Жизнь на Замии

Ри-чен медленно пробирался сквозь заросли высокой травы, стараясь ступать по мелководью как можно тише. Если ему удастся поймать хотя бы ещё одну такую же крупную рыбину, как утром – то сегодня можно будет забыть об охоте. И наконец-то, впервые за много дней, все они смогут отдохнуть – и Кац, и Адис, и Стун, который вообще уже слишком стар для охоты и большую часть времени проводит с Адис у костра, помогая с разделыванием шкур и поддержанием огня.

Заточенная палка беззвучно взвилась в воздух, на мгновение зависла и молнией стремительно обрушилась в воду, пригвоздив ко дну длинную щуку. Торжествуя, Ри-чен издал победный клич и прыгнул в воду, прижимая животом ко дну свою добычу.

– Эухиии! Баррра! – громко закричал охотник, оглашая лес своим зовом. Где-то вдалеке раздались ответные возгласы:

– Эухуу! Иуу!!

Ри-чен подхватил щуку под жабры и, пригнувшись, быстрым бегом направился в сторону, откуда донёсся крик.

* * *

Язык, на котором Ри-чен общался со своими соплеменниками, был крайне прост. Складывался он из нескольких десятков звуков, подкрепляемых жестами и интонацией; каждый отвечал за какой-то предмет или абстрактную категорию.

– Радость? – вопросительно поглядела Адис на охотника, поднявшегося на невысокий пригорок, где находилась их стоянка.

– Да, еда! – громко воскликнул Ри-чен и бросил щуку на большой плоский камень рядом с кострищем.

– Радость! – согласно кивнули Стун и Адис, глядя на добычу, после чего Стун направился к хижине за острым камнем, чтобы разделать щуку. Ри-чен устало опустился на одну из постеленных перед огнём шкур.

– Как? – кивнула в сторону камня Адис, подсаживаясь рядом с Ри-ченом.

– Здорово! – весело мотнул головой охотник. – Река. Иду, копьё! – Ри-чен не удержался, вскочил и начал показывать, как он крался вдоль реки, потрясая воображаемым копьём.

«Рыба. Радость, еда, хорошо», – думал Стун, счищая со щуки чешую куском кремния.

Мысли Стуна, как и его соплеменников, не отличались глубиной, однако при последовательной связке различных категорий ему подчас удавалось продумывать довольно сложные логические схемы. При этом, хотя выразить языком свои выводы Стун никогда бы не смог, сам охотник хорошо понимал, что он имеет в виду. Сейчас, например, Стун мечтательно подумал о том, что если и Кац принесёт что-нибудь – то сегодня впервые за много дней они смогут наесться досыта, и даже останется немного закусить перед сном.

Однако иногда, как правило, перед сном, в голове пожилого охотника начинали метаться обрывки каких-то непонятных воспоминаний, образов, которые сознание Стуна воспринять не было способно – и тогда он начинал беспокойно ворочаться под шкурами, пытаясь прогнать беспокойные мысли прочь.

Так случилось и сейчас. Покончив со щукой, Стун медленно отложил камень в сторону и опустил руки на свои колени.

Перед глазами Стуна вдруг появился белый и чрезвычайно яркий свет. Какие-то громкие и непонятные шумы наполнили голову охотника… Казалось, ещё чуть-чуть, и Стун вспомнит что-то очень важное – но нет. Как и во все прошлые разы, мысли охотника так же внезапно успокоились, оставив в покое его первобытный рассудок.

Стун медленно поднялся, тщательно вымыл в реке руки от склизкой чешуи и понёс добычу Ри-Чена обратно к костру. Взгляд его был задумчив и грустен одновременно.

Каким-то глубинным чувством – хоть он и не знал таких слов, чтобы объяснить это – Стун догадывался, что его беспокоит.

Его беспокоила неизвестность.

Неизвестность, о которой молодые головы его соплеменников, постоянно занятые мыслями об охоте и выживании, пока ещё не задумывались.

Его беспокоило то, что он не знал, что было с ним раньше. Стун помнил вчерашний день, день перед ним, день, когда их хижину затопило, день, когда от костра загорелся лес и им пришлось спасаться бегством; он помнил, что было в прошлый сезон жары, в прошлый сезон холода – но что было до этого, Стун не знал. Не помнил. Два сезона – и всё. Предел.

