ДЕНЬ ПЯТЫЙ
17 мая 2010 года
(Кладбище Живерни)
ПОХОРОНЫ
17
Лил дождь. В Живерни во время похорон всегда льет дождь.
На сей раз дождь был мелкий и холодный.
Перед могилой я стояла одна. Из-за кучи перекопанной земли картина напоминала заброшенную стройку. По мраморной доске тонкими струйками текла вода. По надписи: «Моему мужу. 1926–2010».
Отойдя к серой бетонной стене, я укрылась от дождя. Кладбище Живерни расположено на склоне холма, сразу за церковью, и террасами поднимается вверх. Чем выше — тем свежее могилы. Покойники потихоньку «догрызают» холм. Самых знаменитых и богатых еще хоронят внизу, поближе к церкви. Поближе к Моне.
На лучших местах!
У них своя тесная компания, в которую не пускают чужаков. Меценаты, коллекционеры, более или менее известные художники выкладывают гигантские суммы, чтобы навеки упокоиться здесь.
Уроды.
Можно подумать, что в полнолуние они устраивают тут свои призрачные вернисажи. Я обернулась. В самом низу, на другом конце кладбища, хоронили Жерома Морваля. Аккуратная могила, красивое надгробие. И местечко самое что ни на есть козырное — по соседству со всякими Ван дер Кемпами, Ошеде-Моне и прочими Боди. Там собралась вся деревня — ну, или почти вся. Человек сто, не меньше. Все в черном, с непокрытыми головами. Или под зонтиками.
Сто плюс один. Один — это я. На другом конце. Кому какое дело до смерти старика или старухи? Если хочешь, чтобы тебя оплакивали, пожалуй, имеет смысл сдохнуть молодым, в расцвете сил. Даже если ты — последняя сволочь, о тебе будут скорбеть. Кто первый, того и сапоги. На моего мужа кюре потратил хорошо если полчаса. Кюре у нас молоденький, родом из Гасни. Я его раньше не видела. Зато Морваля отпевал епископ из Эврё! Говорят, дальний родственник его жены. Церемония затянулась почти на два часа.
Догадываюсь, что вам это кажется удивительным. Двое похорон на одном и том же кладбище, на расстоянии нескольких десятков метров и под одним и тем же упорным дождем. Вам не нравятся такие совпадения? Они представляются вам слегка натянутыми? Тогда послушайте, что я вам скажу. Нет никаких совпадений. В череде случившихся событий нет ничего случайного. Напротив. Каждый элемент на своем месте, и все рассчитано с точностью до минуты. Каждый фрагмент этой преступной мозаики является частью цельной картины. И, клянусь вам могилой мужа, остановить лавину никто уже не в силах.
Я подняла голову. Отсюда, сверху, вид на происходящее открывается такой, что аж дух захватывает.
Патрисия Морваль стоит перед могилой мужа на коленях. Безутешная вдова. За ее спиной — Стефани Дюпен. Лицо серьезное, глаза заплаканные. Ее держит под руку муж. Суровый взгляд, кустистые брови, мокрые от дождя усы. Вокруг них толпятся люди — родственники, друзья, незнакомцы. Инспектор Серенак тоже пришел. Стоит чуть поодаль, ближе к церкви, неподалеку от могилы Моне. Епископ заканчивает произносить надгробную молитву.
В траве — три плетеные корзины. Каждый берет из них по цветку и бросает в разверстую могилу: штокрозы, ирисы, гвоздики, сирень, тюльпаны, васильки… Кошмар. Только Патрисии Морваль могла прийти в голову эта идея. Как будто солнце хоронят.
Даже Моне до такого не додумался бы…
Им хватило деликатности изваять на гигантской гранитной доске серую кувшинку.
Бездна вкуса.
А вот со светом у них промашка вышла. Знаменитое солнце Живерни не пожелало проводить покойного в последний путь. Что ж, не все купишь за деньги. Как знать, может, Бог и правда есть.
Мокрая земля у меня под ногами охряными ручейками оползала по узким тропкам между могилами. Ни на одном из жителей Живерни, собравшихся внизу, разумеется, не было сапог. Надо думать, инспектор Серенак довольно посмеивается. Что ж, каждый развлекается как может.
Я стряхнула воду с повязанного на голове черного шарфа. Промок насквозь. Чуть поодаль я заметила сбившихся тесной кучкой детей. Кое-кого из них я узнала. Фанетта плакала. Сразу за ней стоял Винсент. Возможно, ему и хотелось ее утешить, но он не осмеливался. У детей серьезные выражения лиц — в одиннадцать лет смерть представляется особенно несообразной.
Дождь немного утих.
