21

Тени удлинились, и мертвенная серость раннего зимнего вечера опустилась на город. Эмми и Алиса ушли. Я убрала оборудование, разложила на полках рулоны и сложила катушки с нитками. Мне предстояло встретиться с Пьордом и познакомиться с Государственным архивом.

Меня никогда не влекло это массивное темно-серое здание, украшенное орнаментом и злобно оскаленными горгульями. Я читала юмористические статьи и поэмы в дешевых газетах и, конечно же, «Журнал стиля», который ежеквартально появлялся в ателье. Мысль о пыльных томах, густо пересыпанных текстом с курсивом, заставляла болеть мою голову. Там не было для меня ничего толкового.

Я шагнула внутрь. Тяжелая дверь с железной филигранью издала протяжный горловой стон. Вокруг меня поднимались три этажа балконов. Каждый был расчерчен полками. Пещерообразный вестибюль в центре здания наполнялся эхом звуков от дюжины нарочито тихих людей – кашлем, вздохами, скрипом подошв, стуком ног о каменные полы, шелестом ветхих страниц.

Высокие окна освещали здание дневным светом, но теперь, когда солнце скрылось в волнах гавани, помещение наполнялось тенями. Они тянулись через длинные полированные деревянные столы и сгребали своими пальцами книги, которые несколько занимавшихся людей пытались читать. Я была единственной персоной, вошедшей в здание, – остальные уже выходили.

Меня пробрала дрожь. Это серое, темное и тенистое место казалось ужасно холодным, даже если здесь горели очаги, а в полу и стенах по трубам бежала нагретая вода.

– Вы пришли раньше, чем я ожидал.

Голос Пьорда обвился вокруг меня, напомнив, что я не должна убегать – что я тут для дела.

– Куда идти?

– Поспешите. Нам нужно попасть в приватный кабинет в задней части здания.

Мысль о том, чтобы идти с Пьордом в приватный кабинет, заставила мою кожу покрыться мурашками.

– Почему вы не хотите просвещать меня в общем зале?

– У нас не простой разговор.

Он улыбнулся. Его белые зубы были в идеальном состоянии.

– Я попросил смотрителя принести нам несколько книг, и он доставит масляную лампу в кабинет для приватного чтения.

Комната, куда он привел меня, выглядела удивительно уютной – без помпезной архитектуры, как в остальной части архива. Она была окрашена в приятный синий цвет, словно яйцо дрозда. На стенах виднелись обои с цветочными мотивами. В очаге трещал веселый огонь, и лампы разливали золотистый свет по всей комнате. Крепкий стол и пухлые кресла, которые я ожидала, отсутствовали. Их заменяли красивые плюшевые диваны.

– А где смотритель? – спросила я, учитывая полезность третьей персоны.

– Он не требуется, – ответил Пьорд. – Смотритель принес эти тома – для меня лично, – но не пожелал остаться.

Я посмотрела на переплетенную кожей книгу, уже открытую на столе. Она была написана на древнем языке.

– Вы про эти?

– Да. Я читаю на пеллианском языке лучше, чем куратор. И учитывая особую природу нашего исследования, я не думаю, что благоразумно приглашать в кабинет лишних людей.

Я с трудом проглотила слюну. Уютное помещение внезапно стало более холодным.

– Профессор Венко, зачем я здесь? Какой цели служит эта демонстрация?

Наши отношения были договорными. Я знала, как налагать чары. Он мог выпустить моего брата на свободу. Мне не требовалась внешняя атрибутика – приватные пеллианские исследования или особое отношение архивного смотрителя. Я хотела выйти из сделки как можно быстрее.

– Мы не на лекции, – сказал он, посмотрев на книгу. – И давайте освободимся от титулов, если вы согласны на простое использование имен.

Его тон и жесты выглядели дружелюбными. Галатианцам нравится напоминать другим о рангах и используемых титулах. Но мне не хотелось быть приветливой с этим человеком.

– Я хочу показать вам первые чары и проклятия, – сказал он, пролистав несколько страниц книги. – Они считаются священными. Мы будем использовать древние пеллианские тексты.

