Строительство Петербурга при Петре I

МЫ УЖЕ ЗНАЕМ ЛЕГЕНДУ о финской деревушке Вихтолы, переиначенной в Викторы, и предание о том, что Пётр I, осматривая в 1710 году окрестности Петербурга, обратил внимание на якобы то место, где великий князь Александр Невский разбил шведов. Царь назвал это место латинским словом «Виктори», что значит «победа», и велел построить здесь мужской монастырь во имя Пресвятой Троицы и Благоверного князя Александра Невского. Митрополит Феодосий водрузил крест с надписью: «На сем месте созидатися монастырю».

Первоначальный проект замкнутой монастырской территории, окружённой келейными корпусами и соборным храмом в центре, разработал в 1713–1715 годах первый архитектор Петербурга Доменико Трезини. Тогда же началось и строительство, которое по различным причинам растянулось на весь XVIII век. Несомненной градостроительной удачей следует считать связь архитектурного пространства монастыря с собственно городом, включение его в городскую черту. С этим прекрасно справился архитектор Иван Егорович Старов. Он как бы продолжил перспективу Невского проспекта внутрь монастыря, создав замечательные ворота с надвратной церковью, ведущие в глубину монастырской территории, и площадь между монастырём и проспектом. Выход на эту площадь со стороны Невского Старов оформил двумя скромной архитектуры домами, как бы вводящими в круг архитектурных образов монастыря. Так блестяще завершилось художественное воплощение политической идеи Петра: соединить периферийно расположенный Александро-Невский монастырь – духовный центр строящегося Петербурга – с его логическим, административным, политическим, военным и градообразующим центром – Адмиралтейством.

Какое значение в истории Петербурга придавалось Адмиралтейству, можно понять по недавней находке, обнаруженной в кирпичной кладке под въездными воротами. В глухом замурованном помещении была найдена чугунная плита, в центре которой была отлита солидных размеров «точка» с надписью под ней: «Центр Петербурга».

Адмиралтейство при Петре

Широко известна необычная для континентальной России любовь нового императора к морю. Она зародилась ещё в детстве и сохранялась на протяжении всей жизни Петра. Всё, связанное с морем, приводило его в неподдельное восхищение. Известно предание, как, будучи в Англии, он посетил специально в его честь устроенную «примерную морскую баталию». «Если бы я не был царем, – будто бы задумчиво пробормотал Петр, – то желал бы быть адмиралом великобританским». А вернувшись в Россию, чуть ли не главным пунктом своей внутренней политики провозгласил создание собственного русского военного и торгового флота.

Адмиралтейство, или, как тогда говорили, Адмиралтейский двор, с крепостной стеной на случай возможного нападения шведов и верфью для строительства судов заложили 5 ноября 1704 года по чертежам самого Петра I. Уже к осени следующего, 1705 года в основном строительство было закончено. Вокруг стапелей появились литейные мастерские и кузницы, амбары для «верчения канатов» и различные склады, а 29 апреля 1706 года со стапелей Адмиралтейства был спущен первый корабль – 18-пушечное судно, проект которого, по преданию, составил сам Петр.

Адмиралтейство

В 1719 году была предпринята первая перестройка Адмиралтейства под руководством «шпицного и плотницкого мастера» Германа ван Болеса. Тогда-то над въездными воротами и установили высокий «шпиц с яблоком» и корабликом на самом острие «шпица». С тех пор ни одна перестройка (а их было две: в 1727–1738 годах по проекту И.К. Коробова и через сто лет, в 1806–1823 годах, по чертежам А.Д. Захарова) не посягнула на эту удивительную идею ван Болеса. За два с половиной столетия Адмиралтейский шпиль с корабликом превратился в наиболее известную эмблему Петербурга. Уже в XVIII веке вокруг кораблика началось мифотворчество, поскольку ни один корабль, построенный Петром до 1719 года, ничего общего с корабликом на «шпице» Адмиралтейства не имел. Родилась легенда о том, что прообразом его был первый русский военный корабль, построенный при царе Алексее Михайловиче.

Действительно, «тишайший» царь Алексей Михайлович построил в 1668 году боевой корабль «Орёл». Размером он был невелик – чуть более двадцати метров в длину и шесть с половиной в ширину. На нём впервые был поднят русский морской флаг. «Орёл» строился на Оке, и первое своё плавание под командованием капитана голландца Давида Бутлера совершил по Волге, от села Деденёво до Астрахани. Однако там он был захвачен ватагой Степана Разина и сожжён. Сохранилось изображение этого «прадедушки русского флота», сделанное неким голландцем. И, пожалуй, есть некоторое сходство кораблика на Адмиралтействе с изображённым на рисунке.