Слов в языке Стуна не хватало для осмысления этой проблемы, но внутренним чувством он догадывался, что ни Кац, ни Адис, ни Ри-чен также не помнят ничего, кроме их скитаний по этому лесу.

И вновь, и вновь охотник безмолвно спрашивал сам себя, что же за образы начали появляться у него в голове.

* * *

День пролетал за днём, и забот у небольшого племени было более чем довольно. Шкур всё ещё было недостаточно для периода холода, неумолимое приближение которого становилось всё заметнее.

В один из последних дней сезона жары Кац сидел рядом со Стуном, помогая ему затачивать дротик. Из прочных стволов молодых елей получались очень крепкие копья, но, чтобы ими можно было проткнуть крупную рыбину – или кролика, если повезет – их необходимо было заточить до невероятной остроты.

С учетом того что в распоряжении охотников были лишь куски кремния, дело предстояло довольно кропотливое.

Кац раскалил на огне кромку камня и с силой прошёлся по свежесрезанному стволу. Острая грань с шипением снимала дерево слой за слоем, превращая кусок древесины в орудие.

Стун, переворачивая на деревянной рукоятке свой кусок кремния в огне, посмотрел на широкий шрам на тыльной стороне своей ладони.

Охотник нахмурился.

Этот шрам был также одной из причин его волнений – его сознание смутно догадывалось, что сам по себе такой след на руке появиться не мог (хотя в этом Стун тоже уверен не был), но когда и как он появился – охотник не имел ни малейшего понятия.

Забыв про кусок кремния, Стун молча вглядывался в свою руку, беззвучно шевеля губами. Внезапно острая боль от ожога пронзила его ладонь – и охотник непроизвольно вскрикнул.

Кац удивлённо посмотрел на него:

– Что?

– Огонь, – буркнул Стун, показывая взглядом на свою руку.

– Плохо, – покачал головой молодой охотник, умудрившись выместить в этом лаконичном замечании одновременно сочувствие, удивление и предложение пойти отдохнуть и предоставить выполнить всю оставшуюся работу ему.

Стун мотнул головой.

– Нет, – ответил он. – Делаю.

Стун приготовился продолжить обтёсывать ствол, как вдруг он снова почувствовал боль в руке. С удивлением посмотрев на руку, охотник понял, что это за ощущение: его воспоминание о том, как он получил свой шрам.

Вновь в голове пожилого охотника закрутились непонятные образы.

Морщась и хмурясь, Стун смотрел на свою руку, пытаясь понять, что за картины возникают у него в голове.

Стун увидел, как он стоит посреди… чего? Что-то очень светлое… большое… и вдруг боль в руке. Огонь. Какой-то странный огонь – не такой, как в костре. Он…

Стун вдруг понимает, на что похож этот огонь. Он уже видел его несколько раз на небе. Только тут он был гораздо меньше, и…

Охотник уже не понимал, явь это или опять какой-то из его многочисленных беспокойных снов. Картинки в голове сменялись одна за другой, но что они означали, Стун понять не мог. Зато он знал другое: он вспомнил, как он здесь появился – они вышли из этой светлой пещеры.

Вскочив на ноги, Стун начал метаться из стороны в сторону вокруг костра, перепугав Каца, отложившего в сторону недоделанное копьё и в изумлении глядевшего на безумную пляску своего соплеменника.

Бессильно махнув рукой, Стун всхлипнул и вдруг сорвался с места, помчавшись вглубь леса, в сторону от реки, туда, где дымил огромный вулкан. Тяжело дыша, охотник мчался сквозь дремучие заросли, оправдывая своё имя: стун – шум, грохот.

Понятия времени и расстояния у Стуна и его собратьев не было или было совершенно смутным: как более-менее чёткая единица времени воспринимался один световой день, поэтому охотник не мог даже примерно представить, сколько времени он бежал по лесу. Наконец, окончательно выдохнувшись, Стун перешёл на шаг и вышел на открытую поляну.

