Сказка о роптании. Как простой бармен начал читать мысли

Я помню, помню это! Это был чешский фильм-сказка годов 1970-х, и там король, такой усатый, как мужик, и, как мужик, плечистый, съел кусок печеной змеи, которую ему подали в виде рыбы. Съел и тут же стал понимать язык животных. Оказывается, голуби за окном говорят друг другу что-то осмысленное, и пес осмысленно лает, и ворона так же каркает. Все что-то знают, о чем-то судачат, обсуждают новости. Даже паук в углу под потолком – и тот бормочет сам себе что-то сознательное. А вместе с королем эту чудесную пищу попробовал некто из челяди. И он тоже стал понимать язык животных. Вокруг этой обоюдной способности и завертелась интрига – соперничество короля и простолюдина. А почему я это вспомнил? Да потому что ничто более я не могу сравнить с тем, что произошло сегодня со мной.

Я стоял утром у барной стойки и протирал стаканы. Как всегда, в этот час посетителей было немного, и хозяин позволял мне быть и за продавца, и за официанта. Сам он в будни приходил позже, ближе к полудню. Двое мужчин сидели в разных концах зала, и одна молодая еще женщина, не снявши шляпы, – у окна. Все пили кофе, и только один из мужчин заказал себе кроме кофе яичницу на сале. Он ел ее, читая утреннюю газету. Несколько раз, не отрывая взгляд от текста, он неуклюже подносил ко рту кусок глазуньи, и тот снова и снова падал в тарелку. Это было забавно. За окном моросил сентябрьский дождь. Я улыбался, наблюдая за едой читавшего мужчины, и протирал вполне чистые стаканы. От нечего делать.

«Чушь какая-то. Каждый день одно и то же. Убийства, сплетни, катастрофы. И прогноз на завтра о все тех же возможных убийствах, скандалах и катастрофах. И так каждый день. Если бы не таблица чемпионата… Тю, опять оно упало. Растяпа!»

Голос, произносивший эти слова, звучал у меня в ушах так ясно, словно говоривший человек стоял рядом и обращался именно ко мне. Между тем все посетители кафе молчали. Один ел и читал, вторая смотрела в окно и помешивала ложечкой в чашке. Третий просто пил кофе, иногда поднимая глаза на женщину, но потом дергал лицом, как укушенная слепнем лошадь, и отводил глаза.

«Они с ума сошли! Куда еще поднимать цену на бензин! Нам что, на лошадей пересаживаться?»

Стакан чуть не выпал у меня из рук, и лицу вдруг стало жарко-жарко. Я слышал мысли! Я определенно слышал мысли завтракавшего и читавшего человека. Ну да! Вот он капнул желтком на брюки и выругался про себя, не открывая рта, а я слышу его голос, словно он стоит рядом и ругается со мной! Господи, помилуй! Не спятил ли я?

«Мамочки! До чего же тоскливо. Неужели это и есть жизнь и все будет так и дальше без конца, а потом смерть…»

Этот голос уже был женский и явно раздавался в душе дамы, сидящей у окна. Но он раздавался не только в душе у нее, но и в ушах у меня. Этого еще не хватало.

«Тоска. Напиться вина? Еще так рано. И этот дождь. Вернуться к нему? Помириться? Нет. Нельзя. Скотина. Боже, как мне плохо».

Завтракавший человек доел свою яичницу и зашуршал листами, сворачивая газету.

«Чушь собачья», – раздалось у меня над ухом в то время, когда мужчина бросил газету на стол, вытянул ноги и откинулся на спинку стула.

– Молодой человек! Можно мне еще кофе? И коньячку.

Это был голос третьего посетителя. Он звучал нормально – и в воздухе, и у меня в ушах.

– Кофе можно, а коньяк только после 11. Сейчас только 10:30, – ответил я и тут же услышал над ухом: «Чтоб вам всем провалиться, болваны, с вашими законами!» Это уже был внутренний голос – внутренний ропот желающего «подлечиться» человека. Я инстинктивно обернулся на эти резкие слова, и наши глаза встретились. Наверное, по лицу моему было видно, что я все понял. Хотя было ясно, как день, что я ничего не мог слышать. Вслух ничего не прозвучало. Фразу мужчина произнес про себя. Боже Ты мой! Как же мне жить теперь?

Я не ел никакую печеную змею, не хотел оказаться в сказке и не хочу никаких чудес. Я боюсь чудес. За что это мне?

Способность слышать мысли, оказывается, не ограничивалась залом. Она достигала и кухни, куда я удалился. «Собачья погода», – это сказал человек-«яичница». «Мне уже 32. Я старуха, старуха!» – это понятно кто, дама. Третий, вынужденный маяться еще 30 минут без коньяка, просто крыл матом законодательное собрание, местные власти, моросящий дождь и вчерашнюю пьянку. Весь этот вавилон звучал во мне одновременно, и я понял, что долго этого не вынесу.

