В Немецкой слободе
Давно уже москвичи косо поглядывали в ту сторону Москвы, где Немецкая слобода. Правда, эта слобода не прямо примыкала к городским стенам, но все-таки соседство было близкое и опасное.
Приятели(старинные люди решили выпить).
Все там не похоже на Москву. Улицы прямые, многие вымощены камнем или бревнами, положенными поперек. Кроме того, они обсажены деревьями. Весной, как только стает снег, их очищают от грязи, которая свозится каждым домохозяином или к себе в сад и огород (грязь жирная, навозная), или на особо отведенные места за слободой. Всем этим заведуют особые выборные. По бокам улиц – канавы для стока воды и дорожки для пешеходов, чисто выметенные и посыпанные песком. Дома в слободе по большей части каменные, двух- и даже трехэтажные, снаружи выбеленные, с красными крышами из черепицы. Они выходят прямо на улицу и украшены балконами и террасами, в стенах много окон, и все они больше московских. На окнах – занавески, а на подоконниках – цветы в горшках. Около домов – сады и палисадники с невиданными в Москве деревьями, цветами, фонтанами и мостиками через вырытые нарочно пруды. Сады и палисадники обнесены решетками. За домом – огород с какими-то странными овощами, похожими на траву (это салат разных сортов), которые немцы едят сырыми, точно коровы. Среди домов возвышаются остроконечные кирхи, лютерские церкви.
В то время как в Москве добрые люди уже спят, улицы в Немецкой слободе полны народу. Молодые парни и девицы в каких-то курьезных нарядах гуляют тут вместе и, нисколько не стыдясь, разговаривают и перекидываются шутками. Время от времени по улице проезжают всадники, расписные кареты и фаэтоны. Пирушки и балы тянутся в этой слободе до самого утра, и когда благочестивые москвичи собираются уже к ранней обедне, слободские немцы только ложатся спать.
И что за люди здесь! Вот по улице спешит немец-дохтур, одетый во все черное, с громадным белым складчатым воротником вокруг шеи. Какими зельями он лечит? Не просто ли он колдун, с которым православному человеку лучше не иметь дела? За ним идет, тоже весь в черном, с остриженной головой и выбритым лицом, немецкий поп. И он забыл, что стригши бороду и выбривши лицо, человек теряет образ и подобие Божие! Не лучше их «органные игрецы» и фокусники, наверное, имеющие дело с нечистой силой. Правда, тут в достатке людей, знающих разные мастерства, – оружейников, пушкарей, инженеров. Немало тут и опытных в своем деле купцов. Но ведь все они курят табачище, это «мерзостное, проклятое, душепогубительное зелье», и все еретической веры! А мало ли среди них и таких, которые не прочь опоить зашедших к ним московских гуляк, а затем дочиста обобрать их в игре в кости или карты. (Тоже ведь выдумка нечистого!) А то так пальцами начнут показывать на русского чиновного человека, зашедшего по делам к ним в слободу, и что-то бормочут по-своему. Правда, москвичи платят им тем же, поднимая их на смех у себя в Москве, а мальчишки так те прямо им проходу не дают, ругают их, свистят вслед и бросают камнями. Но все-таки лучше бы поменьше иметь с ними дела! А с другой стороны, как обойдешься без этих немцев хотя бы в ратном деле или в торговле? И приходится москвичам волей-неволей терпеть подле себя еретиков-иноземцев.
Но вот подрос молодой царь Петр Алексеевич, и после свержения сестры своей Софьи в 1689 году стал жить по своей воле, и от немцев житья совсем не стало. Так жаловались москвичи.
Чуть не каждый день проводит царь Петр в Немецкой слободе, пользуясь тем, что она близко от его Преображенского села. Не сидится ему дома, где никто не может угодить ему. Он то и дело засыпает окружающих вопросами, на которые они ничего не могут ответить. И он бежит к немцам, которые не ему одному казались тогда всезнающими. То он часами сидит у старика-шотландца, осторожного и аккуратного Гордона, толкуя с ним о военных делах, то учится у немца Виниуса голландскому языку. Датчанин Бутенант обучает его фехтованию и верховой езде, голландец Тиммерман – математике, фортификации, токарному и фейерверочному делу. Но особенно часто бывает молодой царь в доме весельчака-гуляки Лефорта, часто даже ночуя здесь.
И всего через год после свержения царевны Софьи царь Петр прекратил выходы в соборную церковь (в них участвовал теперь только один царь Иван Алексеевич), отменил торжественные приемы во дворце и, оставив царское одеяние, надел простое платье. Зато он, кажется, не пропускал ни одной свадьбы, банкета или бала у немцев, а на похоронах у них бывал вместе со всей своей свитой в таких же черных епанчах, которые носили иностранцы.
Петр I в Немецкой слободе.
