Помни о Смерти

Все начинается с крушения надежд

Через пять минут после того как я узнал, что рынок закладных бумаг рухнул, мне позвонил Тед Ловенталь.

– Я в Чикаго, – сообщил Тед. – Через три дня здесь будет Кастанеда. Касси позволено взять с собой двоих гостей.

Сидя в кресле самолета, летящего в Чикаго, я размышлял о том, какое событие повлекло за собой цепочку других – обрушение ли рынка закладных, очередное явление Кастанеды на моем горизонте, или то, что Касси пригласила именно нас, или то, что…

Но обо всем по порядку. Декабрь подходил к своей середине; заканчивался мой второй год в инвестиционном банке отца. И год вполне успешный, хотя и стоивший мне немало нервов и усилий. После Рождества (которое еще не называли ханжески зимним праздником), я должен был занять место начальника отдела закладных бумаг. Должность весьма неспокойная, однако обеспечивающая то положение в обществе, когда в определенных кругах тебя воспринимают уже не просто как наследника банковской империи, а как одного из тех, кто держит руку на мощнейшем рычаге экономики. Руководитель отдела закладных в любом инвестиционном банке – лицо такое же важное, как президент банка. Все дело в том, что рынок закладных бумаг – один из самых богатейших и стабильных. Не буду вдаваться в путаные тонкости оперирования этими бумагами, достаточно сказать лишь то, что дом каждого американца взят в ипотеку, а значит, под него есть закладная. И вот буквально за десять дней до каникул мы получаем известие, что крупнейшая торговая площадка на Уолл-Стрит отказывается в новом году работать с облигациями по нашим закладным. Последовал эффект домино: инвесторы в Нью-Йорке, Лондоне и Токио сделали то же самое, причем не только в отношении нашего банка. Стоимость бумаг упала, рынок рухнул – первый раз за всю свою историю.

Лично для меня это значило, что кресло, в котором я уже практически сидел, мне не достанется. Колоссальная масса денег, циркулировавшая на рынке закладных бумаг, переместилась в другие области. Я все понимал: чтобы вернуть их, нужен был человек, съевший на торговле закладными не одну сотню собак. Мне же только предстояло отведать это кушанье. С другой стороны, и свое прежнее место я потерял: на него уже был назначен другой специалист (новичок в биржевых делах, зато имеющий связи в правительстве: за него вели борьбу несколько банков, так что не могло быть и речи о том, чтобы лишать его назначения).

Как ни странно, но я даже не огорчился. Известие, которое у любого делового человека вызвало бы шок, меня, конечно, не обрадовало, но, во всяком случае, и не разочаровало. Рынки то растут, то падают – на то они и рынки. Просто я лишился жирного куска огромного денежного пирога, только и всего. Не то, что я совсем лишен карьерных амбиций. Я вырос в семье банкиров, и с самого детства отчетливо понимал, что в этой среде можно быть либо акулой, либо самой большой и хищной акулой. А когда добыча выскальзывает из зубов акулы, той, по меньшей мере, следует расстроиться.

Я постарался поискать в этом ошеломляющем известии хорошую сторону, и сразу нашел ее. В наступающем году я сэкономлю кучу времени и сил – чему несказанно обрадуется Делия (это моя жена). «А сэкономленные силы – заработанные силы» – вертелась на языке перефразированная английская поговорка. В то же время, я побаивался подобной экономии. Я привык к биржевой суматохе, я сроднился с ней. Зал торговли акциями действует подобно гипнозу на любого, кто проведет здесь хотя бы день. А я жил на торговой площадке целых два года, не считая выходных и коротких отпусков. И каждая капля пота, каждая новая сделка приближали меня к заветной должности; я знал, ради чего ломаю копья.

А теперь – что я буду делать с освободившейся силой? Я чувствовал себя полководцем, собравшим огромную армию для решающего сражения, перед которым выкинули белый флаг. Крепость сдалась без боя – но как быть с войском, обуянным жаждой крови и грабежей? Образ силы мгновенно встал передо мной и начал развиваться в воображении. Обрушение рынка мне представлялось термоядерной реакцией с высвобождением бесконечной массы энергии. И эта энергия, как не дорвавшаяся до битвы армия, движется прямо на меня. Словно, расставляя фигурки на шахматной доске, кто-то взял меня вместо пешки и воткнул на передний фланг. Только это уже была не моя война, и лучшее, что я мог сделать – дезертировать. Своим приглашением в Чикаго Тед Ловенталь указал мне путь к бегству. Кстати, о Теде. Перед тем как начать рассказывать историю этой несостоявшейся битвы, я считаю своим долгом познакомить с ним тех из вас, кто впервые держит в руках мою книгу. Именно при его содействии я попадал на любой из семинаров Кастанеды.

Я впервые увидел Кастанеду, когда мы учились в Йеле. Я кончал курс экономики, Тед готовился получить диплом теолога. Мы снимали с ним квартиру на двоих. Тогда Тед записал меня на семинар, который Кастанеда проводил для студентов-антропологов. Последствия были для меня неожиданно приятными: я женился. Никакого другого влияния на мою судьбу тот семинар не произвел, хотя Тед утверждал обратное. Он вообразил, что я обладаю Силой, которой он служит, и всячески старался заставить меня всерьез заняться магией. Якобы мое продвижение по этому пути поможет ему стать человеком Знания, как сам Кастанеда или его нагваль дон Хуан. Пока я учился в аспирантуре, Ловенталь подсовывал мне книги, устраивал нам с Делией экскурсии одну интересней другой; и при любой возможности затаскивал меня на семинары доктора Кастанеды. Причем платил за все это я. Хотя встречи с Кастанедой были, в общем-то, открытыми, попасть на них мог отнюдь не любой желающий; все решали связи. Тед узнавал о них через Кассандру Фьори – единственную участницу того первого семинара, которая стала магом и соратницей Кастанеды. Она вошла в одну из групп проводников и часто сопровождала его в поездках. Карлос дал ей другое имя, под которым после ухода нагваля она проводила самостоятельные семинары и даже выпустила пособие по тенсегрити. За три года до событий, описываемых в этой книге, я встретил ее на семинаре, посвященном магическим двойникам. После этого наши пути разошлись. Тед уехал в Африку заниматься устройством национального парка для племен с первобытным укладом жизни, а я целиком погрузился в омут банковских спекуляций. О Кастанеде и его семинарах я забыл надолго.

Впрочем, нынешнюю встречу назвать семинаром было нельзя. Как объяснил мне приятель, в Чикаго Кастанеда планирует провести нечто вроде симпозиума с магами своей линии; мы с Тедом приглашены в качестве гостей. Кастанеда так делал часто; в этом был свой резон. Многие магические ритуалы просто не имеют смысла без участия гостей, и если случалось, что никто из гостей не мог приехать, Кастанеда отменял собрание – как отменили бы спектакль при пустом зале. Тед был частым гостем на подобных встречах (Кассандра относилась к нему более чем хорошо); для меня же сбор в Чикаго был первым закрытым мероприятием, куда я ехал не участвовать, а наблюдать. Из рассказов Ловенталя я знал, что наблюдатели, хоть и не совершают никаких видимых действий, играют важную роль в ритуалах. Они принимают энергию магов, перерабатывают ее и возвращают обратно. Таким образом, наблюдатели имеют функцию стабилизирующей силы. Мне только предстояло исполнить эту роль.

Благодаря звонку Теда свой карьерный кикс я воспринял как некий знак судьбы. Это может показаться странным, но единственной причиной обрушения рынка, которую я посчитал бы убедительной, было то, что я должен был отправиться в Чикаго на встречу с Кастанедой. И это обнадеживало. Звенья цепи соединились. События, не имевшие никакой внешней связи, стали частью одного большого целого, но чего именно – я пока не знал.

В облике странствующего проповедника

Я полагал, что мы с Тедом остановимся в апартаментах, принадлежащих банку; но из аэропорта мы отправились в один из тех пригородов Чикаго, что у людей моего круга пользуются самой недоброй славой. Такси остановилось у одноэтажного отеля, напоминающего длинный барак. Тед предупредил меня об осторожности:

– Не обращай видимого внимания ни на что, но ничего не упускай из виду. Здешние постояльцы не всегда в ладу с законом.

Симпатичная мексиканка дала нам ключи. Пока мы шли в конец длинного коридора, у меня создалось навязчивое впечатление, что за каждой дверью притаился в засаде снайпер.

Я начал нервничать. Вдобавок ко всему замок никак не хотел поддаваться: ключ падал в скважину, как в пустоту, и проворачивался в этой пустоте без какого-либо усилия и скрежета. Минут двадцать мы промучились с дверью, пока Тед, наконец, не сходил за портье. Угрюмый парень, не касаясь ключа, едва тронул ручку, как дверь подалась вперед. Номер не закрывался! – во всяком случае, снаружи. На внутренней стороне двери болталась цепочка. «И на том спасибо», – подумал я, но, как выяснилось, рано: до косяка цепочка не доставала.

Я хотел заказать ужин в номер, но Ловенталь испуганно замахал руками:

– Что ты, что ты! В таких местах надо сразу предъявить себя публике, иначе решат, что ты приехал провернуть какое-то темное дельце без участия местных «главных». А это чревато. Кстати, одет ты слишком вызывающе. Подыщи в своем багаже что-нибудь подемократичнее. – И ушел в душ.

Переодеваясь к ужину, я решал дилемму – оставить ли часть наличных в номере или взять с собой все? Как будет лучше – если деньги тихо-мирно вынут из кейса или же мне лично отдать их первому попавшемуся бандиту, который помашет передо мной пистолетом? Судьба кредиток и прочих ценных вещей была ясна как белый день: люди, подобные мне, в таких местах расстаются с ними очень быстро. Мои философские размышления прервал вопль Ловенталя.

– Бирсави, что ты надел?! Ты что, хочешь, чтобы нас подрезали прямо в ресторане?

– Прости, но это самое демократичное, что у меня есть.

Тед критическим взглядом осмотрел меня со всех сторон.

– У тебя найдется простая белая рубашка?

Я кивнул.

– Давай сюда.

Без лишних разговоров Ловенталь отрезал от воротничка верхнюю часть, оставив только короткую стоечку.

– Вот так пойдет. Надевай. – Его тон не терпел возражений.

На секунду он исчез в ванной и вернулся с флаконом пены для бритья.

– Смажь волосы и «прилижи» их. И еще…

Он порылся в своей сумке и извлек оттуда черный пиджак, типа смокинга, только сильно укороченный. И лацканы у него были не атласные.

– Мой парадный полусмокинг. От сердца отрываю. Я надеваю его на переговоры с вашим братом банкиром, когда хочу распотрошить какого-нибудь толстосума на благотворительный взнос в пользу нашего национального парка.

– Ловенталь, – протянул я, брезгливо осматривая «парадный полусмокинг», от которого несло грязью, – в таком виде тебе и переговоры вести не надо. Если бы притащился ко мне, нацепив эту дрянь, я без разговоров отдал бы тебе любую сумму, лишь бы ты убрался из моего кабинета.

– Не спорь, – отрезал Тед. И почему-то я его послушался!

– Высший класс! – восхищенно ахнул Тед, взглянув на меня. – И еще одна маленькая деталь…

Он прицепил на лацкан «полусмокинга» какую-то белую карточку. Я тут же сорвал ее, чтобы рассмотреть.

Это был «бейдж», который сообщал, что носитель сего «брат Джейкоб, Нью-Йоркская миссия Церкви Истинного Христа». Чтобы ни у кого не осталось сомнений, сквозь эту подпись золотыми буквами проступали слова:

ИИСУС ЛЮБИТ ТЕБЯ!

– Позволь спросить, Ловенталь, к чему этот маскарад? – ко мне, наконец, вернулся дар речи.

– Так тебя здесь не ограбят. И вообще не тронут. Идем в ресторан.