Я ожидала увидеть пыль, поднимавшуюся в свете лампы. Но книга была чистой, и ее страницы легко переворачивались. Он склонился над ней. Я же осталась неподвижной и даже скептически скрестила руки. Пеллия не имела отношения к моей жизни в Галатии. Мне не нужно было изучать что-то о моей родной стране. Если я помню древнюю историю, пеллианцы управляли большей частью территории, которая теперь называлась Западным Серафом. Когда-то они создавали аванпосты в Южной Галатии. Это было давно. Сейчас они торговали только рыбой.

– Древние пеллианцы первыми обнаружили, что некоторые люди имеют дар чародейства. Мои скромные исследования темы показали, что их потомки являются наиболее одаренными в этом плане. Многие этнические группы, за исключением серафцев, не интересуются магическими искусствами. Их трудно изучать. Конечно, я знаю, что вы с братом относитесь к пеллианцам. Даже если бы я не знал, ваши темные волосы, золотистый цвет кожи и телосложение говорили бы об этом. У галатианцев и южан кожа намного светлее.

Его голос звучал нейтрально, но мне не нравилось, что меня описывали как антропологический вид.

– Да, мои родители из Пеллии, но я родилась в Галатии. Это как-то не помогает мне освободить моего брата.

Никакой информации для него. Я буду помалкивать. Кто знает, как он использует полученные сведения против меня?

Пьорд побарабанил пальцами по книге.

– Вот почему мы здесь. Посмотрите на это. Видите?

Он указал на иллюстрацию, окруженную текстом, который я не могла прочитать. На первом рисунке был изображен кусок глины. На следующем – приплюснутый диск. Третий показывал тот же диск, покрытый незнакомым узором. Все рисунки напоминали таблички, которые делали Эмми, Вения и другие чародейки.

– Это табличка проклятия, – объяснил Пьорд. – А это чара.

Он указал на другую картинку с плоским выгравированным диском, который показался мне идентичным первому.

– Чародейка делает диск из глины и затем записывает на него проклятие или чару.

– Они выглядят одинаково, – сказала я.

– Они и являются одинаковыми. Процесс, как видите, один и тот же. Разнятся только слова на табличках.

– Но я не пишу чары на глине. В моей технике не используются слова или символы.

– Это потому, что ваш способ очищен от рудиментарной версии наложения. Вы уже знаете о своем превосходстве. Сравните себя и ваших подруг из кафе.

Я пожалела, что они были знакомы ему. Можно сказать, я выставила их напоказ перед ним. Он перевернул несколько страниц.

– Видите?

Рисунки плоских дисков выглядели идентичными.

– Они похожи.

– Но они разные, – заметил Пьорд. – На первых написаны слова. На этих – символы.

– Прекрасно. Я, между прочим, занимаюсь другим.

Венко вздохнул.

– Не будьте такой закоснелой, Софи. Это вам не подходит.

Он пролистал еще несколько страниц – осторожно, словно углубляясь в пещеру.

– Первые чародеи считали, что магия заключена в словах и в некоторых символах. Но скажите мне, так ли важны слова и символы для тех, кто налагает чары?

– Не знаю.

Я считала, что за чародейством стоит вполне нормальная теория. Мать научила меня мастерству, когда я увидела мерцание света в созданных ею чарах. Сначала медленно, а потом все быстрее мне удалось развить свои навыки с иглой и нитью. Я знала, что имелись другие виды наложения: скульптура, наговоры и напевание, как непроизвольные чары у торговки балладами. Но моя мать никогда не рассказывала, как работал этот процесс. Теперь я понимала, что она не знала. Никто в нашей цепи чародеек не понимал этого. Всех поглотил прагматизм. Они просто налагали чары на глину или ткань.

Что эта революция в академическом знании давала мне? Некое новое знание о моем даре, жизни и личности? Я сердито задышала через нос, успокаивая себя. Нужно было сотрудничать с Пьордом – ради брата. Только ради него.

Венко перевернул страницу. Его внимание было почти благоговейным. Книгу заполнял плотный текст. Я чувствовала себя потерянной, хотя одна картинка привлекла меня.

– Невероятно, как мало эта философия исследует собственных последователей. Ученые древней Пеллии понимали, что магию создают не слова и символы. В основе лежит процесс наложения чар или проклятий. Процесс связи великих внешних сил мира с внутренним желанием человека.

