Все начинается заново

Несколько раз в году по утрам я испытывала острое желание залезть обратно под одеяло и спрятаться от всех. В эти дни календарь становился моим врагом. Первым днем было десятое июля, день свадьбы моих родителей, за которым следовало двенадцатое июля, день смерти моей матери. Затем, девятнадцатого сентября, наступал ее день рождения, после чего я получала короткую передышку перед сезоном зимних праздников. Через месяц, пока я пыталась понять, как переделать римский календарь, чтобы катапультироваться из октября в январь, магазины и супермаркеты украшали витрины, напоминая мне, что в этом году снова ничего не изменится и что любой День благодарения я буду проводить с друзьями в Калифорнии, за 4000 километров от места, которое в своих снах до сих пор считала домом.

Я притворялась, что эти дни ничего не значат, даже поначалу пыталась игнорировать их, но внутренний календарь мешал просто закрыть глаза. 32-летняя Айлин, чья мать умерла, когда ей было три года, написала мне о своей огромной печали, которая всегда охватывает ее при виде заката. Она избегала закатов большую часть своей жизни. Но однажды по пути домой решила все-таки посмотреть закат и прочувствовать свои эмоции. Тогда Айлин вспомнила, что после смерти матери она часто убегала из дома отца перед ужином и садилась на обочине дороги, наблюдая за уходящим солнцем и ожидая, что мама придет и заберет ее домой. Осознав эту связь, Айлин решила отметить важное событие в своем календаре – и обнаружила, что день, в который она решилась посмотреть закат, был днем рождения ее матери.

Некоторые дни или определенное время дня, недели или года могут выступать в роли циклических триггеров, воскрешающих реакцию горя. Праздники, потрясения и чувственные напоминания тоже могут вызывать былые чувства. Тереза Рандо называет их реакциями STUG, то есть реакциями поздних временных вспышек горя (subsequent temporary upsurges of grief). Она утверждает, что кратковременные периоды острого горевания по умершему человеку – нормальный этап переживания горя. Если мы можем предугадать их наступление, как в случае с календарными датами, у нас появится возможность подготовиться к ним. Теперь, когда коллективный ритуал уступил место индивидуальным планам, мы вправе создавать собственные традиции.

31-летняя Адди, которой было 19 лет, когда ее мать умерла от сердечной недостаточности, очень боялась проводить День матери в одиночестве. «Когда-то я работала в магазине подарков, и однажды на День матери мне пришлось заменить коллегу, которая хотела провести день со своей мамой, – вспоминает она. – Весь день ко мне приходили мамы с дочками. Я ненавидела это, злилась и грустила, чувствовала себя обманутой. В тот день я вернулась домой и проплакала целый час. В прошлом году психолог помог мне понять, что я должна была найти способ почтить свою мать. Поэтому я решила заниматься садом в День матери. Я придумала ритуал – сажать цветы и молиться о силе, жизни и свете. Это очень помогло мне, потому что так я проявляла уважение к своей матери и природе и восхваляла аспект своей души, который мог дать начало жизни. Это настоящий дар, который я получила от матери».

Дни рождения тоже активируют реакции горя – не только потому, что они напоминают нам о звонке или открытке, которую мы никогда не получим, но и потому, что праздник приближает нас к страшной цифре: возрасту, в котором умерла наша мать. Мы очень тесно связываем себя с телом матери, и наша жизнь когда-то переплеталась с ее жизнью. Вот почему многие боятся умереть в том возрасте, в котором умерла их мать. Дожить до него – важное событие, пересечь эту черту – огромное достижение.

«Я сталкиваюсь с этим вновь и вновь, – говорит Наоми Рут Ловински, доктор философии, аналитик из Беркли, штат Калифорния, которая часто консультирует женщин, потерявших мать. – Когда некоторые женщины приближаются к возрасту, в котором умерли их матери, они будто сходят с ума: проявляют странные симптомы, впадают в депрессию, у них резко учащается пульс или появляются другие признаки, которым нет медицинского объяснения. Это очень, очень мощная связь».