То, что Тед назвал рестораном, представляло собой плохо освещенный крошечный бар и длинную застекленную веранду с чередой деревянных столов. Почти все они были заняты. Отдельного выхода на улицу я не увидел, но откуда-то сильно несло холодом (погода стояла морозная). Если бы не этот сквозняк, дышать тут было бы невозможно: сигаретный дым стоял столбом. Видимо, здешние посетители даже не подозревали о существовании закона, запрещающего курение в общественных местах.

Я огляделся. Центральные столики были сдвинуты – здесь шла игра в покер. Судя по тому, как держали себя игроки, именно их имел в виду Ловенталь, когда говорил о местных «главных». К счастью для нас, они были всецело поглощены игрой. Только один из них, прежде чем азартно выкрикнуть «каре!», на мгновение остановил на мне взгляд.

Слева сидела компания крепких мужчин, чьи одинаково расстегнутые клетчатые рубашки демонстрировали одинаковые грязные майки. Почти рядом с каждым имелось по вертлявой девице. Мужчины пускали дым девицам в декольте; те хохотали. «Водители грузовиков», – шепнул Тед. Я задался вопросом, не страшно ли здесь ночевать дальнобойщикам; но потом подумал, что скорее всего, здешние «главные» пользуются их услугами для перевозок не совсем легального характера.

Правую сторону веранды украшала собой живописная компания байкеров, в черной залащенной коже, со слипшимися бородами и той степенью опьянения, когда за руль уже нельзя, а вот на поиски приключений – в самый раз.

Прочие столики были заняты группками местных пьяниц, которые настолько сливались с окружающим пейзажем, что смотрелись как вполне гармоничный элемент интерьера. В общем, обстановка полностью соответствовала киношному имиджу подобных мест.

Я спросил себя, уж не попали ли мы, случаем, на съемки очередного фильма Брайна де Пальмы. Впечатление неправдоподобности и наигранности усиливалось доносившейся из бара музыкой – бешеной смесью танго, блюза, кантри и каких-то индейских ритмов. Мы уселись за барной стойкой – все места там были свободны (видимо, из-за большой таблички с надписью «Курить запрещено!»).

Удивительно, однако выдумка Ловенталя облечь меня в костюм странствующего проповедника сработала. Дикого вида бородатый мексиканец-бармен, прочитав надпись на моем бейдже, сообщил, что год назад он пожертвовал сотню баксов на ремонт католического прихода в его родной деревне. Я уверил его, что в небесном банке этот вклад растет день ото дня, и к моменту перехода мексиканца в мир иной на его счете накопится кругленькая сумма. Мексиканец поцеловал массивный крест, висевший у него на груди, а я получил порцию текилы за счет заведения – правда, не раньше, чем засвидетельствовал, что да, братьям Истинного Христа в определенных ситуациях позволено пропустить стаканчик-другой. Для человека, который еще двенадцать часов назад собирался стать одним из воротил мировой экономики, текила была в самый раз.

– Тед, зачем ты затащил меня в эту дыру?

Вообще-то вопрос был лишним, но я боялся, что если не задам его, то так и не дождусь объяснений от моего свихнувшегося на магии приятеля.

– Кассандра сказала, Кастанеда назначил сбор здесь. – Тед был на удивление спокоен. – Он подъедет, когда все будут на месте.

– А где же остальные? Где сама Касси?

Тед не успел ничего сказать: ко мне подошел один из «главных» и попросил «на пару слов» за их столик. Я приготовился к любому развитию событий, но то, что произошло в дальнейшем, я не мог бы представить себе в самой безумной фантазии. Мафиози попросили разрешить их давний спор – грех ли играть в карты, если на рубашках изображена Санта Гваделупе? Одни утверждали, что это грех и святотатство, другие были уверены что игра такими картами сродни молитве.

И вот здесь случилось то, что иногда происходило со мной, но не поддавалось никакому объяснению. Я испытал противную дрожь в позвоночнике, которая мгновенно прокатилась по всему телу. Было ощущение, что в каждую клетку впилась раскаленная игла. Меня затошнило; я встретился взглядом с одним из главарей, и заговорил. Пара фраз – и один из мафиози дал знак приглушить музыку; все посетители обернулись ко мне. Я встал, театрально воздев руки, и загремел на весь зал. Не помню, что я им вещал – скорее всего, нес полную ахинею – но и мафиози, и все остальные слушали меня, как завороженные.

Это продолжалось не больше пяти минут: я знаю это наверняка: в подобных состояниях я обычно пребывал от одной до пяти минут. Но время неважно: в эти минуты я мог вместить вечность. И я вместил именно то, что было нужно каждому из моих слушателей.

Пожалуй, я немного покривил против истины, когда говорил, что тот первый семинар не оказал на меня никакого влияния. Кое-что все же произошло. После первых уроков Кастанеды у меня появилась странная способность: я стал «ловить» минуты, когда люди доверяют мне полностью и безоговорочно. Не знаю почему, но это было связано именно со временем, а не со словами, которые говорил я, или говорил мне тот или иной человек, и даже не с его или моим настроением. Никакие внешние обстоятельства не имели значения. Просто наступала минута, когда я мог вызвать абсолютное доверие у любого, кто с этой минутой был связан. Все сказанное или сделанное в эту минуту умирало вместе с ней и не имело обратной силы. Что бы ни сделал мой визави под влиянием минуты, всю оставшуюся жизнь он будет считать, что именно так и следовало поступить. Так что я без труда выуживал любую информацию, раздавал и брал обещания, заключал или разрывал сделки – без боязни последствий. Человек минуты был абсолютно моим; но и я также абсолютно принадлежал ему. Просто я об этом знал, а он – нет. У меня было преимущество, и я пользовался им без зазрения совести. Это очень помогло мне в бизнесе, хотя – не скрою – из-за своей способности я порой совершал поступки, которые вводили в ступор опытнейших профессионалов.

Насколько я смог изучить свою способность, эта особая минута у каждого человека была только одна. Она никогда не возвращалась. Я считал, что раз в жизни между двумя людьми появляется некий временной резонанс, который длится от шестидесяти до трехсот ударов секундной стрелки; но эти минуты стоили десятилетий. Я старался никогда не упускать подобных минут, зная, что с этим человеком они никогда больше не повторятся. Я использовал человека минуты по максимуму – даже если мне от него ничего не было нужно. Единственное неудобство состояло в том, что всякая такая минута сопровождалась противной дрожью и тошнотой. Но это неудобство служило мне знаком: я понимал, что вот сейчас – начнется. У меня было несколько мгновений, чтобы приготовиться. Именно такая минута и наступила за ужином. Ничего принципиально нового в моем состоянии не было; за исключением разве того, что людьми минуты стали все посетители ресторанчика. К середине моей речи многие из них уже рыдали. Когда я закончил, произошло невероятное: «главные» достали свои кошельки и вытрясли все их содержимое прямо на стол. Это было воспринято как сигнал: к сдвинутым столикам в центре потянулись водители с девицами, байкеры и пьяницы. Они отдали мне все свои деньги. Понимаю: это звучит смешно, но я никогда не видел такой кучи наличных. Я всю жизнь имел дело с чеками и кредитками и даже в самые дальние путешествия никогда не брал с собой больше тысячи кэшем; а в хранилище банка люди с моего этажа никогда не спускаются. (Иногда меня даже посещала мысль, что хранилища вовсе не существует, и то, что мы называем деньгами, заключено только в этих чеках и кредитках.)

Я сказал, что людьми минуты стали все присутствующие, и снова покривил против истины. На мое счастье, Тед не поддался обаянию этой минуты, а потому сохранил здравомыслие. Он быстро сгреб всю наличность в черный мусорный пакет, добытый у бармена, пожал руки всем жертвователям и с каждым перекинулся парой сердечных слов (чувствовался опыт собирателя щедрых пожертвований). Он меня очень выручил, потому что я был совершенно измотан и ошарашен происходящим. Остаток вечера я помню плохо. Похоже, мы до полуночи считали деньги; оказалось что-то около пятидесяти тысяч. А может, и больше: Ловенталь, мусолящий зеленые бумажки, – это последнее, что я видел, засыпая.

На поверхности пузыря

Я проснулся в половину пятого от жуткого, мучительного голода и понял, что нам так и не удалось поужинать. Я попытался снова уснуть, но голод крутил меня до дурноты. Это было тем более неприятно, что в такую рань в этой дыре было совершенно негде поесть. Тут я вспомнил, что проходя через холл, видел автомат с чипсами и кока-колой. Но в одиночку я, конечно же, не пошел бы туда. После вчерашнего вечера я вообще не хотел выходить из номера. Голод не отпускал; автомат с чипсами стал моей навязчивой идеей. Я подумал, что у меня все равно нет мелочи, и уже почти решился залезть в карман Ловенталю, как вдруг мой взгляд упал на журнальный столик, где высились аккуратные пачки долларов, связанные серой бечевкой. Тед разложил купюры по достоинству, а стопки монет завернул в белую бумагу. Рядом лежал листок, где каллиграфическим почерком было выведено количество купюр и монет по номиналу. Внизу красовалась общая цифра – 55 555 долларов 55 центов. Эти семь пятерок поразили меня едва ли не больше, чем все, произошедшее за вчерашний день. При мысли, что возьми я хотя бы цент, вся нумерологическая красота разрушится, мне стало страшно. И я решил ограбить Ловенталя, тем более что его карманы оказались полны мелочи.

Мне повезло: в холле никого не было. Но когда я, загруженный чипсами, шоколадками, орешками и бутылками с кока-колой возвращался в номер, меня остановил окрик:

– Брат Джейкоб, ты же сам говорил вчера, что все рафинированные продукты – от дьявола?

Я понял, что везение мое кончилось. На давешнее вдохновение рассчитывать не приходилось: такие минуты не повторяются. Глубоко вздохнув, я обернулся и встретился взглядом со вчерашним диким барменом. И вновь позвоночник противно задрожал. Дальнейшее происходило как во сне. Я пришел в себя только в номере, когда обнаружил, что сижу на кровати, уставленной подносами со всевозможной снедью, напитками и фруктами. Минута повторилась. Я снова промыл мозги бармену, и этот пир, достойный падишаха – его благодарность за душеспасительную беседу. Это уже было выше моих сил. Я разбудил Ловенталя. В первый момент он, казалось, был ошарашен не меньше моего. Но, в отличие от меня, быстро обрел здравомыслие. Уходя в ванну, он что-то промычал про свой «волшебный полусмокинг»; я, разумеется, этим ответом не удовлетворился. И за падишахским завтраком потребовал у него исчерпывающих объяснений.

– Бирсави, ты забыл все уроки Кастанеды. Сколько раз на своих семинарах он говорил нам, что маг не должен пытаться быть рациональным, если сталкивается с чем-то, чего он не может объяснить. Если теряешься – ищи руководство у внешнего источника.

– У какого внешнего источника? – не понял я. – У тебя, что ли?

– У своей Силы, – прошамкал Тед, отправляя в рот панированный шампиньон. – Ясно же, что в этом месте какая-то яростная концентрация Силы.

– Пока что я наблюдаю яростную концентрацию абсурда, – буркнул я. – И больше всего меня удивляет то, что я все еще здесь. Я должен был повернуть такси в аэропорт, как только увидел название этого гребаного отеля. «Падшие ангелы» – интересно, в чью голову могла прийти такая пошлость? Не иначе как владелец обсмотрелся гангстерских фильмов.

– Зато ты отлично справляешься с ролью миссионера, – засмеялся Тед. – Я никогда не подозревал, что ты можешь так держать аудиторию. Правда, богословская часть сильно хромает, но при подобном вдохновении это не имеет никакого значения. Я начинаю думать, что ты ошибся в выборе профессии. Ты мог бы основать новую религию! И зарабатывать не хуже, чем у себя в банке. От жертвователей отбоя бы не было, а вот жизнь твоя стала бы намного ярче. Кстати, – он понизил голос, – ты видел, сколько мы собрали?

Я качнул головой:

– Красивая цифра.

