать своим умом жить.
— Так я живу своим умом… У других не занимаю.
— Знаешь новость? — Какую?
— Ленька с Ваней попались.
— Как попались? — с недоумением спросил Миша, не поняв, о чем идёт речь.
— Ну, попались… Что ты, не понимаешь? Посадили в уголовку, Эта новость заставила мальчика насторожиться. Не об этом ли предупреждал его утром Бураков? Миша Сразу перестроился на другой лад.
— Надо выручать, — озабоченно сказал он.
— Не так просто… А ты пойдёшь, если надо будет?
— Понятно, пойду.
Крендель хлопнул Мишу по плечу.
— Этот свой в доску, Жора.
— Черт!.. Вот не вовремя эти дураки влипли, — задумчиво сказал Брюнет. — Слушай. Мишка… Хорошо жить хочешь?
— А почему нет?
— Когда немцы придут, ты что собираешься делать?
— А там видно будет, — подумав с минуту, сказал Миша.
— Потом поздно… Надо сейчас определять. Хочешь с нами?
— Могу и с вами.
— Я тебе дело найду. Согласен?
— Что значит — согласен? Надо знать, о чем речь. С колокольни прыгать не согласен, а если что-нибудь полегче — могу.
Брюнет, уверенный в Мишке, сходил на кухню и принёс противогаз.
— Держи.
— На что он мне?
— Держи, говорят. Пригодится. Все с противогазами ходят. Завтра к десяти часам утра придёшь к Витебскому вокзалу. Там тебя встретит Нюся… Слышишь, Ню? Отведёшь его к Виктору Георгиевичу.
— Миша, вы меня ждите у трамвайной остановки, если ехать от Невского. Не опаздывайте.
— Не опоздает, — ответил за Мишу атаман. — Слушай дальше. Отдашь противогаз и скажешь, что от меня пришёл. Об остальном с ним договоришься. Понял?
Миша оказался в затруднительном положении. Ему было сказано: «не соглашаться и не отказываться». Как быть сейчас? Впрочем, никакого предложения со стороны Брюнета ещё не сделано. Предложение, наверно, будет завтра.
— Есть, — кивнул он головой в знак согласия.
Миша соображал: уж не тот ли это противогаз, о котором однажды спрашивал его майор?.. Виктор Георгиевич! Так зовут Горского.
Миша все больше входил в роль разведчика. Личную ненависть к Нюсе и Брюнету ничем не проявлял и даже, наоборот, старался быть с ними приветливым.
Разговор снова зашёл об арестованных.
— Ерунда! — сказал атаман. — На Большую землю их не успеют увезти. Пока следствие идёт, пока суд, пока что… Немцы придут и выпустят.
Говорил один Брюнет. Остальные совершенно не интересовались политикой, войной и слепо верили атаману. Он был начитаннее и образованнее их. Миша слушал, и внутри у него кипело. «Ух, подлая гадина!.. Продажная душа, — думал он. — Хочет выслужиться перед немцами, чтобы жить паразитом, гулять, воровать… Ему все равно, кто будет в Ленинграде». Миша вспомнил письмо отца. Стало жутко. «Там на фронте кровь льётся, жизни не жалеют, а эти паразиты готовят нож в спину». От этой мысли захватило дыхание, и, чтобы не выдать себя, не наброситься на предателя, Миша встал.
— Я пойду.
— Рано ещё. Посидите, Миша, — сказала Нюся.
— Нет. Мне надо по делу.
— Противогаз-то забыл!
Миша вернулся, взял противогаз и, не прощаясь, вышел.
Неожиданный его уход несколько озадачил воров, но они уже привыкли к странностям этого спокойного, неразговорчивого, но твёрдого парня и не придали его торопливому уходу особого значения.
— Живот у него схватило, — сказала Тося. — Стеснительный.
Все засмеялись.
Назад: 17. Первый шаг
Дальше: 19. Поздно вечером
