Дело «Флигера» и других

«После смерти И. В. Сталина отец каждый день ожидал ареста. И на квартире, и на даче он был в полном одиночестве. Друзья и соратники в одночасье покинули его. – Это из воспоминаний Надежды Васильевны. – С. Аллилуев кривит душой, когда говорит, что отец провел последний месяц в пьянстве и кутежах. Он знал, что в ближайшие дни последует его арест. Видимо, поэтому он и просил меня быть с ним. Однажды, вернувшись из школы, я обнаружила пустую квартиру, отца уже увели, а дома шел обыск…»

Василия Сталина под кличкой «Флигер» упрятали в тюрьму на Лубянке. Почти два года боевого генерала возили в «воронке» на допросы Военной коллегии, а потом Василия поместили в Лефортовские казематы.

Кира Аллилуева оставила воспоминания об этом заведении: «Лефортово – страшная тюрьма… Во времени я ориентировалась благодаря еде. Кормили два раза в день. В 6 часов утра давали полбуханки черного хлеба и чайник – на весь день. Никакого ножа, конечно же, не полагалось, приходилось отламывать ломти хлеба руками. В 6 часов вечера был одновременно обед и ужин…

Раз в день минут на двадцать-тридцать выводили на прогулку. Двор круглый и разделен на сектора, как велосипедное колесо спицами. А в центре на сторожевой вышке часовой с оружием. Так и ходишь по своему загончику…

Все в тюрьме было страшно. И одиночество, и мысли. И допросы. Допрашивали следователи глубокой ночью и в предрассветные часы. Возможно, потому что человек в это время особенно беззащитен и не способен ясно мыслить – он словно обезоруженный… Никакого стула нам, арестованным, не полагалось. Допрашиваемый человек по несколько часов мог стоять навытяжку перед столом, за которым сидел следователь. Сильный свет лампы бил прямо в лицо, и начиналось…

Вопросы, которые задавал мне следователь, были самыми разными, часто откровенно дурацкими… Кроме меня и следователя в кабинете во время допроса всегда находилась и стенографистка. Она записывала мои показания. Я отвечала, как могла. И вдруг обратила внимание на то, что говорю два слова, а она строчит и строчит. Потом подает мне листы, исписанные мелким, неразборчивым почерком, чтобы я их подписала. А ты находишься в таком состоянии, что прочитать это не в силах. Да и вообще, – подпишешь – не подпишешь – какая разница? Они все равно писали то, что хотели. Но когда не подписывали, начинали издеваться, пытать…»

Так, до января 1956-го и арестант «Флигер» подписывал в Лефортовской тюрьме всякую чертовщину, вошедшую в историю его «Дела», как протоколы допроса. Да и сам-то Василий Иосифович постарался – такого нагородил следователям по Особо Важным Делам МВД СССР, что верить его показаниям могли только полные идиоты. Заявил, например, что авиацией округа командовал плохо – это при том, что несколько лет подряд защитники московского неба были лучшими среди равных. А как показали себя в Корейской войне!..

Чиновники от правосудия – исполнители воли кремлевской верхушки – расспрашивали бывшего командира полка, бесстрашного летчика, участника Сталинградской битвы, о его боевой работе и сбитых самолетах противника. Василий Сталин не стал даже говорить с ними по этому поводу. «Ничего не сбивал!» – бросил он холеным, попрысканным «Шипром» чекистам – и все. Да, кончено. Он вообще не воевал. А воевал за сына Сталина лицедей Каплер, Светкин хахаль. Прямо со сцены лагерного музыкального театра взлетал с девочками – и в бой!.. Вон он, вернулся в белокаменную жив-здоров.

Все записывали следователи по Особо Важным Делам – что нес им летчик Василий. Например, как на даче он завел трех коров – одного ведра молока на день ему не хватало. А чтобы прокормить их, использовал «фураж из ВВС МВО». То есть, командующий приворовывал сено, приписанное по 5 «А» продовольственной норме летчикам реактивной авиации. И еще траву свежую отбирали у нас от летной нормы.