– Красивая – не то слово. Семь пятерок! Семерка в нумерологии обозначает полноту, пятерка символизирует Силу. Мы находимся в полноте Силы! Опасаться нам совершенно нечего. Я потрясен. Карлито еще не прибыл, а уже так замечательно нас развлекает!

– Думаешь, это он все подстроил?

– Не думаю. Знаю.

– И когда же ты это успел узнать? – съехидничал я.

– Когда увидел, как он бросил тебя к поверхности пузыря. – Тед понизил голос.

– Куда? – не понял я. – Кто? Какого пузыря?

– Пузыря твоего времени.

Я непонимающе взглянул на Ловенталя; у него был вид сумасшедшего. Я испытал сильное желание бежать из номера, но тут же подумал, что и сам в этой ситуации произвожу впечатление не совсем нормального человека.

– Ученые считают время особой материей, но это не так, – продолжал Тед. – Время – это не материя, и не субстанция, и даже не математическая величина. Время – это пустота. Настоящая материя – это вечность. Время заключено в ней, как заключены пузырьки внутри океанской волны.

Разные пузырьки – разные времена. Смутная догадка, да даже не догадка – так, мимолетный намек, непонятный самим намекающим – содержится в фантазиях на тему путешествия во времени. Правда, фантасты слишком узколобо подходят к вопросу и отправляют своих персонажей лишь в прошлое и будущее. Больше намеков нам дает язык: в нем несколько настоящих, прошлых и будущих времен. К несчастью, никто не следует подсказкам языка, считая все грамматические построения чисто умозрительными. Но и все времена в языке – ничто по сравнению с миллиардами реально существующих разных времен. Впрочем, нет смысла описывать их и придумывать им названия. Даже думать о них не имеет смысла, потому что любое время – это пустота, в какие бы краски она ни была окрашена. Важно другое, а именно то, что есть время Теда, время Якова, время Карлоса. Каждый живет в своем пузыре и дышит только своей пустотой. Прослойка между двумя пузырями – вечность. И соприкоснуться с чужой жизнью – по-настоящему соприкоснуться – можно, только если оба одновременно поднимутся к границе пузыря и заглянут в вечность. Тогда им открывается истинное знание о сущности друг друга. Но это случается исключительно с магами. Штука в том, что обычный человек стремится к середине пузыря, потому что с момента рождения чувствует, как время давит на него. Отсюда и гипотеза о плотности и материальности времени. А это не время давит, это вечность сжимается вокруг пузыря. И дожимает его до полного растворения, что и называется смертью. Но настоящий маг никогда не будет прятаться в середину. Он всегда – у границ пузыря. Его взгляд обращен к вечности. Сидящий в середине несется неведомо куда, потому что волна несет пузырь. Тот, кто находится у края, сам направляет свое время. Именно это ты вчера и сделал. Но, разумеется, не самостоятельно, потому что самостоятельно подходить к границам времени умеют только настоящие маги. Кастанеда бросил тебя к границе твоего временного пузыря. Да и всех остальных тоже.

– А тебя почему не бросил? – спросил я.

– Потому что меня позвали сюда быть наблюдателем. Я и наблюдал.

– Ловенталь, – сказал я, помедлив. – Это точно не Кастанеда. Если, конечно, я ему не настолько важен, что он занимался мной все годы, что прошли с того первого семинара.

Я рассказал ему о бывших у меня прежде минутах, и о том, как я умело ими пользовался. Он был впечатлен, но все же не удержался от упреков:

– Бирсави, голодный маг не воспользуется магией для того, чтобы из ничего сотворить себе гамбургер. Он пойдет и купит его. Нет денег – заработает. Или залезет в карман приятелю, – он красноречиво посмотрел на меня. – Нет магазинов с гамбургерами – поймает какую-нибудь дичь.

– Но я же не маг, – возразил я.

– Но ты и не голодный! Неужели тебе мало денег?

– Теперь мало, – вздохнул я. – Все эти ловкие сделки, проведенные мной благодаря таким минутам, ни к чему не привели. Рынок упал, я остался без места. Не будь мой отец банкиром, мне бы пришлось начинать с самых низов. В следующий раз такая возможность представится не скоро, и никакие родственные связи мне не помогут.

– А что тебе все эти банковские махинации, если ты за вечер заработал столько денег? Да ты и больше бы заработал, просто это все, что имелось у твоих вчерашних слушателей. Будь у них миллион – они бы тебе и миллион отдали. И заметь: ты вовсе не преследовал такую цель… постой… кажется, я понял, в чем тут фишка!

Ловенталь сделал огромные глаза, вскочил с кровати и уже приготовился посвятить меня в свое озарение… но тут дверь распахнулась и вошла Касси.

За годы, прошедшие с нашей последней встречи, она стала еще красивее. Касси меня поражала всегда – да и не меня одного. Она обладала типом той южной красоты, когда из отдельных неправильных и не слишком гармоничных черт вдруг складывается совершенство. Это не была красота розы в цветущем саду, это была красота дикого цветка, одиноко растущего в горной долине. И как горный цветок, она была ядовита. Все, кто когда-либо сближался с Кассандрой Фьори, оставались отравленными ею навсегда. Увы! но в числе этих отравленных оказался и мой друг Тед Ловенталь. Их отношения длились долго и болезненно, а разрыв вышел резким и катастрофичным (разумеется, только для Теда). Полагаю, именно это и была та нелегкая, которая понесла моего друга в Африку. А ведь останься Тед в Йеле, он мог бы сделать блестящую ученую карьеру. Но Касси перечеркнула все.

На мужчин она производила ошеломляющее впечатление. Я понимал, зачем она понадобилась Кастанеде: одно присутствие Касси действовало на людей магически. Но зачем все это было нужно Кассандре? Она и без Кастанеды могла добиться любой своей цели.

– Вижу, не спите, – улыбнулась Касси.

– Давно не спим!.. – Ловенталь под действием ее улыбки одновременно как-то и расцвел, и сник. Мне было жаль видеть его в таком состоянии.

– Привет, Касси, – сказал я. – Позавтракаешь с нами?

За завтраком больше говорил Тед. Наши вчерашние приключения он выставил в самом красочном свете. Пачки денег и стопки монет на журнальном столике он демонстрировал с особой гордостью. Я слушал его, словно речь шла не обо мне, а о ком-то другом. Но его рассказ у меня не вызывал никакого энтузиазма. Я отчетливо понимал: мы впутались в какую-то странную историю; и теперь совершенно неясно, как из нее выходить. Я поделился своей озадаченностью с Касси.

– И что делать со всеми этими деньгами? – вздохнул я. – Вот еще забота.

– Как что? – изумилась Кассандра. – Отправить в Нью-Йоркскую миссию церкви Истинного Христа.

– А может, лучше отдадим в наш африканский фонд? – заканючил Тед. – Существующих средств нам хватит лишь на полгода…

– Ни в коем случае, – жестко прервала Кассандра. – Это жертва. А жертва должна быть принесена единственно тому, кому она предназначена. Тед, упакуй эти деньги и найди способ переправить их в Нью-Йорк. Как можно скорее.

Ловенталь тут же кинулся исполнять приказ. Хесус (бородатый бармен-мексиканец, оказавшийся хозяином отеля) договорился с одним из водителей грузовиков; тот как раз отправлялся в Нью-Йорк. Спустя полчаса после прихода Касси коробка, набитая долларами, отправилась в Церковь Истинного Христа. В качестве объяснительной записки Ловенталь вложил в нее небольшой листок, где не было ничего, кроме лаконичной подписи:

From Falling Angels.

Явление Кастанеды – эффектное, как всегда

Следующие два дня я никуда не выходил: было просто незачем. Хесус замечательно нас обслуживал. Завтрак, обед и ужин мы получали в номер. Скучать без общества тоже не приходилось: после моей триумфальной проповеди ко мне с утра до вечера шли страждущие души за советом и утешением. Ни с одним из них минута не повторилась – но на мою удачу, рядом был Ловенталь. Он щедро сыпал изречениями древних и новых мудрецов; и между прочим, давал довольно дельные советы. Я поражался тому, как хорошо он знаком с жизнью этого слоя общества. Не менее поразительными были истории каждого из посетителей. По сравнению с судьбой любого из них бытие типичного обитателя Уолл-Стрит было подобно существованию амебы – а ведь еще совсем недавно я считал, что подлинная жизнь кипит только на торговой площадке!

За два дня перед нами прошли наркоторговцы, пьяницы, многоженцы, контрабандисты, работяги, не знающие ничего, кроме адского труда; бездельники, в жизни не проработавшие ни одного часа; отставные военные и откровенные сумасшедшие. У каждого второго за плечами был тюремный срок, или даже несколько. При этом вели они себя исключительно корректно, держались на почтительном расстоянии, и говорили, только когда их спрашивали. Когда нам приносили еду, посетителей словно выдувало из номера. Мы могли отдыхать столько, сколько нужно. Затем Тед снова впускал очередного страдальца. Эта благостная картина продолжалась до вечера третьего дня, когда к нам в номер ворвалась Кассандра и приказала в срочном порядке покинуть отель. При этом я никак не мог добиться от нее, куда нам нужно ехать. Она была сильно напугана, все ее существо буквально источало страх. Ловенталь тут же поддался ее настроению и пал духом. Не скрою, мне тоже стало не по себе. Я попросил Хесуса вызвать такси, но бородач так желал угодить нам, что позвал своего племянника и приказал ему «отвезти этих синьоров туда, куда потребуется, хоть en el Valle de la Мuerte – в долину Смерти». Мне не слишком понравилось это сравнение; да и вид «кабальеро Карсеса», как отрекомендовал нам Хесус своего племянника, не внушал доверия. Седой, обрюзгший, напоминающий спившегося тореро, Карсес вполне мог сам быть дядей Хесуса; к тому же, он плохо понимал по-английски. Я обернулся к Теду, надеясь на его красноречие; Ловенталь был занят всхлипывающей Касси; казалось, что и сам он сейчас разревется. Я попытался отказаться, но Хесус был так приторно-угодлив; словом, я подумал, что решительный отказ может вызвать подозрение. В конце концов, всего-то и нужно, что добраться до даунтауна. Там, в апартаментах банка, мы будем в безопасности. Пока племянник отельера копался с двигателем (его автомобиль был еще той колымагой), Касси шепнула нам, что перепутала место – сбор был назначен не здесь. Теда это известие ошарашило. Он затрясся, как лист на ветру: до него дошло, как мы рисковали. А вот меня эта новость, как ни странно, успокоила. Мне было бы очень некомфортно считать, что все странности прошедших трех суток – дело рук Кастанеды (как это утверждал Тед). Если Касси перепутала место, значит, Кастанеда тут ни при чем. В любом случае – скоро мы будем в даунтауне, и все это недоразумение забудется. Но туда мы не поехали. Как только водитель завел двигатель, Кассандра что-то сказала ему по-испански, и мы свернули на Милуоки. За окнами проносилась ночь, разбавленная хлопьями мокрого снега. Трасса, обычно оживленная, была пуста. Рядом со мной Карсес что-то бормотал, кажется, молитву; Тед на заднем сиденье успокаивал Кассандру; висящие над лобовым стеклом раскрашенные деревянные четки болтались в такт с дворниками; дорожные указатели, вспыхивая, сообщали, что мы движемся в Милуоки. «Ну, хоть не в долину Смерти», – подумал я, засыпая. Но снилось мне, что мы едем именно туда. Сновидение было на редкость отчетливым: я видел, как сменяли друг друга часовые пояса и пейзажи, из зимы мы плавно перемещались в лето. Ночь растворилась в радостном дне, краски за окном насыщались цветом, и чем ближе мы подъезжали к Долине Смерти, тем праздничней становилась обстановка. Повеселела даже внутренность нашего обшарпанного такси: я вдруг заметил, что кроме раскрашенных бус над лобовым стеклом болтается красочная гирлянда, а водитель одет в радужный серапе. Касси с Тедом уже не плакали, а вовсю улыбались, изредка прерывая молчание громкими смешками. Сквозь какую-то пелену до меня доносился голос Карсеса: он рассказывал что-то веселое, только я не мог разобрать ничего, кроме слова «muerte». Карсес повторял его часто, именно оно и заставляло моих друзей взрываться смехом. Мне тоже хотелось посмеяться, и я силился понять, о чем же таком веселом говорит Карсес. Внезапно это понимание открылось мне, но не через слова: я ухватил смысл, как зверь хватает добычу. Мы не просто мчались в долину Смерти, но готовились броситься в объятия самой Смерти; а весело нам было оттого, что все мрачные атрибуты, сопровождающие земные представления о ней, были прямо противоположны действительности. Я тоже начал хохотать – до слезного восторга, до счастливого кома в горле. Внутри меня все пело. Карсес угадал мое состояние и запел по-испански. Своим высоким блеющим тенором он сообщал миру о том, что трое странников грядут в страну Святой Смерти, чтобы слиться с вечностью, они идут, ликуя, под предводительством Карлоса – Владыки и Спасителя. —

 

Bajo la comandancia

de Carlos César Salvador

Bajo la comandancia

de Carlos César Salvador —

 

Кассандра и Тед тут же подхватили ритмичный припев, с ними хотел запеть и я, но случайно взгляд мой упал на раскрашенные четки. Лишь сейчас я обратил внимание, что бусины сделаны в виде маленьких улыбающихся черепов. Эти четки были подсказкой. Я понял, что нахожусь в сновидении, вытянул руки вперед и посмотрел на них. Песня сразу смолкла, праздник погас. Я все еще сновидел, но вокруг была та же обстановка, в которой я заснул – древний автомобиль, ночь и снег за окном; пляшущие ветки дворников.

