Глава 4

Гитлер нервно прохаживался вдоль длинного стола, застеленного картами. Мрачный интерьер большого зала для совещаний был выдержан в стиле средневекового замка. Обычно Фюреру такая обстановка нравилась, но сейчас он испытывал нарастающее раздражение.

– Беспрецедентная концентрация усилий на Московском направлении заставила нас снять лучшие дивизии с других участков фронта, особенно из-под Ленинграда и с юга России, – продолжал доклад генерал Гальдер. – Это дало возможность противнику предпринять ряд наступательных операций, эффективно противостоять которым наши ослабленные части оказались не в состоянии. Под Ленинградом советские войска предприняли контрнаступление против группы армий «Север». Под угрозой окружения дивизии фон Лееба были вынуждены оставить Тихвин и отойти на западный берег реки Волхов. По причине отсутствия резервов, переброшенных для усиления войск фон Клейста, русским удалось в нескольких местах переправиться через реку и закрепиться. Наиболее тяжелое положение сложилось на Киришском плацдарме, который наша шестнадцатая армия пыталась удержать на восточном берегу. Противнику удалось заставить генерал-фельдмаршала фон Лееба эвакуировать плацдарм. При отступлении попала в окружение часть наших войск, защищавших Кириши.

Все это Гитлеру было известно, но перебивать начальника генерального штаба он не стал. Еженедельный общий доклад об обстановке на фронтах стал традицией, нарушать которую Фюрер не видел смысла.

– На юге мы потеряли Ростов и Таганрог. Без танков фон Клейста устойчивость нашей обороны оказалась подорванной, и после форсирования русскими Дона стабилизировать фронт удалось только по западному берегу реки Миус, где противнику сходу удалось захватить два небольших плацдарма, за которые сейчас продолжаются ожесточенные бои. Еще одной точкой крайнего напряжения наших сил стал Крым. В Керчи и Феодосии русские высадили морские десанты общей численностью до пятидесяти тысяч человек. Несмотря на большие потери им удалось закрепиться и нанести удары с захваченных плацдармов. Генерал фон Манштейн отдал сорок шестой пехотной дивизии и румынскому полку горных стрелков приказ удерживать позиции любой ценой, однако численный перевес русских быстро привел к тому, что эти войска были отрезаны на Керченском полуострове и почти полностью уничтожены.

– Это неизбежные издержки большой войны, – Гитлер все-таки не удержался и перебил Гальдера, – Наши потери носят временный характер. После деблокады группы армий «Центр» и проведения перегруппировки и пополнения мы вернем все утраченные территории. Переходите к положению на Московском направлении, генерал-полковник.

– На данный момент наступление первой танковой группы фон Клейста развивается успешно. – заметно более бодрым голосом произнес Гальдер. – Грамотное применение химического оружия позволило нашим танковым дивизиям быстро сломить сопротивление русских в полосе нанесения главного удара и обезопасить фланги танкового клина от контратак противника. В войсках отмечают явное превосходство вермахта над Красной армией в части готовности к действиям в условиях химической войны, однако стойкость советских войск к воздействию отравляющих веществ оказалась несколько выше, чем мы ожидали.

– Скажите спасибо Абверу, генерал, – прорычал Гитлер, напрочь «забыв» о том, что сам санкционировал применение зарина в подготовленной разведкой спецоперации. – Благодаря их авантюре мы дали русским лишнюю неделю на подготовку. Я повторяю свое требование! Все причастные к этой непростительной ошибке должны искупить вину кровью!

– Виновные выявлены, мой Фюрер, и меры по ним приняты, – немедленно откликнулся генерал Йодль, – Сейчас они уже исправляют последствия своих действий в окопах на Восточном фронте.

Задубевшая на морозе резина противогазной маски гнулась плохо. Курт Книспель знал, что если не отогреть ее под шинелью, надеть противогаз будет невозможно. Химическая война в условиях окружения и тридцатиградусного мороза стала настоящим адом для оказавшихся в котле войск группы армий «Центр».

Два дня назад им зачитали обращение Гитлера и объявили, что доблестные танкисты фон Клейста уже сокрушили внешний фронт окружения и находятся меньше чем в сотне километров от зарывшихся в землю и снег армий Роммеля, Гота и Гёпнера. Командование вермахта в бравурном тоне обещало им скорое спасение, особо напирая на то, что Фюрер отдал приказ о применении для прорыва к окруженным всех сил и средств, которыми располагает Германия, включая самое современное химическое оружие.

Упоминание об отравляющих газах Книспелю сразу не понравилось. Сам Курт в Первой мировой не участвовал – тогда он еще даже не родился, но рассказы ветеранов, прошедших этот кошмар, слышал не раз. Никому из оказавшихся в Московском котле солдат не требовалось объяснять, что дела у группы армий «Центр», пошли, мягко говоря, не совсем так, как планировалось, однако Курт не мог представить, что все настолько плохо, что Гитлер решится применить боевую химию. Тем не менее, Фюрер решился.

