2. Отказ откликнуться на зов
Часто в реальной жизни и нередко в мифах и народных сказках мы встречаемся с печальной ситуацией, когда герой оставляет зов без ответа; ибо всегда просто отвлечься на что-то другое. Если не откликнуться на зов, то приключение превратится в свою противоположность. Погрузившись в повседневные заботы и тяжкий труд, в так называемую «культуру», человек теряет способность к судьбоносным решительным действиям и становится жертвой, которой уже кто-то другой должен прийти на помощь. Его цветущий мир обращается в пустыню, а жизнь кажется бессмысленной – пусть даже он, подобно царю Миносу, титаническими усилиями сможет создать процветающее государство. Какой бы дом он ни построил, это будет дом смерти: лабиринт с исполинскими стенами, в котором скроют от его глаз Минотавра. Единственное, что ему остается – создавать себе все новые и новые проблемы для себя и в ожидании той минуты, когда он и его мир рассыплются в прах.
«Я звала, и вы не послушались… За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас; когда придет на вас ужас, как буря и беда, как вихрь принесется на вас; когда постигнет вас скорбь и теснота». «Потому что упорство невежд убьет их, и беспечность глупцов погубит их».
Time Jesum transeuntem et non revertentem: «Бойся ухода Иисуса, ибо он не вернется».
Мифы и народные сказки всего мира убедительно показывают, что такой отказ по своему существу представляет собой нежелание отказаться от так называемых личных интересов. Человек видит в будущем не смерть за смертью и рождение за рождением, вместо этого его собственная система идеалов, добродетелей, стремлений и достоинств кажется ему чем-то незыблемым, непреходящим. Царь Минос присвоил божественного быка, вместо того чтобы принести его в жертву и исполнить божественную волю, он выбрал то, что счел выгодным лично для себя. И так он не выполнил того, что было ему предначертано свыше – и мы все видим, к каким разрушительным и трагическим последствиям это привело. Само божественное предначертание обернулось для него проклятьем; ибо очевидно, что, если человек себя обожествляет, то сам Бог, его воля и могущество, уничтожат эгоцентричную систему этого человека, и божество превратится в чудовище.
Я бежал от Него сквозь ночи и дни;
Я бежал от Него сквозь аркады лет;
Я бежал от Него по запутанным тропам
Ума своего; и в самом сердце страхов своих
Укрывался я от Него и среди звучащего смеха.
Божество преследует человека день и ночь, отражая его собственное Я, заплутавшее в лабиринте психики, сбившейся с пути истинного. Нет пути к спасению: выхода нет. Человек лишь может, как Сатана, яростно цепляться за самого себя и жить в аду; или же быть незвергнутым и, наконец, раствориться в Боге.
«О безрассудный, слабый и слепой,
Я Тот, Кого ты ищешь!
Меня не принимая, ты гонишь от себя любовь».
Тот же таинственный голос слышен в призыве греческого бога Аполлона, обращенном к убегающей от него девушке Дафне, дочери речного бога Пенея, которую он преследует в долине.
«Нимфа, молю, Пенеида, постой, – кричит ей вслед бог, как в сказке лягушонок звал принцессу. – Не враг за тобою. Беги, умоляю, тише, свой бег задержи, и тише преследовать буду! Все ж полюбилась кому ты, спроси».
Ил. 13. Аполлон и Дафна (резьба по слоновой кости, коптское искусство). Египет, V в. н. э.
Больше хотел он сказать, но полная страха девушка мчится от него и его неоконченной речи. «Снова была хороша! Обнажил ее прелести ветер, сзади одежды ее дуновением встречным трепались. Воздух игривый назад, разметав, откидывал кудри. Бег удвоял красоту. И юноше-богу несносно нежные речи терять: любовью движим самою, шагу прибавил и вот по пятам преследует деву. Так на пустынных полях собака галльская зайца видит: ей ноги – залог добычи, ему ж – спасенья. Вот уж почти нагнала, вот-вот уж надеется в зубы взять и в заячий след впилась протянутой мордой. Он же в сомнении сам, не схвачен ли, но из-под самых песьих укусов бежит, от едва не коснувшейся пасти. Так же дева и бог, – тот страстью, та страхом гонимы. Все же преследователь, крылами любви подвигаем, в беге быстрей; отдохнуть не хочет, он к шее беглянки чуть не приник и уже в разметанные волосы дышит. Силы лишившись, она побледнела, ее победило быстрое бегство; и так, посмотрев на воды Пенея, молвит: “Отец, помоги! Коль могущество есть у потоков, лик мой, молю, измени, уничтожь мой погибельный образ!” Только скончала мольбу – цепенеют тягостно члены, нежная девичья грудь корой окружается тонкой, волосы – в зелень листвы превращаются, руки же – в ветви; резвая раньше нога становится медленным корнем, скрыто листвою лицо, – красота лишь одна остается».