– Ну наконец-то, – произнес Карсес. – Я уж думал, ты никогда не вспомнишь.

Еще не повернувшись к говорящему, я знал, кто везет нас в Милуоки. Испаноязычные народы любят давать пространные имена, но ловко умеют их сокращать. Карсес – сокращенное от Карлос Сезар Сальвадор. Три имени Кастанеды.

Помни о смерти

– Ты сильно рисковал, Яков, – сказал Кастанеда. – Твое счастье, что до сих пор не нарвался на мага.

Я попытался что-то сказать, но не мог заставить губы шевелиться. Так бывает, когда находишься на грани между явью и сном – тело уже бодрствует, а сознание еще сновидит.

– Я говорю о твоих путешествиях к краям времени, – ответил он на мой невысказанный вопрос. – Выкинь ты такую штуку с магом, он бы вышвырнул тебя из твоего пузыря, и твое путешествие к Санта Муэрте было бы намного короче. И без песен.

«Я бы умер?» – мысленно спросил я.

– Да, – просто сказал Кастанеда. – Умер. Внезапно. Тромб или разрыв аневризмы. Никаких огненных шаров или метания молний. Маги экономят Силу. А ты ее транжиришь.

– «Тем, что поднимаюсь к поверхности пузыря?»

– В том числе. Но эти твои подъемы необходимо прекратить.

– «Забавно. А Тед утверждал, что, поднимаясь к границам вечности, маг направляет свое время в нужном ему направлении», – усмехнулся я (если только мыслями можно усмехаться).

– Тед правильно говорил, – кивнул Карлос. – Но есть одна небольшая проблема: ты уверен, что знаешь свое направление? Пока что ты использовал энергию вечности для решения карьерного вопроса – а это означает не просто напрасную трату Силы. Это угрожает самой вечности.

– «Разве вечности может что-то угрожать?», – удивился я.

– Твоей – да. Моей – тоже. Видишь ли, Яков, кроме твоего личного времени существует и твоя личная вечность. Собственно, это единственное твое, что вообще существует. И ее надо оберегать всеми возможными способами, иначе другой маг заберет ее.

– «Да как же можно забрать вечность?! Хотя бы и личную… И на что другому магу две вечности?..»

– Язык очень беден, Яков. Слишком много в мире вещей, для которых нет точных слов. Вечность одна, и она, конечно, не принадлежит никому. Но мы недаром помещены во время, каждый в свое. Когда я говорю, что другой маг может забрать твою вечность, это означает, что он заберет твое время – жизненное время. Представь себе пузырь – чем больше в нем воздуха, тем больше поверхность, которая соприкасается с внешней средой. Увеличивая пузырь времени, маг увеличивает протяженность границы между своим личным временем и вечностью. Не представляй себе это, не надо… Любые образы фиксированы. Просто знай, что твоя вечность – источник Силы. Оберегай этот источник всеми возможными способами. Больше не экспериментируй с подъемами.

– «Я бы рад, но это всегда случается непроизвольно», – я пожал плечами. – «Я не могу это контролировать».

– Тем хуже для тебя. Значит, твою вечность скоро заберут. Ты себя слишком громко обнаружил. Охота на тебя уже открыта. Каждый маг, которого ты встретишь на своем пути, будет тебя провоцировать на то, чтобы ты подошел к границам вечности. И как только ты позволишь себе это сделать, он заставит тебя пересечь эту границу.

Он произнес это совершенно безразличным голосом, и от его безразличия мне стало не по себе. Я снова ощутил знакомую дрожь в позвоночнике, от которой всегда бывает так противно. И понял, что несусь к границам пузыря, а рядом со мной сидит сильнейший маг, который не упустит эту возможность. От осознания собственной беспомощности меня охватила паника. Я заметался; свет от встречной машины вычертил пляшущие силуэты дворников и четок-черепов.

– Санта Муэрте!., – вскрикнул я, и очнулся.

– А говорил, что не можешь это контролировать, – с усмешкой сказал Карсес.

Я взглянул на водителя: вне всяких сомнений, это был Кастанеда. Интересно, Тед с Касси уже догадались? Или кто-то из них знал об этом с самого начала? Обернувшись, я увидел, что оба спят.

– Сновидят, – поправил Карлос. – Тед ведет Касси. А у нас пока есть время.

– Пока они спят, или пока мы не приедем? – уточнил я.

– Куда? – удивленно спросил Кастанеда.

– Ну, в то место, где назначен сбор. Где все начнется. Я имею в виду симпозиум, или встреча магов, или как это все называется… – отчего-то я испытывал большую неловкость.

– Все уже началось, – рассмеялся Карлос. – Симпозиум открыт, синьоры и синьорины.

– А где же все ваши маги… как же ритуалы, обучение? – я, признаться, был совершенно растерян.

– Ты хочешь сказать, что так ничему и не научился за эти три дня? – от изумления он даже притормозил.

Я уже открыл рот, чтобы, не задумавшись, ответить – конечно нет! – но что-то остановило меня. (А может, кто-то остановил.) Я вспомнил все, что произошло со мной – от момента, когда мне позвонил Тед – до настоящей минуты. И ответ пришел.

– Да, – подтвердил Кастанеда. – Именно так! Ты верно все понял. Ни ты, ни кто другой не может контролировать вечность. Ты можешь только помнить о ней. Помнить о вечности в мирском понимании значит помнить о смерти. Люди стремятся поглубже зарыться в свой пузырь, но каждый из них знает, что рано или поздно этот пузырь лопнет. От этого знания закрываются всеми возможными способами, от атеизма до наркотиков. Это так же глупо, как бросаться врукопашную на хорошо вооруженную, прекрасно обученную армию. Знание о смерти – единственное настоящее знание в реальности, в которую погружено сознание большинства людей. Настоящее Знание – настоящее оружие. Отказываясь от этого знания, люди отказываются от источника бесконечной Силы. Маг всегда помнит о смерти, потому что знает: Силу надо беречь. Что такое подъем к вершине пузыря, к границе времени и вечности? Ничего больше, как встреча со Смертью. Когда граница близко, достаточно шага, чтобы ее пересечь. Одно дело, если ты пересекаешь ее осознанно, и совсем другое – когда тебе дают пинка, и ты летишь через нее вверх тормашками. Очень много тех, кто мечтает дать тебе пинка, Яков. Тебя подкинет к границе еще не раз; и единственное, что может тебя спасти – память о том, что эта граница существует. Помни о Смерти.

– И если бы я не призвал Санта Муэрте…

– Успокойся, я не убил бы тебя, – рассмеялся Карлос. – У меня нет таких сил. К тому же, я передаю тебе Знание, и потому не имею на это прав. Но испугать тебя до смерти я был просто обязан. Ведь другой маг убьет обязательно, – это он сказал уже совершенно серьезно. – И вот тебе задание, Яков: помни о смерти. Хотя бы до Рождества.

Что такое «помнить о смерти». Урок, едва не стоивший мне жизни

Мокрый снег валил хлопьями. Кастанеда вел машину по-черепашьи: видимость была нулевая, да и при хорошей погоде его престарелый «меркури» вряд ли бы выжал больше семидесяти миль. На полпути колымага заглохла. Время приближалось к часу ночи. Мне дали задание остановить первый попавшийся автомобиль и выгнали мокнуть под снегом. Особых надежд на успех я не питал: последний автомобиль в сторону Милуоки обогнал нас полчаса назад. Судя по указателю, до ближайшего мотеля оставалось не больше шести миль, и я подумал, что не будь с нами Кассандры, Кастанеда наверняка заставил бы нас тащиться пешком. Я быстро замерз: вылезая из авто, я провалился в яму, полную снежной шуги, и промок чуть ли не до колен. Прикидывая, во что выльется мне это ночное стояние под снегом и ветром, я всматривался в темную даль в надежде разглядеть сквозь пургу свет приближающихся фар. Я почти превратился в ледышку, когда рядом со мной затормозил крытый красный пикап. Водитель с готовностью вошел в наше бедственное положение и взял нас на прицеп (хотя, сдается мне, решающее слово тут сказали пятьдесят долларов, которые я показал ему, прежде чем начать что-то объяснять). Он направлялся в местечко Каледония – нам не слишком-то по пути – но упускать этот шанс было нельзя. Мы договорились, что он подбросит нас до развязки на Каунти-роуд. Водитель попутчикам был рад и настоял, чтобы кто-то из нас обязательно подсел к нему: ночь и ритмично покачивающиеся дворники навевали на него сон. Кузов пикапа оказался доверху загружен какими-то коробками, в кабине рядом с водителем было всего лишь одно место. Мы стали решать, кто сядет к нему. Кастанеда предпочел остаться за рулем «меркури»; Теду было все равно. Мне жутко хотелось ехать в теплом пикапе; как джентльмен, я должен был уступить это место Касси. Мой благородный порыв был осмеян всеми тремя: мне напомнили, что Кассандра – маг, а для мага температура окружающей среды не имеет никакого значения: он сумеет сохранить тепло и во льдах Арктики.

Подставив босые ноги под поток горячего воздуха (водитель пикапа включил печку на максимум, а ботинки и носки я снял, чтобы лучше просушились), я почти наслаждался жизнью. К тому же, в бардачке у сердобольного водителя нашлась бутылка виски, так что воспаление легких мне больше не угрожало. Но полностью расслабиться я так и не смог: я думал над заданием Кастанеды – оно меня озадачило не на шутку.

Помнить о смерти – это вообще как? Каждую секунду талдычить себе: я смертен, я умру, все умрут, превратятся в прах?.. А какой в этом смысл? Все равно что напоминать себе о восходе солнца. Напоминай – не напоминай, солнце все равно взойдет. Все это мне казалось глупым, каким-то примитивным… Никто не рассчитывает жить вечно, и так ясно, чем все это кончится – зачем же отравлять существование постоянными мыслями о смерти? Погруженный в такие размышления, я рассеянно слушал водителя – он что-то рассказывал о своей второй жене, которая по сравнению с первой (работавшей офицером полиции и вследствие этого обладавшей несносным характером) оказалась сущим ангелом, и как ему с ней хорошо. Разговор я поддерживал вяло; впрочем, от меня не требовалось ничего, кроме периодических восклицаний «уху» и «да» – говорить водителю явно нравилось больше, чем слушать.