Химическая война докатилась до окруженных армий не сразу. Видимо, русским потребовалось какое-то время, чтобы пережить шок от свалившихся на их головы снарядов и бомб с ипритом, фосгеном и хлорцианом. Оправились они, правда, довольно быстро.

Первый химический удар по переднему краю окруженных нанесли советские тяжелые гаубицы. Книспель уже привык к тому, что у русских явная нехватка снарядов, особенно крупных калибров. Однако химических боеприпасов у них, похоже, было запасено немало, и вместо обычных в последнее время экономных обстрелов красные обрушили на немецкие окопы многие сотни «чемоданов» с ипритом и люизитом.

Легколетучие газы русские не применяли. Видимо, их командование считало, что толку от них не слишком много, и главной своей задачей видело химическое заражение местности, через которую окруженные могли попытаться прорваться к своим.

Курт осторожно обмял пальцами гофрированную трубку, соединявшую противогазную коробку с маской, и вытряхнул из нее льдинки, намерзшие от дыхания. Собрав противогаз, он проверил, не замерзли ли резиновые лепестки в дыхательном клапане и, поморщившись от отвращения, натянул все еще холодную маску на лицо.

Танк Книспеля сгорел в бою у Рогачевского шоссе. Из экипажа выжил только он один. Полученные ожоги оказались болезненными, но не опасными, и через полторы недели Курт вернулся в строй. Боевых машин к этому времени в группе армий «Центр» осталось немного, но для одного из лучших наводчиков панцерваффе место в экипаже Т-III все же нашлось. Русские гранатометы чаще убивали и калечили танкистов, чем полностью выводили из строя сами танки, так что без работы по специальности Курт не остался.

– А вот и химики пожаловали, – удовлетворенно кивнул новый командир Курта лейтенант Кляйн, глядя на приближающихся солдат в противогазах и каких-то самодельных штанах, переделанных из уцелевших при отступлении противоипритных накидок.

– Герр лейтенант, отряд химической разведки готов к выдвижению, – доложил фельдфебель, командовавший пятью химиками, и протянул офицеру карту. – Вот наш маршрут. Нам приказано проверить возможность прохода пехоты в трех обозначенных здесь районах.

Лейтенант на секунду задумался, прикидывая, хватит ли у его танка горючего, после чего слегка кивнул собственным мыслям.

– На броню! – скомандовал он фельдфебелю, и химики бодро полезли на танк, а экипаж занял места в машине. Противогазы все надели заранее – зараженная местность начиналась буквально в паре сотен метров от их позиции.

Это был уже не первый подобный рейд Курта. Танки Клейста, похоже, действительно приближались к внутреннему фронту окружения, и командование активно готовилось к удару им навстречу, пытаясь нащупать относительно безопасные коридоры для прорыва. Средств дегазации у попавших в котел армий практически не имелось, и теперь оставалось только искать разрывы в поставленных русскими химических заграждениях.

Танк взревел двигателем и, разбрасывая снег, тронулся в указанном химиками направлении. На взгляд Курта, бронетранспортер для этой задачи подошел бы лучше, но их у окруженных сохранилось еще меньше, чем танков, да и вероятность нарваться на обстрел противником все же была довольно высокой. В общем, командование предпочло не рисковать, хотя для вынужденных сидеть на броне солдат это решение явно было не в радость.

В течение пары часов химики трижды останавливали танк стуком по броне и уходили на нейтральную полосу. До русских окопов расстояние оставалось довольно приличным – лезть на собственноручно залитую ипритом территорию красные не желали. Как понял Книспель, химики пытались определить ширину этой зараженной полосы. Двое из них несли довольно громоздкие приборы химической разведки. Ситуация осложнялась тем, что в случае обстрела залечь на зараженной территории было нельзя – снег и земля, пропитанные ядом, могли убить вернее, чем пуля или осколок. Поэтому приближаться к русским окопам химики не торопились, да и задачи у них такой не было.

Каждый раз, возвращаясь к танку, фельдфебель лишь отрицательно качал головой, и его подчиненные молча забирались на броню, а лейтенант отдавал мехводу приказ двигаться дальше.

Четвертый выход оказался более удачным. Во всяком случае, отряд химиков ушел довольно далеко и вернулся назад только минут через сорок. До этого им хватало десяти-пятнадцати минут, чтобы понять, что проходов, доступных для пехоты, в проверяемых местах нет.

– Нашли, – пробубнил из-под противогаза фельдфебель, – Не скажу, что разрыв широкий, но при минимальной дегазации пехота пройдет. Русские артиллеристы, видимо, ошиблись и сместили прицел. Место, несомненно, перспективное…

– Воздух! – заорал Курт, рассмотревший у горизонта темные точки самолетов.