Пока я наблюдала за сценой похорон, мне вспомнилась одна игра, в которую мы играли детьми. Дана загадочная история, и надо найти ее разгадку, для чего можно задавать вопросы, предполагающие ответ «да» или «нет». Один человек похоронил родственника. Через несколько дней он вдруг без всякой причины убил другого родственника. Почему? «Он хорошо знал этого родственника? — Нет». «Он хотел ему за что-то отомстить? — Нет». «Он надеялся унаследовать его деньги? — Нет». «Он боялся, что родственник откроет страшную семейную тайну? — Нет». В эту игру мы играли часами…
Дождь прекратился.
Все три корзины с цветами опустели.
По мраморной доске с именем моего мужа стекали капли. Толпа внизу наконец-то рассеялась. Жак Дюпен все так же прижимал к себе жену. Ее длинные волосы прилипли к мокрому черному платью, подчеркивая рельеф груди. Они медленно прошли мимо Лоренса Серенака. Инспектор пожирал взглядом Стефани Дюпен.
Наверное, на воспоминание о той давней детской игре меня навел его жадный взгляд. Я промучилась всю ночь, но к утру нашла разгадку. На похоронах мужчина влюбился в незнакомку, но она исчезла прежде, чем он успел с ней заговорить. И он придумал: надо, чтобы умер еще кто-нибудь из членов этой семьи, и тогда незнакомка снова придет на похороны. Большинство моих друзей, вместе со мной ломавших голову над таинственной историей, возмутились: дескать, так нечестно. Только не я. Меня пленила неопровержимая логика этого преступления. Странные шутки играет с нами память. Я годами не вспоминала про эту игру. До самых похорон мужа…
Внизу разошлись последние участники церемонии.
Теперь, когда мне все стало ясно, я могу приоткрыть завесу тайны.
Антураж самый подходящий.
ЭТО НЕ ПОСЛЕДНЕЕ УБИЙСТВО В ЖИВЕРНИ.
Слово ведьмы.
Я постояла еще немного, глядя на оползающий холмик земли над могилой мужа. Больше я сюда, скорее всего, не приду. Во всяком случае, при жизни. Что мне здесь делать? Вторых похорон, в которых я заинтересована, не будет. Шли минуты, может быть, часы…
Наконец я спустилась.
Нептун послушно ждал меня у кладбищенских ворот. Я пошла по улице Клода Моне. Смеркалось. Зажглись фонари. С цветов, высаженных вдоль ограды, капала вода. Талантливый художник мог бы кое-что извлечь для себя из этой живописной картины.
В окнах домов тоже загорался свет. Я прошла мимо школы. В соседнем доме горело круглое окно под самой крышей. Это комната Стефани и Жака Дюпен. Что они сейчас делают? О чем говорят, снимая промокшую одежду?
Подозреваю, что вам очень хотелось бы проникнуть в мансарду и подсмотреть за ее обитателями. К сожалению, даже мне, опытной серой мышке, не дано карабкаться по водосточной трубе.
Я лишь слегка замедлила шаг, но продолжила свой путь.
18
Лоренс Серенак медленно продвигался в темноте, ориентируясь лишь на скрип собственных башмаков по гравию. Найти дом помощника ему не составило труда — Сильвио Бенавидиш дал достаточно точные указания. Пройти вдоль течения Эпта до Кошереля, по мосту перейти на другую сторону, повернуть налево, к церкви — ее не пропустишь, после десяти вечера это единственное в поселке освещенное здание. Серенак осветил фарами мотоцикла имя владельца на почтовом ящике и поставил свой «Тайгер-триумф Т100» между двумя монументальными цветочными вазонами. Дальше возникли сложности: звонка на калитке не оказалось. Впереди угадывалась гравийная дорожка, а метрах в пятидесяти темнело пятно дома. Серенак открыл калитку и шагнул на дорожку.
— Черт!
Инспектор врезался коленом в кирпичную ограду. Высотой около метра, она преграждала ему путь. Он ощупал холодный камень и железную решетку, припорошенную густой пылью. Когда до него дошло, что это дворовый гриль, вдали мигнул огонек. Секундой позже на большой веранде вспыхнул яркий свет. Должно быть, его вопль переполошил всех соседей. Из-за стеклянной двери показалась фигура Сильвио Бенавидиша.
— Идите прямо, патрон, — раздался его голос. — По дорожке. Только осторожней, не наткнитесь на гриль…
— Понял, понял, — пробормотал Серенак, думая про себя, что совет немного запоздал.
Он двинулся вперед, осторожно переставляя ноги, но метра через три снова налетел на препятствие, упал, задев локтями что-то вроде железного ящика, и, не сдержавшись, взвыл от боли.