Вдруг меня снова бросило в дрожь – ту самую дрожь; к гортани подступила тошнота. Меня опять поднимало к границе пузыря. Всего несколько мгновений у меня было на то, чтобы остановить это состояние. Я сосредоточился на мысли о смерти – это оказалось очень непросто, слишком абстрактными были все мои понятия о ней. Я начал представлять себе похороны, венки, кладбище, ряды могильных плит, словом, все то, что ассоциируется со смертью. Выходило плохо, но все же выходило: дрожь понемногу унялась, тошнота исчезла. Водитель спросил, все ли со мной в порядке (видимо, я пропустил в его рассказе какую-то деталь, на которую должен был среагировать). Я ответил, что да, не стоит беспокойств; он продолжил говорить. Не прошло и минуты, как дрожь вернулась. Это было более чем странно! Никогда еще меня не подбрасывало к границам вечности два раза в столь короткий промежуток времени и с одним и тем же человеком. Я опять обратился к кладбищенским образам и кое-как подавил эту дрожь. Но лишь на полсекунды: меня снова поднимало туда, где кончалось мое время. Не успевал я возвращаться в привычное состояние, как меня швыряло к поверхности пузыря, словно кто-то специально подталкивал меня к этому. И я вспомнил слова Кастанеды о том, что охота на меня открыта, и теперь каждый встретившийся на моем пути маг будет меня провоцировать. А сейчас чья это провокация? И тут меня пробила такая дрожь, что я чуть не потерял сознание. Я несся к границе вечности с сумасшедшей скоростью и понимал, что мне не хватит сил вернуться. Я подумал, что смерть близка, но не это меня спасло: я вспомнил о Кастанеде. Думаю, именно Карлос помог мне вернуться – и он же подсказал, что за маг провоцирует меня на подъемы к вершине пузыря.

Конечно, водитель: теперь я в этом не сомневался – как и в том, что он меня не просто пугает: это и есть настоящее магическое нападение. Я осознал, что действительно нахожусь на границе времени и вечности – или жизни и смерти. Это осознавание зажглось внутри меня, я буквально горел мыслью о смерти. Впрочем, «мысль» – совсем неверное слово, потому что это было не в голове. Я как бы стоял на берегу темного бушующего моря, меня окатывали брызги его волн; но само оно было бессильно меня поглотить. Это было удивительное состояние абсолютной защищенности в ситуации смертельной опасности. Я был силен – но не своей Силой, кто-то посторонний давал мне ее. Не Кастанеда, нет: этот был гораздо ближе, чем он. Я чувствовал его присутствие, он находился прямо за моей спиной. Я знал, что пикап нагружен коробками; места для третьего нет, но все же в машине, кроме меня и водителя, был третий.

Чуть повернувшись, я машинально взглянул через левое плечо, и увидел темный силуэт! Видение было мгновенным: миг – и я снова видел лишь нагромождение серых коробок. Но силуэт темного человека никак не мог быть галлюцинацией: мое осознавание в тот момент было абсолютным. Я почувствовал, как Сила вошла в меня. Ощущения мои не поддаются описанию; скажу лишь, что сидящий рядом маг стал мне не опасен. Более того: рискни он подняться к границам своего пузыря, я мог бы убить его. Да я и так мог убить его. Но еще до того как я об этом подумал, водитель остановил пикап и выскочил из машины, якобы за естественной надобностью. Почему-то я был уверен, что он не вернется (какой бы глупостью это ни казалось со стороны). Так и вышло: водитель словно растворился в ночи. Мы выждали с полчаса – на этом настоял Кастанеда, хотя сам сразу сказал, что этот маг уже далеко. За руль пикапа Карлос меня не пустил, ссылаясь на то, что я пил виски, и мне пришлось трястись в насквозь промерзшей колымаге до самой Каледонии (Кастанеда сказал, что там – место Силы этого мага; чтобы окончательно разобраться с ним, мне эту силу следует забрать). Мое место в пикапе занял продрогший до костей Тед – он, в отличие от Кассандры, не умел согреваться магическим теплом.

Обретение союзника

В Каледонию мы прибыли около трех часов ночи. В эту пору местечко словно вымерло, но Кастанеда настоял, чтобы я отправился к некоему Уоррену Бриджстоуну (его имя и адрес значились на коробках, которыми был завален пикап). Я должен был отдать ему груз: завершая дело водителя, я забирал его Силу. Несмотря на неурочный час, получатель не спал – он открыл сразу, как только я позвонил. Содержимое коробок, видимо, было весьма ценным: цифра в чеке, который выписал мне мистер Бриджстоун, внушала уважение. Я попытался отказаться от денег, но Уоррен не стал тратить на меня лишнего времени и просто посоветовал как можно быстрее этот чек обналичить. Он любезно позволил мне воспользоваться его телефоном; я вызвал такси и мы без приключений доехали до отеля в Милуоки, где был назначен сбор магов.

С утра я отправился в банк и обналичил чек Бриджстоуна. Я уже ничему не удивлялся, лишь не мог понять, отчего все мои приключения последних дней так или иначе связаны с неожиданным приходом наличных денег. До сих пор все семинары Кастанеды приносили мне одни убытки: я оплачивал не только обучение себе и Ловенталю, но и дорогу, проживание и сопутствующие расходы (которые были весьма немаленькими). В этот раз – все по-другому. Впрочем, и все происходящее в этот раз мало напоминает семинар; хотя именно сегодня Карлос обещал провести с нами какой-то ритуал. Но до этого требовалось каждого из нас должным образом подготовить. С утра у него были Касси и Тед; мне он назначил время после обеда.

Я сложил все деньги в пакет и отнес их Кастанеде – это он принял решение не дожидаться на трассе водителя пикапа, он и должен нести ответственность за чужую прибыль. Но Карлос сказал, что это не его дело; я могу распоряжаться наличностью по своему усмотрению. И я бы распорядился – сидя у себя в номере, я думал, как перевести их на счет водителя пикапа – да загвоздка в том, что ни имени, ни адреса его я не знал. Документов в машине мы не нашли: их там и не могло быть: пикап оказался собственностью Бриджстоуна: у него я и оставил автомобиль. Уоррен тоже не знал имени водителя, он даже не понял, о чем я говорю; только буркнул, что всегда расплачивается за товар с тем, кто его привозит, и поспешил со мной распрощаться. Все это я выложил Кастанеде.

– Не о том думаешь, Яков, – ответил он. – И я не могу понять одного: почему ты до сих пор уверен, что находишься в своей привычной реальности? Прошлой ночью ты участвовал в настоящей магической битве; и твое счастье, что вышел из нее победителем. Да, этот маг не был слишком силен, но ты-то вообще не маг! Не появись твой союзник вовремя, нам пришлось бы сейчас хлопотать об отправке твоего тела в Нью-Йорк.

– Темный силуэт позади меня – это был мой союзник? – спросил я.

– Позади и слева. Помнишь, кто находится позади и слева?

– Моя… смерть?

– Именно так. – Кастанеда был безмятежен, даже расслаблен, но мне от его слов стало не по себе. Я испытал панический, какой-то животный страх, не поддающийся никакому объяснению. Мне было до того страшно, что я сказал об этом Кастанеде; мне казалось, только он и может защитить меня.

– Бояться смерти – нормально для того, кто пока не стал магом. – Карлос будто успокаивал меня. – Даже для мага это не является чем-то постыдным. Но бояться союзника – нельзя.

– Это опасно? Он убьет меня? – я все еще трясся от страха.

– Убьет ли тебя смерть? занятная постановка вопроса! – захохотал Кастанеда. – А сам как думаешь? Конечно, смерть убьет тебя. Когда придет время. Но пока это время не пришло, она будет твоим союзником. Страх не даст вам нормально взаимодействовать. Ты увидел ее вчера в облике темного человека, потому что не боялся. И она помогла тебе – прогнала нападавшего. Не будешь бояться – еще не раз увидишь ее, и она не раз тебе поможет.

– Не уверен, что мне этого хочется, – пробормотал я.

– Отчего так? – полюбопытствовал Карлос, и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Смерть очень хороший союзник. Гораздо выгодней всех остальных. Тебе крупно повезло.

– Выгодней в каком смысле?

– В том, что она никогда не будет пытаться тебя захватить. Ты и так принадлежишь ей – не сейчас, так в будущем, но для Смерти это не имеет значения. Время для нее не существует. Живи ты хоть восемьсот лет, от нее не уйдешь. Кстати, если правильно договориться со Смертью-союзником, можно продлить жизнь на много десятилетий, а то и столетий. Некоторые маги так и поступали, когда существовал риск, что их магическая линия прервется. Они жили до тех пор, пока не появлялся нужный преемник. Но это удавалось не всем, потому что Смерть становится союзником не каждого. Так что тебе на самом деле повезло.

– А можно выбрать другого союзника? – несмотря на перспективу прожить несколько столетий, я был не в восторге от того, что мне придется сотрудничать со смертью. Для такого гедониста, как я, это звучало слишком уж мрачно.

– Можно. – Кастанеда посмотрел на меня строго и пристально. – Но я не советую. Ты слишком слаб, Яков. Любой другой союзник тебя поработит.

– А какие бывают союзники?

– Разные. У дона Хуана это был дымок, у меня – Мескалито; потом сотрудничество наше кончилось, я встретил другого. Союзник – это проявление Силы. Но в любом случае, союзника выбрать нельзя, в том смысле, что выбор этот не сиюминутный. Ты встречаешь союзника на том пути, по которому идешь. Встреча с союзником – результат многих выборов, которые начинаешь делать с самого детства.

– Выходит, с самого детства я намеренно выбирал путь, который приведет меня к сотрудничеству со Смертью? – я был огорошен.

– Выходит, так. А теперь твой союзник открыто показался тебе, и это значит, что твоя дальнейшая задача – научиться с ним взаимодействовать.

– Но… я не понимаю… Как я мог выбирать этот путь? Особенно в детстве? Да еще в таком, как у меня.

– И какое же у тебя было детство? – усмехнулся Карлос.

Я задумался. Описать свое детство в двух словах я никогда не пытался: я не любил вспоминать детские годы. Расти богачом не так радужно, как кажется на первый взгляд.

– Меня с пеленок учили считать деньги, – скупо ответил я.

– Деньги, – кивнул Карлос. – В том-то все и дело. Как ты думаешь, Яков, что такое деньги для мага?

– Наверное… одно из проявлений Силы?

– Нет. Хотя очень многие именно так и считают. Деньги – то, что противоположно Силе. Ничто.

– Как понять – ничто? – недоумевал я. – Деньги – это все! И в мире они решают гораздо больше, чем Сила! – меня словно прорвало. – Сила важна для магов, а мы, простые обыватели, привыкли к тому, что деньги…

– Ничто – значит ничто, – резко перебил Кастанеда. – Небытие.

Какая-то смутная догадка мелькнула передо мной.

– Небытие – смерть?.. Поэтому мой союзник…

– Смерть и небытие – суть разные вещи. Смерть – это второе рождение, начало нового существования. Просто в отличие от первого – биологического – рождение это не естественно для человека, оттого люди и боятся смерти. А небытие – это небытие. Полное исчезновение объекта, причем вместе с его временем. Иначе говоря, если ты сгинешь в небытие, вместе с тобой исчезнет твое время. Не будет такого, что ты жил – и перестал жить, но от тебя остался труп, личные вещи, воспоминания тех, кто тебя знал. Не будет ничего. Словно тебя никогда не было. Никто о тебе не вспомнит, потому что вспоминать будет нечего. Вот что такое небытие.

– Тогда деньги это как раз и есть бытие, – возразил я. – Только благодаря деньгам в мире и осталось то, из-за чего мы еще помним умерших. Античные города, найденные археологами, строились при помощи денег. Да и сами археологи получали возможность откапывать эти города, лишь когда находился кто-то, кто соглашался их финансировать. Поэзия, музыка, архитектура, живопись, научные открытия, технические достижения – все появилось и сохранилось только потому, что кто-то за это платил! Не будь, к примеру, у Леонардо такого заказчика, как Моро, сейчас бы о нем никто и не вспомнил, как не вспоминают о многих гениях, которые, однако, не смогли найти финансирования своим талантам.