С 1886 года подлинный кораблик находится в экспозиции Военно-морского музея, а на его месте, на Адмиралтейском шпиле, установлена точная копия.

Вокруг знаменитого кораблика витает множество мифов. Одни говорили, что внутри позолоченного шара под ним находится круглая кубышка из чистого золота, а в кубышке будто бы сложены образцы всех золотых монет, отчеканенных с момента основания Петербурга. Но открыть её сложно, потому что тайна секретного поворота, открывающего кубышку, якобы безвозвратно утеряна. Другие утверждали, что никаких монет в кубышке нет, зато все три флага на мачтах кораблика уж точно сделаны из червонного золота. А в носовой части кораблика хранится личная буссоль Петра I. Строились догадки и фантастические предположения о названии кораблика.

Одним удалось будто бы прочитать: «Не тронь меня», другим: «Бурям навстречу». На парусах кораблика действительно есть текст. На них выгравировано: «Возобновлен в 1864 году октября 1 дня архитектором Риглером, смотритель капитан 1 ранга Тегелев, помощник – штабс-капитан Степан Кирсанов». Шар же, или, как его называют, «яблоко», действительно полый. Внутри находится шкатулка, хотя и не золотая. В шкатулке хранятся сообщения обо всех ремонтах шпиля и кораблика, имена мастеров, участвовавших в ремонтах, несколько петербургских газет XIX века, ленинградские газеты и документы о капитальных ремонтах 1929, 1977 и 1999 годов.

Пётр заботился не только об оснащении военно-морского флота кораблями, но и о внешнем виде моряков. По преданиям, появляясь на судне, любил говорить: «Пекарей и лекарей с палубы долой!». Они были единственными, у кого повседневной одеждой были не форменные матросские рубахи, а партикулярные белые халаты.

Известно, что необычный покрой флотских брюк, расклешенных к низу, и с клапаном вместо ширинки, был введен в середине XIX века. Предполагалось, что так моряку легче их сбросить, не снимая обуви, при попадании в воду. Однако городской фольклор связывает появление клапана с именем Петра I. Будто бы однажды, гуляя по Летнему саду, император заметил в кустах голую задницу. Подойдя ближе, он увидел матроса со спущенными штанами, лежащего на девке. «Сия голая задница позорит флот российский», – проворчал император и ввел вскоре на флоте форменные брюки с клапаном, что позволяло матросам заниматься любовью, не снимая при этом брюк.

Размышляя о путях просвещения и распространения знаний в России, Пётр I обратился за советом к немецкому философу-идеалисту Готфриду Вильгельму Лейбницу. Одним из таких путей Лейбниц считал собирание всяческих редкостей и создание на основе таких коллекций музеев. Эта идея настолько захватила царя, что претворение её в жизнь стало не только государственным, но и глубоко личным делом Петра. Приводя в суеверный ужас невежд и ретроградов, Пётр издал указ «О принесении родившихся уродов». Коллекция начала складываться ещё в допетербургский период в Москве, куда свозились приобретённые царём и подаренные ему необычные вещи, инструменты, книги – всё то, что, по мнению Лейбница, «может наставлять и нравиться», а по выражению Петра, «зело старо и необыкновенно». В 1714 году коллекцию перевезли в Петербург и разместили в Летнем дворце, в специально выделенном для этого помещении, названном «Куншткамерой», что в переводе с немецкого означает «кабинет редкостей». Однако коллекция стремительно разрасталась и очень скоро была готова вытеснить из Летнего дворца его обитателей. В 1719 году её перевели в палаты опального к тому времени Александра Кикина на Береговую линию, вскоре переименованную в Шпалерную. Здесь, в Кикиных палатах, и открылся первый в России общедоступный музей.

Кикины палаты

Всю свою жизнь Пётр лично заботился о пополнении музея экспонатами. Так, по его распоряжению в Кунсткамеру было передано чучело павшего любимого коня императора, а также скелет его выездного лакея Николая Буржуа, необыкновенный рост которого равнялся двум метрам и почти тридцати сантиметрам. Пётр увидел этого человека, находясь во Франции. Уговорил приехать в Россию и сделал его гайдуком, или, проще говоря, личным лакеем. Через несколько лет он подобрал великану жену, чухонку из Лифляндии, которая, по некоторым свидетельствам, была ещё выше.