Как печально все закончилось, какое разочарование! Аполлон, солнце, властелин времени и бог плодородия, прекратил свою пугающую погоню и вместо этого просто назвал лавр своим любимым деревом, иронично рекомендуя плести из его листьев венки для победителей. Девушка отступила к образу своего родителя и там нашла защиту – подобно мужу, семейная жизнь которого не задалась, потому что его стремление к материнской любви мешало ему построить отношения с женой.
В литературе по психоанализу приводится множество примеров подобных отчаянных фиксаций. Они возникают в результате неспособности оставить свое детское эго, его эмоциональные отношения и идеалы. Детство становится для человека тюрьмой; отец и мать стоят на страже, а его робкая душа, боясь наказания, не в силах перешагнуть порог и родиться для жизни за его пределами.
Юнг описывает сновидение, которое очень напоминает миф о Дафне. Это сон того же молодого человека, что увидел себя в стране овец – то есть в стране, где невозможна самостоятельная жизнь. Его внутренний голос говорит: «Сначала я должен удрать от отца»; затем, несколькими ночами позднее, «Змея описывает круг вокруг сновидца, который стоит, вросши в землю как дерево». Это образ магического круга, в который личность была заключена дьявольской силой родителя, порождающего эту фиксацию. Под такой же защитой была и девственность Брунгильды, которая многие годы оставалась просто дочерью Всеотца Вотана под охраной круга огня. Она спала в безвременье, пока не пришел Зигфрид.
Маленькую Спящую красавицу усыпила завистливая ведьма (бессознательный образ злой матери). И в сон погрузилась не только Спящая красавица, но и весь ее мир; но, в конце концов, «после долгих и долгих лет» пришел принц и разбудил ее.
Король с королевой [сознательные образы хороших родителей], которые только что вернулись домой и входили в зал, стали засыпать, а вместе с ними и все королевство. Спали лошади в своих стойлах, собаки во дворе, голуби на крыше, мухи на стенах, да и огонь, который мерцал в очаге, застыл и погрузился в сон, а жаркое перестало кипеть. И повар, который собирался оттягать за волосы поваренка за то, что тот что-то забыл, оставил его в покое и уснул. И ветер утих, и ни один листочек не шевелился на деревьях. Затем вокруг замка начала расти колючая живая изгородь, которая с каждым годом становилась все выше, пока не закрыла все королевство. Она выросла выше замка, и уже ничего нельзя было увидеть, даже флюгер на крыше.
Однажды целый персидский город «обратился в камень» – царь с царицей, его жители и все вокруг – в наказание за то, что они не вняли зову Аллаха. Жена Лота обратилась в соляной столп в наказание за то, что оглянулась назад, когда Яхве велел ей покинуть город. Есть также сказание о Вечном Жиде, который был проклят бродить по Земле до Страшного Суда за то, что, когда Христос проходил мимо него, неся свой крест, этот человек, находивший среди людей, стоящих вдоль дороги, крикнул: «Пошевеливайся!». Непризнанный, оскорбленный Спаситель обернулся и сказал ему: «Я пойду, но ты останешься ждать до тех пор, пока я не вернусь».
Некоторые из жертв навсегда остаются заколдованными (по крайней мере, насколько нам известно), других ждет спасение. Брунгильду оберегали в ожидании настоящего героя, а маленькую Спящую красавицу спас принц. Молодому человеку, превратившемуся в дерево, потом приснилась незнакомая женщина и, как таинственный проводник в неизведанное, указала ему путь. Не все, кто сомневается, обречены. У психики есть в запасе множество секретов. И они не раскрываются до тех пор, пока этого не потребуют обстоятельства. Поэтому любое затруднительное положение – следствие упрямого нежелания подчиняться зову – может содержать в себе самом ключ к чудесному освобождению.