– Может наши? – неуверенно предположил фельдфебель, пытаясь разглядеть подробности через начавшие запотевать стекла противогазной маски.

Ему никто не ответил. Танк, загнанный под деревья небольшой рощи, имел неплохие шансы остаться незамеченным, и лейтенант совершенно справедливо решил не дергаться и дождаться прояснения ситуации. Самолеты, чьи бы они ни были, явно прилетели сюда не по их души.

– Русские штурмовики, – опознал противника один из химиков. Идут левее, и нас, похоже, не видят.

Неожиданно позади илов из высоких облаков вынырнули еще две точки, в крутом пикировании устремившиеся вниз.

– А вот это уже наши, – с удовлетворением произнес фельдфебель, успевший стянуть с лица маску противогаза и теперь, не снимая перчаток, протиравший ее куском влажной на вид ткани. Его примеру тут же последовали подчиненные – похоже, разведка на сегодня была закончена.

Атака «мессершмиттов» не осталась незамеченной. От штурмовиков к ним потянулись трассы пулеметных очередей, однако, судя по всему, попаданий русским добиться не удалось. Зато немцы свой шанс не упустили. ИЛ-2, немного отставший от группы, прекратил огонь. На его корпусе мелькнуло несколько вспышек, и самолет медленно завалился на крыло. Окутавшись дымом, он быстро понесся к земле, но внезапно за обреченной машиной потянулся широкий белый след.

– Газы! – заорал фельдфебель, вновь натягивая уже почти убранный противогаз.

Пилот подбитого штурмовика, видимо, был еще жив и открыл форсунки выливного авиационного прибора. Полтонны иприта, смешанного с труднозамерзающими растворителями, в течение нескольких секунд образовали за самолетом огромное облако, которое сейчас рассеивалось все шире и дрейфовало в сторону рощицы, где укрылся танк Курта.

– Заводи! – выкрикнул лейтенант Кляйн, проваливаясь внутрь машины и захлопывая створки люка.

В небе, между тем, появились новые действующие лица – два истребителя Як-1. Почему они отстали от прикрываемых штурмовиков, было неясно, но теперь русские пилоты пытались прийти на помощь своим товарищам.

Чем закончился бой, Курт не видел, и только вернувшись в свою часть, стал свидетелем короткого разговора между командиром танка и фельдфебелем-химиком.

– Мы еле выскочили, а то пришлось бы нам с вами, герр лейтенант, вашу машину от иприта отдраивать и самим этой вонючей дрянью из противохимических пакетов друг друга обрабатывать. Всем бы досталось – полных защитных костюмов у нас ведь нет.

– Ну, значит, в этот раз нам повезло, – лейтенант отнесся к словам химика спокойно. – Чем в воздухе дело закончилось?

– «Мессершмитты» еще один штурмовик завалили, а дальше я не видел. Хуже другое. Эти русские, похоже, летели наши окопы химией поливать, и когда сто девятые на них навалились, они начали от этой дряни избавляться, открыв выливные приборы.

– И что тут плохого? – вяло удивился лейтенант. – Не довезли до наших окопов химическую заразу, стало быть, с пехоты ящик шнапса истребителям.

– Боком нам выйдет эта победа люфтваффе, – зло усмехнулся фельдфебель. – Русские штурмовики напрочь залили ипритом разведанный нами коридор. Так что готовьтесь, герр лейтенант. Завтра, а может и еще сегодня, командование нас снова в рейд погонит.

Мое скромное пожелание усилить две выделенных мне танковых бригады частями химзащиты было удовлетворено Ставкой с неожиданным размахом. Размениваться на мелочи Шапошников не стал, и каждая из бригад получила из резерва главного командования по два отдельных батальона химзащиты со всеми причитающимися им по штату подразделениями и техникой – машинами дегазации, установками для обеззараживания одежды и снаряжения, взводами химической разведки и ротами боевой поддержки.

– Товарищ маршал, в плане противохимической защиты я получил все, что нужно. Благодарю за понимание. Тем не менее, для успеха операции этого недостаточно, – я решил, что если уж дают, надо брать все, до чего дотянутся мои загребущие руки, – Противник быстро поймет, чем может обернуться наш контрудар, и будет оказывать ожесточенное противодействие. В частности, немцы обязательно нанесут авиационные и артиллерийские удары по батальонам химзащиты, которые будут заняты дегазацией проходов для армий товарища Конева. Я должен иметь возможность эффективно противодействовать этим попыткам. Штатных средств ПВО танковых бригад совершенно недостаточно для прикрытия наступающих танков и одновременной защиты химиков.

– Хорошо, – чуть помедлив, согласился Шапошников, – этот вопрос мы решим. Что-то еще?