В 1724 году Николай Буржуа умер, и его скелет был передан в Кунсткамеру. Та же участь постигла и жену великана. Во всяком случае, голландский медик Джон Кук, живший в России с 1736 по 1750 год и оставивший воспоминания, пишет о посещении Кунсткамеры: «В одной из галерей в застекленном шкафу хранится кожа некоего француза – выдубленная и набитая. Это был самый высокий человек, какого я когда-либо видел. В другом шкафу был его скелет и штаны, изготовленные из кожи его жены, тоже выделанной».

О скелете Буржуа до сих пор в Кунсткамере рассказывают легенды. Однажды во время пожара, случившегося в музее, пропал череп этого скелета. Со временем ему был подобран более или менее подходящий череп. Однако с тех пор, как утверждают музейные смотрители, по ночам скелет Буржуа покидает своё место и бродит по Кунсткамере в поисках своего черепа.

Кунсткамера

Однажды, как рассказывает старинное предание, Пётр пришел в Кунсткамеру в сопровождении знатнейших людей. Указав на выставленные там редкости, царь будто бы сказал: «Теперь представляется полная возможность знакомить всех как с устройством тела человека и животных, так и с породами множества насекомых. Пусть народ наглядно видит богатство обитателей земного шара». Генерал-прокурор Сената граф Павел Иванович Ягужинский, имея в виду, что Кунсткамере нужна финансовая поддержка, чтобы приобретать новые редкости, предложил Петру взымать с посетителей плату по одному рублю. Это предложение не понравилось Петру «Нет, Павел Иванович, – сказал он Ягужинскому, – чем брать, я скорее соглашусь угощать каждого пришедшего чаем, кофе или водкой».

И действительно, вскоре главному смотрителю Кунсткамеры выделили 400 рублей в год на угощение посетителей. Этот обычай просуществовал долго. Как уверяет Якоб Штелин, ещё при императрице Анне Иоанновне посетителей угощали по желанию кофе, бутербродом или водкой, и Кунсткамера была открыта для всех без исключения сословий.

Но удаленность Кикиных палат от центра Петербурга снижала то значение, которое придавал Кунсткамере Пётр I. Поэтому одновременно с переносом коллекции из Летнего дворца в палаты казнённого Кикина начали подыскивать место для строительства специального здания. Однажды, согласно легенде, прогуливаясь по Васильевскому острову, Пётр наткнулся на две необыкновенные сосны. Ветвь одной из них так вросла в ствол другой, что было невозможно определить, какой из двух сосен она принадлежит. Такой раритет будто бы и подал Петру мысль именно на этом месте выстроить музей редкостей.

Кунсткамеру возвели по проекту архитектора Георга Маттарнови. В строительстве принимали участие и такие известные зодчие, как Н. Гербель, Г. Киавери и М. Земцов. Открытие нового музея состоялось в 1728 году. Говорят, достойное место в его экспозиции занял кусок той необыкновенной сосновой ветви.

Всемирно известная ясность планировки, четкость градостроительных линий и композиционная простота Петербурга удались далеко не сразу. До сих пор жива легенда о том, что Петербург возводился по единому плану с заранее продуманной сетью прямолинейных улиц, обе стороны которых застроены дворцами для знати и «образцовыми» домами для обывателей. Откуда Петру было известно о таких городах? Подсмотрел в Европе? Привиделось в мечтах и грёзах о своем парадизе, или земном рае? В народе жила легенда о колдунах из местных жителей, которые ведали о неком «святом месте – лабиринте, который помогал видеть будущее». Волхвы разводили вокруг лабиринта три костра и читали заклинания. И тогда «небо над лабиринтом разверзалось и превращалось в экран, отражающий будущее». Колдунов силой привели к царю и заставили произвести таинственный обряд. И когда небо над волшебным лабиринтом разверзлось, Пётр с удивлением увидел будущий Петербург, с улицами и проспектами, площадями и набережными, реками и каналами. Оставалось только запомнить и воплотить в жизнь. Вот почему, утверждает эта сказочная легенда, Пётр собственноручно вычерчивал планы и чертежи, «словно срисовывал все это начисто с какого-то черновика», сам руководил строительством и ревниво следил за ходом работ.

