Глава 15
Nihil Humanum Mihi Alienum Est

– Это очень странная история, доктор Свенссон, – сказал Ульф. – Вообще-то мне несколько неловко вам такое рассказывать.

Психотерапевт покачал головой.

– Прошу вас, об этом не беспокойтесь, – застенчиво ответил он. – Nihil humanum mihi alienum est, господин Варг. Ничто человеческое мне не чуждо. Другими словами, можно сказать: я всякого навидался.

– Я так и подумал, – сказал Ульф. – Нам обоим пришлось насмотреться – или, в вашем случае, наслушаться – такого, что привело бы большинство людей в шок. И все же…

– Уверяю вас, господин Варг – в человеке меня ничто больше не способно удивить. Ничто.

– Но то, что я вам расскажу, трудно себе даже вообразить.

– Неужели? Что ж, испытайте меня.

И Ульф, сидя в кабинете у доктора Свенссона, уже под конец консультации, начал рассказывать своему психотерапевту историю Балтсера. Он, конечно, не упомянул ни его настоящего имени, ни его отношения к комиссару; поскольку он дал слово, что не допустит огласки, детали пришлось опустить. Но комиссар ясно выразил пожелание узнать, можно ли что-то сделать для Балтсера, и если да, то как именно это можно устроить. С точки зрения Ульфа, разрешение комиссара вполне оправдывало этот разговор.

– Видите ли, я познакомился с одним человеком, – начал Ульф. – Который в некоторых отношениях напоминал волка. Волосатые руки, лицо – такие вещи.

Доктор Свенссон продолжал бесстрастно ему внимать.

– И зубы у него тоже были большие, – сказал Ульф.

Брови доктора Свенссона поползли вверх.

– Днем с ним можно было вести вполне нормальный разговор, – продолжал Ульф. – Но ночью – я в этом убежден – ночью мы слышали, как он воет по-волчьи.

Доктор Свенссон снял очки и протер их платком.

– Как интересно, – сказал он. – А что же дальше?

– Когда я зашел проверить, все ли в порядке с ним и с его женой, он был весь какой-то растрепанный – и явно не в своей тарелке. Я практически уверен, что за минуту до того он сидел в кустах – и выл, как волк.

Доктор Свенссон спросил, всё ли на этом.

– Всё, – ответил Ульф.

Доктор Свенссон сложил руки на груди.

– Это не так уж необычно, как вам кажется, – сказал он. – Я не говорю, что подобное происходит постоянно, но такие случаи известны.

– Только не говорите мне, что теперь я должен верить в вервольфов, – ответил Ульф.

– Нет, – ответил доктор Свенссон. – Как вам известно, я – рационалист. Я верю в разум и в то, что всякое явление имеет научное объяснение. Поэтому в вервольфов я не верю.

– Рад это слышать, – сказал на это Ульф. – И все же должен сказать, мне было сильно не по себе. Если бы я в них верил – что, конечно же, не так, – воображаю, я сильно бы испугался. Это было исключительно неприятно.

Доктор Свенссон кивнул.

– Вполне естественно, – сказал он. – Психически больные люди вселяют тревогу. Помню, я в первый раз с этим столкнулся, еще когда был студентом-медиком, задолго до того, как начал изучать психологию. На меня тогда это произвело крайне отталкивающее впечатление – неприкрытый ужас, неприкрытое страдание. Люди не всегда догадываются о подобных вещах.

И он рассказал Ульфу о характерных чертах ликантропии.

– Клиническая зооантропия – крайне странное заболевание, – сказал он. – Ликантропия вовсе не так уж уникальна. Бывают расстройства, когда больной убежден, будто он – корова или – это очень редкая форма – что он змея. Убежденность эта бывает исключительно сильной, и больному бесполезно говорить, что, мол, вы вовсе не волк. Это не сработает.

– Нет?

– Нет. Потому что суть расстройства именно в этом – вы в него верите.

Ульф спросил о том, что может быть причиной.