Вандерлин Пайн, доктор философии, почетный профессор социологии в Университете штата Нью-Йорк в Нью-Палц и один из главных экспертов в области смерти и американского общества, так часто встречал подобную реакцию, что придумал ей название – родительский триггер. Доктор Пайн, которому было 19 лет, когда умер его отец, говорит, что приближение к возрасту, в котором умер родитель того же пола, вынуждает резко осознать свою смертность. Ребенок начинает горевать по умершему родителю, но до этого момента он не мог прочувствовать такой вид горя. «Приблизившись к возрасту, в котором умер мой отец, я понял, что сильно зациклился на этой дате, – поясняет доктор Пайн. – Его смерть спровоцировала мои реакции, но не вернула ощущения, которые я испытал в 19 лет. Я готовился взглянуть на смерть 48-летнего мужчины глазами 48-летнего мужчины. Я испытал потрясение. Мой отец задел триггер внутри меня. В то утро я посмотрел на себя в зеркало и подумал: “Мне 48 лет. Но выгляжу я довольно неплохо для своего возраста! Я как бы посмотрел сквозь себя и подумал: “Как ты мог быть таким молодым? Как ты мог умереть?” Я, 48-летний мужчина, осуждал смерть отца, хотя не был способен на это в 19 лет. Я, 48-летний мужчина, посмотрел на умирающего 48-летнего мужчину и подумал: “Как ужасно!”

Кроме того, существуют скрытые триггеры, которые запускаются без предупреждения, когда вы заняты чем-то другим. Такие реакции горя часто связаны с переходными этапами в жизни женщины – окончанием университета, свадьбой, рождением ребенка, получением новой работы. Эти этапы созревания предполагают рост ответственности, которая провоцирует страх и нерешительность. В такие моменты мы нуждаемся в защите и ищем надежную гавань. «В общем плане эти реакции связаны с опасностями взросления, – утверждает Бенджамин Гарбер, врач и почетный директор Детского центра переживания горя Барра-Харриса. – По мере взросления с вами происходят плохие вещи. В итоге вы умираете. Переходные этапы связаны с ростом ожиданий. От вас ждут большего. С каждым шагом вперед вы испытываете желание вернуться назад. А делая шаг назад, ищете родителя, который поддержал бы вас. Если рядом никого нет, вас охватывает огромный страх». Ивелин Бассофф, доктор философии, психотерапевт в Болдере, штат Колорадо, и автор книги «Нянча самого себя» (Mothering Ourselves), добавляет: «В процессе перехода наша психика выходит из строя. Возникает внутренний конфликт. Нас тянет к людям, которые могут защитить нас, или воспоминаниям о таких людях. Нам хочется ощутить себя в безопасности».

Когда мы достигаем этих этапов, отсутствие матери становится болезненно очевидным. Осознанно или нет мы представляли эти события и думали, что мама будет рядом. А без нее наши предположения сталкиваются с реальностью. Дочь скорбит не только по тому, что было утрачено, но и по тому, чего не будет. Если мать не защищала и не поддерживала ее, она также скорбит по тому, в чем нуждалась, но никогда не получала.

Я очень скучала по маме, когда окончила университет. Тогда никто из членов моей семьи не отпраздновал это событие со мной. Я скучала по маме, когда получила первое повышение по работе, и хотела поделиться новостью с тем, кто гордился бы мной. Я скучала по ней, когда родились мои дочери. Скучала, когда не могла вспомнить, чем смазать укусы насекомых, и когда никто не мог пожалеть меня после неприятного разговора с грубым администратором в больнице. На самом деле меня не волновало, стала бы мама няней моих детей и отправила бы она мне по почте ватные диски и каламиновую мазь. Я никогда не смогу попросить ее об этом – вот что заставляет меня скучать по ней снова и снова.