Угрозы в адрес не желавших строиться «по чертежу» повторялись раз за разом в многочисленных указах, с помощью которых Пётр пытался регламентировать застройку города. Плотницкие артели соревновались между собой за подряды на строительство в новой столице. Сохранилась легенда о трёх подрядчиках. Один из них объявил, что за свой труд возьмет всего десять копеек на рубль. Второй – только пять копеек, третий вообще вызвался начать строительство бесплатно, только из усердия к царю. Когда об этом доложили Петру, то он будто бы ответил: «Отдать подряд тому, кто берет по гривне на рубль, другому отказать, из-за пяти копеек нечего и трудиться, а третьего, как плута отдать на два месяца на галеры, сказав ему, что государь побогаче его».

Тем не менее, строиться не желали, строиться не умели, на строительство не хватало ни средств, ни материалов. К середине второго десятилетия XVIII века Петербург представлял собой огромную по тем временам территорию, застроенную в основном беспорядочно разбросанными деревянными домами. Однако Петра не покидала давняя мечта о городе, подчинённом единому плану. Хотя он и понимал, что для этого придется снести все уже возведенные постройки в Адмиралтейской части и на Петербургской стороне. В этих условиях ещё не освоенный Васильевский остров представлял собой заманчивую строительную площадку. В конце 1715 года у Петра созрело решение именно на Васильевском острове возводить центр города. Здание Двенадцати коллегий, строительство которого началось в 1722 году по проекту Доменико Трезини, должно было сформировать западную границу предполагаемой центральной площади столицы. Вот почему плоский непрезентабельный торец этого величественного государственного учреждения выходит к Неве, диссонируя с торжественной застройкой всей набережной.

Вид на здание Двенадцати коллегий с левого берега Невы

Так было на самом деле. Но фольклор дает этому иное объяснение. Согласно одному из преданий, собираясь уехать однажды из Петербурга, Пётр поручил Меншикову начать строительство здания Двенадцати коллегий вдоль набережной Невы. Оно должно было стать как бы продолжением Кунсткамеры. А в награду Пётр разрешил своему любимому Данилычу использовать под собственный дворец всю землю, что останется сбоку от Коллегий. Сообразительный Меншиков рассудил, что если возвести такое длинное здание вдоль Невы, то царский подарок превратится в горсть никому не нужной землицы. И он решил выстроить здание Коллегий не вдоль набережной, а перпендикулярно ей. Вернувшийся из поездки Пётр пришёл в ярость. Таская Алексашку за шиворот вдоль всего здания, он останавливался около каждой коллегии и бил его своей знаменитой дубинкой. Но изменить что-нибудь уже не мог. А к западу от Двенадцати коллегий и в самом деле раскинулась обширная усадьба Меншикова.

Мы ещё не однажды встретимся с этой вошедшей в историю царской дубинкой, ставшей в петербургском фольклоре символом высшей справедливости, знаком царского, а значит – Божьего, суда. Кстати, в Петербурге поговаривали, что поскольку Меншиков «мужик здоровый» и простой палкой уму-разуму его не научить, то специально для своего любимца Пётр держал обтёсанный, гладкий от частого употребления, ствол молодой сосны.

Усадьба А.Д. Меншикова. Гравюра начала XVIII в.

Реализуя захватившую Петра идею создания центра Петербурга на Васильевском острове, французский архитектор Ж.Б. Леблон, работавший в России с 1716 по 1719 год, разработал уникальный проект. На его Генеральном плане город окружен крепостной стеной в виде правильного эллипса, а Васильевский остров прорезан сетью каналов, которые должны были заменить собой улицы. В условиях продолжавшейся в то время Северной войны эти каналы предполагалось устроить так, что если бы неприятелю удалось взять первый ряд укреплений, то, открыв шлюзы, можно было захваченные укрепления затопить. Глубина каналов должна была позволить им принимать самые большие морские корабли того времени. Весь этот грандиозный замысел остался неосуществленным. Согласно одной легенде, произошло следующее.

Завидуя талантливому французу, Меншиков якобы решил помешать его планам. Он велел рыть каналы и уже, и мельче тех, что задумал Леблон. И когда царь приехал однажды осматривать работы, то оказалось, что исправить дело уже нельзя. Придя в неистовую ярость, царь в очередной раз прогулялся своей дубинкой по спине всесильного князя. Каналы же распорядился засыпать. От проекта остались только названия линий Васильевского острова, каждое из которых обозначает предполагавшуюся по проекту сторону канала, да старинная легенда о том, как рухнула юношеская мечта Петра создать в Петербурге уголок Амстердама или Венеции. Рассказывают, что царь раздобыл карту Амстердама, лично измерял ширину амстердамских каналов, пока не убедился в том, что идея загублена окончательно. А вскоре в Петербурге начали поговаривать, что Меншиков построил что-то не то. И добавляли при этом, что «не то» – это и есть собственный дворец, который светлейший князь выстроил на деньги, выделенные для строительства каналов.