Я чуть не рассмеялась над его громкими словами. Они вообще не вязались с тем, как я понимала чародейство. Но, подумав над ними, я признала, что они были в чем-то точнее. Размышляя о том, что мне хотелось бы от чар, я воображала позитив – особый свет, который вшивала в свою работу. И потом в каждой завершенной вещи я видела лучи этого невидимого света.

– Проклятие налагается точно так же, как и чара, – сказал он. – Послушайте: Светоносные силы в Великом внешнем существуют вместе с темнотой. Хотя тьма открывается первой, свет обретается с такой же простотой, как и темнота.

– Наложение тьмы открывается первым? – прервала я его.

Пьорд улыбнулся. Его выражение лица стало более мудрым и циничным.

– Темные желания людей появляются намного раньше альтруистических побуждений. Исследователи античности обнаружили дюжины погребальных дисков с пеллианскими проклятиями, желавшими, чтобы зерно соседей не уродилось. При этом только несколько дисков благословляли их посевы.

– Но почему? – спросила я, нахмурив брови.

Вот уж не думала, что люди были такими злыми в своей массе. Пьорд выглядел исключением, а не правилом.

– Я упорно изучал этот вопрос, но древние пеллианцы не делали никаких утверждений. Моя рабочая теория заключается в том, что проклятия представляют собой не только мощную магию, но и обладают более точными и, следовательно, эффективными способами воздействия.

Мне вспомнился случай с мистером Бёрсином и его свекровью. Я могла бы проклясть ее и подвести к смерти. Это решило бы его проблему. Я же послала неопределенное «добро» его жене и изготовила чару.

– Возможно, вы правы, профессор Венко. Но это не отвечает на главный вопрос: как мне использовать чародейство, чтобы навести проклятие.

– А вот как. Когда чародейка творит добро от внешних сил, она вносит в табличку осязаемый свет, невидимый для многих глаз, но который является видимой субстанцией для самой колдуньи. Все правильно?

Я поежилась. Объяснение процесса магии академическими словами вызывало у меня неудобство. Казалось, что Пьорд имел какую-то власть надо мной. Я ничего не могла скрыть от него.

– Действительно, сказано верно.

– Тогда вам нужно пересмотреть ваши запросы к внешним силам. По контрасту, – продолжил он чтение, – чародейка, создающая проклятие, вливает в табличку темную субстанцию.

– Вот как! Значит, если я подумаю о плохом, это создаст проклятие?

– Видите, как просто.

– Почему мне нужно верить вам?

Отодвинув кресло назад, я встала и сложила руки на груди.

– Мы с вами знаем, что я не могу прочитать текст. Если бы вы внесли какие-то поправки, я не почувствовала бы никакой разницы.

– Все верно. Я не доказал бы вам ничего, показав эту книгу. Но в ней записаны истины, которые близки вашему искусству. Оказывается, я знаю магию лучше, чем вы.

– Вы доказали, что можете подать превосходную историю, основанную на пеллианских текстах, – сказала я, но его слова потрясли меня.

– Тем не менее вам следует проверить мою теорию. – Он поджал губы. – И я ожидаю, что вы это сделаете.

Мне хотелось поспорить, но в принципе он был прав. Если я пойму, что не смогу вливать в одежду темноту, он не поверит мне, но по крайней мере у меня не останется сомнений.

– Прекрасно. Я попробую. Только не говорите потом, что я не предупреждала вас.

– Не пытайтесь обхитрить меня! – Глаза Пьорда сузились. – Мне известно, что проклятие может быть сделано. Поэтому, если вы «попробуете» и заявите о неудаче, я буду знать, что никакой попытки не было. Мне нужны результаты.

Мои руки коснулись грубой каменной стены позади меня, и я поняла, что пячусь от него.

– Ради Кристоса я готова к любому повороту нашей сделки. – Мой тихий злой шепот наполнил комнату. – Но я не могу создавать вещи, на которые не способна.

Пьорд склонил голову набок. Его взгляд был почти отцовским, но совершенно недружелюбным.

– Вы можете делать куда больше, чем думаете, Софи. Намного больше.

Я кипела от злости под его покровительственной улыбкой.

– Вашим следующим шагом, – продолжил он, – будет постижение нового умения и получение заказов от королевской семьи. Вы проводите много времени в доме леди Виолы Сноумонт. Я уверен, вам скоро удастся познакомиться с королевой или ее старшей дочерью.

