Книга: Преодоление. Рассказы и очерки
Назад: Положение обязывает
Дальше: На войне как на войне

Синдром

В середине девяностых к нам в бригаду на железную дорогу пришел молодой парень, звали его Дима. Был он сиротой, воспитывался в детдоме, но чувствовались в нем природная порядочность и уважительное отношение к старшим. Работал ответственно, наша железнодорожная премудрость давалась ему легко. И через год начальство предложило ему пойти учиться на заочку в наш колледж. Уже работая на станции, Дима женился, и в положенное время у него родилась замечательная малышка.

Казалось, что теперь в его жизни только и будет продолжаться такая вот светлая полоса. Скажу честно, нам было жаль его сиротства, и мы всей бригадой, как могли, опекали парня и радовались его успехам.

Прошло года три, и вдруг нашего Диму словно подменили. Нет, он все продолжал быть таким же обходительным и добрым, но только начал пить. На станции в то время народ уже не пьянствовал. А Дима как с цепи сорвался. Перед работой нас регулярно проверяли. На первый раз, если кто и попадался, медсестра могла глаза закрыть, мало ли, с кем не бывает, но когда это становится системой, то уже никто на работе тебя держать не будет. Мы и на поруки Диму брали, перед начальством за него ходатайствовали. И никак не могли понять, что с парнем произошло. Пытались разговаривать с ним, и упрашивали, и грозили, и к совести взывали. Ничего у нас не получилось.

Он поначалу нам ничего не рассказывал, а потом выяснилось, что наш Дима в первую Чеченскую кампанию участвовал в штурме Грозного и воевал там еще целых четыре месяца. Сам он был во взводе минером, может, поэтому и жив остался. За это время состав их взвода обновлялся трижды, а Диме повезло, ни царапины. Вышел его срок службы, вернулся парень домой и постарался полностью выбросить из памяти войну, но через три года она его все равно настигла.

— Не могу, — говорит, — глаза закрою, и понеслось. Взрывы, крики, плач детей, куски человеческих тел и кровь, всюду кровь. Вот только водка и помогает забыться.

Короче, уволили нашего Диму, а психиатр поставил диагноз — «чеченский синдром».

Сколько на нашей памяти было таких синдромов — и «вьетнамский», и «афганский», а вот теперь еще и «чеченский». Очень часто приходится слышать, что вот, мол, возвращаются солдаты с войны. Вроде и жить по-людски хотят, а ничего не получается. И, как правило, начинают пить. Мы их не понимаем, думаем, что пьют они из баловства, а те, оказывается, от страха бегут, война начинает «догонять». И не только во снах, но и наяву.

Мой знакомый священник, сам из «краповых беретов», в свое время многие горячие точки прошел. Спрашиваю его:

— Батя, почему так? Почему наши отцы, отвоевав по нескольку лет, вернулись к мирной жизни, почему они не спились, почему не было массового «германского» синдрома? Почему сегодняшние парни так легко сгорают после войны?

— Я тоже часто об этом думаю, — ответил он, — у наших отцов еще дух был. И воспитаны они были по-другому, а сегодня ну что молодежь видит, только эту злобу по телевизору. Раньше Родину учили любить, а сейчас все «бабки» зарабатывают. Раньше за Отечество воевали, а теперь? Что война, что компьютерная игра. Жестокости стало много. Русский солдат был христианином, молился, а нынешний? Иногда встречаюсь со своими боевыми товарищами, так порой слышу: «Если бы ты раньше не был нашим, то мы с тобой, попом, и за стол бы никогда не сели». Есть такая штука у каждого из нас в душе, совесть называется. На войне о ней, кажется, можно и забыть, но потом, через время, она начинает заявлять о себе даже у самых, казалось бы, конченых отморозков. Нельзя даже на войне, когда вроде бы все дозволено, переходить границу. Нельзя убивать детей, женщин, стариков, «догоняет» все это потом.

Я вспомнил одного своего товарища, мы работали вместе. Однажды он в разговоре о достоинствах автомата Калашникова рассказал мне, как они с другом пристреливали свои автоматы по головам афганских женщин, что в это время шли за водой. Причем рассказал это так, между прочим, именно восхищаясь качествами самого автомата:

— Короткими очередями за пятьсот метров голову напрочь отрывает!

Я его потом с женой и сыном видел, хорошая семья. Идут не спеша, гуляют, он жену за плечи обнимает, впереди дитя бежит. Может, у тех, на чьих головах автоматы проверяли, тоже дети были? Не знаю, как там у него дальше по жизни сложилось. Хотя я, наверное, слишком впечатлительный.