В действительности добровольная интроверсия является одним из классических атрибутов творческого гения и может быть использована осознанно. Она направляет психические энергии вглубь, пробуждая затерянные бессознательные детские и архетипные образы. Результатом этого, безусловно, может быть полная или частичная дезинтеграция сознания (невроз, психоз – плачевная участь заколдованной Дафны); но, с другой стороны, если личность способна впитать и интегрировать эти новые силы, то появляется ощущение самосознания почти сверхъестественной степени и способность виртуозно контролировать ситуацию. Это основной принцип индийских йоговских учений. По этому пути прошли также многие творческие личности Запада. Это нельзя считать в полной мере реакцией на некий особый зов. Скорее, это осознанный категорический отказ отзываться на что-либо, кроме пока еще смутных требований какого-то внутреннего пространства, которое ждет, когда придет его время, отказ от привычных, навязанных извне обыденных норм жизни, в результате чего сила перевоплощения создает проблемы, сталкиваясь с новыми мощными силами, где внезапно и окончательно ситуация разрешается.
Такая проблема героя проиллюстрирована в чудесном приключении принца Камар-аз-Замана и принцессы Будур из сказок «Тысячи и одной ночи». Юный и красивый принц, единственный сын царя Персии Шахрамана, упорно отвергал неоднократные увещевания, предложения, требования и, наконец, повеления своего отца жениться, как подобает нормальному человеку. Когда эта тема была затронута впервые, юноша ответил: «О мой отец, знай, что у меня нет стремления жениться, и душа моя не расположена к женщинам, ибо много книг я прочел и немало слышал разговоров об их лукавстве и вероломстве, и как сказал поэт:
О женщинах меня ты спрашиваешь,
Я отвечу: На редкость сведущ я в делах их!
Коль голова седеет у мужчины и кошелек пустеет,
Не пользуется он благосклонностью у них.
А другой сказал:
Отвергни женщин – и будешь ты служить полней Аллаху;
Тот юноша, что волю женщинам дает, оставить должен
всякую надежду на взлет мечты.
И в поисках его неведомого и высокого творенья
Они препятствие ему
Хоть сотни лет потрать он на изучение наук и
разных знаний».
А закончив стихи, он продолжил: «О мой отец, супружество – это то, на что я никогда не дам согласия; нет, даже если бы пришлось мне испить чашу смерти». Когда султан Шахраман услышал эти слова от сына, свет померк в его очах и горе охватило его; но он питал такую любовь к своему сыну, что перестал заводить разговоры об этом, а окружил сына всяческой заботой.
Прошел год, и лишь тогда отец снова задал свой вопрос, но юноша был непреклонен в своем отказе жениться и снова ответил ему стихами. Султан обратился за советом к своему визирю, и тот ответил:
«О царь, подожди еще год, и если после этого ты захочешь говорить с ним о женитьбе, то не делай этого наедине, а обратись к нему в день праздника, когда все эмиры и визири со всею армией твоею будут стоять пред тобою. И когда все соберутся, тогда пошли за своим сыном, Камар-аз-Заманом, и призови его к себе; и когда он явится, заговори с ним о супружестве пред визирями, и знатью, и офицерами, и военачальниками твоего государства; и тогда он наверняка оробеет и, смутившись их присутствием, не посмеет ослушаться твоей воли».
Но когда такой момент наступил, и султан Шахраман перед всеми объявил сыну о своей воле, принц на некоторое время опустил голову, а затем повернулся к отцу и, движимый юношеским безрассудством и поистине детской наивностью, ответил: «Что до меня, то я не женюсь никогда; уж лучше мне испить чашу смерти! Что ж до тебя, то ты велик годами и мал умом: разве ты уже дважды до сего дня не говорил со мною о женитьбе и разве я не отказался? Воистину страдаешь ты старческим слабоумием и не годен править даже стадом овец!» Сказав так, в приступе ярости Камар-аз-Заман расцепил сжатые за спиной руки и закатал рукава до плеч перед своим отцом; более того, будучи в разгоряченном состоянии духа, он прибавил множество слов своему родителю, не ведая, что творит.