– Артиллерия. Мне нужна возможность быстрой организации контрбатарейной борьбы, когда немецкие тяжелые гаубицы начнут обстреливать наши боевые порядки. В идеале хотелось бы иметь прямую связь с артполком РГК, который будет работать по передаваемым мной координатам. Лучше – два полка.

– Это выполнимо, – кивнул маршал, – тем более что такая схема уже не раз хорошо себя показала в реальном бою. Хуже с боезапасом. Фугасных снарядов крупных калибров почти нет уже даже на фронтовых складах.

– Товарищ маршал, для контрбатарейной борьбы отлично подойдут химические боеприпасы. Иприт и люизит быстро отбивают у артиллеристов охоту продолжать ведение огня, особенно если среди каждых пяти-шести снарядов с химией на их позиции все-таки прилетает и один фугасный.

– Вы ведь не сторонник применения отравляющих веществ, подполковник, – усмехнулся Шапошников.

– Не сторонник. Но и не упертый идеалист. Если другого выхода нет – будем стрелять тем, что имеется в наличии. По крайней мере, пока не готов асимметричный ответ.

– Ну-ну… – неопределенно ответил маршал, но слова мои он явно запомнил.

– На авиационную поддержку я могу рассчитывать?

– В пределах возможностей ВВС Калининского фронта. На данный момент это около ста исправных самолетов. Примерно половина из них – истребители ЛАГГ-3 и ЯК-1. Остальные – Пе-2 и Ил-2. Естественно, задействовать их все одновременно вы не сможете – у фронта есть и другие задачи, но ваши заявки будут иметь приоритет.

Когда я прибыл в расположение танковых бригад, как-то вдруг выяснилось, что в моем подчинении оказались командиры старше меня по званию, возрасту и выслуге лет. Обеими бригадами командовали полковники, артполками РГК – тоже. Только в отдельных батальонах химзащиты командирами оказались майоры и подполковники.

Конечно, приказ за подписью начальника генштаба полковники открыто оспаривать не стали, но во взглядах командиров бригад я читал непонимание. Для моего звания я был непростительно молод. Звезда героя и другие награды, конечно, частично исправляли ситуацию, но в РККА назначение командиром младшего по званию обычно не практиковалось. Лично никто из присутствовавших меня не знал, в газеты никакой информации обо мне тоже не просачивалось – товарищ Берия постарался, еще когда немцам моя личность не была известна. Да и потом Наркомат внутренних дел старался всячески отвести от меня лишнее внимание – просто на всякий случай. Так что для заслуженных командиров я был фактором совершенно непонятным и в привычную картину мира категорически не влезал.

Ситуация разрешилась довольно неожиданно, когда в штаб только что созданной оперативной группы прибыл один из командиров артполков, получивший задачу поддерживать огнем прорыв танковых бригад. К своему удивлению я увидел в дверях блиндажа старого знакомого – полковника Цайтиуни.

– Вах! – выдохнул Цайтиуни, увидев меня, – Товарищ Нагулин! Помнится мне, при нашей последней встрече в ваших петлицах был всего один кубик. А что я вижу теперь? Звезда героя и три «шпалы»! Нет, мы тогда у Днепра неплохо вместе поработали. Есть, что вспомнить. Но чтоб так…!

– Ну, у вас, я смотрю, тоже «шпал» прибавилось, товарищ полковник, – я улыбнулся, шагнул навстречу Цайтиуни и крепко пожал протянутую им руку. – Тоже ведь за Днепр, я полагаю?

– За Днепр, – кивнул полковник, – А ведь сейчас у нас снова все тот же противник – фон Клейст. Судьба – интересная штука. Прошло время, и вот мы с вами снова встретились, а виновником нашей встречи стал все тот же враг. Мы не смогли его добить тогда и, честно говоря, там, под Кременчугом, он сам нас чуть не добил. Вы тогда уходили какими-то окольными тропами, и я свой полк из-под удара еле вывел. Буквально по лезвию прошел…

Командиры танковых бригад с большим интересом наблюдали за нашей встречей, и, когда я уехал в штаб Калининского фронта представляться генерал-полковнику Коневу, они, похоже, подробно расспросили Цайтиуни об обстоятельствах нашего знакомства. Учитывая горячий характер артиллериста, думаю, рассказал он им все в красках и от себя еще немало добавил. Во всяком случае, непонимания во взглядах танковых командиров стало куда меньше.

Полковник Рихтенгден пристально вглядывался в бело-серую мешанину полей и перелесков, перепаханных воронками от бомб и снарядов, изрядная доля которых была начинена ипритом и другими отравляющими веществами. Он был тепло одет, и даже на тридцатиградусном морозе не должен был сильно страдать от холода, однако полковник чувствовал легкий озноб в виде неприятного холодка, пробегающего вдоль позвоночника. Рихтенгден хорошо знал это ощущение. Организм настойчиво предупреждал его, что за этой внешней неподвижностью окружающего пейзажа скрывается нечто, несущее смертельную угрозу.