Опять же, на даче сына Сталина куры яйца несли и овощи росли всякие. Так вот, как записано в протоколах допроса, Капитолина, жена генерала Сталина, вместе со своей матушкой и сестрами торговали на рынке натуральными продуктами с той дачи-то. Телегу картошки навалят – и покатили в столицу, на Тишинский рынок. А то и капусты воз везут дорогим москвичам. Яички свежие от невестки Иосифа Виссарионовича хорошо шли. Это нормально. Это как бы – тоже вот «царевна» – Танечка Дьяченко наберет в альпийских-то лугах, неподалеку от фамильного замка, скажем, редиски – и в Расею, самолетом! Как ее батюшка говаривал: «Паньмашшта-а…»

Василий Сталин мог бы насмешить высокую шишку по Особо Важным-то Делам – генерала Владзимирского – имей тот хоть чуточку юмора и здравого смысла. Речь по поводу занесенного в протоколы охотничьего хозяйства командующего ВВС округа. На заброшенном полигоне авиаторы установили три финских домика, добираться до которых можно было только автодрезиной по узкоколейке или связным Як-12 – он же служил для связи с Москвой. Вот и все хозяйство. Василий Сталин всего-то два раза был там.

А вот генерал Владзимирский, если бы его в 1953 году не расстреляли, мог бы с большим интересом посмотреть хозяйство для охоты «нашего дорогого Никиты Сергеевича», которое он сгонобобил в заповедных белорусских краях вскоре после взятия власти. Под шифром «стройка номер один» там возвели царственный павильон – с каменными колоннами, мраморными стенами, дубовым паркетом на полу. Рядом, по Его велению, построили двухэтажные коттеджи, где были и камины, и ванные, и отдельные туалеты. А для стрельбы «царь Никита» поднимался на дерево со специально оборудованной там площадкой. Через амбразуру было видно, как на водопой приходили косули. Говорят, их даже приучили являться туда в определенное время. Так что Никите оставалось только нажать на курок – и пошел пир горой! Благо, на дереве по леву и праву руку от амбразуры в готовности стояли лучшие коньяки и прочие напитки для отважного охотника…

Короче, следователи старались. Дело «Флигера» для безопасности и процветания страны было Особо Важное, так что в начале августа 1953 года министр карательного аппарата С. Круглов уже докладывал Президиуму ЦК КПСС: «Сталину В. И. было предъявлено обвинение в том, что, являясь командующим ВВС МВО, в течение 1947–1952 гг. совершал уголовные преступления, выражавшиеся в незаконном расходовании, хищении и присвоении государственного имущества и денежных средств, склоняя к этому подчиненных ему по службе лиц.

Кроме того, допускал враждебные выпады и антисоветские клеветнические измышления в отношении руководителей КПСС и Советского государства, а также высказывал намерение установить связь с иностранными корреспондентами с целью дать интервью о своем положении после кончины Сталина И. В.

Во всех предъявленных обвинениях Сталин В. И. признал себя виновным и следствием совершенные им преступления полностью доказаны.

Свою преступную деятельность объяснял тем, что ему легко удавалось осуществлять все свои прихоти, поэтому в нем развились дурные качества, такие как зазнайство, тщеславие и карьеризм, результатом чего и явились его морально-бытовое разложение, а затем и политическое падение…»

Умели слуги Фемидовы под нужные статьи формулировочки накручивать. Командующий ВВС округа генерал Сталин лошадиный манеж строил? Строил. Команде мотоциклистов вместо валенок ботинки купил? А шапки-ушанки на шлемофоны заменил? Забор вокруг КПП в Куркино поставил? А на даче у себя свинью Борьку за чей счет откормил? А капустой да картошкой с огорода Сталина теща торговала?..

