В те отдаленные времена, когда люди черной расы были для всего мира несчастными и жалкими рабами, развлечения на плантациях были редки, как в Северной, так и в Южной Америке; они состояли почти исключительно в пляске и охоте.

Когда негры, изнуренные и измученные ежедневной работой, возвращались в свои хижины, они обычно собирались под руководством одного из своих единоплеменников, который с барабаном в руках предводительствовал танцами, или, вернее, пляской, состоявшей из бешеных скачков и прыжков, ставших впоследствии легендарными.

Если же для танцев не было условий — из-за отсутствия барабана или из-за нежелания руководителя — невольники занимались охотой и предавались ей с таким же увлечением, как и пляске, то есть с бешеной страстностью первобытного человека, искренним увлечением взрослого ребенка, который предается любимой забаве без размышления, без чувства меры, до изнеможения.

Рабовладельцы не только не воспрещали этих забав, но даже до известной степени поощряли их, зная, что люди, предающиеся веселью, не помышляют о дурном или, иначе говоря, не задумываются над священными правами на личную свободу и независимость и не замышляют протестов против их власти.

Впрочем, охота для рабов разрешалась с некоторыми ограничениями.

Господину предоставлялась так называемая благородная дичь, благородная птица и красный зверь. Чернокожим же разрешалось охотиться только на животных низшего порядка, при том под строжайшим запретом пользоваться огнестрельным оружием.

Несмотря, однако, на эти ограничения, негры-невольники по привычке или потому, что на доступную им дичь вполне можно было охотиться с их примитивным оружием, с большим упоением охотились на опоссума или тату (броненосца).

Кто в состоянии описать все хитрости, уловки и затеи этого полудикого охотника, его скитания по лесам, его погоню за зверем? С топором, лопатой или дубинкой он старается перехитрить, обойти и обмануть животное, состязаясь с ним в силе, ловкости и выносливости.

Кто в состоянии пересказать возвращение негра с охоты, его удивительные рассказы, полные детского простодушия — изумительные по своей наивности, его прыжки и детский смех, когда он, резвясь и приплясывая, торжествующий и счастливый, возвращается в свою деревню с богатой добычей и запасом счастливого настроения на целую неделю. В настоящее время, хотя условия сильно изменились, и изменились, конечно, к лучшему, и негры стали из бесправных рабов полноправными гражданами — избирателями и избираемыми, все же они унаследовали от своих дедов и отцов — рабов две страсти: страсть к пляске под глухой ритм барабана и страсть к охоте на опоссумов и тату.

Как бы негр ни был озабочен, но если ему попадается на глаза жестянка или простой деревянный ящик, то, за неимением под рукой барабана, он тотчас же превращает эти предметы в музыкальный инструмент и, как ужаленный тарантулом, принимается выплясывать под аккомпанемент этих импровизированных инструментов.

Это совершенно фатальная страсть у негров.

С другой стороны, если он, идя по делу на свое поле или в мастерскую на работу, увидит случайно след когтей тату, он тотчас же забывает и про дело, и про работу, увлекаясь погоней и охотой. Если бы ему пришлось преследовать животное в течение двух суток, он не отстанет от него до конца и не успокоится, пока не изловит его.

Также и чернокожие подданные Диего унаследовали эти две страсти; и кроме индейцев, вообще довольно апатичных, в этой местности не было более ловких и энергичных охотников, чем негры Озерной деревни.

В тот день, когда бразильский уполномоченный со своим конвоем из солдат тапуйев так неожиданно предстал перед Диего, один из негров, имя которого предание не сохранило, увидел превосходного тату, весело бежавшего мимо густой рощицы камбрузов. При виде этого животного непреодолимая страсть к охоте разом пробудилась в нем. С минуту молодой негр стоял неподвижно, как очарованный, затем медленно занес свою дубину и приготовился нанести удар по хребту беззубого броненосца. Но тату, хитрый, как лиса, увернулся от удара и стал улепетывать между кустами с быстротой и проворством ящерицы. Охотник устремился следом за ним, прорываясь сквозь чащу бамбуков, настиг животное, несмотря на его увертливость, и уже приготовился оглушить его своей дубинкой, как вдруг тату, завидев норку, нырнул в нее с головой и скрылся. Остался на виду только хвост.