– Герр оберст… – услышал он голос гауптмана Рутцена, начальника штаба батальона, – химики доложили мне все подробности, как вы и приказали. Химическое заграждение в нашей полосе обороны имеет ширину от семисот до девятисот метров. Это зона сплошного заражения местности ипритом и люизитом. Дальше еще на три-четыре километра идет очаговое заражение. Люфтваффе и гаубицы обработали химией перекрестки дорог, наиболее удобные проселки и проходы между лесными массивами.

– Сколько эта отрава будет держаться на местности? – с ноткой брезгливости в голосе спросил Рихтенгден.

– Если погода не изменится, заражение продержится не менее двух суток, герр оберст. Но и после этого данная территория все еще будет представлять большую опасность для живой силы, защищенной только противогазами. Это очень серьезное препятствие для русской пехоты, да и для техники тоже.

Гауптман Рутцен честно пытался вести себя нейтрально, но Рихтенгден видел, что назначение бывшего полковника Абвера на должность командира пехотного батальона вызывает у начальника штаба массу вопросов, которые он не решается задать, не желая нарушать субординацию. Полковник невесело усмехнулся, продолжая рассматривать окрестности в бинокль. Ничего, потерпит гауптман. Но почему же, все-таки, так зудит под кожей?

– Я так понимаю, разведку территории за зоной химического заграждения ведет только люфтваффе?

– Да, герр оберст. Выслать пешую разведку не представляется возможным. Теоретически, пройти зону заражения в средствах защиты можно, но сделать это незаметно для противника абсолютно нереально.

– Когда поступил последний доклад от летчиков?

– Два часа назад. Ничего необычного. Русские маневрируют вдоль фронта, перебрасывая резервы на участок прорыва наших танков. Напротив нас занимают оборону части потрепанного стрелкового полка противника. Предпринять какие-либо активные действия они в ближайшее время не смогут.

– Откуда такая уверенность, гауптман?

– Это оценка наблюдателей «летающего глаза», герр оберст.

– Усильте наблюдение за нейтральной полосой, особенно ночью и в предрассветные часы. Мне не нравится эта тишина. Русские на этой войне никогда не вели себя пассивно.

– Химический удар сломил их волю к сопротивлению… – не слишком уверенно произнес начальник штаба.

– Не повторяйте чужие глупости, гауптман, – зло усмехнулся Рихтенгден, – даже если их говорят на самом верху.

Выдвижение двух танковых бригад на исходные позиции началось в два часа ночи. На несколько ближайших дней погода, к моему сожалению, ожидалась ясная, и господство немецкой авиации можно было свести на нет только ночной атакой. Откровенно слабые ВВС Калининского фронта вряд ли могли серьезно противостоять люфтваффе, и я решил использовать их только в самые ответственные моменты операции.

Идея ночной дегазации местности, по самое некуда залитой ипритом и люизитом, вызвала у химиков бурю возмущения и массу вопросов, однако я остался непреклонен и, в конце концов, командиры батальонов химзащиты были вынуждены признать, что некоторые неудобства, связанные с плохим освещением, явно лучше, чем немецкие бомбардировщики, при свете дня пикирующие на дегазационную технику.

Вид местности со спутников производил на меня сложное впечатление. С одной стороны, немцы подошли к устройству полосы химического заграждения с большой тщательностью. Это меня не удивило – использовать иприт в качестве преграды для движения вражеских войск они неплохо научились еще в Первую мировую, а сейчас у них имелись в распоряжении куда более продвинутые в технологическом плане средства доставки – бомбардировщики с авиационными выливными приборами. С другой стороны, противник явно решил взять количеством вылитой на землю отравы, надеясь, что оно рано или поздно перейдет в качество. В чем-то немцы, конечно, оказались правы, но создать действительно сплошную непреодолимую полосу химического заражения у них все же получилось не везде.

На тщательную химическую разведку у приданных мне батальонов химзащиты ушел бы не один день, да и не дали бы немцы им эту разведку вести – за зараженной территорией они пристально наблюдали с воздуха. Мне, однако, ползать по местности с приборами химической разведки не требовалось. Спутники развернули перед моими глазами виртуальную карту с четко обозначенными пятнами иприта и люизита, имеющими разную окраску в зависимости от концентрации и типа отравляющих веществ.

Безопасные проходы в зоне заражения требовалось делать достаточно широкими, чтобы обеспечить через них ввод в прорыв основных сил Калининского фронта, а это многие десятки тысяч человек с техникой и артиллерией. Прикинув плотность зараженных пятен на разных направлениях и сопоставив эту информацию с конфигурацией немецкой обороны, я с помощью вычислителя выбрал оптимальные направления ударов танковых бригад. Следующим этапом стала прокладка маршрутов для батальонов химзащиты, которые должны были после нашего прорыва максимально быстро дегазировать местность и создать коридоры для прохода войск генерала Конева.