— Эй, патрон, как вы там? — обеспокоенно и смущенно крикнул Сильвио. — Я же предупреждал: там гриль!
— Блин, — поднимаясь, ругнулся Серенак. — Хоть бы сказал, что их тут у тебя целая куча! Коллекционируешь ты их, что ли? Сколько там еще?
— Всего? Семнадцать! — с гордостью доложил Сильвио. — Вы абсолютно правы, я их коллекционирую. Вернее, мы вместе с отцом коллекционируем.
Темнота скрыла от Сильвио изумление на лице начальника.
— Сильвио, ты что, издеваешься? — наконец добравшись до веранды, сварливым голосом спросил Серенак.
— Нет, с чего вы взяли?
— Ты что, серьезно коллекционируешь грили?
— А что такого? Вы днем на них посмотрите! Кстати, в мире существует несколько тысяч фугикарнофилов.
Серенак яростно растирал ушибленное колено.
— Фуги… хренофил, или как его там, это, как я понимаю, тот, кто коллекционирует грили?
— Ну да. Не уверен, что это слово включено в словари. Я, конечно, просто любитель, но вот в Аргентине есть мужик, так у него три сотни грилей из ста сорока трех стран мира! А самый древний экспонат датирован тысяча двухсотым годом до нашей эры!
Инспектор оставил колено и принялся массировать локти.
— Что-то мне подсказывает, что ты надо мной все-таки издеваешься.
— Патрон! Вы ведь со мной уже достаточно хорошо знакомы… Разве я способен такое выдумать? Понимаете, с тех пор как люди укротили огонь, они едят жареное мясо. Вы себе даже не представляете, до чего это интересная тема. Во всей истории человечества нет более древней и более универсальной технологии приготовления пищи…
— И поэтому ты поставил у себя в саду аж семнадцать штук этой фигни. Круто. Хотя ты прав: лучше грили, чем садовые гномы.
— Ну конечно! И красиво, и оригинально! И полезно — когда приглашаешь гостей.
Серенак пятерней взлохматил себе волосы.
— Точно. Меня перевели в край, населенный психами.
Сильвио улыбнулся.
— Это еще что. В следующий раз я расскажу вам про окситанские традиции. Вы узнаете, чем катарские грили отличаются от севенольских.
Он поднялся на три ступеньки крыльца.
— Прошу, патрон! Вы меня легко нашли?
— Если не считать последних двадцати метров, то да. Вообще-то, если забыть про грили, у вас тут красота. Мельницы, деревенские домики…
— Мне тоже нравится. Особенно вид с веранды.
Инспектор Серенак тоже поднялся по трем ступенькам.
— Сейчас-то темно, ничего не видно, — объяснил Сильвио. — Но днем тут классно. Хотя, если честно, патрон, Кошерель — странное местечко.
— Что, еще более странное, чем клуб фугикопрофилов? Ты должен мне об этом рассказать.
— Фугикарнофилов. Но это к делу не относится. Здесь народу перемерло — не счесть. Во время Столетней войны вон на тех холмах, прямо напротив, разыгралась жутко кровавая битва. Тысячи погибших. Во Вторую мировую — то же самое. Но самое интересное даже не это. Знаете, кто похоронен на нашем церковном кладбище?
— Неужели Жанна д'Арк?
Бенавидиш улыбнулся.
— Аристид Бриан!
— Да ну?
— Спорим, вы даже не знаете, кто это такой?
— Прекрасно знаю. Певец.
— Нет-нет, певец — это Аристил Брюан. Вечно все их путают. Аристид Бриан был политическим деятелем. Пацифистом. Он единственный француз, удостоенный Нобелевской премии мира.
— Сильвио, ты неподражаем! Я готов поступить к тебе в ученики по части истории Нормандии.
Серенак осматривал фахверковую стену дома.
— Должен сказать, что для простого инспектора полиции с его нищенской зарплатой у тебя шикарное жилье.
Сильвио выпятил грудь, явно польщенный комплиментом. Подняв глаза, он молча указал на потолок веранды, опиравшийся на конструкцию из натурального бруса. Между балками была натянута металлическая проволока, по которой со временем будет карабкаться высаженный в метре от веранды дикий виноград.
— Знаете, патрон, когда я пять лет назад купил этот дом, он был настоящей развалюхой. Вот с тех пор и вожусь с ним.
— И что же ты сделал собственными руками?
— Да все.
— Как — все? Не может быть!
— Может-может. Португальские гены, даже если работаешь в полиции, дают себя знать.
Серенак расхохотался и снял кожаную куртку.