Озадаченный неожиданным исчезновением животного, охотник, не долго думая, обеими руками схватился за этот хвост и стал изо всей силы тянуть его на себя. Но все его попытки были тщетны! Никакая сила в мире не в состоянии вырвать это животное из его норы, где оно сидит так же крепко, как нарезной снаряд в жерле пушки. Но и негр был упрям и не упускал добычу; однако, видя, что ему так не справиться с животным, решил принести лопату, чтобы разрыть нору. Сказано — сделано! Он выпускает хвост животного, которое тотчас же исчезает в норе, и бежит со всех ног по направлению к деревне.

Воспользуемся этим временем, чтобы сказать несколько слов об этом интересном животном.

Тату, или броненосец, гласят учебники естественной истории, млекопитающее из рода беззубых. Слово беззубый по отношению к тату звучит как простая шутка, против которой это животное протестует самым энергичным образом, так как оно имеет прекрасные зубы.

Теперь перейдем к характеру этого животного и самым замечательным его особенностям. Во-первых, это млекопитающее совершенно не имеет шерсти; длина его тела, не считая хвоста, достигает 60 сантиметров, и все оно покрыто бронею из костистых щитков, многоугольной формы, расположенных поперечными поясами. Словом, это род брони, весьма прочной и твердой, которая, однако, вместо того, чтобы сделать животное неподвижным, как, например, панцирь черепахи, ничуть не стесняет проворства и живости его движений.

Нрава тату робкого, головку имеет маленькую, морду сильно удлиненную, череп плоский, глаза расположены по бокам головы, корпус массивный и мясистый, ноги короткие, с очень сильными когтями.

Это животное по преимуществу роющее. Его пища состоит главным образом из земляных червей, улиток, насекомых, личинок и растительных продуктов — маниока, маиса, но всему этому он все-таки предпочитает разлагающиеся трупы.

Бык, лошадь или какое-либо другое животное, подохшее в лесу или в саванне и брошенное на произвол судьбы, тотчас же привлекают броненосца, который издали чует запах падали или вообще трупный запах, даже если труп или падаль зарыты. Тату тотчас же принимается рыть ходы в земле, пробирается внутрь остова мертвечины и обжирается ею, обгрызая до самой шкуры, подобно крысе в басне, поселившейся в сыре.

Кроме других странных особенностей, тату обладает еще способностью подымать дыбом щитки своей брони, подобно тому, как это делает со своими иглами дикобраз, с тою только разницей, что он это делает не в момент нападения на него, так как тогда это послужило бы ему скорее во вред, чем на пользу.

Только в тех случаях, когда его захватят, а он готов скрыться в свою нору, тату вдруг подымает дыбом щитки своей брони, и тогда они, врезавшись в стенки и свод хода, совершенно не дают возможности сдвинуть животное назад, хотя бы на один дюйм. Оно как бы врастает в землю, и никакие силы не в состоянии вырвать его из подземного хода. В тех же случаях, когда охотник преследует его по пятам, разрывая лопатой подземные ходы, этот гигантский крот роет все новые и новые подземные галереи с изумительной энергией и проворством.

Первое, что тогда бросается в глаза, — хвост; обычно, хватаются за него, тянут, что есть сил, — и напрасно: тату, так сказать, врос в землю! Этим и объясняется, почему молодой негр, несмотря на свою необычайную силу не мог вырвать из норы броненосца. Единственно, что он мог сделать, это обломить хвост, но все-таки и этим не добился бы своей цели.

Между тем существует средство преодолеть это упорство животного и выйти победителем из борьбы с ним: когда охотников двое, то один, срезав тоненькую тростинку, заостряет ее с одного конца и осторожно почесывает этим концом под щитками кожу животного там, где она обычно бывает прикрыта щитками, производя таким образом легкое, беспрерывное щекотание. Тату, по-видимому, испытывает при этом такое упоение, что мускулы его размягчаются, щитки опускаются, складываются, и весь он ослабевает настолько, что сила сопротивления совершенно пропадает в нем, и он делается добычей своих врагов.

Иногда охотник может и один проделать такую штуку, но тогда нужно, чтобы он имел при себе эту магическую тростинку. Но наш молодой негр, не имевший при себе никаких, даже и самых примитивных орудий, совершенно благоразумно решил, что ему следует бежать домой за лопатой и помощниками.

Негры, несомненно, имеют немало пороков и недостатков, но они во всяком случае не эгоисты, и каждый из них с радостью готов поделиться с товарищем счастливой находкой. Так и юный охотник не захотел лишить своих друзей удовольствия охоты за тату, со всеми ее увлекательными перипетиями.