Как-то владыка, а он сам из троицких монахов, рассказал нам о том, как до сих пор в лавре рассказывают о том самом известном приезде Димитрия, будущего Донского, к преподобному Сергию. Ведь великий князь взял монастырь чуть ли не в осаду, требуя от святого, во-первых, благословить его на битву с Мамаем, а во-вторых, откомандировать в мир схимников Александра и Андрея, бывших Пересвета и Ослябю. Дело в том, что эти монахи в миру были боярами и опытными воинами. И их помощь понадобилась князю в такой ответственный момент именно в боевом строю. По всей видимости, Пересвет и Ослябя, овдовев и вырастив детей, не стали искать утех с девицами, хотя, наверное, могли себе это позволить, а ушли в монастырь. Благочестие было в народе, вспомнить хотя бы родителей преподобного Сергия или преподобного Александра Свирского. Под старость было в обычае уходить в монастырь. Молился народ, каялся. Готовились к встрече с Богом. Кто тогда слышал о каких-то там «синдромах».

Кстати, у святителя Василия Великого есть рекомендация воинам-христианам после войны три года не подходить к причастию. И это все при том, что убивать врагов считалось делом богоугодным. Человек должен был очиститься от ненависти, страха и самое главное — от греха убийства человека. Ничто, как пролитая нами кровь и ненависть, не привлекает лукавого.

В наше время так не принято. Сейчас с воинами все больше психологи работают. А что может сделать психолог там, где стоит вопрос именно о душе, а не о коже. Кому она, эта душа, в конце концов достанется? Помню, дочь приходит из университета и объявляет:

— Наш преподаватель психологии заявила, что души у человека нет. Что тогда преподает этот психолог, если души нет?

Мне отец Виктор рассказал такую историю. В одно из подразделений частей специального назначения прислали на должность психолога молодую женщину двадцати восьми лет. Женщин в войсках мало, а в таких и подавно. Разумеется, мужики стали проявлять к ней повышенное внимание, кто цветочек подарит, кто шоколадку занесет. Но вся эта идиллия продолжалась до тех пор, пока ее ухажеры не стали приходить к ней со своими проблемами именно как к специалисту-психологу. Они рассказывали ей о войне, о ее ужасах и о своем непосредственном участии в ней. И в «мягких и пушистых» молодых парнях она увидела то, что в романах называют «оскалом смерти». Женщина стала бояться своих клиентов. Что-то с ней случилось, и она почувствовала тягу к открытым окнам на высоких этажах. И еще, когда она шла по тротуару вдоль дороги, стала замечать за собой, что нередко ее вдруг охватывало непреодолимое желание броситься под колеса движущегося ей навстречу автомобиля.

— Тогда ей посоветовали обратиться к священнику, и она пришла ко мне. Вообще-то такое состояние души в церкви называется «беснованием» и лечится оно через участие в церковных таинствах. Ты видишь, — продолжил мой друг, — человек сунулся в область духовного противостояния и сам чуть было не погиб. Разве с ними психолог должен работать, тем более девочка, этим всегда занимался священник.

Великим постом у нас, как обычно, проводилось соборование. Отец Виктор приехал помочь мне и привез с собой нескольких своих друзей. Один из них мне как-то сразу приглянулся. Молодой, коротко стриженный парень ростом под два метра. Он с неподдельным интересом рассматривал меня своими голубыми доверчивыми глазами. И мне немедленно захотелось с ним познакомиться.

— Вова, — смущенно представился гигант.

Вовин командир в первую Чеченскую кампанию совсем молодым лейтенантом вместе с несколькими своими солдатами попал в плен к бандитам. Те на глазах лейтенанта, смеясь и куражась, поотрезали головы несчастным солдатикам, а ему сказали:

— А ты иди, лейтенант, и сходи с ума.

И он сошел, и целых пять лет не выходил из Чечни, и из своих рейдов по тылам боевиков его отряд никогда не приводил пленных.

А во вторую кампанию бывший лейтенант взял Вову к себе в разведвзвод, и мальчик, выросший без отца в глухой сибирской деревне, всей душой полюбил бесстрашного командира. Два года войны сделали из мальчика отчаянного бойца. Вова не знал, что такое страх, но и не знал, что такое жалость. Не раз, хватая пулемет, он с криком: «Слава России!» — спасал разведчиков из самых, казалось бы, безнадежных ситуаций.