– Истерия либо какое-нибудь аффективное расстройство, – ответил доктор Свенссон. – А может, дело в физиологии – что-нибудь с лобными долями либо поражение лимбической системы. Я бы заподозрил некое первичное заболевание – возможно, шизофрению либо депрессию, и уже исходя из этого назначил бы лечение. – Он немного помолчал. – Этот бедняга – кто-нибудь поможет ему обратиться к врачу?

– Думаю, да, – ответил Ульф. – Кузен его жены имеет… некоторые рычаги давления.

Доктор Свенссон взглянул на Ульфа:

– Знаете, господин Варг, у вас очень интересная жизнь – гораздо интереснее моей.

Ульф вздохнул:

– Иногда мне хочется, чтобы она была попроще. Иногда мне хочется, чтобы у меня была простая, обычная работа – с девяти до пяти.

– Думаете, это пришлось бы вам по душе?

– Скорее всего, нет, – признался Ульф. – Мне стало бы скучно – наверное.

– Стало бы, как мне кажется, – ответил доктор Свенссон. – Вам нужно, чтобы в жизни время от времени происходило что-то хорошее, – как и всем нам. Пусть даже мы и не знаем, как это назвать.

– Не знаю я, что мне нужно, – сказал Ульф. – Наверное, любить кого-то. А у меня этого кого-то нет. Или, скорее, я не могу себе позволить быть с ней.

Доктор Свенссон с сочувствием посмотрел на него:

– Потому что вы знаете, что это было бы нехорошо?

– Да, – ответил Ульф. – Потому что это было бы нехорошо. Это слишком многое бы разрушило.

Доктор Свенссон вздохнул:

– Даже сказать вам не могу, сколько людей, сидя вот так, у меня в кабинете, в этом самом кресле, в котором сидите вы, рассказывали мне, как они нуждаются в любви.

– И вы ничего не можете с этим поделать?

– Не могу. И они тоже – в большинстве случаев. Но как это было бы хорошо – взмахнуть волшебной палочкой и дать им ту развязку, к которой они стремятся.

– Развязку? – переспросил Ульф.

– Да, развязку. Мне пришло в голову, что вам как следователю может быть близко это понятие. Ведь в этом – вся ваша работа, не так ли?

– Бывает иногда, – ответил Ульф. – Но иногда – нет.

После консультации у доктора Свенссона Ульф вернулся в контору. Анна с головой зарылась в бумаги, но с готовностью согласилась сделать небольшой перерыв на кофе. И они с Ульфом отправились через дорогу в кафе. Их любимый столик был занят шумной студенческой компанией, так что они уселись в глубине зала.

– Все уладилось? – спросила она.

Ульф кивнул:

– Думаю, да.

Анна знала, что он не вправе больше ничего говорить, и не стала расспрашивать дальше. Но все-таки задала вопрос о том, узнал ли он что-нибудь интересное лично для себя.

– Кое-что о ликантропии, – ответил Ульф. – И немного о нудистах. Ах да, и о «Саабах-92» с витамином D – но это уже благодаря Блумквисту.

– Ничего особенного, значит, – сказала, улыбаясь, Анна.

Как он любил эти ее остроумные недомолвки – как он их любил. Но потом ему вспомнился тот разговор насчет метонимий и направлений, в которых не стоит двигаться. В этом направлении двигаться точно не стоило. Это было просто нельзя. Это была запретная территория – сады невинности с их яблоневым древом, вот только в садах этих скрывался змей, будь то метонимия или вполне реальная гадюка.

– А как насчет тебя? – спросил он. – Что ты поделывала эти несколько дней?

Анна сделала глоток кофе. «Ответить нетрудно – думала о тебе», – мелькнуло у нее в голове. Но этого говорить ей было никак нельзя. Поэтому она ответила:

– У девочек было соревнование по плаванию.

– Вот это да! – сказал Ульф. – И как они справились?

– Проиграли, – ответила Анна. – Пришли последними.