Его брови приподнялись, словно он только что вспомнил о какой-то важной вещи. Но возможно, это было лишь его игрой.

– Нет никаких гарантий. У меня много клиенток среди знати, но…

– Не сомневаюсь, что с заказом все устроится. Вы находитесь в крайне теплых отношениях с некоторыми влиятельными дворянами. Вас не только приглашают по делам в личные покои леди Сноумонт – а это довольно фамильярное поведение, – должен сказать, вы и Первый герцог пребываете в очень крепкой дружбе.

Я попыталась найти слова, но ничего не приходило в голову. Пьорд пожал плечами.

– Да, я следил за вами. Для гарантии, как вы понимаете. Мой человек видел слугу герцога в ливрее у вашего ателье.

Я вспомнила мужчину в латаных бриджах, топтавшегося у моих дверей. Мне казалось, это был зевака или какой-то больной.

– Вы не шьете мужскую одежду, поэтому я решил, что визит имел личный характер.

– Это больше, чем страховка, – процедила я сквозь сжатые зубы.

– На самом деле забавно, что простая швея может пробраться в круги, куда ученый пройти не способен.

Улыбка Пьорда была холодной и злой.

Неужели он ревновал? Я тщательно подбирала слова. Мне не принесло бы пользы разжигание его недовольства.

– Я полагаю, что всегда существует разграничение между знатными и незнатными персонами. Даже в университете.

– Несмотря на мою репутацию и публикации, вы правы. Несмотря на все, чего я достиг в своей сфере. – Он вспыхнул в приступе гнева, но быстро опомнился. – Да, у меня имеются профессиональные знакомства со знатными людьми, но ни один из них не общается со мной за пределами университета. И, учитывая мое происхождение, я никогда не буду выше по статусу, чем обычный второстепенный лектор.

Я могла понять его мотивацию: пренебрегаемый знатью, никогда не признанный равным с ними, несмотря на совместную работу. Он был умным, знал все законы и систему отношений, изучал возможности других людей. Кристос говорил, что древние пеллианцы в правлении народом показали себя более демократичными. Возможно, помогая революции, Пьорд хотел возродить прочитанные древние тексты. Я вновь подумала о его требованиях ко мне, о намерении убить короля. Образованный человек, на вид этичный мужчина, он тем не менее хотел использовать темную магию и вводил в свои планы убийство. Это было парадоксально. Или, поправилась я, до отвращения банально. Я просто не могла поверить такой причине. Мне хотелось сделать что-то – все, что угодно, – чтобы увидеть цветение его замыслов. Пьорд поливал семена революции той кровью, которую она требовала.

И он держал взаперти Кристоса. Я представила, что он уже мог сделать с ним – в каком ужасном подвале или на продуваемом чердаке он заточил его. Какими насмешками и запугиваниями профессор удерживал брата покладистым, как делал это со мной.

– Мне нужны доказательства.

– Что?

Лоб Пьорда сморщился от удивления.

– Доказательство, что мой брат жив. Доказательство, что он здоров. Я хочу, чтобы он написал мне письмо. Я хочу, чтобы он опечатал его и расписался над печатью.

– Я могу заставить его написать любое письмо, – сказал он с веселой улыбкой.

Однако веселье было натянутым.

– Вы можете. Но вы отлично знаете, что Кристос будет иметь свой собственный голос в письме.

Пьорд кивнул, уступая смыслу моих слов.

– Он достаточно одарен, чтобы копировать его. И вы знаете брата лучше меня.

Я горячо надеялась, что Кристос напишет в письме какие-то подробности или предупреждения. Возможно, он даст намек о том, где его держат, или каков план против королевской семьи. Если ничего толкового не будет, у меня хотя бы появится гарантия его безопасности.

– Так вы обещаете мне письмо от него? В скором будущем?

– Хорошо. Я уступаю. Пусть это докажет вам, что он у меня в плену. И что ваш брат будет наказан, если вы не сделаете того, о чем я попросил.

Он презрительно усмехнулся. Я надеялась, что не брошу Кристоса в объятия опасности.

– Спасибо.

В моем голосе не было ни капли благодарности.

– Я свяжусь с вами через несколько дней. Ожидаю отчет о вашем прогрессе в наведении проклятия. В свою очередь, буду иметь письмо для вас.

Он погасил лампу и закрыл книгу.