Убит в перестрелке

В нашей квартире было много книг. Они теснились на огромных полках в моей комнате, в коридоре, столовой. Полки были сработаны из мореного дуба, совершенно открытые. Книги покупали мои родители, любившие читать и привившие мне с раннего детства трепетное отношение к книгам.

Библиотека была довольно пестрая и собиралась по вкусам семьи. Отец любил исторические романы, мама предпочитала легкое чтение.

Но в кабинете отца стоял таинственный книжный шкаф. Он был всегда заперт, а застекленные дверцы закрывала темная материя. Больше всего на свете мне хотелось проникнуть именно в это таинственное хранилище человеческой мудрости.

Я быстро образовывался во дворе, рядом с которым бушевал Тишинский рынок, знаменитая блатная толкучка. И кореша у меня были соответственные. На первом этаже жил замечательный парень Валька по кличке Китаец, хотя ничего общего этот веселый блондин с многомиллионным населением страны за Великой стеной не имел. Он был отчаянным книгочеем, работал на заводе слесарем, и о нем все во дворе говорили: «Золотые руки».

Я поведал Вальке о таинственном книжном шкафе. Когда никого дома не было, Валька зашел ко мне, осмотрел шкаф и весело сказал:

– Не трухай, откроем.

Открыть-то было делом несложным, но, чтобы замести следы, следовало закрыть застекленную дверцу. Это прекрасно понимал мой подельник. И хотя отца дома не было, он занимался чем-то за пределами СССР, на посту оставалась мать, которая пользовалась изощренными методами наказания, как то: «две недели без берега».

Каждый день Валька давал мне вариант ключа, и я пробовал его.

Наконец заветный шкаф открылся. Каково же было мое разочарование, когда я увидел в нем кучу книг на немецком и английском, какие-то учебные пособия Военной академии, старую Военную энциклопедию. Ничего, что могло бы заинтересовать меня, я не обнаружил.

Я уж совсем собрался закрыть шкаф, как в углу заметил желтоватую обложку. Я потянул и не ошибся.

Л. Шейнин. «Записки следователя». В углу была таинственная надпись «Для служебного пользования», стоял номер с двумя нулями, цифры я не запомнил. Оговорюсь сразу: после 1953 года книга эта выходила огромными тиражами практически во всех издательствах страны.

Пугающий гриф «Для служебного пользования» вразумил меня, что сей труд из квартиры выносить нельзя. Мы с Валькой читали книгу в моей комнате, когда никого не было дома. И с каждым очерком погружались в мир уголовной романтики.

Особенно сразил нас рассказ о знаменитом питерском налетчике Леньке Пантелееве. Мы были потрясены его романтическим размахом и особым уголовным шиком.

Цитирую по книге Льва Шейнина:

«Но больше всего он любил появляться в нэпманских квартирах в те вечера, когда там пышно справлялись именины хозяйки, или свадьба, или праздновалось рождение ребенка. О таких семейных торжествах Ленька загадочными путями узнавал заранее.

В этих случаях Ленька всегда появлялся в смокинге, далеко за полночь, в самый разгар веселья.

Оставив в передней двух помощников и сбросив шубу на руки растерявшейся прислуге, Ленька возникал, как привидение, на пороге столовой, где шумно веселилось избранное общество.

– Минутку внимания, – звучно произносил он, – позвольте представиться: Леонид Пантелеев. Гостей прошу не беспокоиться, хозяев категорически приветствую!..

В комнате немедленно устанавливалась мертвая тишина, изредка прерываемая дамской истерикой.

– Прошу кавалеров освободить карманы, – продолжал Ленька, – а дамочек снять серьги, брошки и прочие оковы капитализма…

Спокойно и ловко он обходил гостей, быстро вытряхивая из них бумажники, драгоценности и все что придется.

– Дядя, не задерживайтесь, освободите еще и этот карман… Мадам, не волнуйтесь, осторожнее, вы можете поцарапать себе ушко… Молодой человек, не брыкайтесь, вы не жеребенок, корректней, а то хуже будет… Сударыня, у вас прелестные ручки, и без кольца они только выиграют.