Художник А. Земцов
На пирушки и вечеринки в Немецкой слободе сходились люди всякого звания, и все там были равны. Люди постарше, собравшись в отдельной комнате, вели деловые беседы, покуривая трубки и потягивая из больших кружек заморское вино или свое здешнее пиво. Молодежь без устали танцевала.
Царь Петр, присутствуя здесь, делал то же, что и другие: курил из немецкой трубки табак, пил вино и танцевал с простыми немками. Раз он с целой толпой гостей в восемьдесят пять человек сам вызвался к Гордону обедать, ужинать и даже ночевать. Так как кроватей, разумеется, для всех не было, то гости улеглись спать вповалку на полу. На следующий день вся компания, как ни в чем не бывало, отправилась к Лефорту обедать.
Задумчиво и неодобрительно покачивали головами старики-москвичи, смотря на такое необычное поведение царя и слушая рассказы побывавших с ним в слободе.
Не доведут царя до добра эти иноземцы, особенно выходец из Женевы Лефорт! Сумел он как-то приворожить к себе молодого царя. Человек он малосведущий, но весельчак, ловкий кавалер, гуляка сам и других умеет позабавить.
Дом Лефорта в слободе – громадное каменное двухэтажное здание в итальянском вкусе, окруженное садом. В нем много великолепных комнат и прекраснейшая зала, стены которой покрыты дорогими обоями.
В дом ведет широкая лестница. Когда здесь устраивается какое-нибудь празднество, например свадьба царского любимца, то зала украшается множеством серебряных сосудов. Здесь же ставятся из литого серебра два огромных леопарда с распростертыми лапами, которые опираются на щиты с гербом.
Наконец, тут находится большой серебряный глобус, лежащий на плечах Атланта, сделанного из того же драгоценного металла. Празднества у Лефорта продолжаются иногда по три дня кряду и сопровождаются сильными попойками.
Дом стоит на берегу Яузы, поэтому здесь устраиваются катания на лодках, а с берегов реки палят из пушек.
Однажды (это было вскоре после возвращения царя из-заграницы) у Лефорта был пир, на котором присутствовал Петр со своими приближенными. Гости скоро пришли в веселое настроение, царь разговорился с иностранцами о военных делах, о Европе и тамошних порядках. Сидевшие около него завели речь о дисциплине в войсках, причем один из собеседников заметил:
– Чтобы иметь исправных и добрых офицеров, надобно для того наблюдать службу и старшинство.
Услышав это, Петр сказал:
– Ты говоришь правду. Это есть то самое правило, которое желал я установить и для примера был барабанщиком в роте у Лефорта. – Взглянув грозно на генерала Шеина, сидевшего напротив, Петр продолжал: – Я знаю, нарушая мои намерения и указы, некоторые господа генералы продают упалые места в своих полках и торгуют такой драгоценностью, которую надлежало бы давать за достоинство.
Когда же Шеин спросил, кто бы это такие были, Петр с гневом ответил:
– Ты первый, ты тот самый!
При этих словах он выхватил из ножен шпагу и начал так рубить ею по столу, что присутствующие затрепетали.
– Вмиг истреблю тебя и полк твой! – кричал Петр. – Я имею список проданных тобою мест, и усмирю сею шпагою плутовство твое!
Другие генералы хотели было заступиться за Шеина, но Петр, не слушая никого и ничего, пришел в такую запальчивость, что начал махать шпагой на все стороны без разбора. При этом досталось князю Ромодановскому, Зотову и другим.
Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы любимец царя Лефорт не решился схватить его за руку и тем отвести удар, направленный в Шеина. Петр в гневе оттолкнул Лефорта и, размахнувшись шпагой, ранил его в спину. Лефорт не испугался и, остановив все-таки царя, стал просить его, чтобы перестал сердиться и вспомнил, что он должен быть наставником для своих подданных и служить для них образцом. Петр быстро смягчился, простил Шеина, принятых им на службу офицеров велел уволить и, обнявши Лефорта, сказал:
– Прости, любезный друг, я виноват. Я исправляю своих подданных и не могу исправить самого себя.
Затем он принял участие в танцах, а генералы продолжили прерванный пир. Заздравные чаши поднимались одна за другой, а двадцать пять пушек гремели в ответ тостам. Пиршество затянулось до половины шестого утра.
Не нравились москвичам такие пиры в Немецкой слободе и такая дружба царя с иноземцами.
В народе поднимался ропот: «Вот, – говорили, – связался царь с немцами, бражничает с ними да занимается одними пороками. А какое от этого добро? Только понапрасну гибнут и страдают люди». За такие слова хватали, пытали и казнили. Но число недовольных не уменьшалось. А царь Петр не только не прекратил посещений Немецкой слободы, но стал бывать там даже как будто чаще.