– Какая жалость, – сочувственно сказал Ульф. – Но все мы рано или поздно проигрываем, верно?

– Верно.

– А как на работе? Что-нибудь интересное происходит?

– Ты просто не поверишь, – сказала Анна. – Ты просто не поверишь, но тот парень – который в работает в кофейне, – он был объявлен в розыск, пропавшим без вести. Родители пришли в полицию. Понимаешь, он живет с родителями.

Ульф, потеряв дар речи, смотрел на нее. Те ботинки в квартире Линнеа…

– Так что я отправилась прямиком на ту квартиру – помнишь, где мы видели ботинки? И там его и нашла. И второго тоже.

– Обоих?

– Да. И оба были без одежды – что один, что второй.

– Как странно, – сказал Ульф.

– Я сказала ему одеться и бегом бежать к родителям, чтобы их успокоить.

– Лучшее, что можно было сделать в этой ситуации, – сказал Ульф. Он покачал головой. – Уж эта молодежь!

– Мы были абсолютно такими же, – заметила Анна.

– Мы одежду с себя не снимали, – сказал Ульф. – По крайней мере, не так часто.

– Ладно уж, – вздохнула Анна. – Снявши голову…

– …По волосам не плачут, – закончил за нее Ульф.

И оба замолчали. Пора было возвращаться на работу. Обоим этого не хотелось. Но было надо.

Тем вечером, вернувшись к себе, Ульф принял душ, переоделся, а потом постучался в дверь к госпоже Хёгфорс, чтобы забрать Мартена. Соседка как раз варила черничное варенье и дала ему баночку – поставить в буфет.

– Балуете вы меня, госпожа Хёгфорс, – сказал Ульф.

А она ответила:

– Вы этого заслуживаете, господин Варг. А уж если вдове нельзя побаловать такого человека, как вы, то что ей еще остается делать, я вас спрашиваю?

Он спросил у нее, как обстоят дела у Мартена.

– Определенно идет на поправку, господин Варг, – сказала она. – Тут уж сомневаться не приходится. Погнался сегодня за белкой – вот уж чего он давненько не делал. И снова начал лаять – все более уверенно.

– Я очень рад это слышать, госпожа Хёгфорс, – сказал Ульф.

Потом он вывел Мартена на вечернюю прогулку. Уговаривать пса не пришлось – Мартен охотно вышел на улицу, и, казалось, в нем снова пробудился интерес к видам и запахам парка. Ульф почувствовал себя счастливым – Мартен будто уходил в какой-то неизведанный край, а теперь он вернулся. Будь я католиком, подумал Ульф, я бы поставил свечку святому Франциску, поблагодарить его за то, что моя собака вернулась ко мне; но я – не католик; не верю я во все это – хотя иногда, быть может, я об этом жалею; быть может, это утешало бы меня время от времени. И что вообще в этом плохого – верить в святого Франциска, который был таким добрым и любил животных, когда в этом мире столько всего неправильного? Если один род любви тебе недоступен, подумал Ульф, тогда, может быть, в мире есть и другие, готовые дать тебе то, что любовь всегда дает человеку. Может быть, они есть и ждут.

Он посмотрел на Мартена, который трусил рядом с ним по дорожке.

– Хороший ты пес, Мартен, – сказал Ульф.

Мартен, будучи глухим, ничего не услышал. Но потом он поднял взгляд на хозяина, а Ульф, подчиняясь внезапному импульсу, сказал, четко обозначая каждый звук губами:

– Волк.

Он и сам не знал, почему так сделал; слово пришло к нему само собой.

Мартен внимательно смотрел на него, силясь разобрать движения губ хозяина против вечернего света. Наконец ему это удалось, и, к крайнему удивлению Ульфа, он сел и, задрав морду, завыл.

Некоторое время Ульф стоял неподвижно. Потом наклонился, потрепал Мартена по голове, успокаивая пса, и, развернувшись, повел его по той же дорожке, которой они сюда пришли, – такие дорожки всегда приведут вас обратно домой.