В 1712 году по проекту Доменико Трезини на Заячьем острове, на месте деревянной церкви святых апостолов Петра и Павла, возведенной ещё в 1703 году, началось строительство каменного Петропавловского собора. Уже при жизни Петра I взметнулась на 106-метровую высоту его многоярусная колокольня, увенчанная золоченым шпилем с фигурой Ангела. По одной из городских легенд, шпиль установлен по приказу Петра I над тем местом, где похоронен царевич Алексей, дабы крамола никогда не восстала из земли и не распространилась по Руси. По другой легенде, Пётр велел похоронить сына в Петропавловском соборе, чтобы все ходили и топтали прах предателя дела своего отца.

Давние отголоски староверческих преданий слышатся в легенде о том, что поднятая к небу рука Ангела вот-вот подхватит посланную свыше «иерихонскую трубу», которая возвестит о конце мира. Согласно другой легенде, скорее всего, того же происхождения, по мысли нечестивого и практичного Петра, фигура Ангела должна была выполнять не только декоративную, но и прикладную функцию: служить флюгером. Однако В.Я. Курбатов утверждает, что флюгером Ангел стал только при Екатерине II. Таким он был выполнен по рисунку архитектора Антонио Ринальди после катастрофического урагана 1777 года, во время которого укрепленная неподвижно фигура рухнула, не выдержав чудовищного напора ветра. Вероятно, именно тогда родилась легенда о том, что если в Петербурге когда-нибудь построят что-нибудь выше Ангела Петропавловского собора, то город перестанут охранять небесные ангелы и им овладеют злые силы.

Есть и ещё одна весьма любопытная легенда, рассказанная одним из современных потомков первого архитектора Петербурга. Будто бы Трезини создал своеобразный памятник первому русскому императору, сделав колокольню внешне весьма напоминающей фигуру Петра Великого. И в этом, кажется, что-то есть.

В иконостасе Петропавловского собора среди сорока трёх икон итальянского письма, выполненных артелью московских иконописцев под руководством А. Меркурьева, есть одна, представляющая наибольший интерес. Эта икона по одну из сторон Царских врат изображает Богоматерь с Младенцем. Молва приписывает лику Богоматери сходство с лицом супруги Петра I, императрицы Екатерины I.

Петропавловский собор

Мрачные застенки Петропавловской крепости на протяжении всего своего существования рождали легенды о судьбах несчастных обитателей этих казематов. Согласно одной из них, «в Алексеевском равелине был заключён, умер и похоронен царевич Алексей Петрович, вследствие чего равелин этот и получил будто бы своё название. Однако это не так. Алексеевского равелина в то время не существовало, а царевич был заключен и умер в Трубецком раскате, по соседству с которым был позже выстроен Алексеевский равелин. Кроме Алексеевского, в Петропавловской крепости был ещё другой равелин – св. Иоанна, в честь царя Ивана Алексеевича, заложенный каменным зданием в 1731 году Надо полагать, что названия двух равелинов: Алексеевский и Иоанновский – наводят на мысль о судьбе не только царевича, но и несчастного императора. Похоже, это обстоятельство и дало основание для предания о том, что и царевич Алексей, и царь Иоанн Антонович похоронены в Алексеевском равелине. Внутри равелина расположен маленький треугольный садик, овеянный загадочными легендами. По местному преданию здесь находится могила княжны Таракановой».

Строительство Петропавловской крепости ещё продолжалось, когда осенью 1704 года на противоположном берегу Невы, как мы уже знаем, была заложена Адмиралтейская судостроительная верфь, положившая начало освоению новых территорий. Нехотя, под страхом «лишения живота», переселялись на Адмиралтейский остров чиновники и офицеры, занятые на строительстве флота. Кроме принудительных мер, на которые Пётр был скор и изобретателен, ему приходилось идти на всякие ухищрения, в том числе и на демонстрацию своей личной заинтересованности в освоении левобережья Невы. Пыляев записывает старинное предание о том, что Летний дворец в одноименном саду был построен Петром с единственной целью «возбудить в первоначальных обывателях Петербурга охоту строиться на Адмиралтейской стороне, потому что до того времени все строились в заречных частях города».