Кастанеда слушал мою тираду молча, а затем спокойно спросил:

– Хочешь сказать, что без денег Моро Леонардо не стал бы заниматься ни живописью, ни наукой?

– Ну… да.

Он посмотрел на меня как на идиота.

– Видимо, тебя и впрямь только тому и учили, что считать деньги, – сухо отчеканил он. – И теперь я понимаю, почему твоим союзником стала именно Смерть.

Я хотел что-то сказать, что Кастанеда жестом приказал мне помалкивать.

– Ты считаешь, что деньги решают все, и без денег мы не имели бы даже самой истории, – продолжил он. – Это древнее заблуждение, и появилось оно совсем неслучайно. Деньги – проявление Небытия в этом мире. Если бы им позволили хоть что-то решать, весь мир давно бы прекратил свое существование. История, культура, память человечества – все это существует не благодаря деньгам, а вопреки им. Людям Знания известно, что во вселенной противодействуют две энергии. Первая – творческая, созидательная – Сила. Она может быть смертельной, разрушительной, но всегда – созидательной, потому что смерть и разрушение неизбежно ведут к другому рождению. Другая энергия – Небытие. Собственно, это не энергия даже, просто язык не знает этому определения. Ведь определение можно дать лишь тому, что реально существует. А в Небытии не существует ничего. Оно подобно воронке, которая затягивает в себя все, что в нее попадет. Таких воронок во вселенной множество. В нашем мире одной из них являются деньги. Если бы люди Знания не отражали действия этих воронок, нас бы с тобой просто не было. Полагаю, что ты избран Смертью для того, чтобы с ее помощью гасить энергию воронки, которая проявляет себя через очень большие деньги.

– А как один человек может ее погасить? – тихо спросил я, только ради того, чтобы что-нибудь сказать. Молчать я не мог: сказанное Кастанедой переварить было не так-то просто.

– Никак, – пожал плечами Карлос. – Один человек – никак не может. Попробуй он это сделать, воронка тут же утянет его. Деньги позволяют подобным тебе людям существовать тысячелетиями лишь потому, что вы увеличиваете объем этой воронки. Вы – их слуги. Едва кто-то из людей пытается оказать противодействие Небытию, оно поглощает его вместе с его прошлым и будущим. О таких смельчаках знают только Маги, и то лишь потому что Сила, создавшая вселенную из небытия, способна вызвать из небытия и воспоминание о том, кто исчез вместе со своим временем. Для всех же остальных эти храбрецы никогда не существовали. Поэтому мир не имеет свидетельств. Небытие в этом смысле защищено абсолютно. И в одиночку человеку с ним не справиться. Но ты не одиночка. У тебя есть союзник – и какой! С ним ты вполне можешь противодействовать той воронке, которую обслуживаешь с детства. Если, конечно, у тебя хватит духа на это решиться.

– У меня что, есть выбор? – удивился я.

– Конечно. Выбор есть у каждого.

– Я полагал, после всего услышанного я обязан идти и сражаться с этими воронками. Как с таким знанием можно жить? Особенно если это правда.

– «Правда», – Карлос усмехнулся. – Эффективное слово. Придуманное людьми, которые обслуживают воронки небытия. Яков, ты хотя и не маг, но давно идешь по этому пути. Ты уже должен хотя бы догадываться, что «правда» или «неправда» – понятия даже не относительные, но совершенно абстрактные. Есть только Сила. Небытие – то, что ей противостоит. Сила и есть, как ты выражаешься, «правда». Точнее, Истина – Verity. То, что единственно есть. А жить можно с любым знанием, тем более что это не ахти какая тайна. Хотя я и не советую тебе распространяться об этом до тех пор, пока ты не договоришься со своим союзником. Иначе воронка просто утянет тебя, и никто о никогда не вспомнит о том, что Яков Бирсави вообще существовал.

Даже я.

Смена амплуа как ритуальная смерть

Я спросил Карлоса, сколько времени у меня есть на раздумья. Согласитесь: не очень-то легко вот так, сходу решиться сотрудничать со смертью. Но меня, признаться, заботил более прозаический вопрос. Если сейчас я обслуживаю воронку денег, то при заключении договора со своим союзником я буду всячески стараться эту воронку уменьшить. Но как это отразится на моей внешней, не магической стороне жизни? Даже само слово «бедность» внушало мне отвращение, а уж о том, чтобы я сам или кто-то из моей семьи стал бедным, не могло быть и речи. Я решил: раз уж Кастанеда и так не слишком высокого мнения о моем миропонимании, нет смысла скрывать от него свои страхи. Но он отнесся к моим тревогам вполне серьезно.

– Я тебя понимаю, Яков, – ответил он. – Людей твоего положения бедность пугает больше смерти. Этот страх тоже внушен вам Небытием. На этот счет можешь быть спокоен: обнищание тебе не грозит. Хотя побыть нищим тебе, возможно, и придется. Но только по доброй воле – а она отличается от свободной тем, что твой выбор не просто совпадает с твоими желаниями – он устремлен к твоей конечной цели, которая должна лежать за пределами временного пузыря. То есть за границей вечности.

– А какие цели могут быть за границей вечности? – я пожал плечами. – Оттуда никто не возвращался, чтобы рассказать о тамошних перспективах.

– Цель человека Знания – что здесь, что за границей вечности – слияние с Силой, – ответил Карлос. – Собственно, это единственная правильная цель всякого живущего. Потому что есть только две возможности: слияние с Силой или уход в Небытие. Кому-то проще называть это выбором между Добром и Злом, Раем и Адом, но «зло» и «ад» все-таки предполагают какое-то существование и действие. Небытие же – полная аннигиляция. Никакого существования. Меня всегда поражало, до чего примитивно разъяснены эти вещи в религиях. «Живешь правильно – попадешь в рай, грешишь – отправишься в ад». Похоже на то, как говорят капризному ребенку: будешь вести себя плохо – не покатаешься на карусели. Да нет там никаких каруселей! Только Сила или небытие. Больше ничего. Никакого третьего варианта. Если бы все люди осознавали это, жить им было бы намного проще. Хотя немало и тех, кто сам стремится к небытию. Но сейчас тебе важно осознать другое: путь Знания – всегда путь доброй воли. Все, что ты совершаешь на этом пути, ты делаешь только по доброй воле. И при огромной внутренней потребности. Ты стоишь перед выбором: принимать ли тебе сотрудничество со Смертью, или нет. Размышляя над этим, думай, в первую очередь, о том, что ждет тебя за границей вечности, и с чем ты хочешь слиться – с Небытием или с Силой. Я тебе не советчик, могу только дать подсказку: магу не найти более мощное проявление Силы, чем Смерть.

– А не магу? – спросил я, но Кастанеда проигнорировал мой вопрос.

– И если решишься на сотрудничество со Смертью, то должен будешь изучить своего союзника, – продолжал он. – А это можно сделать, только постоянно всматриваясь в него, ощущая его присутствие.

– Так, как это было при битве с магом-водителем? – одно воспоминание об этом заставило меня вздрогнуть.

– Именно. Только тогда это длилось мгновения, а при взаимодействии с твоим союзником тебе надо будет все время находиться в этом состоянии.

– Тогда я никогда не решусь.

– Я так и думал. Мало бы кто решился. Даже самый опытный маг пойдет на это лишь в том случае, если любой другой путь будет еще опаснее.

– А что, есть и другие пути?

– Есть, – Карлос утвердительно кивнул. – Можно не ощущать близость смерти, а проходить через нее. Умирать.

– Да уж, невелик выбор между двумя гнилыми яблоками, – засмеялся я.

– Невелик, – согласился Кастанеда. – Но ты невнимательно меня слушаешь. Я сказал не «умереть», а «умирать». Смерть неестественна для нас, и в этом – наше огромное преимущество. Любое неестественное событие можно создать искусственным путем, а смерть как раз и есть такое событие. Умереть можно один раз; умирать – множество. Речь идет о ритуальной смерти. Ритуально умирая, ты будешь постигать сущность смерти.

– Ритуально умирая? Я что, должен время от времени играть в собственные похороны – наподобие того как много лет назад мы играли в похороны на семинаре?

– Нет, – ответил Карлос. – Под ритуальной смертью я имею в виду то, что ты прекратишь существование в своем прежнем качестве – для того, чтобы возродиться в новой роли. Один из смертных ритуалов ты уже прошел, когда примерил на себя маску бродячего проповедника. Благодаря этому ты и смог увидеть свою смерть во время битвы в пикапе.

– Значит, изменение социального статуса является ритуальной смертью?

– Да, но не только. Любое изменение является ритуальной смертью. И оно же помогает избавляться от личной истории. Но это имеет значение лишь для людей Знания. Обычный человек, меняя работу, жену, страну проживания, даже имя – делает это неосознанно, поэтому в его жизни по сути ничего меняется. Человек Знания осознает каждый свой шаг, оттого даже малейшее изменение позволяет ему познавать сущность Силы, проявленной через Смерть и новое рождение. Недавно я был свидетелем ухода одного из магов нашей линии. Его союзником тоже была Смерть. Их взаимодействие было настолько тесным, что самое незначительное изменение в своей жизни он воспринимал как проявление смерти, и, соответственно, нового рождения. Даже такая мелочь, как замена старой зубной щетки на новую, становилась для него ритуальной смертью. Это воистину был шаман с верхушки дерева. Мне посчастливилось наблюдать его уход, и могу сказать, что такого ценного опыта в моей жизни, пожалуй, не было. Если ты подружишься со своим союзником, у тебя есть шанс достигнуть таких же высот. Ритуальные смерти проведут тебя по пути Знания так далеко, как никогда не смогу провести тебя ни я, ни другой маг. И пока ты здесь, я предлагаю тебе пройти несколько смертных ритуалов. От тебя не потребуется ничего сверхъестественного. Делай то, что велят обстоятельства, только осознавай, что это – ритуал. Ты не просто совершаешь какие-то действия, но умираешь и рождаешься в новом качестве.

– И что же мне нужно делать? – спросил я.

– Для начала пойди и запишись на чемпионат по покеру – он состоится вечером в клубе.

– На чемпионат по покеру? – удивился я. – А я считал, что здесь будет сбор магов и я стану свидетелем магического ритуала…

– Яков, – Карлос посмотрел на меня с укором, – неужели ты всерьез думаешь, что сбор магов – мероприятие, о котором нужно трубить на каждом перекрестке? Разумеется, сюда приехали маги, чтобы вечером провести очень важный ритуал. Но для внешних это должно выглядеть как вполне заурядное событие, которое может собрать в одном месте и в одно и то же время множество самых разных людей. Иди и запишись. И больше не задавай дурацких вопросов. Сосредоточься только на осознавании изменений. Помни, что это – ритуальная смерть.

Я сделал так, как он велел. До начала покерного чемпионата оставалось еще несколько часов. Тед и Кассандра еще днем отправились в город по заданию Кастанеды, и у меня было время отдохнуть и приготовиться. Сумка моя была набита наличностью – половину этих денег я решил спустить в покер. В карты мне никогда не везло, и никаких иллюзий на этот счет я не строил. Меня крайне интересовал ритуал, свидетелем которого я должен стать вечером. Карлос про это ничего не сказал, мне велено было лишь действовать в рамках обстоятельств и осознавать свою ритуальную смерть. Первый пункт мне был понятен; а вот насчет осознания… Дело в том, что в данной ситуации я не видел никаких заметных изменений в своем статусе. Мне не нужно больше притворяться кем-то другим: в отеле собрались как люди моего круга, так и те, кто принадлежал к другим слоям общества. Всех их объединяет одно: они – или маги, или наблюдатели. (Со стороны, разумеется, их воспринимают как игроков в покер.) Но именно в качестве наблюдателя я сюда и прибыл. Что изменилось? Или что должно измениться? Я был озадачен. Если нет изменений, то как же я смогу пережить ритуальную смерть? Тут мне показалось, что сзади и слева мелькнула какая-то тень.