Министр Круглов понимал – на приличную статью все это, конечно, не тянет. Вот обвинение в «политическом падении» – уже звучало. Тут подходила, скажем, статья 58–10 ч. 1 УК РСФСР. Шибко ведь много знал Василий Иосифович о кремлевской-то братве. Нехорошо. Получается, что враг народа. А с корреспондентами из-за бугра грозился встретиться? Зачем? Шпион, выходит. Да. Английский шпион. А может, японский. Или тот и другой. Чтоб наверняка – если не «вышку», то в кандалы, в темницу на долгие годы вражину этакого!..

Нынче совсем другое дело. Нынче демократия. Шпионов не стало. Что у нас шпионить, что еще тайного-то скрывать от задушевных партнеров? Тех, кто лоялен к политике да интересам чужих стран, подрабатывает на них, величают теперь агентами влияния. Их не трожь – у них двойное, а то и тройное гражданство.

С врагами народа нынче тоже не все так просто. Они, конечно, есть. Полторы тыщи в октябре 1993-го отстреляли в белокаменной, а сколько таких – неотстрелянных – по всей-то Руси осталось… Сидят, пань-маш, страдают над сериалами. Поля колхозные за двадцать-то лет дикими кустами заросли, фермы развалились, заводы, доставшиеся с советской поры почадили-почадили да сдохли. Что на уме у электората? Жрать ведь хотят!..

Выручил «всенародноизбранный». Придумал: вместо «враг народа» в обиход дорогих расеян запустить термин «краснокоричневые». Красный, значит, от большевиков. Коричневый – от фашистов. Удобно-то как. Все, кроме демократов, и под колпаком!.. А они, быстро сообразив, еще небольшую доработочку внесли – фашизм назвали русским. Как говорится, мелочь, а приятно. Мафия, скажите, какая? Русская. Дуры-старухи на эстраде, которые кобенятся, несут людям пошлятину, безграничное жлобство – их номер как называется? «Русские бабки». Почему русские? К месту и не к месту наши либералы любят напоминать, что в стране РФ проживает 160 всяких народов и народностей. Так почему фашизм русский, а, например, не еврейский? Или любой другой – из тех 160. Почему мафия русская, если все московские рынки в руках кавказцев и азиатов? Пройдите улицей, по которой президент России каждый день на работу пролетает в бронированном автомобиле – Новый Арбат называется, развернитесь и загляните на старый Арбат, еще на Остоженку, Пречистенку – названия-то какие? А кабаки там почти сплошь грузинские. Вах, «Генацвали» там, вах, «Генацвали» сям, «Шеш-беш», кавказская кухня, «Шашлык-Машлык»…

Еврей Кобзон поет по-еврейски песню еврейской маме. Прекрасно. Хотя не понято, что он там хочет сказать. Что-то тоскливое. Но почему публику должны смешить вертлявые «русские бабки»? Ведь когда началась война с немцами, появился плакат с образом именно русской женщины. Там был призыв: «Родина-мать зовет!» И на своих плечах русская женщина вынесла всю тяжесть войны: в прямом смысле вместо лошади пахала – тянула стальной плуг, в холодных цехах снаряжала снаряды для фронта. После войны русская женщина восстанавливала разрушенные врагом дороги, укладывала неподъемные шпалы, поднимала хозяйство в колхозах – на свинофермах, в полях…

Над чем же смеетесь, братие? Простым русским женщинам, раньше времени стареющим, нашим терпеливым, многострадальным матерям надо низко-низко поклониться, покаяться и просить прощения за то, что так и не создали им достойной жизни…

«Демократические» реформы довели Россию до ручки, и с душевной болью к соотечественникам обращается бывший министр печати Борис Сергеевич Миронов: «Сейчас против России ведется самая опасная и коварная война, какой она еще не знала. Всегда был ясен и четко обозначен враг, были рубежи, были фланги, была передовая, был тыл, были, наконец, союзники. Сейчас же нас убивают, а врага как бы и нет. Убивают продуманно, спокойно и уверенно, и будут убивать до тех пор, пока русский народ не исчезнет совсем. Нас убивают за то, что мы, русские, встали поперек дороги тем, кто рвется к мировому господству».