Хватаясь за свою голову, Стун медленно брёл среди высоких зарослей. Ступни его были сбиты в кровь, а руки устало болтались у пояса. Бессильно сжимая и разжимая кулаки, охотник шёл, с шумом вдыхая и выдыхая воздух, что-то бормоча и периодически издавая горестные крики.

Зато охотник хорошо знал, куда ему надо идти – вверх, в гору, вдоль тоненького и извивавшегося между соснами ручейка, прямо по звериной тропе.

Пройдя так ещё какое-то время и вновь углубившись в чащу, Стун насторожился. Тут и там стали попадаться поваленные деревья, многие из которых были просто-напросто переломлены пополам. Удивлённо оглядывая изломанные в щепки толстые стволы, торчавшие из земли, охотник медленно продвигался вперёд, озабоченно оглядываясь.

И тут он её наконец-то увидел.

Пещеру. Ту самую, из своих видений.

И ту, откуда они все пришли.

Стун медленно и осторожно приблизился к ней и заглянул в круглый вход. Охотник с удивлением оглядел пещеру: подобных образований ему встречать ещё не приходилось. Боязливо глядя внутрь тёмного отверстия, Стун поднял руку и прикоснулся к стенке.

Стена была холодной и поразительно гладкой. Поверхность напоминала камень, но это явно было что-то совершенно другое.

Внезапно раздался тихий треск, как будто где-то в лесу сломалась сухая ветка, и перед глазами Стуна вновь вспыхнул тот же самый странный огонь – тот, который он уже видел в своих воспоминаниях.

Завороженно глядя перед собой, Стун слегка приоткрыл рот. Лишь едва мигнув, загадочный огонь снова исчез.

Не задумываясь, охотник протянул руку вперёд, чтобы дотронуться до места, порождавшего необычное голубое пламя – и в ту же секунду острые дротики пронзили её от пальцев до самого плеча, парализовав все тело. Яркие огненные брызги рассыпались во все стороны разноцветным водопадом, а в воздухе запахло каким-то незнакомым запахом. Стун замер на несколько мгновений, а затем как подкошенный рухнул на сырой мох.

* * *

Джи-Эр Тета медленно раскрыл глаза и, приподнявшись, сел на обломок скалы, обхватив голову и массируя виски. Голова гудела и стучала, а рука ныла так, как будто её пытались вырвать с корнем.

Мужчина огляделся – он находился рядом с их посадочным модулем. Похоже, это Замия.

Замия!..

Почему он ничего не помнит?

Сколько времени уже прошло? И какой сейчас уже период?

Джи-Эр нахмурился и заглянул в кессон. Стенки, панели и кнопки покрывала странная зеленоватая плесень.

Что здесь произошло? Где все остальные?

Мысли Джи-Эр путались. Ему вдруг вспомнился какой-то костёр, река, лес…

Тут только мужчина заметил, что он практически голый, не считая какой-то накинутой через плечо грубо выделанной шкуры. Что за наваждение?!..

Джи-Эр Тета бросился к люку, вывернул заслонку и втиснулся в капсулу. Встав боком, он понемногу продвинулся вперёд и занял широкое кресло с высоким изголовьем, после чего оглядел кабину.

Непонятная плесень покрывала ровным слоем практически все щитки и приборы.

Мужчина щелкнул большим тумблером.

Стены капсулы замигали разноцветными огнями, у потолка заискрились какие-то кабели. На различных табло появились и стали мигать различные символы.

– Отец! – громко позвал Джи-Эр, вглядываясь в большой экран перед собой. – Ты функционируешь? Что произошло? Каков статус миссии?

Экран прекратил мигать и отобразил какой-то график.

– Миссия завершена три Касивных периода назад, – донёсся откуда-то сверху металлический голос. – За это время Замия сделала два с половиной оборота вокруг своей звезды.

– Три наших периода! – воскликнул Джи-Эр, подскочив в кресле и ударившись головой о панель. – Три! Что произошло, Отец!? Флот летит сюда? Почему мы не проснулись согласно программе?

Голос так же бесстрастно продолжил:

– Полет проходил строго по плану. После покидания системы Касии экипаж был введен в анабиоз и находился в гиперсне в течение полутора тысяч оборотов Замии вокруг своей звезды. Все системы были в гибернации, реактор работал нормально, на минимальной мощности.