— Патрон, да вы насквозь промокли!
— Нормандские похороны, чтоб их!
— Так заходите, обсушитесь.
Мужчины вошли на веранду. Лоренс повесил куртку на спинку пластикового стула, который тут же опасно зашатался. Инспектор сел на соседний стул.
— Конечно, пластиковый гарнитур — это не фонтан, но… Мне он от одного родственника достался, ну, я и взял. Антикварной мебелью обзаведусь попозже, когда стану комиссаром. — Сильвио улыбнулся и тоже сел. — Так что там было на похоронах?
— Ничего особенного. Дождь хлестал. Народу тьма собралось. Вся деревня явилась, стар и млад. Я попросил Мори пофотографировать — посмотрим, что нам это даст. Зря ты не пошел, Сильвио. Много интересного пропустил. Гранитную кувшинку не видел, три корзины цветов и даже епископа из Эврё. При этом, заметь, ни один человек не пришел в сапогах. Не тот уровень!
— Кстати, о сапогах. Я виделся в комиссариате с Лувелем. Он все организовал. Завтра получим первые результаты.
— Хорошо. Надеюсь, это поможет нам укоротить список подозреваемых, — сказал Серенак, потирая руки, словно хотел согреться. — У этих бесконечных похорон есть и еще одно бесспорное преимущество. Благодаря им я могу работать сверхурочно дома у своего лучшего зама.
— Тем более что он у вас всего один! Простите, патрон, что заставил тащиться ко мне, но я побаиваюсь по вечерам оставлять Беатрис одну.
— Понимаю, понимаю. Ладно, чтобы покончить с этими чертовыми похоронами… Патрисия, то есть вдовушка, безутешно рыдала с первой до последней минуты. Если она притворяется, то ей надо сниматься в кино — премия за лучшую женскую роль на любом фестивале обеспечена. Зато ни одна из любовниц Морваля не пришла его оплакать…
— Кроме школьной учительницы. Стефани Дюпен.
— Это что, юмор такой?
— Простите, вырвалось.
Бенавидиш опустил глаза и чуть заметно улыбнулся:
— Я уже понял, что на эту тему с вами лучше не заговаривать.
— Н-да, я смотрю, дома мой лучший зам себе позволяет!.. Ладно, Сильвио, ничего от тебя не скрою. Стефани Дюпен присутствовала на похоронах. И была прекрасна как никогда, несмотря на проливной дождь. Но! Она ни на шаг не отходила от своего ревнивца-мужа.
— Вы с ней все-таки поосторожней, патрон.
— Спасибо за совет, но я уже большой мальчик.
— Я от чистого сердца.
— Я тоже.
Слова помощника все же немного смутили Лоренса Серенака, который отвел взгляд и принялся рассматривать веранду. Безукоризненно ровные кирпичные стены, идеально отполированные балки, добела выскобленная каменная плитка на полу.
— Неужели ты и правда все это сделал своими руками?
— Так я все выходные и каждый отпуск что-нибудь мастерю. Мы с отцом. Он меня всему учит.
— Блин, Сильвио, ты меня поражаешь. Лично я кое-как терплю ваш поганый климат только потому, что отсюда до моей родни не меньше восьми сотен километров.
Они оба громко рассмеялись, и Сильвио тут же предостерегающе вытаращил глаза.
— Ну ладно, за работу.
Лоренс разложил на пластиковом столе три фотографии любовниц Морваля. Сильвио добавил к ним две своих.
— Честно говоря, я не понимаю, зачем нужно изменять жене, — сказал он. — До меня просто не доходит.
— Как давно вы с Беатрис вместе?
— Семь лет.
— И ты ни разу ей не изменил?
— Ни разу.
— Она сейчас наверху? Спит?
— Да. Но что это меняет?
— А почему ты ей не изменял? Может, она прекрасней всех женщин на свете? И у тебя нет причин отвлекаться на других?
Сильвио перебирал в руках фотографии. Судя по всему, он уже жалел, что завел этот разговор.
— Бросьте, патрон. Мы собрались не для того, чтобы обсуждать мою семейную…
— Подожди, — перебил его Серенак. — Ты что, намекаешь, что твоя жена — далеко не красавица?
Сильвио решительным жестом опустил на стол руки ладонями вниз.
— Красавица или не красавица — это не имеет никакого значения. Для семейной жизни это вообще не важно. Только полный кретин станет сравнивать свою жену с другими женщинами по красоте. Это же вам не конкурс! Какой бы прекрасной она ни была, всегда найдется другая, еще более прекрасная. Даже если вы женитесь на Мисс Вселенной, через несколько лет она постареет. Что ж теперь, каждый год разводиться и жениться на новой Мисс Вселенной?
