5. Как единое распадается на множественное
Космогонический круг продолжает свое вращение и расчленяет Единое на многое. Тем самым великий перелом, как трещина, раскалывает созданный им мир на два очевидно противоположных плана бытия. В схеме Пайоре люди возникают снизу, из тьмы и тут же приступают к своей работе, поднимая небо. Они представлены в движении и как независимые друг от друга сущности. Они держат совет, они решают, они строят планы; они взяли на себя заботу о приведении мира в порядок. Однако мы знаем, что Неподвижный Источник Движения, словно кукловод, работает за сценой.
В мифологии, даже если в центре внимания пребывает этот Неподвижный Источник Движения, Могущественный Живой Некто, существует удивительная спонтанность в собственно процессе формирования универсума. Элементы конденсируются и движутся в игре своих собственных согласований, по единому слову Творца: части самопроизвольно разрушающегося космического яйца движутся по назначению без всякой посторонней помощи. Но когда перспектива смещается и главными действующими лицами становятся живые существа, когда космос и мир природы изображены с точки зрения тех, кому предназначено обитать в этом мире, тогда весь окружающий мир предстает совершенно с иной точки зрения. Формы мира более не двигаются «по образу и подобию» живых, растущих, подчиняющихся гармонии вещей, они застывают неподвижно или, по крайней мере, впадают в инертность. Сами подмостки вселенской сцены, опоры мироздания перестраиваются, подгоняются и втискиваются в новые жесткие формы. Земля рождает тернии и чертополох; человек ест хлеб свой в поте лица своего.
Таким образом, мы имеем дело с мифами двух видов. В одних демиургические силы продолжают действовать сами; в других же они теряют инициативу и даже противостоят дальнейшему прогрессу в движении космогонического круга. Противостояние, представленное в этой последней форме мифа, иногда начинается еще на стадии длящейся тьмы изначального творящего и порождающего объятия космических родителей. Пусть маори познакомят нас с этой жутковатой темой.
Ранги (Небо) лежал, так плотно прижавшись к животу Папа (Мать Земля), что дети не могли вырваться из утробы на волю.
Они пребывали в неустойчивом состоянии, плавая в мире тьмы, а выглядело это так: некоторые ползали… некоторые стояли с руками, поднятыми вверх… некоторые лежали на боку… некоторые на спине, некоторые согнувшись, некоторые нагнув свою голову, некоторые – с ногами, вытянутыми вверх… некоторые стояли на коленях… некоторые – ощупывая сгустившуюся вокруг них тьму… Все они находились внутри объятий Ранги и Папа…
Наконец, существа, порожденные Небом и Землей, изнуренные постоянной тьмой, стали советоваться между собой, говоря: «Давайте решим, что можно сделать с Ранги и Папа: или же мы убьем их, или же разведем их порознь». Тогда заговорил Ту-матауенга, первый из детей Неба и Земли: «Лучше давайте убьем их».
Затем заговорил Тане-махута, отец лесов и созданий, обитающих в них, а также тех, что сделаны из дерева: «Ну уж нет. Лучше разведем их порознь, и пусть небо стоит над нами, а земля лежит под нашими ногами. Пусть небо будет отдалено от нас, а земля останется тесно связанной с нами, как кормящая мать».
Один за другим братья-боги стали пытаться развести небо и землю, но все напрасно. Наконец, сам Тане-махута, отец лесов и созданий, обитающих в них, а также тех, что сделаны из дерева, успешно смог справиться с этой неподъемной задачей.
Его голова теперь твердо упиралась в землю-мать, свои ноги он вытянул вверх, упираясь ими в небо-отца, затем он напряг спину и огромным усилием разделил их. Теперь разделенные Ранги и Папа с криками и стенаниями запричитали: «Зачем вы совершаете столь ужасное преступление, разделяя нас, ваших родителей, и убивая нас?» Но Тане-махута не останавливался, не внимая их стонам и крикам; все дальше и дальше вниз толкал он землю, все дальше и дальше вверх толкал он небо…».