Не проходило и десяти минут, как все уже были очищены до конца.

– Семе-э-н! – кричал Ленька в прихожую, и оттуда вразвалку, как медведь, медленно и тяжело ступая, выходил огромный, косолапый дядя с вытянутым, как дыня, лицом. – Семе-э-н, – продолжал Ленька с тем же французским прононсом, – займитесь выручкой.

Помощник, сопя и тяжело вздыхая, укладывал в большой кожаный мешок груду часов, бумажников, колец и портсигаров.

За столом по-прежнему царила мертвая тишина. Когда Семен кончал свое дело, Ленька снова отсылал его в прихожую и садился к столу.

Он молча наливал себе бокал вина и, чокаясь с хозяйкой, пил за ее здоровье.

Потом, сделав изысканный общий поклон, он удалялся, не забывая оставить в прихожей свою визитную карточку».

Прочитав этот отрывок, я представлял себе высокого элегантного красавца, забирающего деньги у проклятых буржуев, и никак не мог понять, почему угрозыск защищает нэпманов, которые, как объясняли нам в школе, «ведрами пили кровь рабочего класса».

Тогда я так и не узнал, кем был этот таинственный питерский Робин Гуд.

Лев Шейнин писал, что Ленька Пантелеев – бывший телеграфист, до революции должность эта считалась весьма почтенной, начитавшийся авантюрных романов.

После каждого налета он оставлял на месте преступления свою визитную карточку: «Леонид Пантелеев – свободный художник-грабитель». На ней четким конторским почерком он писал: «Работникам уголовного розыска с дружеским приветом. Леонид».

Кроме того, по словам Льва Шейнина, Пантелеев отправлял в питерские институты деньги для нуждающихся студентов.

Много позже, занявшись криминальной историей, я выяснил, что визитные карточки «на меловом картоне» оставлял известный до и после революции вышеупомянутый знаменитый налетчик Николай Сафонов по кличке Сабан, а деньги в Московский университет отправлял его бывший студент Гришка Адвокат.

Так что образ Леньки Пантелеева, налетчика с галантерейными манерами, был, мягко говоря, собирательным.

Его родители подались в Питер из Жиздринского уезда Калужской губернии в конце XIX века. Иван Пантелкин был согласен на любую работу, чтобы прокормить семью. Сначала они осели в Тихвине, где в 1902 году родился Леонид Пантелкин, будущий налетчик Ленька Пантелеев.

Его отец все-таки обустроился в Питере на фабрике.

Детство Леньки было обычным для таких пацанов из рабочих бараков.

Но он все же окончил начальную школу, что по тем временам было вполне приемлемым образованием, тем более что по окончании он получил похвальный лист «за усердие, прилежание и достаточные успехи».

Не знаю, сыграла ли эта научная награда решающую роль в его дальнейшей судьбе, но ему удалось устроиться учеником в типографию газеты «Копейка».

Первый год он усердно обучался тонкостям набора со шваброй и тряпкой в руке. Рабочий день его длился не менее одиннадцати часов. Он мыл пол, протирал наборные кассы, сортировал свинцовые литеры.

Потом его сделали наладчиком, а позже – учеником наборщика.

Война. Наборщики призваны в армию, и Ленька Пантелкин становится полноправным типографским специалистом. Надо сказать, что в те времена профессия наборщика хорошо оплачивалась.

Ленька Пантелкин стал, несмотря на молодость, вполне солидным человеком. Он много читает, тем более что книги набирались в его типографии.

Революцию семнадцатого он встретил как праздник. Несмотря на молодость, записался в отряд Красной гвардии и после работы шел на военную учебу.

После Октябрьского переворота Пантелкин получил первое боевое крещение: вместе со своим отрядом штурмовал Владимирское юнкерское училище. Тогда впервые он увидел смерть, впервые стрелял, стараясь попасть в человека.

А в 1918 году отряд красногвардейцев бросили под Нарву. Необходимо было любой ценой остановить наступление немцев.