Первые из его односельчан, которых он встретил и сообщил о своем затруднении, тотчас же схватили заступы и лопаты и бегом кинулись к норе тату, крича, приплясывая и жестикулируя, как сумасшедшие.

Всего их было человек двенадцать или около того, и все они принялись за работу с таким неимоверным рвением, о котором трудно себе составить представление тому, кто видел этих самых людей за работой на поле, где они лениво царапают землю, подготовляя почву под маис или сахарный тростник и еле-еле шевеля лопатой.

В несколько минут дыра, где скрылся тату, превратилась в широкую и глубокую траншею.

Но вот зловонный запах ударил в нос работающим, сильный, удушливый, трупный запах разлагающегося мяса. Еще удар заступа, — и взорам негров открылись останки трупа, а сверху — обрывки шерстяных тканей. Но землекопы, издавна знакомые с привычками и вкусами тату, столь омерзительными для нас, европейцев, знали, что это животное особенно любит падаль и разлагающееся мясо, и стали рыть с еще большим усердием, ни мало не смущаясь своей ужасной находкой.

Заступы и лопаты работали вовсю, глубоко разрывая на клочья несчастный труп и раскидывая эти клочья вместе с землей, вперемешку с комьями земли и песка.

— Тату! .. Тату! .. — раздаются голоса.

Несчастное животное, преследуемое с такой беспощадностью, без отдыха, с бешеным озлоблением, уходит все дальше и дальше, роет все новые ходы, основательно уходит в землю, работает и лапами, и рылом, на мгновение появляется на виду, но тотчас же снова исчезает под землей, благодаря усовершенствованным орудиям, которыми его снабдила природа.

Но эта продолжительная борьба заставила негров окончательно обезуметь: долгое сопротивление несчастного животного довело их до полного самозабвения. Они уже ничего не видят и не слышат, а только роют и копают, стараясь загнать вконец измученного тату в какой-нибудь тупик и принудить его сдаться.

И вот, действительно, их охота как будто близится к концу: изнемогая ли от этой бешеной работы, к которой вынуждала его погоня, или предвидя, что ему все равно не избежать роковой развязки, или же, наткнувшись на непроницаемый слой твердой почвы или камня, несчастное животное вдруг как будто успокоилось и остановилось. Кончик хвоста показался над землей среди груды песка и камней; один из охотников тотчас же ухватился за него, а товарищи принялись поспешно разрывать землю вокруг этого места.

Еще один удар заступа, и громкий крик торжества оглашает воздух: злополучное животное изловлено. Но вот за этим торжествующим «ура! » раздается шум, крики, несвязные возгласы; словом, подымается целый содом.

То препятствие, на которое наткнулся в своем подземном бегстве тату, теперь предстало изумленным глазам охотников, и их охватило волнение, близкое к ужасу: они увидели перед собой невероятную груду золота в самородках, крупинках и песке, тщательно заделанного в корзины, обвязанные крепкими циновками и бечевками из волокон арума.

Тату, отчаянно работая своими железными когтями, чтобы проложить себе дорогу, изорвал эти покровы и почти весь исчез в груде металлических комков и комочков самой разнообразной формы и величины, начиная с самородков величиною с абрикос и кончая тончайшей пылью. Загнанное животное сверкало, как изображение какого-нибудь золотого фетиша из легендарного дворца Эльдорадо.

Сильный удар заступа по хребту положил конец движениям бедного животного, пытавшегося вырваться из рук своих мучителей.

Но негры не смели и подумать о присвоении себе хотя бы самой незначительной доли этих сокровищ. Не говоря уже о том, что их число весьма затрудняло равный и справедливый дележ, трудно было сохранить в полной тайне эту удивительную находку. А затем страшный и грозный призрак свирепого Диего предстал перед ними и разом разрушил мечты, которые втайне лелеяли некоторые в первые моменты счастливого опьянения. Одно воспоминание о нем мигом возвратило их к суровой действительности.

— Бежим известить вождя! — решили все в один голос.

Сказано — сделано! Счастливые охотники, забрав свои заступы и лопаты, захватив и броненосца, всей оравой, с визгом и смехом, бегом бросились к деревне, крича во все горло и на все голоса: «Сокровища, сокровища! .. Мы нашли сокровища! »

Такова была причина того крика и гвалта, который озадачил Диего, а отчасти и его гостя, когда переговоры их подходили к концу, и все между ними уже было решено.