Озвучивая боевой приказ, я не стал объяснять командирам танковых бригад и батальонов химзащиты, как именно я пришел к принятому решению. Честно говоря, я ждал множества вопросов и возражений, но их не последовало. Как оказалось, причина необычайной сговорчивости моих новых подчиненных крылась в появлении в расположении штаба новых действующих лиц. Пока я осуществлял рекогносцировку местности, к нам прибыли люди товарища Берии. Нарком внутренних дел, видимо, решил, что столь важная операция не может проводиться без прямого контроля НКВД, и комиссар госбезопасности третьего ранга Судоплатов получил приказ прибыть в штаб оперативной группы, обеспечить должный уровень секретности и на месте оказать подполковнику Нагулину всемерное содействие в организации операции. Вот именно последнее, то есть «оказать всемерное содействие», похоже, и повлияло на командиров частей, задействованных в контрударе, и отбило у них всякую охоту обсуждать мои приказы – Судоплатова, в отличие от меня, здесь знали неплохо.

Мой бывший начальник прибыл, естественно, не один. Его сопровождала рота бойцов НКВД, в составе которой оказалось и две боевых тройки подполковника Лебедева с ним самим во главе. Похоже, у Судоплатова была и побочная задача – по возможности испытать в боевых условиях новый формат диверсионной группы. Честно говоря, я пока плохо понимал, какие задачи они собираются здесь решать, но думать об этом мне было откровенно некогда.

Первое химическое пятно встретилось нам почти в пяти километрах от немецких окопов. Танковые бригады шли единой колонной, иначе мне было бы не провести столько людей и техники через зараженную территорию. Головной и боковые дозоры я высылать не стал. По уставу, конечно, следовало бы, однако сателлиты подсказывали мне, что вокруг противника не наблюдается. Ну а просто так, ради спектакля, посылать людей купаться в иприте я не счел возможным.

– Колонна, стой! – я поднял руку, и ехавшая сразу за мной дегазационная машина АХИ резко остановилась, громко проскрипев тормозами. – Впереди сто пятьдесят метров дороги заражено люизитом. Начало пятна в семидесяти метрах отсюда. Расчету приступить к дегазации!

– Есть! – старший сержант, командовавший отделением обеззараживания, никаких вопросов задавать не стал, в отличие от его начальника.

– Товарищ подполковник, мы не провели химическую разведку, – подскочил ко мне командир батальона химзащиты. Если так расходовать реагент, хлорная известь закончится через пару километров.

– Хорошо, комбат. Возьмите пробы грунта и снега, но только быстро. Через пять минут машина АХИ должна приступить к работе.

– Кучеров! – выкрикнул командир батальона, подзывая бойца с прибором химической разведки. – Выдвинуться на восемьдесят метров вперед по дороге и взять пробы грунта!

– Есть! – боец, уже одетый в костюм химзащиты, махнул рукой второму номеру и, дождавшись его, быстро зашагал вперед по дороге, на ходу надевая противогаз и подсвечивая себе путь фонарем.

Через пять минут АХИ на базе трехосного грузовика ЗИС-6 двинулся к указанному мной пятну, а вернувшиеся разведчики расположились в стороне от дороги и приступили к проверке взятых проб. Впереди раздалось громкое шипение – форсунки дегазационной машины направили на дорогу струи подогретого раствора хлорной извести.

– Товарищ майор! – к комбату подбежал с докладом красноармеец Кучеров, так и не снявший противогаз. Остановился разведчик на приличном расстоянии от командира. – Местность заражена люизитом. Разрешите определить границы пятна!

– Отставить, – остановил бойца комбат, – Немедленно проведите дегазацию защитных костюмов.

– Есть! – боец скрылся в темноте, а комбат развернулся ко мне.

– Извините, товарищ подполковник, был не прав. Но как…

– Не нужно вопросов, майор, – комиссар госбезопасности Судоплатов оказался рядом с нами совершенно бесшумно, неожиданно появившись из-за остановившегося на дороге грузовика. – Просто выполняйте приказы. Остальное вне вашей компетенции. Вам все ясно?

На преодоление двух с половиной километров у нас ушло почти три часа. Дальше идти колонной было нельзя – немцы вот-вот должны были нас обнаружить. Танки, как источник наиболее громких звуков, мы оставили позади, но и работа автодегазаторов бесшумностью не отличалась.

Я вывел бригады к довольно обширному пространству, практически не зараженному боевой химией. В этом месте до немецких окопов оставалось меньше двух километров. Половина этого пространства была почти полностью залита ипритом, но между нами и полосой химического заграждения оставалось около семисот метров относительно чистой земли.