Царь был смущен и посрамлен, так как все произошло в присутствии знати и военачальников, собравшихся по случаю большого праздника и государственного события; но вскоре в нем заговорило величие царского сана, он возвысил голос свой и привел сына в трепет. Потом повелел стражникам: «Схватите его!» И те вышли вперед, схватили принца и подвели к отцу, который велел связать сыну руки за спиной и в таком виде поставить пред всеми. И принц склонил голову в страхе и боязни, лоб и лицо его покрылись капельками пота; его охватил сильный стыд и замешательство. Затем отец стал ругать его и осыпать бранью и закричал: «Будь ты проклят, дитя прелюбодеяния и выкормыш омерзенья! Как осмеливаешься ты отвечать мне подобным образом в присутствии моих военачальников и солдат? Никто прежде не наказывал тебя. Знаешь ли ты, что содеянное тобою унизило меня пред всеми моими подданными?» И царь приказал своим стражникам ослабить ремни на руках сына и заточить его в одном из бастионов цитадели.
Принца схватили и бросили в старую башню с полуразрушенным залом, в центре которого был старый разрушенный колодец, но прежде этот зал подмели, отряхнули от пыли подстилку на полу и внесли ложе, на которое положили матрац, покрывало и подушку. А затем принесли большой фонарь и восковую свечу; ибо в этом месте было темно даже днем. И, наконец, стражники привели туда Камар-аз-Замана и поставили у двери евнуха. Когда все ушли, опечаленный принц, у которого было тяжело на душе, виня себя и раскаиваясь в том, что так оскорбительно вел себя с отцом, упал на ложе.
Тем временем в далекой Китайской империи подобное приключилось с дочерью царя Газура, Владыки Островов и Морей и Семи Дворцов. Когда красота ее явила себя во всем великолепии, а молва о ней разнеслась по всем сопредельным странам, все цари стали слать к ее отцу гонцов и просили руки принцессы; отец говорил с ней об этом, но ей была ненавистна сама мысль о замужестве. «О мой отец, – отвечала она, – я совсем не хочу замуж; ибо я женщина, наделенная верховной властью, и царица-властительница, вольная повелевать всякому. Как же мужчина будет повелевать мною?». И чем больше она отвергала тех, кто искал ее руки, тем сильнее становилось их рвение, и все царственные особы – властители островов, лежащих в китайских пределах, – посылали дары и редкостные подношения ее отцу, сопровождаемые посланиями, в коих просили ее руки. Царь настаивал, вновь и вновь затевая разговоры о свадьбе; но она неизменно отвечала ему отказом, пока, наконец, в ярости не обратила к нему свой гневный взор и вскричала: «О мой отец, если ты хоть раз еще упомянешь при мне о замужестве, я уйду в свою комнату и возьму меч и, вонзив его рукоять в землю, нацелю его острие себе в живот; затем изо всех сил я ринусь вперед и буду падать, пока он не пронзит мою спину, и так сведу счеты с жизнью».
Когда царь услышал эти слова, свет погас в его глазах и сердце его опалил огонь, ибо он боялся, как бы она не убила себя; и он был преисполнен смятения, не зная, как ему быть с нею и со всеми царственными искателями ее руки. И тогда он сказал ей: «Если уж тебе предопределено никогда не выйти замуж и это непоправимо, тебе придется воздержаться от того, чтобы гулять где вздумается и выходить к людям». Затем он поместил ее в доме и закрыл в комнате, назначив десять старух-нянек, чтобы они присматривали за ней, и запретил дочери посещать Семь Дворцов. Более того, он уже не скрывал свой гнев, и отправил послания всем царям, дав им знать, что она одержима безумием от руки Великого Джинна.
Когда и герой, и героиня, разделенные целым азиатским континентом, оба встали на путь самоотречения, воистину можно уповать лишь на чудо, дабы свершилось единение этой изначально обреченной четы. Где же искать ту силу, что способна разорвать заклятие отречения от жизни, разрешив негодование двух инфантильных отцов?
Все мифы мира одинаково отвечают на этот вопрос. Ибо, как настойчиво повторяется на священных страницах Корана: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного! Тебе мы поклоняемся и просим помочь!» Нужно только понять, в чем состоит механизм этого чуда. И секрет этот откроется нам только на последующих страницах нашей «Тысяча и одной ночи».