Слушая тираду помощника, Лоренс как-то странно улыбался. Смотрел он при этом не в лицо собеседнику, а куда-то за его плечо, где располагалась ведущая в дом дверь.
— Вот, значит, как? Значит, я не первая красавица королевства?
Сильвио резко обернулся. Его щеки приобрели пунцовый оттенок.
В дверях стояла Беатрис. Лоренсу она показалась восхитительной. Потрясающей. Высокая, темноволосая, с длинными черными ресницами. На плечи Беатрис набросила кремовую шаль, красивыми складками ниспадавшую на круглый живот и делавшую ее похожей на античную статую и оттенявшую персикового цвета кожу. В глазах у нее плясали смешливые искорки. «Интересно, — задумался Серенак, — Беатрис всегда была так прекрасна или неземной красотой ее наделило ожидание будущего материнства?» Во всяком случае, у него сложилось впечатление, что она переполнена счастьем, отсвет которого ложится на весь ее облик. Лоренс что-то такое читал на эту тему в журналах, но своими глазами наблюдал впервые. Одновременно его кольнула грустная мысль, что он, наверное, стареет: еще несколько лет назад ему бы и в голову не пришло, что беременная женщина может быть такой сексапильной.
— Сильвио, — сказала Беатрис, усаживаясь на стул. — Ты не принесешь мне стакан сока? Все равно какого.
Сильвио вскочил и бросился на кухню. Беатрис поправила шаль у себя на плечах.
— Значит, это вы — знаменитый Серенак?
— Почему «знаменитый»?
— Сильвио мне про вас все уши прожужжал. Вы не перестаете его удивлять. Точнее говоря, изумлять. Ваш предшественник действовал более… классическими методами.
С кухни раздался голос Бенавидиша:
— Ананасовый подойдет?
— Да!
После секундной паузы она в свою очередь крикнула:
— А бутылка открытая?
— Да, вчерашняя.
— Тогда не надо!
Они немного помолчали.
— Надо будет в подвале посмотреть, там еще должно быть…
«Может, беременные женщины и сексапильны, — думал Серенак, — но до чего капризны. Любопытно, а в нормальном состоянии жена Сильвио такая же пышнотелая? И ведь не спросишь…»
— Правда, он прелесть? — спросила Беатрис. — Лучший из мужчин. Знаете, Лоренс, я ведь его давно заприметила. И сразу себе сказала: «Чур, мое».
— Подозреваю, что он не слишком долго сопротивлялся. Перед вами трудно устоять.
— Спасибо.
Шаль сползла с плеч, и Беатрис снова подтянула ее.
— Приятно услышать комплимент, особенно от вас.
— Почему особенно от меня?
— Потому что вы умеете видеть женщин.
Она произнесла эти слова с легкой иронией. Шаль, разумеется, снова соскользнула с ее плеч, после чего Лоренсу не оставалось ничего другого, как перевести глаза на плоды мастерства Сильвио и его папаши.
— Мне он тоже нравится, — изучая взглядом балки, кирпичную кладку и стеклянные двери, сказал Серенак. — И не только из-за шоколадных кексов и коллекции грилей.
Она улыбнулась.
— Вы ему тоже нравитесь. Хотя я не уверена, что это мне по душе.
— Почему же? Вы опасаетесь моего дурного влияния?
Беатрис плотнее завернулась в шаль и наклонилась к разложенным на столе фотографиям.
— Гм… Кажется, вы кого-то подозреваете?
— Это он вам сказал?
— Кто же еще? Это его единственный недостаток. Как все скромники, в спальне он становится болтлив.
— Манговый? — Голос Сильвио раздался откуда-то снизу, видимо, из подвала.
— Если другого нет! Только похолодней!
Она улыбнулась Серенаку:
— Не осуждайте меня, Лоренс. Могу я поэксплуатировать его еще несколько дней?
Инспектор молча склонил голову. Беременные женщины не просто сверхсексапильны, они еще и суперкапризны.
— Думаю, он такой во всем мире один. И вы его вычислили.
— Я тоже так думаю, инспектор.
— Пожалуй, ему чуть-чуть недостает воображения?
— Вот уж нет!
Вернулся Сильвио с большим стаканом, из которого торчала соломинка. На боку стакана красовался кружок апельсина. Беатрис поцеловала мужа в губы.
— Ну, поскольку я вымок до костей, то испытывать жажды не могу по определению… — начал Серенак.
— Простите, патрон! Что вы выпьете?
— А что у тебя есть?
— Пиво?
— Прекрасно! Только похолоднее. На апельсин я не претендую, но от соломинки не откажусь.