Бой был коротким. Немцы, вояки опытные, наголову разбили рабочий отряд, и Ленька попал в плен.

Правда, в этом бою он впервые убил человека.

Бежал Пантелкин из плена в апреле девятнадцатого года. С трудом он добрался до Ямбурга и решил не возвращаться в голодный Петроград, тем более что почти все типографии в городе были закрыты. Он записывается в регулярную Красную армию. Его с радостью зачисляют в красноармейцы, но в звании этом высоком он ходит недолго. Как потомственного пролетария его переводят в особый отряд ВЧК.

Начались «суровые чекистские будни». Отряд изымает хлеб у кулаков и мануфактуру у фабричных, берет золотишников и охраняет важные объекты, арестовывает и расстреливает врагов революции. Ленька Пантелкин был беспощаден к ним. Приводил приговоры в исполнение охотно и старательно.

Это не осталось незамеченным. Красная армия выбила части Булак-Балаховича из Пскова, и Ленька становится комиссаром (оперуполномоченным) Псковской ЧК.

Итак, ему семнадцать лет. Он носит кожаную куртку и фасонистые сапоги, на поясе у него болтается маузер, а главное, он получил неограниченную власть над людьми. Он может арестовать и освободить, расстрелять или помиловать.

И именно это пьянит молодого Леньку Пантелкина сильнее, чем самогон или спирт. Через несколько месяцев его, как молодого и растущего оперативника, отправляют на учебу в Петроград.

В 1921 году, поступив на работу агентом-контролером в Псковскую транспортную ЧК, Ленька меняет фамилию на более благозвучную. Так появляется новый сотрудник – Леонид Пантелеев. Под этой фамилией он становится кандидатом в члены ВКП(б).

Гражданская война уходила в прошлое, жизнь налаживалась. НЭП открыл новые перспективы для деловых людей. Леонид Пантелеев по-прежнему получал паек и мизерную зарплату.

Но однажды в пивной «Кострома» он и его коллега Варшулевич знакомятся с неким Васильевым, который предлагает им выгодное дело.

Не надо грабить и убивать, нужно лишь встретить Васильева в Питере и проводить до Пскова.

Так Ленька и Варшулевич стали крышей сбытчика краденого. Васильев возил к границе меха и ценности, взятые бандой питерских налетчиков. Васильев щедро расплачивался со своими телохранителями.

У Леньки появились неплохие костюмы, часы, обувь. Были деньги на баб и выпивку, и жизнь казалась необыкновенно прекрасной.

Новый, двенадцатый по счету, председатель Питерской ЧК Мессинг решил покончить с бандитизмом в колыбели революции и попросил помощи у Федора Мартынова, начальника особой группы по борьбе с бандитизмом.

В Питер приехали московские опера, которые начали аккуратно и оперативно грамотно разрабатывать крупные банды.

Для Пантелеева это кончилось трагически. Однажды, когда они встретились с Васильевым, их повязала особая группа.

Так попал доблестный чекист в губернский домзак номер 1 на Шпалерной улице. Его не расстреляли, что по тем временам было крайне странно. Но об этом мы поговорим позже.

Отсидел Ленька в домзаке три месяца и вышел на волю чекистом-расстригой. Правда, в камере он подружился с неким торговцем Вельманом, который на самом деле был зловредным наводчиком.

Мандата нет. Маузер отобрали. Славное время власти над соотечественниками закончилось.

Многие, кто до меня писали о Леониде Пантелееве, считали, что в налеты он пошел от жажды риска и любви к красивой жизни. Но из многих недоговорок старых сыщиков я понял, что Леньку не просто помиловали на Шпалерной улице. Он вышел, и сразу же начались налеты на квартиры самых знаменитых нэпманов – меховщика Богачева, доктора Грилихеса, ювелира Самойлова.

Те, кто впоследствии будет давать показания по налетам, отмечали, что Ленька жил скромно и никаких особых денег и ценностей у него не было.

Как водится на Руси, власть всегда нуждается в деньгах, в том числе и родная советская, которая добывала их любыми путями.

