Книга: Стиг Ларссон: человек, который играл с огнем
Назад: Якоб и Лида
Дальше: Якоб Теделин. День второй

Якоб Теделин. День первый

Фальчёпинг, июль 2017 года



Когда он распахнул дверь своего жилища, это было как вход в другой мир. Якоб был стеснен в средствах, и все то немногое, что он имел, он притащил в квартиру всего лишь с одной спальней. Он явно тщательно подбирал мебель и декор своего прибежища. Маленькая прихожая была оклеена желтыми обоями в розовых гроздьях, мебель вся синяя, небольшая картина маслом в темной деревянной раме. Налево самая простая кухня с белыми ламинированными шкафчиками и спальня, сквозь приоткрытую дверь которой Лида успела заметить темно-зеленые обои. Якоб провел ее в гостиную, по обстановке напоминавшую старинный салон. На фоне пурпурных обоев с медальонами стояли стилизованный под барокко шкаф со стеклянной дверцей, за которой поблескивал хрусталь, и диван с резными деревянными элементами. Обеденный стол был застелен кружевной скатертью, на нем красовался золотой семисвечник.

Якоба словно подменили, когда они с Лидой уселись на диван. Он был дома, здесь он чувствовал себя в безопасности. Поэтому расслабился и заговорил более свободно. Они открыли бутылку вина, подаренную Лидой, и она подталкивала Якоба пить бокал за бокалом. Скоро он слегка захмелел и стал откровеннее, но беседовать с ним стало сложнее.

– Расскажи, откуда у тебя все эти красивые вещи, – попросила Лида.

– Пара картин и кое-что из мебели мне достались в наследство, остальное пришлось покупать.

– В наследство? Твои родители умерли?

– Да. Мама умерла в 1994 году. Тогда у меня почти ничего не было. Потом, когда через год умер мой отец, я надеялся, что получу кое-что. Но он оставил мне меньше, чем я думал. Не знаю, на что он растратил деньги. Однако все же я что-то унаследовал и смог снять эту квартиру.

– Родители хорошо обращались с тобой в детстве?

– Да даже не знаю. Я был единственным ребенком. Помню, иногда меня оставляли одного, и мне было страшно. Иногда со мной сидела бабушка, мамина мама. Она устраивала для меня еврейские пасхальные трапезы, хотя и не была еврейкой. И запрещала говорить об этом матери. Потом она переехала к нам и сказала, что больше мы не сможем праздновать Песах. Но в итоге я закончил тем, что обратился.

Якоб рассказал, что его семья переезжала с места на место, поскольку отец был пастором пятидесятников. Родители держались с Якобом отстраненно, ему трудно было заводить друзей. Едва у него появлялся друг, как они снова переезжали.

– Я в детстве жила очень счастливо в чехословацкой деревне, пока отец не лишился всего имущества во время приватизации, – сказала в ответ Лида. – После этого жизнь превратилась в ад. Отец очень страдал, и мы переживали за него. Но он ничего не предпринимал. И так получилось, что он вконец испортил жизнь и себе, и нам. Вот моя самая большая тайна.

– Понимаю, тебе было стыдно за депрессию отца перед другими.

– Нет, моя тайна в другом. Отец умер по моей вине. Может, я расскажу тебе все, когда мы познакомимся получше.

– Мне бы хотелось, чтобы мы лучше узнали друг друга.

– Но тогда и ты должен открыть мне свои тайны.

Лида с вызовом посмотрела ему в глаза. Он опустил взгляд. Она дала понять, что хочет узнать про него всё.

– Когда умер отец, – продолжала Лида, – у меня появились друзья, которые могли прийти ко мне и посмеяться вместе со мной. Жизнь наладилась.

– Друзья – это важно, – задумчиво сказал Якоб. – У меня их немного, но это из-за моего образа жизни. Когда мне было лет пять-шесть, я, бывало, молился о том, чтобы моя жизнь не оказалась обычной, заурядной. И мое желание сбылось.

– Когда твоя жизнь стала необычной?

– Мне было чуть больше двадцати, когда я в начале восьмидесятых приехал в Стокгольм и познакомился с Альфом Энерстрёмом и Джио Петре. Я интересовался их деятельностью и решил нанести им визит.

– Смело! А как ты их нашел?