Беатрис одной рукой придерживала шаль, а во второй сжимала стакан.
— Сильвио, скажи ему, пусть катится к черту.
Бенавидиш расплылся в улыбке до ушей.
— Темное, светлое или безалкогольное?
— Темное.
Сильвио снова исчез в глубине дома. Беатрис опять склонилась к фотографиям.
— Это кто? Учительница?
— Да.
— Понимаю вас, инспектор. Она действительно… как бы это сказать… хорошенькая. Неотразимая. Как будто сошла с романтической картины. Или как будто специально позирует.
Лоренс даже вздрогнул от неожиданности. Как странно. Во время встречи с учительницей ему пришла в голову та же мысль. Беатрис внимательно рассматривала остальные снимки. Она отбросила назад спадающие на лоб волосы и слегка нахмурила брови.
— Инспектор! Хотите, я вам помогу?
— С расследованием?
— Да. На этих фотографиях есть деталь, которая прямо-таки бросается в глаза. Во всяком случае, в глаза женщине.
19
Стефани Дюпен стояла возле круглого окна и глядела на улицу, по которой передвигались мокрые жители Живерни. На ней все еще было облегающее черное платье. Через несколько минут она отошла от окна примерно на метр и сняла платье. Полураздетый Жак лежал в постели на боку. Он поднял глаза от бюллетеня по продаже недвижимости в округе Анделис. Комната располагалась в мансарде. Через середину потолка тянулась дубовая балка, с которой свисала лампочка под абажуром, заливавшая комнату рассеянным светом.
Кожа Стефани приобрела под ней оттенок красного дерева. Женщина снова приблизилась к окну и стала смотреть на вечернюю улицу — площадь возле мэрии, тополя, школьный двор.
«Что ты встала у самого окна, — подумал Жак, — тебя же с улицы видно!» Но вслух он ничего не сказал. Стефани буквально прилипла к окну. На ней был только лифчик, черные трусы и серые чулки.
— Почему на похоронах все время идет дождь? — чуть слышно прошептала она.
Жак отложил журнал в сторону.
— Не знаю. В Живерни часто идут дожди, Стефани. В том числе во время похорон. Просто про дождь на похоронах люди дольше помнят.
Он уставился на нее пристальным взглядом.
— Ты ложишься?
Она ничего не ответила, но медленно отошла от окна. Развернулась в три четверти оборота и поймала свое отражение в круглом окне.
— Я потолстела, тебе не кажется?
Жак улыбнулся:
— Смеешься, что ли? Ты…
Он замялся, подыскивая слово, способное передать то, что он чувствовал, глядя на ее длинные волосы, гибкую спину цвета меда и изгибы ее тела.
— Ты… Настоящая мадонна.
Стефани улыбнулась. Завела руки за спину и расстегнула лифчик.
— Нет, Жак. Мадонна красива потому, что у нее есть ребенок.
Она повесила деталь туалета на плечики, висевшие на вбитом в балку гвозде. Повернулась и, не глядя на Жака, села на край кровати и принялась медленно снимать чулки. Жак вытянул из-под одеяла руку и положил ее на плоский живот жены. Чем ниже она наклонялась, снимая чулок, тем ближе к его руке была ее обнаженная грудь.
— Кому ты хочешь понравиться, Стефани?
— Никому. Почему я должна кому-то нравиться?
— Мне, Стефани. Ты должна нравиться мне.
Стефани ничего не ответила. Молча легла и накрылась одеялом.
— А мне не понравилось, — после некоторого колебания сказал Жак, — как на тебя пялился этот полицейский. На похоронах Морваля. Очень не понравилось.
— Не начинай. Хватит уже.
Она повернулась к нему спиной. Жак слышал ее ровное дыхание.
— Завтра Филипп и Титу зовут меня на охоту. На плато Мадри. Ближе к вечеру. Ты не возражаешь?
— Нет. С чего бы я стала возражать?
— Точно? Если скажешь, я останусь.
Ровное дыхание. Вот и все, что у него есть — спина жены и ее дыхание.
Это невыносимо.
Он положил журнал в изножье постели. Чуть помолчав, спросил:
— Ты не будешь читать?
Стефани покосилась на ночной столик. На нем лежала одна-единственная книга. «Орельен» Луи Арагона.
— Нет, не буду. Можешь выключать.
В комнате стало темно. Черные трусы упали на пол.
Стефани повернулась к мужу.
— Сделай мне ребенка, Жак. Умоляю тебя.
20
Инспектор Серенак во все глаза смотрел на Беатрис, силясь разгадать, что прячется за ее насмешливой улыбкой. Веранда словно превратилась в допросную. Жена Сильвио Бенавидиша зябко куталась в шаль.