Несмотря на беспредельное пустословие, каким негры вообще любят уснащать свои рассказы, ради большего впечатления и красного словца, несмотря на все отклонения от главного предмета, на массу ни к чему не нужных попутных подробностей, Диего очень скоро уловил самую суть дела и понял, что тайник, где его предшественник так умело скрыл от всех свои сокровища, благодаря погоне за тату, наконец, обнаружен.

Нервная дрожь охватила его с ног до головы; глаза его разгорелись, и странное выражение счастья на мгновение озарило его мрачное лицо.

Несмотря на свое невероятное самообладание, он был готов кричать, прыгать, плясать и жестикулировать, как безумный.

Но присутствие белого, по-прежнему остававшегося невозмутимо спокойным, хладнокровным и безучастным, заставило его одуматься, сдержать свой порыв и побороть в себе желание немедленно вскочить и мчаться к тайнику.

— А-а, — проговорил он, обращаясь к своему посетителю, голосом, в котором слышалось волнение, и которому он старался придать любезный тон, — если бы я был суеверен, то мог бы подумать, сеньор, что ваше прибытие принесло мне счастье!

— Что вы хотите сказать? — спросил уполномоченный все тем же бесстрастным голосом.

— А то, что несметные сокровища, добытые некогда с большим трудом и громадными усилиями и таинственным образом исчезнувшие, вдруг вновь найдены моими людьми! Вы только что предложили мне миллион, и вот я нахожу другой миллион! Так будьте же дважды желанным гостем в моем доме!

— Я не совсем вас понимаю!

— Да я и сам едва могу сообразить, как все это случилось! Разрешите мне покинуть вас на самое короткое время, пока я успею добежать туда и тотчас же вернуться обратно, чтобы убедиться, в чем дело! Но, может быть, вы пожелаете отправиться вместе со мной?

— Нет, идите по своим делам, я предпочитаю подождать вас здесь!

— Как вам угодно, Ваше Превосходительство… до скорого свидания!

Оставшись один, дипломат, столь хладнокровный до этого момента, вдруг глубоко вздохнул, вскочил со своего места, стукнул кулаком по столу с такой силой, что стол чуть было не раскололся, затем снова сел и стал утирать платком пот, ручьями катившийся у него со лба.

— Все пропало! — пробормотал он сквозь зубы.

Но ведь снаружи его могли видеть?! Быть может, подозрительный, как всегда, Диего приказал своим людям наблюдать за ним? И незнакомец, поборов свое волнение, прорвавшееся было наружу, снова придал своему лицу спокойное и бесстрастное выражение, стал поправлять свои золотые очки, обмахиваться треуголкой, словом, снова стал так же невозмутимо спокоен и безучастен, как и раньше.

Индейцы-солдаты, небрежно растянувшиеся на земле подле своих ружей, составленных в козлы, не тронулись с места; их начальник, сидевший в тени развесистого дерева, остался также неподвижен. Жители деревни тоже не покинули своих хижин, вероятно, по наказу своего строгого вождя.

Диего захватил с собой всего человек десять с лопатами и корзинами.

Не прошло и получаса, как он уже вернулся, торжествующий и довольный, в сопровождении своих негров, тяжело нагруженных золотом.

— Вот, — шумно воскликнул он, входя в свою хижину, — вот мое золото, утаенное от меня человеком, которому я доверил его на хранение, и запрятанное им в таком месте, о котором никто не знал и никогда не узнал бы, если бы тату не польстился на труп одного беглого каторжника из Кайены, схороненного поблизости. И вот счастливая случайность! Подумайте, труп был зарыт всего в нескольких шагах от сокровища, и те, кто рыл могилу, даже не подозревали о существовании клада поблизости. Надо было, чтобы тату прорыл свои ходы, ища спасения как раз в этом направлении, и нарвался на эти груды золота, в которые и зарылся, не найдя себе выхода. Ну, разве это не удивительно?

— В самом деле крайне удивительно! — согласился уполномоченный слегка изменившимся голосом.

— Смотрите, какая чудесная находка! .. Каждый из этих людей несет на себе не менее тридцати трех килограммов золота, а их десять человек; это составляет уже миллион, если считать на французские деньги!

— Поздравляю вас, милейший, и от всего сердца! Но я думаю, эта находка ни в чем не изменит наших условий?!

— Конечно нет! Кой черт, когда начинаешь получать миллионы, то хочется получать их как можно больше… Я в настоящее время более чем когда-либо нуждаюсь в деньгах, точно так же, как и в благосклонном нейтралитете вашего правительства.