Видный общественный и политический деятель, Борис Миронов имел однажды неосторожность – «страха ради иудейска» – объявить на весь белый свет, что у мужа Наины Иосифовны Ельциной все кремлевские советники – евреи. Мать честная, что же поднялось-то в демократической прессе! – та-акой хипишь, куда на хрен. А, казалось бы, из-за чего шум-то. Что тут плохого, если умные люди наставляют бывшего секретаря обкома коммунистической партии, как жить и работать, учат, как вести себя в культурном обществе, а министр это заметил и рассказал всем.

Вот, скажем, помочился президент за хвостом самолета после посадки – и тут же идет руки жать встречающей его делегации. Не очень хорошо. И вчерашним партийцам-единомышленникам деревянными ложками выстукивать ритмы по лысинам нехорошо. Они ведь уже и сами с усами – султаны, президенты такие же. А упиваться вусмерть в самолете, готовясь к встрече с руководством чужедальней страны – разве допустимо такое?..

Вон старик Киссинджер, на что, казалось бы, все знает и все понимает, а регулярно летает к нам, в Россию, через океан да Европу. Сядет дедушка рядом с президентом за кремлевским-то столиком, президент скажет дедушке пару слов перед телекамерой – он и улетает довольный. Культура!.. Зачем летает к нам этот дедушка? А Бог его знает…

Бориса Сергеевича Миронова из министров, понятно, убрали. Назвали фашистом, а у него против фашистов и отец, и мать воевали. Тогда он написал статью «Россия жаждет идеала». Ну, тут, как нынче говорят, воще! Бывшего министра принялись обвинять и национализме, и в антисемитизме. Он подал в суд – хотел узнать, все-таки за что уволен. Тогда ему прямо и сказали: «по политическим соображениям…»

Вот здесь и вернуться бы к зэку Сталину. Главная-то статья, по которой его упрятали за колючую проволоку, была по тем же «политическим соображениям». Сыну Сталина дали срок – 8 лет тюрьмы. Читатель может спросить, ну а министр Миронов-то как? А что, как: был бы человек – статья найдется. Она нынче хорошо идет под циферкой 282 УК РФ, это значит разжигание розни между народами да еще под фанфары борьбы с экстремизмом!

После незаконного задержания Б. Миронова и быстрого этапирования его в Новосибирск Главный Совет Союза русского народа выступил с заявлением, принятым на съезде Союза. В заявлении говорилось о политических репрессиях против русских патриотов, подчеркивалось, что в России нынче трудно найти регион, где не арестовывали бы и не судили русских людей за их политические и религиозные взгляды, которые противникам нашего народа вздумалось объявить «экстремистскими» и «разжигающими».

«Меня сегодня судят за то, что я посмел коснуться самого запретного в стране с 1918 года – преступной еврейской мафии… – уже на суде говорил Борис Миронов и подчеркнул, что раскрути незаконные действия губернатора Новосибирской области Толоконского, привлеки за преступления, которые он совершал на этом посту – завтра может встать вопрос о преступлениях Фридмана, Авена, Смоленского, Вексельберга, Когана, Абрамовича, Кириенко, Чубайса, находящихся сегодня под надежным непробиваемым панцирем своей этнической принадлежности. Сегодня тронуть кого из них – значит, вызвать вой и визг об антисемитизме, которого все так страшатся с кровавых 20-х годов, когда без суда и следствия ставили к расстрельной стенке только за то, что кто-то неодобрительно отозвался о еврее…»

Узнав о преследовании бывшего министра печати, харьковский раввин Эдуард Ходос выступил в его защиту: «Отдавая должное смелости и таланту русского человека Бориса Миронова, не могу не отметить особо ту невероятную, предельную, где-то даже надрывную обнаженность изболевшейся русской души, которая присутствует в каждом слове его книг. Я, еврей, чувствую эту русскую боль, как чувствую и боль украинскую и свою собственную боль за то, что происходит сегодня на нашей земле. Голосом Бориса Миронова говорит сегодня русская совесть и если кому-то покажется, что говорит слишком резко, то нужно просто понять – резкость эта оправдана, тема обязывает».