— Беатрис! Так что за деталь бросилась вам в глаза?
— Она касается вашей учительницы. Кстати, как ее зовут?
— Стефани. Стефани Дюпен.
— Ах да, Стефани. Красивая девушка. По словам Сильвио, она разбила вам сердце.
Серенак нахмурил брови.
— Так вот. Руку даю на отсечение, что она никогда не крутила любовь с этим типом. С Жеромом Морвалем.
Беатрис еще раз внимательно пересмотрела все пять фотографий.
— Поверьте мне, она — единственная из пяти женщин, кто никогда не вступал с ним в физический контакт.
— Что заставляет вас так думать? — спросил Серенак, пытаясь в свою очередь изобразить загадочную улыбку.
Ее ответ прозвучал хлестко и категорично:
— Он не в ее вкусе.
— Вот как? А кто же в ее вкусе?
— Вы.
Беременные женщины отличаются редкой прямотой.
Вернулся Сильвио — с бутылкой «Гиннеса» и большим фирменным бокалом — и поставил то и другое перед начальником.
— А можно я здесь посижу, пока вы будете работать? — спросила Беатрис.
В глазах Сильвио мелькнул испуг. Лоренс сдул с пива шапку пены и проворчал:
— Какая разница, если он все равно все вам потом выболтает?
Бенавидиш воздержался от комментариев. Серенак ткнул пальцем в одну из фотографий.
— Ладно, я начинаю, — объявил он.
Беатрис и Сильвио наклонили головы, разглядывая снимок. Тот, на котором Жером Морваль взасос целовал сидящую за заваленным бумагами письменным столом девушку.
— С точки зрения следствия, фото не представляет большого интереса. Снято в кабинете Жерома Морваля. Девушку зовут Фабиенна Гонкальв. Одна из его секретарш. Молодая и распутная. Их тех, что под деловым костюмом носят кружевные трусы…
Сильвио осторожно положил руку на плечо Беатрис, которой происходящее явно доставляло бездну удовольствия.
— Если верить подруге секретарши, сцена могла иметь место пять лет назад. Фабиенна тогда была не замужем. Не то что сейчас…
— На убийство из ревности точно не тянет, — сказал Сильвио и перевернул фотографию. — А что насчет кода? Двадцать три — ноль два?
— Понятия не имею. Никаких соответствий обнаружить не удалось. Ни с датой рождения, ни с датой знакомства. Единственное, что лично у меня не вызывает сомнений — то, что вторая цифра обозначает не месяц.
— Извините, что перебиваю, патрон, но я уперся в тот же тупик. Девушек я установил, но по поводу цифр — полный туман. Ноль три — ноль один; двадцать один — ноль два; пятнадцать — ноль три. Может, это шифр частного детектива, который делал снимки?
— Возможно. Но даже если так, что это нам дает? До тех пор пока мы не выйдем на частного детектива, а Патрисия Морваль будет отрицать, что послала нам эти фото, мы не сдвинемся с мертвой точки. Ладно, оставим это пока. Давай, твоя очередь.
Сильвио так и не снял руку с плеча жены. Мало того, он ухватил конец шали и придерживал ее рукой, чтобы не спадала. Чтобы достать снимок, ему пришлось изогнуться. Второе фото явно было сделано в ночном клубе. Жером Морваль сидел, приложив руку к декольте переливающегося платья молодой загорелой и сильно накрашенной блондинки. Серенак присвистнул. Сильвио кашлянул. У Беатрис блеснули глаза.
— Алина… Алина Малетра, — пробормотал Сильвио. — Тридцать два года. Специалистка по связям с общественностью в артистической среде. Разведена. Складывается впечатление, что с ней у Морваля был самый продолжительный роман. Независимая особа. В парижских галереях чувствует себя как рыба в воде.
— Связи с общественностью… — хмыкнул Лоренс. — Значит, теперь это так называется… Судя по фотке, та еще штучка. Ты с ней разговаривал?
Беатрис выпрямила спину — ни дать ни взять волчица, почуявшая опасность. Пальцы бдительного Сильвио крепче сомкнулись на шали.
— Нет, — ответил инспектор. — По моим данным, она девять месяцев назад перебралась в США. В местечко под названием Олд-Лайм — не знаю, слыхали вы про него или нет, но говорят, это что-то вроде американского Живерни. Там собираются импрессионисты с Восточного побережья. Находится в штате Коннектикут, неподалеку от Бостона. Я пытался ей дозвониться, но безуспешно. Но не сомневайтесь, патрон, я ее достану!