– Нет, нет, нет, – громко сказал я, смеясь. – Только не смерть! После разговоров с Кастанедой может почудиться все, что угодно! – И, чтобы убедиться в собственной правоте, я быстро повернулся влево.

Тень оставалась на месте.

Секунду я смотрел на темное очертание человеческой фигуры, выступавшее из белой стены, как барельеф. Затем она нехотя втянулась обратно. На меня напало оцепенение – оно было, скорее умственным, нежели эмоциональным. Я не испытывал ни страха, ни удивления. Но мой сознательный разум отказывался верить глазам. И в то же время откуда-то изнутри просачивалось знание, что мой союзник приходил затем, чтобы дать мне какую-то подсказку. Как только эта мысль утвердилась в сознании, я понял, что это за подсказка. Если никаких внешних изменений не происходит, то, чтобы пережить ритуальную смерть, я должен их создать! Но какие это могут быть изменения? Записываясь на чемпионат, я сообщил свое имя и профессию; таким образом, притвориться кем-то другим у меня уже не получится. Что же еще? Покер для меня тоже не новость: у меня есть несколько деловых партнеров, с которыми – в чисто дипломатических целях – иногда приходится садиться за карточный стол. Правда, они меня почти всегда обыгрывают; но мы никогда не играем по-крупному. Меня обыгрывают… При этой мысли я вдруг почувствовал вдохновение. А что, если притвориться игроком, который не знает проигрыша? Эдаким карточным профи, умеющим блефовать и идти ва-банк? Я несся на крыльях вдохновения и стал продумывать свой образ. Как мне вести себя? Нет, для начала – как я должен быть одет? Я вытряхнул содержимое чемодана прямо на пол и стал перебирать вещи. Я понятия не имел, как одеваются профессиональные игроки, и руководствовался только чутьем. Я выбрал светло-стальные брюки с красноватым отливом и тонкий шерстяной пуловер темно-синего цвета. Мой вид мне в общем понравился, но смущало то, что вырез пуловера был слишком глубок. Я попробовал надеть под него футболку – но образ игрока терялся. Чего-то не хватало. В дверь постучали. Я машинально крикнул «Войдите!».

– Яков, ты готов? – позвала меня Кассандра. – Пора идти, начало через двадцать минут. Еще надо пройти регистрацию.

– Уже иду, – ответил я, все еще недовольно глядя в ростовое зеркало в створке шкафа. Свитер смотрелся дорого, но голая шея и грудь наталкивали скорее на мысль о профессиональном шулере. Из глубины стекла возникла Касси – она стояла в дверном проеме в выжидающей позе. Увидев ее, я мгновенно покрылся мурашками.

– О Боже, она прекрасна! – воскликнул я, резко повернувшись.

– Яков!., – произнесла Касси своим певучим низким голосом. – Я польщена. Вот уж не ожидала…

– Касси, ты моя спасительница! – я не слушал ее. – Именно это мне и нужно!

Я бросился к двери и сорвал с плеча Касси небрежно наброшенную косынку. Конечно же! – шейный платок! – вот чего мне так недоставало! Алый шелк в сочетании с темно-синим смотрелся роскошно. Мой вид был импозантен. Любуясь собой, я галантно подставил руку изумленной Кассандре, и мы двинулись в путь.

Магический блеф

Для своего ритуала (под видом покерного чемпионата) маги арендовали помещение клуба, занимавшего весь цокольный этаж. Едва лишь войдя в зал, я почувствовал на себе настороженные и одновременно восхищенные взгляды. Я производил впечатление! Милая девушка за стойкой регистрации одарила меня лучистой улыбкой, и это не было пустой формальностью: я видел, как она приветливо, но весьма сухо общалась с игроком, регистрировавшимся передо мной.

– Ваш номер двенадцать, – мелодично сказала она, а затем вполголоса добавила: – За этим столиком сидят одни профи!

Ее интимный тон был лучшим подтверждением, что я не ошибся с новой ролью. Воодушевление мое росло. Я обменял на фишки половину полученной от Бриджстоуна наличности. Хотя стопка получилась и не слишком большой, однако внушала уважение: я взял фишки самого крупного номинала. Игроки, сидящие за моим столом, это моментально оценили. Меня негласно выбрали лидером стола; я чувствовал возбуждение, горевшее в их сердцах. Игра предстояла увлекательная. Перспектива проигрыша меня нисколько не пугала; вернее, я даже не думал о нем. Я вообще не думал, чем все это закончится, а вовсю наслаждался каждым мигом своего нового амплуа. Дали гонг; игра началась.

Первая раздача не порадовала меня никакой комбинацией. Я скинул карты без тени сомнения. Во второй раз попались две двойки пик: ситуация для меня вполне стандартная. (Две двойки, две тройки, две пятерки – мое обычное везение. На более или менее красивую комбинацию моя удача не тянула. Лишь единожды (очень давно) мне выпал фуллхаус – но и тогда я проиграл: у партнера оказалось каре.) Обычно я сразу скидывал карты, так собирался поступить и в этот раз; но вдруг ощутил на себе прямой и пристальный взгляд. Я поднял глаза. Напротив меня сидел маленький, подвижный человек, обликом своим очень похожий на Дени де Вито. Несмотря на комедийный типаж, в нем чувствовалось нечто демоническое. Он смотрел на меня так, как смотрят друг на друга люди, связанные страшной тайной: этот взгляд говорил о том, о чем другие не должны были догадаться. Я сразу понял, что началась не только игра. Ритуал набирал силу, и взгляд моего визави говорил именно об этом. «Кивнув» глазами, я удвоил ставку. То же сделали и остальные. Доложив еще фишку, я продолжил торговлю. Двое игроков сбросили карты; остальные не собирались сдаваться. «Дени де Вито», ухмыляясь, ответил половиной начальной ставки. Глядя ему прямо в глаза, я атаковал, учетверив свою. Мой вызов был принят не всеми: еще один вышел из игры. Торговаться никто не решался, все глядели на нас двоих: кто-то должен был или открывать карты, или продолжать увеличивать ставки. Я положил сверху всего одну фишку – но самого крупного номинала. Мой визави единственный принял вызов; мы остались вдвоем. Следующий ход был его. Он решил открыть карты: два сердца. Игроки засмеялись, меня уже поздравляли с победой, но когда я показал свою комбинацию, за столом мгновенно воцарилась тишина.

– У меня была тройка!., – вскликнул кто-то из них.

– А у меня стрит, – мрачно протянул другой.

Сощуренные глазки моего визави искрились авантюризмом, и я полностью разделял его настрой. Еще два или три раза мы удачно блефовали; потом нам перестали верить – но это уже не имело никакого значения. Потому что нам пошла карта! Одинаковых комбинаций у нас уже не случалось; по негласной договоренности то он, то я первым скидывал карты; мы играли парой против всех остальных. Мы забрали весь банк за своим столом, а потом удачно обыграли еще несколько столиков. Такое безумное везение меня отнюдь не удивляло: я настолько вжился в роль удачливого игрока, что на самом деле стал им. С другой стороны, я имел партнером сильного мага: я понял, что он ведет ритуал, а я помогаю ему. Правда, я так и не разобрался, в чем именно состоит суть ритуала, но мне это и не было нужно. Я действовал согласно обстоятельствам и ни на миг не забывал о том, что ритуально умираю. В тот вечер я пережил массу самых восхитительных эмоций, о которых до этого даже не подозревал. Мы с напарником стали победителями чемпионата: сумма очков у обоих оказалась одинаковой. Против ожиданий, я не только не спустил деньги Бриджстоуна, но в несколько раз увеличил капитал. После награждения мы с моим визави отправились в бар. Как я и думал, Джон Юрайда (так звали моего напарника) действительно оказался весьма сильным магом, идущим путем Собаки. Примечательно, что он не скрывал себя: на его визитной карточке я прочитал «Magic dog» – для внешних, разумеется, это было не более чем название фирмы, но я-то сразу сообразил, в чем дело. И еще я понимал, почему Сила свела нас за одним столом. Джон помог мне окончательно разобраться в природе денег. После туманных объяснений Кастанеды рассуждения Юрайды были ясны и понятны. Каждое его слово было для меня открытием.

– Никто толком не знает, что такое деньги, Джейк, – говорил Юрайда, прихлебывая сок с тоником (алкоголь он вообще не употреблял). – Хотя многие пытались постичь их природу. Это удалось лишь Иисусу – но он Сын Божий, а потому не в счет.

– Иисусу? – удивился я. – Ты про «кесарю кесарево»?

– Нет, – Джон помотал головой. – Не это. Помнишь про лепту вдовы? Она положила на жертвенник самую мелкую монету, а Бог принял ее как наибольшую жертву. Потому что она отдала все, что имела, в то время как другие жертвовали от избытка. Им это ничего не стоило.

– И что?

– Так в этом-то вся и штука! Деньги имеют Силу, лишь когда за ними стоит сам человек. Джейк, деньги – это мера человека. Но не так, как поняли это в Америке, а за ней – и во всем мире. Посмотри, что они сделали, эти отцы-основатели, – он показал мне стодолларовую купюру. – Они сделали деньги новым божком! Их мысль ясна, но глубоко, трагически ошибочна. «Люди должны быть равными, – рассуждали они, – но Бог не сотворил равными всех. Один смел, другой труслив, третий благороден, четвертый незнатен… Деньги – вот что может дать равные права! Будут деньги – и происхождение твое, равно как и личные качества, потеряют всякий смысл. Неравенство упразднится». Так родился новый бог, Джейк. Но если старый Бог был Силой, то этот новый божок стал черной дырой, которая затягивает в себя все лучшее, что есть в человеке. А перед ним действительно все равны – гибельно равны. Оттого мы и катимся в пропасть, что естественное стремление к свободе и равенству нам заменили жаждой бесконечной наживы. Если так пойдет и дальше, то вся Америка, а за ней и остальной мир канут в небытие.

– В небытие! – возбужденно воскликнул я.

– Да, Джейк, в небытие. Мы уже одной ногой там – во многом благодаря тебе и твоим дружкам с Уолл-Стрит. Не оправдывайся, – остановил он мои возражения, – твоей личной вины тут нет. А вот от коллективной тебя никто не освободит… кроме меня.

– Как?!..

– Так. – Юрайда наклонился ко мне, чтобы никто не мог слышать его слов. – Я посвящу тебя в великую тайну. Ты начнешь отличать деньги, наполненные Силой, от бумажек, швыряющих людей в небытие. Деньги, Джейк, вовсе не зло. Они были придуманы как средство обмена на человеческую Силу. За каждой монетой в те благословенные времена стояли труд, талант, творчество, старание. Деньги были напитаны энергией созидания. Но дьявол, как ты знаешь, – обезьяна Бога. Не в силах придумать ничего своего, он выудил из денег Силу.

– А разве дьяволу это возможно? – изумился я.

– Возможно, – кивнул Джон. – Если ему помогает человеческая глупость. Он всего лишь натолкнул людей на мысль, что за деньгами может не стоять ничего… кроме денег. С этого-то все и началось. Откуда твое богатство, Яков? Что ты создал в своей жизни? А что создали все остальные, подобные тебе? Ничего! Только деньги. Все эти биржи, акции, облигации, векселя – все это лишь форма для небытия. И когда мир окончательно превратится в такую форму, достаточно будет малейшего толчка, чтобы эта иллюзорная оболочка слетела, и не осталось ничего. Только небытие.

Меня озарило.

– А ведь на самом деле, Джон, – возбужденно заговорил я, – за большей частью мировых денег ничего не стоит, кроме… Нет, даже деньги за ними уже не стоят – только бумаги и обещания. Деньги не обеспечены деньгами! – и уже давно – но всем почему-то кажется это нормальным… Я лишь теперь начал прозревать, что все это сделано для того, чтобы уничтожить мир!.. Значит, вся наша финансовая система – это раздутая до огромных размеров форма для небытия?!..

– Я тебе больше скажу, Джейк, – многие из людей уже не более чем форма для небытия. Вы, белые воротнички, и есть такая форма.