В том виде, как ее представляли древние греки, эта история изложена Гесиодом в его описании отделения Урана (Отца-Неба) от Геи (Матери-Земли). Согласно этому варианту, титан Хронос оскопил своего отца серпом и таким образом убрал его со своей дороги. В египетской иконографии расположение космической четы противоположное: небо – это мать, а отец же символизирует жизненные силы земли; но мифологическая схема остается прежней: двое разлучаются своим ребенком, богом воздуха Шу. И снова все тот же образ приходит к нам из древнего клинописного текста шумеров, датированного III или IV тысячелетием до н. э. Вначале был первичный океан; этот первичный океан порождает космическую гору, которая состоит из слитых воедино неба и земли; Ан (Небо-Отец) и Ки (Земля-Мать) породили Энлиля (Бога Воздуха), который вскоре отделил Ан от Ки и затем сам соединился со своей матерью, породив человечество.
Ил. 60. Разделение Неба и Земли. Египет, дата неизвестна
Но если эти поступки отчаявшихся детей и кажутся проявлением жестокости, все это мелочь по сравнению со зверской расправой над властью родителей, которую мы обнаруживаем в исландской «Эдде» и в вавилонских «Скрижалях Творения». Последний удар – характеристика присутствия демиурга как «зла», «тьмы» и «грязи». Блестящие юные воины-сыновья теперь презирают породившего их, воплощение зародышевого глубокого сна, и без долгих колебаний убивают его, раздирают и расщепляют на куски и создают из них структуру мира. Это – образец победы, к которому восходят все наши позднейшие состязания с драконом, начало долговековой истории подвигов героя.
«Эдда» повествует, что, после того как разверзся «зияющий разрыв», на севере возник туманный мир холода, а на юге – область огня, а затем жар с юга растопил реки из льда, которые тянулись с севера, и начал испаряться клубящийся яд. Из него возник дождь, который сгустился в иней. Иней таял и капал; жизнь пробуждалась от этих капель – гигантская, вялая, бесполая, горизонтально распластанная фигура, названная Имир. Гигант спал, и во сне он потел; одна из его ног вместе с другой породили сына, в то время как под его левой рукой зародились мужчина и женщина.
Иней таял и капал, и из него конденсировалась корова, Аудумла. Из ее вымени текли четыре потока молока, которые питали жизнь Имира. Корова же питалась тем, что лизала соленые ледяные глыбы. Вечером первого дня из глыбы льда, которую она лизала, появились волосы человека; на второй день – голова человека; на третий появился весь человек, и имя его было Бури. Далее, у Бури был сын (мать неизвестна), названный Борр, который женился на одной из гигантских дочерей тех творений, которые вышли из Имира. Она родила тройню Один, Вили и Be, и они зарезали спящего Имира и расчленили его тело.
Имира плоть стала землей,
Кровь его – морем,
Кости – горами, череп стал небом,
А волосы – лесом.
Из век его Мидгард людям был создан
Богами благими;
Из мозга его созданы были
Темные тучи.
Стихотворный эпос «Старшая Эдда» – это собрание из тридцати четырех древнескандинавских поэм о языческих германских богах и героях. Поэмы сочинялись певцами и поэтами (скальдами) в различных частях мира, населенных викингами (одна, например, была создана в Гренландии) в период с 900 по 1030 г. н. э.
«Младшая Эдда» – это своеобразное наставление для юных поэтов, составленное в Исландии христианским поэтом и мастером бардов Снорри Стурлусоном (1178–1241). В ней обобщаются языческие мифы германцев и выражается новый взгляд на риторические приемы поэзии скальдов.
Ил. 61. Умервщление Имира (литография). Дания, 1845 г.
В мифах, представленных в этих текстах, можно различить ранний, крестьянский слой (в котором действует громовержец Тор), и более поздний – аристократический (Вотан-Один), а также третий, в котором явно усматривается фаллический комплекс (Ньерт, Фрейя и Фрейр). Влияние бардов из Ирландии смешалось с классическими и восточными темами в этом глубокомысленном и вместе с тем гротескном мире символических форм.
Мардук, бог-солнце, – это герой вавилонских мифов, жертва в них – Тиамат, ужасная, предстающая в обличье дракона, со свитой демонов – женское воплощение изначальной бездны: хаос предстает здесь как мать богов, но теперь от нее исходит угроза для мира. Бог поднимается в своей колеснице, вооруженный луком и трезубцем, посохом и сетью, с армией боевых ветров. Четверка лошадей обучены насмерть затаптывать копытами врагов, их морды в клочьях пены.