– Я поехал в Стокгольм просто наудачу. Оказавшись там, зашел в телефонную булку и стал листать справочник. Нашел Альфа Энерстрёма и увидел адрес: Норр Мэларстранд, 24. Пешком дошел туда всего за полчаса, даже меньше.

– Даже не позвонил сперва, круто.

– Дверь в подъезд была закрыта. Я такого раньше не видывал, но, пока размышлял, что делать, кто-то стал выходить и придержал для меня дверь. Шведы тогда были очень вежливые.

– И ты поднялся?

– На четвертый этаж. Такое огромное здание с высокими потолками и старинным лифтом. Я, правда, пошел по лестнице. Позвонил в дверь, мне открыла Джио. Она была, как всегда, прекрасна.

– А тебе не страшно было вот так прямо явиться?

– Мне – нет, но мама боялась. Перед отъездом в Стокгольм я ей всё рассказал. И очень ее напугал.

– И что же ты стал делать?

– Успокоил ее, сказал, что буду носить парик и называться чужим именем. И я стал Рикардом.

– Ого, прямо как шпион!

– Ну да, что-то вроде того. Вскоре я стал помогать Альфу в его политической деятельности.

– Тогда тебе уже не нужно было носить парик и называться Рикардом?

– Нет, я много лет ходил в парике и пользовался этим именем.

– Потрясающе.

– Иногда это и вправду было потрясающе. Для меня доктор Энерстрём стал образцом, и вместе мы делали нечто великое. К несчастью, в последние годы его стало слишком заносить.

Лида предложила перекусить чем-нибудь, и Якоб отправился на кухню. Вино подействовало на него, и он казался рассеянным и сонным. Лида тоже пошла на кухню, и они съели несколько кусочков фруктов. Якоб взбодрился.

В гостиной Лида села поближе к Якобу на диване.

– Расскажи, что было дальше с этим доктором.

– Много лет спустя преемник Пальме в первый раз упек Энерстрёма в психиатрическую клинику, и тот понял, что ему не победить в борьбе со своими врагами. Когда Альф выписался, все закончилось тем, что полиции пришлось выселять его из квартиры на Норр Мэларстранд. Прямо абсурд какой-то. У Альфа была уйма денег на тайном счете в Люксембурге, но, по словам полицейских, он не платил за квартиру. Когда они ворвались в квартиру, он пулей выбил пистолет из руки женщины-полицейского, не ранив ее. Но им было без разницы, ранил или нет. Его арестовали и опять заперли.

– Ужасно.

– Да. И я обвинял себя. На его месте должен был быть я.

– В каком смысле?

– Лучше бы я выстрелил в эту женщину из полиции. Тогда Альф смог бы продолжать борьбу.

Якоб замолчал. Он размышлял над тем, что тогда случилось. Лида поцеловала Якоба в щеку и притворилась, что подавляет зевок. Это спровоцировало зевоту и у Якоба, и тогда Лида отняла свою руку из его руки.

– Мне пора в отель, Якоб.

– Да, понимаю. Я тебя провожу.

Прежде чем они встали, Якоб поднял бокал.

– За смерть предателя Улофа Пальме!

Лида повторила его слова, и они выпили.

* * *

Мы встретились в нашем со Стаффаном номере обсудить вечер.

– Передатчик GPS перестал работать, – сказал я. – Мы понятия не имели, где вы!

– Я его выключила.

– Выключила?

– Да, он жужжал. Пришлось его выключить. Потом, я же не знала, что вы будете делать, если я окажусь взаперти.

Я подыскивал слова, но мы оба со Стаффаном понимали, что она права. Мы и в самом деле не обдумали такой вариант развития событий.

Камера в ее очках после часа записи выключилась, но там были запечатлены важные моменты, как, например, тот, когда Якоб посмотрел прямо в глаза Лиде и сказал: «Мы должны быть очень осторожны. Тут повсюду могут быть камеры». Батарейка телефона в ее нагрудном кармане продержалась весь вечер, но дырочку в ткани для объектива я сделал слишком маленькую, так что на видео мы почти ничего не смогли увидеть. Зато звук записался хорошо. Весь до последнего слова разговор между Лидой и Якобом был в нашем распоряжении.

Назад: Якоб и Лида
Дальше: Якоб Теделин. День второй