После войны парень приехал к себе в деревню. Солдат хорошо помнил, как обижали его в бытность подростком парни и молодые мужики, оно и понятно — безотцовщина. Тогда он объявил, что вызывает на мужскую забаву всех мужиков деревни одновременно. Те посмеялись и решили проучить гордеца, да не тут-то было: Вова в одиночку побил их всех. А потом поехал к соседям, в их селе Вове тоже иногда доставалось. Короче говоря, Вова побил и мужиков соседнего села. Но дрались честно, и жаловаться на парня было бы смешно, тем более что побил-то он их в одиночку. На следующий день Вова выставил два ящика водки и, помирившись с мужиками обоих сел, уехал в столицу.

Рассказывают, как Вова отдыхал на юге, в одном из приморских городов. Все ему было там необычно. Да и что он видел в своей жизни, кроме беспрерывных рейдов в тыл противника, — практически ничего. Вот он в первый раз приехал на юг. И однажды видит, как какой-то мужик грубо обзывает женщину, причем прилюдно. Тогда Вова подошел к нему и спросил:

— Ты чего на женщину орешь, мужик?

Тот в сердцах отмахнулся:

— Какое тебе дело?! Это моя жена.

— А это не важно, — ответил Вова и уложил мужика легким ударом своего огромного кулака.

Поверженный грубиян оказался местным жителем, да еще, как это говорится, человеком в определенных кругах авторитетным. На следующий день Вову уже встречали человек пять, которые, правда, так и остались лежать на асфальте после встречи с нашим героем. Таких встреч и попыток поговорить с Вовой местные бандюки предпринимали еще несколько, но Вова, не любивший долгих разговоров, тем более на юге, где нужно ловить всякий час ласкового утреннего и вечернего солнышка, неизменно громил их, как досадную помеху его отдыху. Между прочим, он думал, что на юге так принято — каждый день с кем-нибудь драться. А его противники и не подозревали, что Вова по большей части зарабатывает свой хлеб, натаскивая вот в таких драках молодых омоновцев. Устав от мордобоя, местные бандиты решили оставить Вову в покое, ну не пистолетом же его пугать, да и ради чего? И правильно сделали. Они же не знали, что, в отличие от всех остальных разумных людей, которые при виде направленного на них пистолета обычно убегают, Вова, напротив, имеет привычку бежать на ствол. Так что этим парням, можно сказать, крупно повезло.

Володя приехал к отцу Виктору на неделю и несколько раз бывал на службах у нас в храме. Интересно было наблюдать за ним, человеком, совершенно неискушенным в службах, не знающим церковного языка. Он тихонько сидел и просто слушал пение и то, что рассказывал священник. В конце недели Вова исповедовался и причастился. Мы поздравили его, и чувствовалось, как парню это было приятно. Потом, уже возвращаясь в расположение части, Вова сказал отцу Виктору:

— Ты знаешь, мне кажется, что я жестокий человек, нельзя быть таким. Мне нужно меняться.

Потом он как-то заезжал к нам в храм, обнимал всех наших, и старушек и молодых.

— Как же я вас всех полюбил! — растрогался человек. — Батюшка, наш замкомандира по воспитательной работе спрашивает, можно ли к вам еще наших ребят на службу прислать?

Перед самым праздником Крещения Господня звонит отец Виктор:

— Батя, благослови, я на праздник хочу у вас в крестильной часовне одного моего друга окрестить, я его шесть лет готовлю, все никак убедить покреститься не мог. Говорю ему, мол, как же ты воюешь некрещеным, мы за тебя даже помолиться не можем. А он мне отвечает, а как же я, покрестившись, людей убивать стану? Об этом ты подумал? Вот уж как перестану воевать, покрещусь.

В тот день мы встречали молодого человека, немногим старше тридцати, такого же, уже привычного для меня, огромного роста, с застенчивой улыбкой на лице, но когда я, здороваясь, смотрел на него, задрав голову вверх, то в глазах его увидел бездну, окунулся в нее, и мне стало страшно. Он это понял и сразу же отвернулся.

После крещения молодой человек снова вошел в храм. Я заранее предупредил старосту, что у нас сегодня крестится необычный человек, немножко рассказал о его судьбе, а уж староста расстаралась и где-то моментально раздобыла небольшой букетик цветов, который и подарила парню. Тот с удивлением взял цветы из женских рук, поднес их к лицу и посмотрел на меня. Мне не забыть этого взгляда. Взгляда радостных детских глаз, в уголках которых предательски набухали счастливые слезинки.

Назад: Положение обязывает
Дальше: На войне как на войне