Заручившись этим уверением, уполномоченный, которому, в сущности, ничего более не оставалось делать в Озерной деревне, по крайней мере в настоящее время, стал прощаться с негром. Последний со своей стороны, по-видимому, весьма был озабочен необходимостью припрятать свое золото в надежное место.

Поднявшись со своего места, уполномоченный подошел к двери и окликнул своего офицера, продолжавшего сидеть неподвижно под сенью дерева. Тот, в свою очередь, окликнул солдат, мирно спавших растянувшись подле своих ружей; те тотчас же вооружились и построились в ряды.

Чернокожий вождь и белолицый дипломат расстаются с притворной сердечностью, условившись свидеться вновь через три дня.

Трубач заиграл марш, на звуки которого опять сбежалось чуть не все население деревни, еще более возбужденное и заинтригованное теперь. Но музыка звучит все дальше и дальше от деревни, и вскоре залитый золотом уполномоченный, и офицер, и солдаты, словом, все это необычайное шествие скрывается в чаще леса. Ни у кого нет желания следовать за ними: в связи с находкой сокровища, все ожидают великих щедрот со стороны Диего, ожидают, что угощения и тафия достанутся на долю каждого, и потому все возвращаются назад в деревню.

Но мы последуем за солдатами.

Вскоре солдаты подходят к проливу, служащему путем сообщения с южной частью этой территории; здесь они садятся на пирогу, на корме которой развевается бразильский флаг, молча размещаются по своим местам. Солдаты превращаются в гребцов и сильно работают веслами.

Немного погодя уполномоченный прервал, наконец, всеобщее молчание, продиктованное самой элементарной осторожностью с самого момента выхода их из деревни.

Но теперь, когда, кроме этой пироги, нигде кругом нет ни души, когда нечего более опасаться шпионов, этот столь удивительно невозмутимый и бесстрастный господин вдруг издает бешеный крик ярости, вскакивает со своего места и кричит на этот раз уже по-французски и совершенно иным голосом:

— Черт возьми! Тысяча тысяч миллионов громов и молний! .. Ведь все погибло, Винкельман!

— Что вы говорите, Маркиз? — отзывается офицер, который уже расстегнул свой мундир и готовится заменить его простой холщовой блузой.

— Сущую правду, увы! .. Надо же было обстоятельствам так сложиться, что этот клад, так тщательно запрятанный и скрытый от всех, на который я рассчитывал, чтобы обеспечить несчастным пленникам свободу, был отрыт этими чернокожими как раз сегодня!

— Какое несчастье!

— Это Бог знает на что похоже! Дело было так хорошо обставлено, проведено без сучка, без задоринки, так удачно задумано, и вдруг, когда уже удалось провести этого дьявольски хитрого и подозрительного негра, остаться на бобах в самый последний момент! Нет, это положительно ужасно!

— Ну, а что вы скажете обо мне? Чего ради я превратился в мулата, чего ради потел в этом мундире и задыхался в этой упряжи? Для того только, чтобы упустить столь благоприятный случай придушить этого черного негодяя?

— Ну, а разве мой маскарадный наряд не был хорош? Разве можно было меня узнать в этом наряде и в этой роли бразильского дипломата? И все это напрасно!

— Ну что делать, Маркиз! Что сделано — то сделано! Не надо только отчаиваться… Мы еще можем соединиться с господином Шарлем, который успеет уплатить требуемую сумму!

— Да, но ведь эта сумма вернет свободу только одному, тогда как, если бы не эта неудача, через три дня были бы свободны все! .. Право, если бы нас было не четырнадцать человек, а 40 или 50, и если бы на Арагуари действительно стояло военное судно, как я налгал этому черномазому, то можно было бы напасть на деревню с оружием в руках и воспользоваться опьянением негров, которые теперь, несомненно, все перепьются на радостях до полного бесчувствия и самозабвения…

— … И все там перевернуть вверх дном и увезти наших пленников? Не так ли?

— Что ты на это скажешь, Табира?

Сержант, сидевший на корме пироги и направлявший ее ударами своей нагайи, невозмутимо поднял голову и ответил:

— Я сделаю так, как того захотят белые, но я с большой радостью поджег бы всю эту деревню и изжарил бы всех этих проклятых негров в их хижинах! — и Табира при этом пренебрежительно сплюнул. — Но всего лучше идти к господину!

— Да, ты прав, Табира! Мы не можем и не должны ничего делать без его согласия: ведь малейшая неосторожность с нашей стороны может повести к ужасным последствиям! Ну же, дружно, ребята! Налегай на весла и с Богом в путь! ..