Что и говорить, тема сурова – тема маркитантов кровавого 1918 года и внуков их, вспорхнувших над Равниной Русской в конце ушедшего века…

«Прочитав изданную в 2002 году книгу «Иго иудейское», автором которой является Борис Миронов, я обнаружил поразительное совпадение нашего видения происходящего, выводов, к которым мы оба приходим, и главное – взглядов на возможность освобождения от Зла, которое Миронов называет «игом иудейским», а я – иудео-нацизмом, – делится своим сокровенным председатель Харьковской еврейской религиозной общины Э. Ходос и, как капризных, неразумных братьев своих, рабби учит: – Не надо толерантно морщить нос при слове «жид», которое часто употребляет Миронов, – еще сравнительно недавно это обозначение еврейской национальности никого не коробило, а было языковой нормой. Вспомните известный рассказ Александра Куприна «Жидовка»… и автора рассказа никому не приходило в голову обвинять в антисемитизме».

А Марина Цветаева, ее дневниковый очерк «Вольный проезд» с комиссаром Иосей Капланом и невозмутимой «тещей»? «Да что ж это вы, голубчик, всхорохорились? Подумаешь – «жид». Да у нас вся Москва жидом выражается, – и никакие ваши декреты запретные не помогут! Потому и жид, что Христа распял!..»

Или стих Марины Ивановны «Евреям», написанный в том 1920 году, когда, как замечает Борис Миронов, «без суда и следствия ставили к расстрельной стенке только за то, что кто-то неодобрительно отозвался о еврее». Приведу тот стих полностью.

 

Так бессеребренно – так бескорыстно,

Как отрок – нежен и как воздух синь,

Приветствую тебя ныне и присно

Во веки веков, – Аминь. —

Двойной вражды в крови своей поповской

И шляхетской – стираю письмена.

Приветствую тебя в Кремле московском,

Чужая, чудная весна!

 

 

Кремль почерневший! Попран! – Предан! – Продан!

Над куполами воронье кружит.

Перекрестясь – со всем простым народом

Я повторяла слово: жид.

И мне – в братоубийственном угаре

– Крест православный – Бога затемнял!

Но есть один – напрасно имя Гарри

На Генриха он променял!

 

 

Ты, гренадеров певший в русском поле,

Ты, тень Наполеонова крыла, —

И ты жидом пребудешь мне, доколе

Не просияют купола!

 

Критик Л. Ашкинази по поводу Цветаевой высказал такое соображение: «Антисемитами были многие великие российские (и в том числе – русские) писатели и поэты. Ну еще один…жалко, ежели так, но надо ли стулья ломать?..»

В Израиле, в местечке Афуле живет ветеран Великой Отечественной войны Генрих Натанович. Его суждения о жизни тоже далеки от воплей маркитантов, ностальгирующих по расстрельным Указам Лейбы Троцкого да Янкеля Свердлова. «Мы живем среди людей, мы выросли среди русского языка, среди мировой культуры на русском языке – и что же нам теперь предлагают?! Отказаться от Гоголя, Достоевского, Чехова, Бунина, Толстого, даже Пушкина и Цветаевой, потому что натыкаемся у них на то, что нам, как евреям, неприятно слышать?..» – эко ведь здраво рассуждает старый солдат!

И в Израиле Марину Цветаеву вовсю читают на иврите – в переводе М. Литвак. Там, в местечке Реховот, действует Культурный центр, где традицией стали Цветаевские чтения, и никто «толерантно» не морщит нос при слове «жид». Так что не в этих трех буквах причина тревоги наших либералов – вечно передового отряда, дозорных орды маркитантов.