* * *

Весеннее, еще холодное солнце светило уже вовсю, когда в кафе с надписью «Армстронг» над входом вошел мужчина лет 40–45. Он сразу прошел к стойке, по другую сторону которой стоял плотный лысый человек с таким серьезным видом, словно он был хозяином заведения. Собственно, это и был хозяин. Вошедший был в настроении.

– А послушать Армстронга в вашем заведении можно, или он только в названии?

– Вы любите Армстронга? Желаете что-то конкретное? – спросил хозяин, поднимая изучающий взгляд на вошедшего.

– Блюз «Картофельная голова».

– Не вопрос.

Через минуту хриплый, легко узнаваемый голос заполнил зал. «Potato head blues».

– О, прекрасно. Спасибо. Дайте мне еще пиво, пожалуйста. Если можно, местное.

Армстронг пел, один мужчина потягивал пиво, второй считал что-то на калькуляторе, стуча по кнопкам одним пальцем, и записывал в тетрадку. Еще через минуту посетитель опять заговорил первым.

– Я журналист одной из центральных газет. Наши в редакции каким-то образом узнали, что у вас появился местный провидец. Какой-то медиум, который мысли читает. Меня отправили разузнать. Молния его ударила, или секрет он какой узнал? Может, и написать репортаж с места получится. А если удастся, то и большую статью. Вы ничего об этом не расскажете?

– Этот парень никакой не медиум и не провидец, – с неохотой после небольшой паузы ответил хозяин. – Он работал у меня. Я знаю его как облупленного.

– Расскажите, умоляю, – загорелся посетитель и полез во внутренний карман, очевидно, за блокнотом.

– Нечего рассказывать. Наказание это.

– Наказание? Ясновидение?

– Я же говорю вам: никакой он не ясновидец. Он за своих родственников расплачивается.

– Это как?

Армстронг на диске допел «Potato head blues» и готовился выдать следующий хит.

– Здесь у нас священник был. Давно. Я еще пацаном был. Так тот был прозорливый. Старенький такой. С больными ногами. Ну, он видел людей насквозь, молился, исцелял. К нему целые автобусы ездили.

Хозяин через стойку наклонился к посетителю. Тот в ответ потянулся ему навстречу. И в этот момент проигрыватель грянул «Let my people go». Чуть повысив голос из-за музыки, хозяин продолжил:

– Дед этого парня страшно не любил попов, Церковь и все такое. Этого священника он называл шарлатаном. Распускал о нем сплетни. Говорил, что никакого дара у него нет, что он ради денег людей дурит. Говорил: мол, я сам прозорливый и сам знаю, что у кого на уме. Так он и всех детей своих настроил. Говорят, он даже с топором прибегал к этому священнику. Грозился убить. Но я малый тогда был и во все это не вникал.

– А что дальше?

– А дальше выжил он-таки того священника из наших мест, и старые люди говорили, что даром это не пройдет. Кто-то из семьи за этот грех ответит. Видимо, на парня груз и опустился.

– А где он сейчас?

– Дед? Помер давно.

– Нет, парень.

– Парень? В больнице. Где же еще?! Это ж попробуй пожить, если чужие мысли слышишь. Он только с неделю после этого среди людей пожил. И то от всех убегал, чтобы не слышать, что у кого в голове творится. Еще говорят: дед ему снился. Страшный. Снился и кричал: «Я сам прозорливый. Я все про всех знаю». Как с таким жить?

– Но он ведь мог денег заработать, прославиться! Он мог на телевидении шоу вести, я не знаю… Это же феноменальный дар! Это же слава, известность!

– Не дар это, говорю вам, а наказание! Вы вроде не мальчик уже, а таких простых вещей не понимаете!

Армстронг допел песню о старом фараоне и Моисее, сходящем с небес.

– Сколько с меня?

Хозяин назвал сумму. Посетитель положил купюру на стойку.

– Сдачи не надо.

– Спасибо.

Журналист из центральной газеты уже повернулся, чтобы уходить. Голос хозяина удержал его на несколько секунд:

– Вот вы говорите: дар. А я вам так скажу: если бы я знал все, что моя жена думает, я бы с ней не жил. А если бы она знала все, что я здесь химичу (он дважды постучал согнутым указательным пальцем себя по виску), она бы меня убила.

На этих словах он расплылся в улыбке. Впервые за весь разговор.

Когда журналист выходил на улицу, за его спиной Армстронг на пару с Эллой Фицджеральд запели «Oh, Lady be good».