После выхода на высокую орбиту Замии, экипаж был выведен из гиперсна. Однако произошёл сбой. Мой анализ показывает наиболее вероятной версию анабиозной амнезии.

– Что?..

– Никто никогда не находился в анабиозе так долго, и в совокупности с длительным воздействием повышенной радиации у всех членов экипажа произошла полная амнезия, с абсолютной дисфункцией вплоть до базовых рефлексов. Возможно, ключевую роль сыграла сверхновая звезда, вспыхнувшая в нашем рукаве галактики примерно двести периодов назад, излучение которой непрерывно бомбардировало корабль в течение почти целого оборота Замии вокруг своей звезды.

Первые несколько дней экипаж находился на стадии новорожденных младенцев – практически слепых и не воспринимавших окружающий мир. Я давал императивные команды бортовым системам жизнеобеспечения, чтобы не позволить вам умереть от голода и жажды.

– Почему я ничего этого не помню??

– Вероятно, эти дни полностью стёрты из вашей памяти – вернее, они даже на неё не записывались, так как мозг ещё не привык вновь это делать. В таком состоянии уши способны различать только шумы, а глаза различают лишь контуры предметов. Посадка была произведена в автоматическом режиме, но при входе в плотные слои атмосферы сильно пострадал технический отсек. Пожар уничтожил практически все системы. К этому времени экипаж вновь приобрёл способность произносить звуки и самостоятельно шевелить частями тела и сразу же после отстрела люка покинул посадочный модуль в неизвестном мне направлении. До сегодняшнего дня я больше ни разу не наблюдал никого из членов экипажа.

Голос умолк, и Джи-Эр, оцепенев, молча глядел в пустое табло.

– На планете есть жизнь? Когда подан сигнал? – хрипло спросил он наконец.

– Мой визуальный анализ подтверждает наличие жизни, в том числе прямоходящих позвоночных, очень близких к вашему виду по своей анатомии. Их интеллект гораздо более развит по сравнению с остальными животными на этой планете.

Что касается сигнала, то спутник связи, оставленный на орбите, не был рассчитан на столь длительный срок работы и около одного периода назад сгорел в верхних слоях атмосферы Замии. Самостоятельно передать такой сигнал о наличии биосферы на планете я не мог, для автономного управления это слишком ответственное действие.

– Подожди… – прошептал Джи-Эр. – Это значит, никто к нам не прилетит??

– Подтверждаю, – ответил голос. – Программа была нарушена. Согласно плану после передачи сигнала о наличии жизни экипаж вновь вводится в гиперсон до прибытия остального флота. На данный момент возможность передать сигнал утрачена.

– Как, как такое могло произойти? – вскричал Джи-Эр. – Почему ты ничего не предпринял?! Не получив от нас сигнала, больше никто из Дионцев сюда не полетит, а мы же теперь погибнем на этой планете!

– Ответ отрицательный, – монотонно ответил голос. – Вы не погибнете. На планете мягкий климат и достаточно богатый природный мир. В нашем модуле нет практически никакой техники, но у меня сохранен доступ ко всем информационным базам. Основным навыкам земледелия и примитивной технологии я смогу вас научить, это заложено в моей программе. На основе этих знаний вы сможете создать простые орудия, возглавить группы тех примитивных прямоходящих, которые встречаются на Замии, и положить начало цивилизации.

– Это… это просто невозможно! – обхватил руками голову Джи-Эр. – Я не верю, что произошла такая нелепость!

Компьютер умолк, пытаясь переварить последнюю фразу своего собеседника. Затем продолжил:

– Обстоятельства таковы. Я уверен, что при минимальном потреблении моих изотопов хватит на то время, пока ваша цивилизация не окрепнет в достаточной мере. Эта планета велика, здесь есть шесть континентов и огромные запасы воды. Ресурсы звезды исчерпаны всего лишь наполовину, и в системе есть по меньшей мере несколько планет с твёрдой поверхностью – потенциально пригодных для колонизации. Кроме того, есть газовые гиганты со множеством спутников, богатых редкими элементами. У цивилизации на этой планете может быть большое будущее. Тебе надо собрать остальных членов экипажа.