«Меня судят и обвиняют сегодня не за действия, как того требует законодательство, не за дела и поступки, меня судят сегодня за честно сказанное слово русского человека на своей родной русской земле. Меня посадили на скамью подсудимых, пропустив через тюрьму, а в устрашение бросили и уже больше года держат без единого следственного действия в застенках «Матросской тишины», самого тяжелого изолятора в стране 99/1, специально жестоко оборудованного для самых страшных преступников власти – членов ГКЧП, моего сына, держат его как политического заложника, – все это беззаконие творят те, кто всерьез возмечтал, чтобы мы, русские, забыли и свое родное имя, и свое право жить на русской земле по законам и правилам правды и чести, завещанным нам нашими отцами и дедами, открывшими эту землю, освоившими и защитившими ее»…

Кира Аллилуева в общих чертах рассказала, что это за тюрьма «Лефортово», как там добивались от зэков нужных признаний. Мой хороший приятель, коллега по редакции военных мемуаров Костя Телегин, сын известного члена Военных советов ряда фронтов минувшей войны, как-то показал мне письмо отца Молотову. Оно было из лагеря Переборы, где генерал уже отбывал наказание. А перед этим с ним работали по тому же столичному маршруту, который хорошо запомнился и Василию Сталину.

Вот генерал К. Ф. Телегин пишет: «26 февраля 1948 года я был спешно переброшен из внутренней тюрьмы МГБ в Лефортовскую тюрьму и в тот же день дважды был подвергнут чудовищному, зверскому избиению резиновыми дубинками следователями подполковником Соколовым и ст. лейтенантом Самариным. Эти истязания продолжались ежедневно до 4 марта 1948 года, у меня были вырваны куски мяса (свидетельство этому у меня на теле), сильно поврежден позвоночник, боль в котором преследует меня и по сей день, бедренная кость. Ум, воля, сердце были парализованы. Единственным моим желанием и просьбой к палачам было, чтобы они скорее убили меня, прекратили мои мучения…

Палачи, истязая меня, садились мне на голову и ноги, избивали до невменяемости, а когда я терял сознание – обливали водой и снова били, потом за ноги волокли по каменному полу в карцер, били головой об стену, не давали лежать; сидеть я не мог, в течение полугода я мог только стоять на коленях у стены, прислонившись к ней головой. Меня морили голодом, мучили жаждой, постоянно не давали спать – как только я засыпал, мучители начинали все сначала. Я даже забыл, что у меня есть семья, забыл имена детей и жены, за что подвергался новым истязаниям. Полтора года после этого я был буквально невменяемым; к своей судьбе, дальнейшей жизни я был не только безразличен, но горячо желал, чтобы она возможно скорее закончилась.

Вот в этих условиях, при глубочайшей травме нервной системы, в состоянии сильнейшей душевной депрессии, я подписывал протоколы в их формулировках, по их желанию, даже не читая их…»

Как и Василия Сталина, генерала Телегина обвиняли по ст. 58–10, но на первом судебном заседании эту статью и ст. 58–11 с Константина Федоровича сняли, оставив только ст. 193-17. Осудили его на 10 лет. Вскоре, однако, суд «переквалифицировал» ст. 193-17 на «Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 августа 1932 года» и обвинение пошло по делу расхищения социалистической собственности во время пребывания генерала в Польше и Германии.

В одной из московских газет в канун 60-летия Великой Победы бывший мэр Гавриил Попов закатил несколько статей под рубрикой «Правду, только правду, всю правду»! «Надо рассказать уже известное мне обо всей Отечественной войне. Бездумно кланяться «великим тем годам» я больше не хочу, точнее, не могу. Накланялся…» – пишет Гавриил и погнал известное ему «обо всей Отечественной войне» (назвать Великой ту войну, как это принято считать нашим народом, Гавриил не мог – для него она не Великая).

Любопытное исследование получилось у демократа. В преддверии юбилея мэр Попов напомнил ветеранам, как из покоренной Германии волокли те на святую Русь 190 000 ковров, 60 000 роялей, 940 000 кроватей, шкафов, табуреток, 265 000 настенных и настольных часов, «а также 186 вагонов отборного вина».