Есть версия, которую, кстати, поддерживает мой коллега Гелий Рябов, написавший сценарий фильма «Рожденная революцией», что Ленька просто экспроприировал ценности для питерского ОГПУ.

Иначе чем объяснить, что он не взял ни одной государственной копейки и не ограбил ни одного человека, не имевшего отношения к коммерции. А такие люди в Питере были. Актеры, инженеры, партработники, художники.

Налетчик подобного уровня вполне мог оприходовать пару трудсберкасс и унести приличный куш.

Но Ленька Пантелеев почему-то этого не делал.

Почему? Для чего он представлялся нэпманам полным именем? Чтобы показать свою удаль? Нет. Он был оперативником ЧК и знал отлично, что такое конспирация. Ни на одном из налетов он не пролил ни капли крови.

Пистолет использовался только для устрашения.

Но кроме ГПУ в Питере был уголовный розыск. В отличие от столицы, где партчинуши незамедлительно выгнали всех старых сыщиков, в Питере работали такие мастера-криминалисты, как бывший начальник сыскной полиции Андрей Кирпичников, Сергей Корнев, Андрей Горин. Они выучили оперативному мастерству лучших советских сыщиков тех лет – Ивана Бодунова, Сергея Кондратьева, Михаила Суббоча.

Леньку Пантелеева взяли в обувном магазине Бекли на Невском. Он выбирал себе новые фасонистые туфли. Брали его Бодунов, Шальдо и Бардзай.

Там впервые Ленька применил оружие и тяжело ранил инспектора Пашу Бардзая, который через час скончался в Конюшенной больнице.

Пред светлые очи начальника губернского угрозыска Леонида Петржака Пантелеева доставили еле живого. Видимо, опера били его от души.

Его отправили в «Кресты», но он бежит оттуда. По сей день неизвестно, как это случилось.

Л. Шейнин намекал, что питерские бандиты организовали побег своему кумиру. Но Ленька не был связан с уголовным миром!

Предположение, что Леньку Пантелеева из-под стражи освобождает эсер, вряд ли верно. Судя по некоторым документам, которые мне довелось читать, и по рассказам бывалых людей, все выглядело совсем иначе.

Ленька бежал с подельником. Им в руки неведомым образом попал план тюрьмы с отмеченными крестиками дверями, которые были не заперты. Несколько раз во время побега кто-то выключал электричество в «Крестах».

В газете «Известия» за 1922 год появилась заметка, в которой автор требовал ввести на нэпманов новый налог – ресторанный. Поел икры и жареного поросенка, попил шампанское и шартрез – плати вдвое против цены.

Деньги должны идти в Поволжье, где пухнут и умирают от голода люди.

Возможно, в 1922 году деньги, собранные у нэпманов, шли в «Помгол», так именовалась организация, оказывающая помощь голодающим.

Работа Леньки Пантелеева на ОГПУ в качестве экспроприатора – моя версия, основанная на документах, рассказах и некотором жизненном опыте, приобретенном в течение продолжительной жизни в нашей стране.

Но версия версией, а теперь вернемся к установленным фактам.

Итак, Пантелеев на свободе. Из «Крестов» вышел человек, ненавидящий сотрудников угрозыска и, как говорили очевидцы, поклявшийся отомстить им.

Кстати, ему удается узнать адрес Сергея Кондратьева, одного из оперов, лупивших его. Вместе со своим подельником Гавриловым Ленька едет за город, где снимал комнату Кондратьев, но застает дома только его жену Машу. А с бабами Пантелеев не воевал.

После «душевной беседы» на Дворцовой, стоившей Леньке сломанных ребер и выбитых зубов, он становится неуправляемым. Он грабит и убивает всех подряд, независимо от социального положения.

Теперь стреляет первым. А надо сказать, что это Пантелеев умел делать. Обучаясь на курсах ВЧК, он прошел спецподготовку по стрельбе и умел поражать противника с двух рук в движении, сквозь карман, научился вести огонь «флешем» – особым приемом, которым пользуются в спецвойсках по сей день.