– Так что же делать? Что делать? – я был в отчаянии от осознания столь ужасающего факта.

– Возвращать деньгам Силу, – веско сказал Юрайда. – Тем более начал ты совсем неплохо, – он хохотнул, похлопав кожаную визитку, изрядно покруглевшую от выигрыша.

– Да, кстати, о выигрыше! – вспомнил я. – Ведь это тоже пустые деньги! Разве мы с тобой вложили в них труд и талант?

– Я так и понял, что ты новичок, – ухмыльнулся Джон. – Такое фантастическое везение бывает лишь у высокопрофессиональных шулеров или новичков. Выигрыш – это не пустые деньги, Джейк. Хотя бы потому, что это – деньги, – он снова любовно погладил сумку. – Ты же сам сказал, что за большей частью мировых денег даже деньги не стоят. А это – кэш, наличные. Это тебе не выуженные из мусорного бачка конфетные обертки, которые вы впариваете простофилям. Любую из этих бумажек ты обменяешь на труд, талант и старание в любой части света.

– И тем самым верну им Силу? Следуя этой логике, получается, что всякая наличность уже не есть небытие? И можно не зарабатывать ее своим трудом, а просто выигрывать или воровать? – недоумевал я.

– Не всякая, – спокойно сказал Юрайда. – В мире полно наличных денег, за которыми прячется небытие. Оно может использовать в качестве внешней оболочки что угодно: купюры, монеты, даже золотые слитки. Но именно наш с тобой выигрыш полон Силы: чтобы получить его, и тебе, и мне пришлось раздвинуть границы своих возможностей. Только я шел к этому годами, а ты блестяще сымпровизировал. Ты ведь не игрок, Джейк, – я раскусил тебя, едва взглянув на твой пижонский наряд и стодолларовые и пятисотдолларовые фишки. Но дерзость твою я оценил. И не ошибся. Мы с тобой отлично поработали сегодня! Так что будет желание – звони. Еще поиграем.

Обретение сосисочной мудрости

Я не спал до самого утра. Меня распирало от новых открытий. Я находился в потоке Силы; я был уверен: именно мне суждено спасти мир от небытия, скрывавшегося под оболочкой пустых денег. Конечно, не без помощи моего союзника. Только им будет не смерть: мне сильно не по душе все эти потусторонние игры, в которые пытается втянуть меня Кастанеда. Моим союзником будет настоящий маг. Я решил созвониться с Юрайдой сразу после каникул. Мы с ним выработаем общую стратегию и начнем возвращать деньгам Силу. У него есть Знание, у меня – рычаги внешнего воздействия. И пусть небытие попробует меня проглотить! А Кастанеда… будем честны: время его давно прошло. Морочить мозги неуемным мечтателям типа Ловенталя – все, на что он способен. Нет, конечно, кое-какая Сила есть и у Кастанеды, не спорю. Но по сравнению с моим новым знакомцем он просто слабак. Если уж и идти в ученики, то только к Джону…

* * *

Когда я открыл глаза, было уже около полудня. Портье сообщил, что ко мне несколько раз заглядывали Тед и Касси. Касси оставила мне записку, в которой сообщала, что Кастанеда в час дня приглашает нас на ланч. Я намеренно позволил себе немного опоздать – хотел дать понять Карлосу, что он здесь больше не главный. Он это понял: в его манерах появилось что-то заискивающее. Тед и Касси выглядели порядочно измотанными (впрочем, Кассандру следы бессонной ночи даже украшали). Мы молча ели, перекидываясь ничего не значащими фразами, а за кофе Кастанеда попросил каждого из нас рассказать, как прошел ритуал.

Тед не поведал ничего интересного. Так как своих денег на игру у него не было, его поставили банкометом за один из столов (это я и так знал). До конца вечера он метал банк, а потом помогал персоналу в уборке. Ничего сверхъестественного, за исключением того, что несколько раз ему удалось сознательно сдвинуть точку мира и возвратить игру к ее началу. Во время его рассказа я откровенно скучал; а вот Кастанеда слушал заинтересованно, задавал Ловенталю множество вопросов и под конец сказал, что Тед сильно продвинулся на пути. (При этом я едва удержался от усмешки.)

Кассандра провела вечер куда более занимательно. Как и я, она тоже принимала участие в игре, но при этом сновидела. Ее вел опытный сталкер, один из соратников Кастанеды. Мне понравился ее рассказ о том, как она летела в потоке света, наблюдая мириады сменяющих друг друга миров и времен. Кастанеда тоже остался ею доволен; некоторые из описываемых миров были ему знакомы; минут на двадцать они погрузились в воспоминания настолько, что мы с Тедом почувствовали себя лишними.

Наконец дошла очередь и до меня. Вчерашним вечером Кастанеда внимательно наблюдал за мной, и видел, что из всей нашей тройки именно я достиг наиболее внушительного результата. О чем он и сообщил моим друзьям, прежде чем дать мне слово (не скрою, признание Карлоса было мне приятно).

– Прежде всего, – спокойно сказал я, – я нашел нового, весьма сильного союзника.

– Как? – изумился Кастанеда. – Сильнее, чем смерть?

– Этого я пока оценить не могу, – скромно ответил я. – Но гораздо более конкретного.

– А что ты имеешь в виду под словом «конкретного»? – вкрадчиво спросил Карлос.

– Реального. Ощутимого. Живого, – все эти слова как-то плохо отражали суть, и я злился на Кастанеду за его вопрос. – Смерть – слишком отвлеченное понятие… ну то есть нет… я имею в виду, что ее не видно, мы можем видеть только последствия смерти. А сама же она нам не показывается, не говорит с нами.

– Тем не менее, ты видел ее, – заметил Карлос.

– Ну да, но я не говорил с ней, да и, признаться, не испытываю такого желания.

– А со своим новым союзником тебе удалось поговорить?

– Да, я проговорил с ним весь остаток вечера, и он предложил мне магическое сотрудничество. Он – сильный маг, и вместе с ним мы сможем победить воронку денег.

– Это грандиозно! – воскликнул Кастанеда. – Я и не… – он вдруг осекся. – Постой, Яков, ты же не хочешь сказать… что… – он почему-то вдруг стал выдавливать из себя слова, будто его душили, – что этот сильный маг, твой новый союзник – тот толстяк из бара… как его, Джон Юрайда?

То, что Кастанеда знал его имя, было неудивительно, но меня немного покоробило то, что Карлос назвал его «толстяком из бара».

– Да, Джон, – холодно ответил я, обводя глазами всех присутствующих за столом. Тед от изумления открыл рот, а Касси закрыла лицо руками и наклонила голову. Она плачет, или мне показалось? Кастанеда шумно вздохнул и задержал дыхание.

– А с чего ты решил, что этот Юрайда – маг, да еще и сильный? – сказал он, выдохнув.

– Дело в том, что вчера я пережил несколько глубоких озарений, – тяжело ронял я. – Джон посвятил меня в истинную природу денег и небытия. До этого никто мне не говорил ничего подобного, – я выразительно посмотрел на Кастанеду. – А Силу его я видел и чувствовал. Да сам Джон и не скрывает, что он маг. Он идет по пути Собаки – это и в визитке у него написано.

– Вот как? – выдавил из себя Карлос. В глазах его плясали огоньки. – А можно взглянуть на этот замечательный предмет?

– Пожалуйста, – я протянул ему визитку.

– Джон Юрайда, владелец сети «Magic dog», – вслух прочитал Кастанеда.

И тут произошло нечто невообразимое. Касси отняла руки от лица, и я увидел, что она трясется от беззвучного смеха. В ту же секунду все трое взорвались громогласным хохотом. Я решил, что они сошли с ума, и не без причины: они действительно вели себя как безумные. Они заливались минут десять, то замолкая, то вновь захлебываясь истерическими смешками. Несколько раз каждый из них пытался мне что-то сказать, но смех не давал это сделать – он рвал их на части. Глядя на них, я растерянно улыбался, не понимая, в чем дело. Наконец Кастанеда скрестил перед собой руки и выкрикнул «Стоп!». Касси и Тед моментально замолчали.

– Очень, очень давно я не испытывал такого веселья, – после долгого смеха голос Карлоса срывался на рыдания. – Яков, «Magic dog» – это название сети передвижных закусочных, где готовят гамбургеры и хотдоги. Твой новый знакомый специалист не по магии, а по сосискам в тесте!

И снова последовал продолжительный взрыв смеха.

– Маги не пишут о себе на визитках, – сказал Кастанеда, когда все успокоились. – Странно, что ты не знал этого, хотя откуда тебе?.. Но что поистине удивляет, так это то, что ты не заметил вчера на стоянке перед отелем пеструю машину, разукрашенную рекламой этих самых кафе! Она же просто бросалась в глаза! На ней Юрайда и приехал.

Я чувствовал себя полнейшим идиотом.

– Но все эти его рассуждения о сущности денег как о форме небытия… – оторопело протянул я.

– Вот это интересно, – сказал Кастанеда. – Ну, и какова же, согласно сосисочнику Юрайде, сущность денег?

Я вкратце пересказал им то, чему учил меня Джон.

– Философствования коммивояжера, которому, чтобы поддержать бизнес на плаву, приходится выворачиваться наизнанку! – фыркнул Тед. – Знаешь, сколько я слышал подобного? Да он обычный трудяга, который ненавидит таких, как ты, богатых бездельников, подмявших под себя всю производительно-финансовую систему.

Я посмотрел на Кастанеду: тот согласно кивал головой.

– То есть… Юрайда был не маг?… а как же остальные?… сбор магов?… ритуал?

– Большинство участников чемпионата были магами самой высшей пробы, – серьезно произнес Карлос. – И ритуал действительно состоялся, но у каждого – свой. Ты ведь тоже переживал вчера ритуальную смерть, чего же тебе еще надо?

– А как Джон вообще попал сюда вчера?

– Покер, Яков, покер. – Кастанеда похлопал меня по плечу. – Вчера в клубе, кроме магов, присутствовали несколько настоящих игроков, не имеющих отношения к магии. Мы же не можем отказать игроку только потому, что он не маг? Это может вызвать подозрения.

– Тогда чем объяснить фантастический фарт этого Юрайды? – я хватался за последнюю соломинку. – Ну ладно, мне везло: я переживал ритуальную смерть, и воспринимаю выигрыш как побочное действие этого ритуала. Но если Джон Юрайда – не маг, то как ему удалось сорвать банк?

– Видишь ли, Яков, у Джона, кроме хотдогов, есть хобби… Он – шулер высочайшего класса. Пока ты отвлекал внимание остальных игроков своим броским нарядом и большими ставками, он мастерски мухлевал с картами. Так что твой выигрыш вовсе не результат ритуала. Юрайда взял тебя в подельники.

– То есть я помогал мошеннику? – я был окончательно раздавлен.

– Именно так, – развел руками Кастанеда. – Вдвоем со своим «новым союзником» ты обобрал всех магов моей линии. Не расстраивайся. Несмотря ни на что, я действительно считаю твой результат самым успешным. Во-первых, тебе действительно удалось вчера умереть. Ты умер как неудачник и воспринял новое качество удачливого игрока. Это очень немало! Ты еще поймешь, как глубок твой вчерашний опыт. Сейчас ты ошеломлен, и потому не замечаешь никаких сущностных изменений – а они есть, поверь мне, и значительные! А во-вторых, – он понизил голос, – все, что говорил тебе Юрайда – во многом верно. Он действительно помог тебе приблизиться к пониманию природы денег.

– Как? – поразился я.

– Знание может приходить к нам разными путями, – отвечал Кастанеда. – И через философствования коммивояжера в том числе. Деньги действительно были изначально наполнены энергией созидания. Но вернуть эту энергию люди уже не могут. За деньгами больше никогда не будет стоять Сила, потому что они уже захватили людей в свой плен. Ты помнишь, какая судьба ждет одиночку, сражающегося с небытием? Не донкихотствуй: без союзника ты и шагу не сможешь ступить на этом пути.