Голос замолчал. Джи-Эр долго сидел, закрыв глаза. Затем вновь открыл их.

– Нет, – сказал он наконец. – Я вспомнил всё, и реальность ужасна. Я был готов к чему угодно – разгерметизации, ошибке курса, астероиду или черной дыре, но не к такому глупому концу. Мы должны были либо ждать корабли колонистов, либо возвращаться домой в гиперсне, но никак не поднимать цивилизацию в набедренных повязках. Чему я смогу научить остальной экипаж? Как я объясню Ди-Эр, что она, вообще-то, заслуженный планетолог и дипломированный штурман космических кораблей на квантовой тяге, а не охотник за полевыми крысами?..

Пусть остальной экипаж продолжает пребывать в неведении относительно своего прошлого. Что же касается меня… – тут голос мужчины дрогнул. – Я не в силах это вынести. И начинать всё с нуля – не слишком ли серьёзная ноша для горстки людей?..

– Я не понимаю, – признался голос.

– Тебе и не понять. Я не хочу так жить. Крах нашей собственной планеты, то, что мы с ней сделали… нет, стоит дать шанс этой прожить свою собственную историю самостоятельно.

Заканчивая свою речь, Джи-Эр одновременно снимал панель с большого металлического блока за своей спиной.

– Что ты делаешь? Это опасно, – повысил интонацию компьютер.

– Я знаю, – равнодушно ответил Джи-Эр. – Хочу избавить себя и других от соблазна. А заодно и стерилизовать эту планету от всяких инородных тел.

– Ты умрёшь, – ответил голос.

– Я этого даже не почувствую, – пожал плечами мужчина, доставая длинный стержень откуда-то из глубин модуля и кладя его рядом с собой.

– Я не смогу контролировать реакцию! – сказал голос.

– Знаю, – снова кивнул Джи-Эр и, откинувшись в кресле, закрыл глаза. – Давай просто помолчим.

В модуле повисла тишина.

– Никогда не понимал вас, – раздался голос, и, как показалось Джи-Эр, в нём появилась какая-то грусть.

– Ну… – начал было мужчина, чувствуя, как в ожидании термоядерного взрыва по телу побежали мурашки. «Скорее бы всё кончилось», – подумал он, представив, как всё вокруг озаряется белым светом, и он вместе с посадочным модулем и несколькими гектарами лесного массива мгновенно превращается в излучение.

Внезапно раздался какой-то громкий треск, освещение в кабине мигнуло, и вдруг наступила темнота. Свет Танис, уже заходящей за горизонт, проникал через маленький иллюминатор, отбрасывая причудливые тени на приборную панель.

– Отец? – позвал Джи-Эр. – Что случилось?..

В ответ было лишь молчание. Мужчина поднялся из кресла и в удивлении переводил взгляд с одного датчика на другой.

Неизвестно, какие связи, условия и логические вентили судорожно замыкались в электронном мозгу бортового компьютера за мгновение до его технического самоубийства. Несомненным было одно: главная цель миссии – занести разумную жизнь Кассии на Замию любой ценой – оказалась в приоритете перед всем остальным. Блокировка электрических цепей была единственной возможностью включить аварийную механическую заглушку ядерной реакции, протекавшей под титановыми и свинцовыми кожухами в глубинах модуля.

Все эти мысли пронеслись в голове Джи-Эр, когда он трясущимися руками попытался откинуть кресло второго пилота. Его взору предстала литая панель, запертая на пироболты, без единого шанса на то, чтобы её вскрыть; где-то глубоко под ней находился реакторный блок с заваренными лазером заклёпками из вольфрама…

Мужчина откинул кресло обратно и медленно вылез из посадочного модуля, ставшего теперь совершенно бесполезным. Бледный и безжизненный спутник Замии висел высоко в чистом небе, словно наблюдая за действиями чужака, столь бесцеремонно вторгшегося в их дом.

Стоя рядом с развороченным и мёртвым кораблём, напоминавшим вскрытую консервную банку, Джи-Эр закрыл глаза руками.

Над лесной чащей прокатился громкий крик.