Летний дворец представляет собой двухэтажное каменное здание с высокой, «на голландский манир», крышей. Дворец строился по проекту Доменико Трезини при последующем участии архитектора А. Шлютера. Внутренняя планировка Летнего дворца отличалась сравнительной скромностью. Комнаты были небольшие, с невысокими потолками. Известно, что Пётр не любил высоких палат и предпочитал жить в тесных уютных покоях. Как утверждает молва, в тех случаях, когда ему приходилось останавливаться в просторных помещениях, он приказывал с помощью парусины занижать потолки и перегораживать комнаты легкими выгородками.

Одна из комнат на первом этаже служила Петру приёмной, куда мог прийти любой человек всякого звания. Здесь Пётр обычно выслушивал просьбы и жалобы. Рядом с приёмной находился карцер, куда Петр, как говорят, собственноручно запирал провинившихся. В гардеробной дворца стоял большой деревянный шкаф, который, по преданию, император смастерил сам. Впрочем, в фольклоре сохранилось много рассказов о предметах быта, изготовленных царём лично. Согласно одному старинному преданию, Пётр смастерил большое трюмо в резной деревянной раме, которое сохранилось в тронном зале Летнего дворца. На раме вырезаны имя «Peter», русская буква «П» и год окончания работы. По другой легенде, Пётр собственными руками построил лодку-верейку, которая, кстати, до сих пор бережно хранится внутри футляра его Домика.

До середины XVIII века на половинках двери, ведущей в токарню, можно было увидеть изображение солдата с ружьём, написанное масляными красками. Сохранилось предание о том, как появилась эта картина. Однажды Петр, встав за токарный станок, велел часовому никого к нему не пускать. Явившийся в это время во дворец Меншиков оттолкнул часового. Верный страж, выхватив штык и приставив его к груди светлейшего, закричал: «Отойди, не то приколю на месте!». Пётр услыхал шум и отворил дверь. Меншиков стал жаловаться ему на часового. Но Петр, выслушав солдата, вручил ему червонец за верную службу, а Меншикову сказал: «Он, брат Данилыч, более знает свою должность, нежели ты». Этого часового будто бы и запечатлел придворный живописец на створках двери в царскую токарню.

Летний сад при Петре

За окнами Летнего дворца зеленел молодыми посадками любимый Петром Летний сад, разбитый в 1704 году на месте старинной, ещё допетербургской, усадьбы шведского майора Конау. В 1719 году по личному проекту Петра в саду был выкопан так называемый Менажерейный пруд с беседкой в центре. Если верить легендам, именно сюда ревнивый Пётр однажды незаметно подплыл на лодке и «застукал свою невесту в объятиях с любовником». С тех пор пруд называли «Прудом измены».

Увлекшись просветительскими идеями Готфрида Лейбница, Пётр хотел, чтобы Летний сад, как и Кунсткамера, служил просвещению. Штелин, приехавший в Петербург в 1735 году, записал любопытное предание:

«Шведский садовник Шредер, отделывая прекрасный сад при Летнем дворце, между прочим, сделал две куртины, или небольшие парки, окруженные высокими шпалерами, с местами для сидений. Государь часто приходил смотреть его работу и, увидавши сии парки, тотчас вздумал сделать в сем увеселительном месте что-нибудь поучительное. Он приказал позвать садовника и сказал ему: „Я очень доволен твоею работою и изрядными украшениями. Однако не прогневайся, что прикажу тебе боковые куртины переделать. Я желал бы, чтобы люди, которые будут гулять здесь в саду, находили в нем что-нибудь поучительное. Как же нам это сделать?“ – „Я не знаю, как это иначе сделать, – отвечал садовник, – разве ваше величество прикажете разложить по местам книги, прикрывши их от дождя, чтобы гуляющие, садясь, могли их читать“. Государь смеялся сему предложению и сказал: „Ты почти угадал; однако читать книги в публичном саду неловко. Моя выдумка лучше. Я думаю поместить здесь изображения Езоповых басен“. <…> В каждом углу сделан был фонтан, представляющий какую-нибудь Езопову басню. <…> Все изображенные животные сделаны были по большей части в натуральной величине из свинца и позолочены. <…> Таких фонтанов сделано было более шестидесяти; при входе же поставлена свинцовая вызолоченная статуя горбатого Езопа. <…> Государь приказал подле каждого фонтана поставить столб с белой жестью, на котором четким русским письмом написана была каждая басня с толкованием».