Здесь я планировал провести развертывание танковых бригад перед атакой. Главная проблема заключалась в том, что костюмов химзащиты на всех катастрофически не хватало, а посылать людей через ипритное поле в одних противогазах и почти бесполезных накидках было нельзя. При должной подготовке танка экипаж в противогазах был достаточно защищен от воздействия яда, но пехотный десант на броне без защитных костюмов обойтись не мог никак. А ведь костюмы были нужны и химикам, которым предстояло дегазировать территорию.

В итоге удалось собрать десантную группу численностью около батальона. В моем распоряжении имелась почти сотня танков, так что на каждую машину приходилось всего четыре-пять десантников. Такого количества пехоты для полноценного прорыва было, конечно, совершенно недостаточно. Поэтому по плану почти сразу за танками должны были двигаться химики и проделывать проходы для остальной пехоты танковых бригад, а моей головной болью становилась защита этой весьма уязвимой части моих войск от посягательств со стороны противника.

– Герр оберст, проснитесь! – голос гауптмана вырвал Рихтенгдена из тревожного сна. – Вы приказали докладывать о любых странностях в поведении противника. Со стороны русских позиций слышен отдаленный гул и какие-то шорохи, похожие на змеиное шипение. Иногда эти звуки заглушаются канонадой на востоке, но наблюдатели утверждают, что расслышали их отчетливо и направление определили точно.

– Идемте! – Рихтенгден резко встал и потер лицо ладонями.

Морозный воздух обжег щеки полковника и прогнал остатки сна. Немногочисленные осветительные ракеты силились разогнать тьму декабрьской ночи. Их свет отражался от снежных пятен, многократно преломлялся и порождал длинные дрожащие тени.

Гул действительно имел место, и сейчас он был слышен уже вполне отчетливо.

– Танки, герр оберст?! – гауптман, похоже, не верил собственным ушам. – Но как? Что делать танкам ночью внутри зараженной территории? Перед самым закатом еще раз прилетал воздушный разведчик. Никаких действий по дегазации русские не предпринимали…

– До них два-три километра, так? – резко перебил подчиненного Рихтенгден.

– Не дальше, – быстро кивнул Рутцен, – иначе бы мы их не слышали.

– Значит, они преодолели уже половину зоны химического заграждения.

– Ночью?!

– Это русские, гауптман. Ночь – их время.

Рутцен недоуменно посмотрел на командира батальона, но полковник не посчитал нужным пояснять свои слова и лишь еще внимательнее вслушался в гул на севере, пытаясь принять правильное решение.

– Боевая тревога! – отбросил последние сомнения Рихтенгден, – Открыть заградительный огонь из 80-миллиметровых минометов по квадратам D и F. Если русские готовятся к атаке, там самые удобные места для развертывания в боевой порядок. Вызывайте артиллерию, гауптман, мне нужна поддержка полковых гаубиц.

– Вы считаете, это…

– Выполнять! – прошипел Рихтенгден, и Рутцен, осекшись на полуслове, метнулся к штабному блиндажу.

Позиции батальона оживали на глазах. Из укрытий выбегали разбуженные тревогой солдаты и занимали свои места в окопах. Лязгали затворы винтовок и пулеметов, суетились артиллеристы на позициях противотанковых пушек, через минуту в тылу батальона захлопали минометные выстрелы, и в небо ушла порция осветительных мин.

– Герр оберст, минометчики уточняют тип боеприпасов. Люизит? – перед Рихтенгденом вытянулся связной унтер-офицер.

– Осколочные, – бросил в ответ полковник, подумав про себя, что было бы глупо бить химией по русским, сумевшим ночью пройти несколько километров по зараженной территории.

– Герр оберст, – на этот раз в поле зрения полковника появился уже сам начштаба батальона, – прошу вас пройти в блиндаж. Артиллеристы просят уточнить цели.

В воздух за спиной Рихтенгдена унеслась очередная серия мин. Пригибаясь, чтобы войти в низкую дверь штабного блиндажа, полковник услышал нарастающий вой и, уже нырнув под защиту многослойного наката из земли и бревен, почувствовал, как под ногами задрожала земля. С потолка потекли струйки песка, припорошив всех, кто находился в блиндаже.

– Русские отвечают! Значит, вы были правы, герр оберст, – мрачно произнес гауптман, стряхивая песок с фуражки.

– Газы! – донеслась снаружи отрывистая команда.

– Мы вызвали из ада уже почти забытых демонов, гауптман, – негромко произнес Рихтенгден, доставая противогаз из ребристого цилиндрического контейнера, – И теперь они пришли за нами.

Немцы зашевелились даже раньше, чем я ожидал. Видимо, командовал ими очень бдительный офицер, тщательно накрутивший хвосты подчиненным в том смысле, что химия – это, конечно, хорошо, но пристальное наблюдение за действиями противника еще никогда не шло во вред обороняющимся.