«Но не только кофточки были солдатской добычей. Ею стали немецкие женщины и девушки. – пишет бывший в молодости секретарь комитета ВЛКСМ МГУ им. М. В. Ломоносова Гавриил Попов и, ссылаясь на книгу какого-то К. Райана «Последняя битва», рассказывает «московским комсомольцам», как четверо русских солдат загнали родителей и троих детей немки Урсулы в подвал и «затем, по очереди, изнасиловали ее»…

Вот он, один из многочисленного хора маркитантов – преподаватель политэкономии социализма, доктор экономических наук, профессор, действительный член Российской академии естественных наук, председатель Российского движения демократических реформ, – для которого, поди, если фашизм, то непременно, русский, если мафия, то русская, солдат-насильник – тоже русский! Гавриил Попов не хочет больше «бездумно кланяться «великим тем годам» и продолжает «все эти сведения»:

«Бомбоубежище в Кренцбере кишело русскими солдатами, выискивающими девушек и женщин. Девушек загоняли в квартиры наверху и насиловали. Всю ночь раздавались их крики…» Рассказал бы Гаврила, что сделали с великой Россией – униженной, оскорбленной, вымирающей – реформаторы-демократы, в какую клоаку превратилась белокаменная столица в годы его правления, как на старинном Арбате генералы сдавали торгашам свои шинели и боевые ордена, чтобы выжить, как беспризорные мальчишки торговали порнографическими журналами, как в мусорных ящиках русские интеллигенты искали объедки с барского стола.

Гавриил Попов не хочет кланяться «великим тем годам» и вот ущучил, как «за счет немецких строительных материалов и руками военнопленных» маршалу К. Рокоссовскому и маршалу И. Пересыпкину строили дачи. Ах, окаянная душа Гаврила! – до чего договорился… Ну, об «алчности» маршала Жукова кто нынче только не писал. А вот, оказывается, что чекисты конфисковали у члена Военного совета его фронта К. Ф. Телегина: 16 килограммов изделий из серебра, 218 отрезов шерстяных и шелковых тканей, 21 охотничье ружье, гобелены французских и фламандских мастеров… Гавриил не верит, что все это трофейное для себя и для родни можно было купить в поверженной Германии. «Жуков юлит и лукавит. Забрал, не покупая и не оплачивая. То он «забыл» о мебельном эшелоне, отправленном в Одессу, то многое считал «подарками от разных организаций», то обвиняет своего охранника, что тот не выполнил его указания сдать гобелены в какой-нибудь музей».

Внесу некоторую ясность по поводу встревожившей душу мэра-буржуя «добычи» победителей. В сорок пятом, одновременно с вступлением союзных войск в Берлин, в Германии была введена в обращение оккупационная марка – единая для всех зон. Тогда же из Москвы пришло разъяснение А. Микояна по этому поводу: оккупационная марка на территории Советского Союза хождения не имеет, не принимается и не обменивается, поэтому должна быть потрачена на территории Германии. Две тогдашних марки составляли один рубль. Цены в немецких магазинах оставались старые – как «при Гитлере». И вот некоторые из них:

Шелк (в отрезах по 4 метра) стоил от 5 до 10 марок за метр.

Шерсть – от 30 до 35 марок.

Драп на пальто – 40–45 марок.

Обувь дамская – 25 марок пара.

Ботинки мужские – 35 марок.

Чулки шелковые – 3 марки пара.

Белье трикотажное (женское) – 12–15 марок гарнитур.

Ковры (фабричные) – 120–250 марок (в зависимости от размера).

Ковры (шерстяные) – 1000–3000 марок.

Шуба – 2500–5000 марок.

Горжетка из чернобурок – 120–250 марок.

Спальный гарнитур – 1500–1800 марок.

Столовый гарнитур – 2000 марок.

Рояль – 1500 марок.

Аккордеон «Hohner» – 400–600 марок.