Екатерингоф при Петре

Остается только сожалеть, что всё это великолепие погибло в результате разрушительных наводнений 1777 и 1824 годов.

В 1711 году на взморье вблизи устья Фонтанки, там, где 7 мая 1703 года была одержана первая морская победа над шведами, Пётр построил загородный дворец для своей жены, Екатерины Алексеевны. Екатерингофский дворец простоял до 1924 года, когда, после постигшего его пожара, был разобран. Во дворце находилась простая, сколоченная из сосновых досок кровать, которую, по преданию, царь смастерил собственными руками.

А на одной из стен, как пишет М.И. Пыляев, висела большая карта Азиатской России, выполненная на холсте. Карта эта была явно шуточная. На ней все страны света были перемещены. Северный Ледовитый океан был нарисован внизу, а «море Индейское» – наверху. Камчатка была изображена на западе, а «царство Гилянское» (Иранское) – на берегу Амура. Здесь же была курьезная надпись: «До сего места Александр Македонский доходил, ружья спрятал, колокол оставил». По преданию, рассказанному Пыляевым, по этой необыкновенной карте Пётр ради смеха экзаменовал своих пенсионеров, нетвёрдо знавших географию.

В том же 1711 году начинает формироваться основа градостроительной структуры Петербурга – его знаменитый трезубец, образованный впоследствии Гороховой улицей, Вознесенским и Невским проспектами с Адмиралтейством в основании.

Левую часть этого трезубца – Невский проспект – начали прокладывать одновременно с двух сторон: пленные шведы от Адмиралтейства и монахи со стороны Александро-Невского монастыря. Предполагалось, что они встретятся у Большой Новгородской дороги – будущего Лиговского проспекта. Согласно известному старинному преданию, при прокладке трассы ошиблись как те, так и другие, и Невский проспект, вопреки логике петербургского строительства, оказался не прямым, а с изломом. Говорят, узнав об этой ошибке, Пётр так разгневался, что велел уложить всех монахов, а в их вине он ни чуточки не сомневался, на месте образовавшегося излома и примерно высечь. Если верить легенде, царь лично присутствовал при этой экзекуции и старательно следил за правильным исполнением своего приговора. Впрочем, истории хорошо известна личная неприязнь царя к «племени монахов».

Между тем есть версия, что излом Невского был заранее предопределен. Задуманное равенство углов между будущими Гороховой улицей и Вознесенским проспектом с одной стороны и между Невским проспектом и Гороховой улицей – с другой не позволяло «Невской прешпективе» напрямую выйти к Александро-Невскому монастырю. А это разрушало одну из главных политических концепций застройки Петербурга. Пришлось якобы согласиться на «кривой» Невский проспект. В этой связи, может быть, отнюдь не случайным выглядит появление в петербургской микротопонимике такого названия, как «Старо-Невский», призрачная самостоятельность которого в какой-то степени как бы сняла с официального Невского его «вину» за свою кривизну или, если можно так выразиться, избавила его от некоего комплекса неполноценности. Да и появление самого топонима «Старо-Невский» связано с неудачной попыткой выпрямить Невский проспект. Его участком от Лиговского проспекта до Александро-Невского монастыря должны были стать Гончарная и Тележная улицы. Этот любопытный замысел осуществлен не был, улицы были впоследствии разделены жилой застройкой.

Народная традиция связывает с именем Петра I и основание некоторых церквей. Так, церковь во имя Святого митрополита Петра в Ульянке, по преданию, заложена по его повелению. Здесь Пётр якобы получил известие о победе над шведами и повелел поставить «обыденную» церковь в виде палатки. Затем вместо палатки царь указал выстроить деревянную церковь. В народе её называли Ульянковской, Юлианковской или «церковью за Красным кабачком».