Итак, он применяет оружие исходя из старой военной мудрости – хорошо стреляет тот, кто стреляет первым.

За январь 1923 года он убил десять человек и «слепил» больше двадцати гоп-стопов, то есть уличных грабежей, и пятнадцать налетов.

Если до 4 сентября 1922 года он никогда не пускал в ход оружие, то теперь делал это постоянно.

Оперативники знали его блатхаты и все время устраивали там засады. Но Ленька всегда уходил, оставляя кровавый след.

На одной из малин, почувствовав опасность, он с порога начал стрелять, завалив хозяйку и двух оперов ГПУ.

Среди питерских налетчиков, с которыми Пантелеев сблизился после своего побега, он получил кличку Ленька Фартовый. Фарт – это воровская удача. А она не может длиться бесконечно.

Двенадцатого февраля 1923 года молодой опер ГПУ Иван Бусько получил задание организовать засаду на малине по Можайской улице. И вышел в адрес с пятью бойцами. Молодого и не очень опытного опера отправили туда для профилактики, не надеясь, что он встретит там Пантелеева.

А ночью в угрозыск сообщили, что на Можайской перестрелка, есть убитые и раненые.

Неужели Пантелеев все-таки пришел туда и перебил засаду?

Когда сыскари из 3-й бригады угрозыска примчались на Можайскую, то увидели живого и здорового Ваню Бусько и лежащего на полу человека в кожаной куртке и щегольских хромовых сапогах. Рядом с убитым валялись маузер и браунинг. Это был Пантелеев, и убил его паренек, всего лишь месяц назад зачисленный в ГПУ.

В соседней комнате под стволами карабинов сидел известный налетчик из его банды Мишка Корявый.

Наутро все питерские газеты сообщили о гибели бандита. Труп Пантелкина-Пантелеева был выставлен на всеобщее обозрение в морге Александровской больницы.

У каждого времени свои герои. Ленька Пантелеев сначала был действующим лицом криминальных очерков питерских газетных репортеров, потом героем воспоминаний сыщиков, потом материализовался на телеэкране, а в двадцать пятом году в ленинградском художественном альманахе «Ковш» появилась поэма Вероники Полонской «В петле».

Приведу лишь одно четверостишие:

 

Ленька Пантелеев

Сыщиков гроза,

На руке браслетка,

Синие глаза…

 

Позже в очерке Льва Шейнина перед читателями предстал элегантный высокий красавец бандит.

Бывший прокурорский генерал, ставший в свое время известным литератором, сочинил трогательную историю питерского бандита с жестокой любовью и буффонадным описанием налетом. И не зря он в своей книге назвал его бывшим телеграфистом, видимо вспомнив незабвенного Ятя из чеховской «Свадьбы».

Но я могу его понять. Написать в те годы подлинную трагедию рабочего паренька, красноармейца, чекиста, который погнался за легкой копейкой и потерял все, было просто невозможно. Ведь в наших органах работали люди «с пламенным сердцем, чистыми руками и холодной головой».

Шейнин даже портрет Пантелеева написал заведомо неточно. На самом деле Ленька был небольшого роста, худенький. Он никогда не носил элегантных шуб, предпочитал кожаные куртки, фасонистые галифе и сапоги хорошего хрома, то есть одевался так, как все его бывшие коллеги по Псковской ЧК.

Когда-то похожие уголовные истории писал эмигрировавший в 1918 году известный в те годы беллетрист Н. Брешко-Брешковский.

Видимо, прежде чем стать следователем, гимназист Лева Шейнин зачитывался этими душераздирающими романами.

Элегантный бандит – герой двадцатых годов.

Когда я писал этот очерк, на экранах телевизоров появился многосерийный фильм «По прозвищу Барон».

И снова, как при НЭПе, его герой – элегантный и справедливый вор. Ну чем не Ленька Пантелеев в интерпретации Льва Шейнина?

Вот уж воистину: история повторяется сначала как трагедия, потом как фарс.

Даже криминальная история.