Хрустальная ваза – 30–80 марок.

Сервиз из саксонского фарфора – 250–350 марок.

Фужеры хрустальные цветные – 5–10 марок штука.

За четыре пачки сигарет в обменных магазинах можно было взять большую хрустальную вазу в серебре. За две буханки хлеба – японский сервиз. Продукты после капитуляции немцы получали по карточкам – из запасов продовольствия советских оккупационных войск.

Так вот Костя Телегин, в конце войны он был старший лейтенант, имел боевые вылеты на истребителях, рассказывал, что его отец, как член Военного совета фронта, получал в месяц 20 000 марок. Командир дивизии – 10 000 марок. Все оклады были установлены лично Сталиным.

Что же получается: жги те марки на костре, обклеивай ими, как в свое время керенками, стены или все-таки покупай, что хочешь? На одну месячную получку генерал Телегин мог без всяких проблем купить 13 спальных гарнитуров, 700 шерстяных отрезов, 20 великолепных ковров, 4 дорогих шубы (из нутрии), 250 самых дорогих хрустальных ваз, 4000 хрустальных фужеров! А неплохие картины неизвестных художников стоили 200–400 марок. Стало быть, одна месячная зарплата – и готова домашняя галерея из 50–100 картин.

Гаврила горюет – у маршала Жукова оказалось 44 дорогостоящих ковра. Эх, мэр… Заглянул бы лучше в кошельки незабвенной «семибанкирщины». Где нынче все эти фридманы, авены, кохи, гусинские, смоленские?.. На сколько миллионов потянул замок президентовой дочки Танечки, остров в Балтийском море сынка одной питерской начальницы?.. А флотилия яхт орденоносца Ромы Абрамовича на чьи деньги построена?..

Костя Телегин рассказывал, как чекисты при личном участии министра Абакумова вывозили из дома все их имущество – вплоть до кухонной посуды и грязного детского белья из корзинки в ванной. Несколько заказных охотничьих ружей чекист взял как дрова, с тех пор вещи Телегина и Жукова навсегда и пропали. Даже добро, приобретенное семьей Константина Федоровича за 30 лет совместной жизни, было записано как «трофейное, награбленное».

Вернувшись из заключения, генерал Телегин обратился в ЦК партии с вопросом о возвращении конфискованного имущества. Ему тогда тонко намекнули – а не желает ли генерал снова посидеть в северных лагерях?.. Костя передал реакцию Жукова по поводу того запроса отца: «Дурак! К кому обратился? Ты их не знаешь! Да если к ним в лапы что попало – с зубами не вырвешь. Я не обращался, пусть подавятся этим барахлом…»

Замечу, Костю и его сестру Августину после ареста отца с работы уволили и семь месяцев никуда не принимали. Дома – больная мать, малолетняя племянница, приемный брат-школьник. Продать нечего – все вывезли после обыска, как было кормить семью?.. В такой обстановке – уже гражданский безработный пилот – сын члена Военного совета Телегина обратился к «дяде Косте» – маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.

«Константин Константинович на мой телефонный звонок ответил твердо: «Заходи!» – вспоминал Костя подробности той встречи и нелегкого разговора о судьбе отца. – Рокоссовский прямо сказал, что ни в какую вину моего отца, с которым прошел от Сталинграда до Варшавы, не верит. Спросил, где бы я хотел работать, а потом положил на стол несколько листков бумаги, ручку и сказал: «Пиши мне, тезка, как депутату Верховного Совета».

Вскоре Косте предложили работу – летать в Якутии на аэрофотосъемки экспедиций геологов. Сыну Сталина – террористу, антисоветчику, расхитителю народного добра и вообще врагу народа! – такого защитника не нашлось. А конфисковать «в пользу нищих» у боевого генерала оказалось нечего. Автомашина, мотоцикл, охотничьи ружья, подаренные отцом, шашка Ворошилова, да седло от «дяди Семы» Буденного – вот и все было богатство сына вождя.