Уезжая, мы побывали на монастырском кладбище…

Здесь могила родителей святого Александра Свирского, здесь могила, в которой нашли упокоение кости расстрелянных чекистами монахов, здесь и свежая совсем могила матушки Феклы…

— Какие голоса? — удивилась монахиня, когда мы спросили ее о голосах убиенных монахов, которые слышно бывает в полночь, во время крестного хода. — Не знаю… Это у кого какой слух. А я, например, только колокольный звон слышала.

Она еще хотела о чем-то рассказать, но не получилось.

— Ах, матушка! — воскликнул, перебивая ее, наш сосед по автобусу. — Какая жалость, что нам еще до вечерней службы придется уехать из монастыря. Вот бы пройти с ночным крестным ходом вокруг монастыря да послушать, как Ангелы-то поют… Теплынь-то у вас какая духовная!

Говоря так, он наклонился к кресту на могиле матушки Феклы.

И, видно, не рассчитал движения, неловко ткнулся лбом в угол перекладины…

Получилось, словно матушка Фекла и ударила его по лбу не так чтобы сильно, но чувствительно. Как и в земной жизни, рассказывают, она своим посохом вразумляла шибко восторженных сестер и паломников…

Перекрестившись, наш сосед по автобусу потер ушибленный лоб и поцеловал все-таки крест.

Но про теплынь духовную он уже больше ничего не говорил.

— Радостно, что после нас что-то останется… — говорила матушка Фекла. — Придет человек, когда ему будет трудно, придет от суетного мира и скорбей и найдет тихую обитель, — ведь душа требует покаяния и утешения, главное, чтобы народ пришел к вере, пришел к Богу, главное — понять то, что дерево без здоровых корней не растет и не расцветает, а обители, как и раньше они создавались — это корни всего народа, если обители разрушены — значит народ свою душу искалечил, разорваны сердца людские, как и эти обители.

Медленно кружась, падали снежинки.

Было уже начало апреля…