— Хорошо. Надеюсь, ты не сочиняешь сказку про американский вояж прекрасной Алины, чтобы не расстраивать Беатрис?
Беатрис провела рукой по колену Сильвио.
Беременные женщины не только сексапильны и капризны. Они еще умеют быть ласковыми.
— А теперь держитесь за землю, — продолжил Сильвио. — Знаете, на кого Алина Малетра работает в Бостоне?
— Дай подсказочку! — взмолился Серенак. — Она работает одетой или наоборот?
Сильвио не снизошел до комментариев.
— Алина Малетра трудится в фонде Робинсона!
— Ишь ты. Опять этот чертов фонд! Сильвио, разыщи мне эту девицу, — строго сказал Лоренс, покосившись на Беатрис. — Ладно, теперь моя очередь.
По рукам пошла следующая фотография. Девушка в коротком синем халатике, из-под которого выглядывает юбка, стоит перед окулистом на коленях. У окулиста спущены штаны. Сильвио повернулся к Беатрис с таким видом, словно хотел сказать: «Дорогая, мне кажется, тебе пора спать». Но он промолчал.
— Мне очень жаль, — начал Серенак, — но я почти не продвинулся. Не видя лица девушки, трудно установить ее личность. Единственное, что мне удалось выяснить: дело происходит в гостиной дома Морвалей на улице Клода Моне — я узнал картины на стенах. Одежда девушки — я имею в виду клетчатый синий халат — позволяет предположить, что это домработница. Патрисия Морваль ничего конкретного по этому поводу сообщить не пожелала, подтвердила лишь, что домработницы у них в доме менялись с головокружительной частотой. Зато Мори, которого я попросил изучить текстуру бумаги, убежден, что фото сделано по меньшей мере десять лет назад.
— А отчего умер Морваль? — вдруг спросила Беатрис.
— Его зарезали, потом раздробили ему череп, после чего утопили, — машинально ответил Серенак.
— Моя воля, я бы ему яйца отрезала.
Сексапильная, капризная и ласковая… Как змея, обвившаяся у тебя вокруг шеи.
Сильвио глуповато улыбнулся:
— Детка, тебе не пора идти спать?
«Детка» ничего не ответила. Лоренс в душе хохотал.
— Если эта связь имела место десять лет назад… — задумчиво произнес Сильвио. — …И если у нее родился ребенок, то ему сейчас…
— Как раз десять лет! Я тоже умею считать. Понимаю, к чему ты клонишь, но сначала нам надо найти девицу и выяснить, есть ли у нее ребенок. Так, теперь твоя ирландка.
— Это надолго, патрон. Может, сначала вы?..
Серенак поднял на него удивленный взгляд.
— Как хочешь. Я, напротив, буду краток.
Очередная фотография. Стефани Дюпен и Жером Морваль идут по грунтовой дороге, по всей видимости, в окрестностях Живерни. Идут рядом, держась за руки.
— Полагаю, мы можем констатировать, что парочка ведет себя довольно целомудренно. Во всяком случае, для супружеской измены. Как вы считаете, Беатрис?
Сильвио вздрогнул от удивления. Беатрис вяло кивнула.
— Да, но… — возразил Бенавидиш. — …Фотография была прислана вместе с четырьмя остальными. Вряд ли она оказалась там случайно.
— Золотые слова! Сильвио, разве тебя не учили, что нельзя покупаться на слишком очевидные улики? А ведь это азы детективного ремесла! Тем более, если улики подбрасывает аноним! Впрочем, о девушке с фотографии мы знаем все. Зовут Стефани Дюпен, работает в деревне учительницей. Завтра я с ней встречаюсь. Она обещала составить список детишек, живущих в Живерни, — Сильвио, делаю это ради тебя! Заодно поинтересуюсь, чем занимался ее муж в то утро, когда убили Морваля.
Лоренс ждал от Беатрис одобрения, но она прислонилась головой к Сильвио и закрыла глаза. Сильвио поплотнее укутал ее шалью.
— Ладно, — сказал Серенак. — Давай про ирландку.
— Элиссон Мюрер, — шепотом сказал Сильвио. — И она не ирландка, а англичанка. Из Дарема, это на севере Англии, неподалеку от Ньюкасла. А на снимке никакая не Ирландия. Это остров Сарк.
— А разве остров Сарк не в Ирландии?
— Нет, он немного севернее. Небольшой англо-нормандский островок близ Джерси. Говорят, самый красивый из британских островов.
— Так что там твоя Элиссон?
Беатрис спала.
— Это долгая история, — прошептал Бенавидиш. — И, боюсь, епископу из Эврё она совсем не понравилась бы.