Так или иначе, наши действия были замечены, а скорее, услышаны, и противник начал лихорадочно готовиться к бою. Наибольшее беспокойство у меня вызвала активность немецких минометчиков. Не знаю, куда они собирались стрелять, но дальности 80-миллиметровых минометов вполне хватало на то, чтобы достать до моих танковых бригад, еще только разворачивавшихся в атакующий порядок.

Первым залпом немецкие минометчики подвесили над зараженной полосой шесть «люстр», ярко осветивших перепаханное воронками поле. Увидеть нас немцы не могли – между нами и зоной сплошного заражения лежала полоса избитого снарядами кустарника, да и расстояние все же было немалым. Тем не менее, немцы явно не собирались ограничиваться осветительными минами.

Вычислитель пока не видел в этой минометной батарее прямой угрозы. Первые взрывы осколочных мин прозвучали далеко справа, но после третьего залпа немецкие минометчики изменили прицел, и тревожный зуд под кожей известил меня о том, что следующие смертельные подарки лягут уже намного ближе.

Свой командный пункт я расположил на опушке небольшого леса почти сразу за выстроившимися в три ряда боевыми машинами танковых бригад. Грузовой автомобиль с размещенной в герметичном кузове мощной радиостанцией был штабной машиной одного из батальонов противохимической защиты, и я цинично прибрал его к рукам вместе с отделением связистов.

– Полк Цайтиуни на связь!

– Есть! – откликнулся командир радистов и почти сразу протянул мне трубку.

Я еще диктовал артиллеристам установки для стрельбы, когда вычислитель вновь подал тревожный сигнал, резко уменьшив масштаб виртуальной карты и выделив на ней готовящиеся к стрельбе батареи 105-миллиметровых гаубиц.

– Товарищ подполковник! Полковник Иванченко докладывает, что его бригада попала под минометный огонь! Есть потери среди танкового десанта.

– Начать выдвижение на рубеж атаки! – тянуть с переходом в наступление было нельзя. В Красной армии бронетранспортеры отсутствовали, как класс. Это создавало массу неудобств и вело к неоправданным потерям среди пехотинцев от заградительного огня противника. Одно дело, когда бойцы сидят за броней, пусть и тонкой, но защищающей их от пуль и осколков, и совсем другое, когда они находятся на броне танков, хоть как-то прикрывающей их только с фронта.

Ситуация пока не была критичной, но я чувствовал, что еще немного, и я перестану успевать вовремя реагировать на все цели, внезапно превращающиеся на виртуальной карте из приглушенных красных квадратиков в ярко алые отметки гаубиц и «небельверферов», готовых открыть огонь по моим войскам.

Из тыла пришел далекий рокот, и над нашими головами завыли 152-миллиметровые «чемоданы» гаубиц МЛ-20. Впереди, на немецких позициях замелькали вспышки, и в воздух поднялись фонтаны земли. Среди них густо вспухали белесые ипритные облака – химических снарядов полковник Цайтиуни не жалел.

Боевые машины с десантом на броне проломили жидкую полосу кустарника и выбрались на открытое место. На немецких позициях все еще продолжали рваться снаряды, но вскоре гаубицы переключились на контрбатарейную борьбу. Теперь противник увидел наши танки в свете «люстр» и немедленно открыл огонь. Гулко ударили противотанковые пушки, бронебойный снаряд с визгом ушел в рикошет от лобовой брони одного из КВ, шедших в первой линии.

Наши танки тоже начали отвечать из пушек и курсовых пулеметов. Я посмотрел на карту. Первые тяжелые машины уже вошли в зону сплошного химического заражения. Десант пока оставался на броне, прячась за башнями и пытаясь прижать немцев к земле огнем из стрелкового оружия.

Не знаю, как наши и немцы находили цели – видимость был откровенно паршивой, но передо мной вычислитель разворачивал картину боя, фильтруя дымы и дополняя недостаток освещенности данными из инфракрасной части спектра. Пока потери с нашей стороны были невелики, но до вражеских окопов оставалось еще не меньше пятисот метров, и немцы, несмотря на артподготовку и удар ипритом, оставлять свои позиции явно не собирались.

– Батальонам противохимической защиты начать дегазацию!

Танки ушли уже метров на четыреста вперед, и теперь вслед за ними через измочаленный гусеницами кустарник на поле выбралось два десятка химических бронемашин КС-18. Каждая из них имела бак емкостью в тысячу литров, наполненный дегазирующими растворами.

На некотором расстоянии за машинами двигались бойцы в костюмах химзащиты с приборами химической разведи, контролируя качество дегазации. Впереди все сильнее разгорался бой, и именно от химиков сейчас зависело, когда на помощь немногочисленному танковому десанту смогут прийти основные силы пехоты танковых бригад.