В 1711 году, во время неудачного Прутского похода, русская армия во главе с Петром I попала в неприятельское окружение. Только благодаря чудом заключенному Прутскому миру, в результате которого Россия, как мы уже знаем, возвращала Турции Азов и обязывалась срыть крепость Таганрог, удалось спасти армию, да и самого царя. Существует предание, что Екатерина, бывшая в походе вместе с Петром, пожертвовала все свои личные драгоценности для подкупа турецкого визиря, чтобы тот согласился на заключение мира, и тем самым спасла своего супруга от угрозы пленения. Вернувшись в Петербург, Пётр I воздвиг, согласно другому преданию, храм в благодарность Всевышнему за мир, заключенный с Портой при Пруте, где он со своей армией был спасен, как витиевато выражается Павел Сви-ньин, «единственно благим промыслом от неминуемой гибели». Храм этот, названный Церковью Воскресения Христова, находился во дворце сестры царя Натальи Алексеевны в так называемой Русской слободе на Шпалерной улице.

Там же, во дворце Натальи Алексеевны, в комнате между алтарем Воскресенской церкви и покоями царевны, по преданию, был устроен временный кабинет, в котором царь, часто посещавший любимую сестру, занимался чертежами.

Наталья Алексеевна переселилась из Москвы в Петербург около 1710 года, а в 1716 году она безвременно скончалась. Согласно преданию, Лазаревская церковь в Александро-Невском монастыре была устроена Петром над её могилой. Только впоследствии останки Натальи Алексеевны были перенесены в Благовещенскую церковь, где и покоятся до сих пор.

При Вдовьем доме Смольного монастыря до 1919 года существовала церковь во имя Святых Захария и Елизаветы. Церковь имела полотняный иконостас, который, если верить старинному преданию, принадлежал Петру I и сопровождал его в походах. Его будто бы пожертвовала церкви незадолго до своей кончины дочь Петра императрица Елизавета.

Существует предание, что и Никольский собор, заложенный в 1753 году и освященный в 1762 году, связан с именем Петра I. Будто бы в бытность свою в 1722 году в Астрахани, Пётр пленился красотой тамошнего собора и пожелал иметь такой же в Петербурге. И только смерть помешала осуществлению этого замысла. Мечту Петра воплотила в жизнь его дочь, императрица Елизавета.

Рассказывают старинную легенду и о стрельнинской церкви. Якобы Пётр I после бракосочетания своего в «маленькой екатерингофской церкви» повелел перенести её в Стрельну. Из этой церкви, продолжает легенда, теперь устроен придел в нынешнем стрельнинском храме. Здесь долго сохранялись Царские врата, многие иконы и сосуды петровского времени. По преданию, сам Пётр участвовал в рубке стрельнинской церкви. По другим рассказам, она была прежде немецкой кирхой, по приказу государя превращенной в православный храм. Помимо исторического иконостаса, здесь хранился стул готического стиля с вышитой золотой полосой на спинке. На этом стуле, говорят, сидел Пётр I, ожидая свою невесту.

В народной традиции Пётр являет собой не только строителя Петербурга первых двух десятилетий. Фольклорный Пётр провидит в Петербурге город будущего, Петербург завтрашний. В этой связи любопытна загадочная легенда о земляном холмике, считающемся своеобразным памятником Петру I. Он находится на юго-западном склоне Пулковских высот, возле здания сейсмической лаборатории. На месте нынешнего здания Главной обсерватории в начале XVIII века стоял построенный для Екатерины деревянный дворец, в котором любил бывать Пётр. Недалеко от этого дворца по указу царя якобы была насыпана горка, в основание которой, как гласит легенда, заложили капсулу с царским указом о постройке здесь, «как случится возможность», первой русской обсерватории. Но не только. По одной из версий той же легенды, Пётр I, устраивая «валунную горку» на Пулковской горе, хотел обозначить точку для обозрения своего «парадиза».

Как известно, Петербург не избалован разнообразием географического рельефа. Равнинная территория раскинулась на многие десятки километров. И только две живописные возвышенности украшают её противоположные границы, перекликаясь друг с другом: Пулковская гора с юга и Поклонная – с севера. Обе горы отмечены городским фольклором. О Пулковской, с вершины которой Пётр любовался своим Петербургом, мы уже знаем. К концу второго десятилетия своего существования Петербург был в полной безопасности, ему ничто не грозило. Но в народе жила легенда, связанная с другой горой, противоположной Пулковской, с русским названием Поклонная. Некоторые историки связывают этот топоним с обычаем древних карелов класть поклоны языческим богам в молельнях, устроенных на возвышенных местах. Но бытует в Петербурге и другая легенда, согласно которой Поклонная гора названа так в память об окончании Северной войны. Будто бы шведы, окончательно отчаявшись стереть Петербург с лица земли, посылали с этой горы своих послов на поклон Петру I, прося мира.