…Но Тиамат, не повернув головы,
Без устали проклинала его…
Тогда повелитель выхватил молнию, свое могучее оружие,
И обратил ее против яростной Тиамат,
Бросив ей такие слова:
«Твое искусство достигло вершин, и ты сама вознеслась
на недосягаемую высоту,
Сердце твое побудило тебя бросить вызов и битву
начать…
Против богов, отцов моих, обращены твои гнусные
помыслы.
Пусть твое воинство вооружается, пусть твое оружие
будет к бою готово!
Встань! Я и ты, пусть мы сойдемся в неистовой битве!»
И Тиамат, эти слова услыхав,
Сделалась одержимой; она обезумела;
Издавая ужасные вопли,
Она задрожала, сотрясаясь до самых глубин.
Она стала читать заклятья, свои магические заговоры.
И боги войны воззвали к оружию.
И вот Тиамат и Мардук, советник богов, сошлись в битве;
Сблизились, чтобы сразиться, для битвы сошлись.
Владыка сеть свою развернул и поймал ее,
И злой ветер, который тянулся за ним, он выпустил ей
в лицо.
И ужасные ветры заполнили ее утробу,
И ее смелость ушла из нее, а рот ее разверзся в ужасе.
Он же схватил трезубец и распорол ей живот,
И разорвал ее внутренности, и пронзил ее сердце.
Он победил, ее и забрал ее жизнь,
Он низверг ее, и растоптал ее.
Ил. 62. Бог Солнца сражается с Богом Хаоса (алебастровый барельеф). Ассирия, 885–886 гг. до н. э.
А после битвы, разбив остатки многочисленного воинства Тиамат, вавилонский бог вновь вернулся к матери мира:
И владыка на спину Тиамат наступил
И своей беспощадной клюкою разбил ее череп.
Он выпустил из жил ее кровь,
Чтоб северный ветер унес ее прочь в потаенное место…
Затем властелин остановился, воззрившись на ее
мертвое тело,
…И замысел коварный созрел в уме его.
И тогда распластал он ее, как рыбу
на две половины;
Одну половину установил он как небесный,
все покрывающий свод.
И поставил запоры и выставил стража,
Чтобы сдержать ее воды.
Он обошел небеса и обозрел все пределы,
И над самою Пучиной поместил он обитель для Нудиммуда
И отмерил дно у бездонной Пучины Владыка…
Совершив этот подвиг, Мардук раздвинул верхние воды, подперев их сводом, а нижние воды опустил на дно. И потом в срединном мире между ними он сотворил человека.
В мифах постоянно содержатся подтверждения того, что конфликт в сотворенном мире не то, чем кажется. Убитая и расчлененная Тиамат вовсе не уничтожена окончательно. Если рассмотреть хаос под другим углом зрения, можно заметить, что хаос-чудовище расчленяется с его собственного согласия, и его фрагменты перемещаются в надлежащее место. С точки зрения этих сотворенных форм, все осуществляется как бы могущественной рукой через опасности и страдания. Но если попытаться взглянуть на все изнутри самого порождающего эманации присутствия, то становится очевидно, что и сама плоть поддается с готовностью терзающей ее руке, и сама эта рука в конечном счете действует по воле самой жертвы и с ее согласия.
В этом и заключается основной парадокс мифа: его двойственность. Если в начале космогонического цикла можно было сказать: «Бог не вмешивается», но в то же самое время «Бог есть создатель, заступник и разрушитель», то теперь с точки зрения логики этого переломного момента, где Единое разбивается на множество, судьба «случается», и в то же время «осуществляется ее предназначение». С точки зрения источника, мир – это величественная гармония форм, которые в бытие разрываются на части и растворяются в нем. Но эти быстротечные формы испытывают боль, их оглушают воинственные крики. Мифы не отрицают этих страданий (как в историях о распятии); но указывают на то, что и в самих этих страданиях, и до того, как они начались, и после – царит покой, отражающий суть бытия (небесную розу).
В истории о грехопадении Адама и Евы в райском саду показано, как изначальный покой сменяют периферийные возмущения низшего порядка. Адам и Ева вкусили запретный плод, «и открылись глаза у них обоих». Блаженство рая теперь для них заказано, и они увидели поле творения по другую сторону завесы, раньше отделявшей от них мир. Отныне они испытают неизбежное в поте лица своего.
