Книга: На земле Святой Троицы
Назад: 2
Дальше: 4

3

Работая в архиве ФСК, я наткнулся на дело «оятских священников».

Тринадцать человек проходили по этому делу…

Т.М. Чернявский, В.А. Кудрявцев, С.С. Елпединский, Г.И. Иванов, А.С. Крылов, П.С. Стручков, Е.И. Румянцев, А.Е. Макаров, П.Е. Макаров, К.М. Богданов, М.Н. Калинин, О.С. Максимов, И.В. Филипов…

Все они были расстреляны.

Фабула дела, которое вели Оятский и Лодейнопольский райотделы НКВД, проста и незамысловата.

Уполномоченный Карельской епархии Николай Степанович Надеждин собрал на квартире протоиерея Михаила Ивановича Романова в Лодейном Поле нелегальное (а были легальные?) собрание благочинных, на котором дал — так утверждается в следственном заключении! — установку на развертывание контрреволюционной работы.

По его указанию священник Сергей Семенович Елпединский завербовал для проведения контрреволюционной работы протоиерея Тихона Михайловича Чернявского, священников Германа Ивановича Иванова, Александра Семеновича Крылова, Павла Семеновича Стручкова, братьев-кулаков Алексея Егоровича и Павла Егоровича Макаровых, а также старост других церквей района.

В результате была создана контрреволюционная организация, которая — подумать только! — ставила своей задачей «проведение своих кандидатов в Советы при очередных выборах».

Проводивший допросы помощник оперуполномоченного Оятского райотдела НКВД Чуркин довольно быстро — все следствие длилось чуть больше месяца — добился признательных показаний.

«Я дал старосте Филипову следующую контрреволюционную установку: “Вам надо теперь использовать в своих целях сталинскую Конституцию, надо разъяснять массам, что согласно новой Конституции в Советы могут быть избраны все лица, не считая их социального прошлого (кулаки, служители культа и др.), и можно не избирать тех, кто руководит страной в данное время”»…

«После того, как был опубликован в печати проект Конституции, я стал проводить среди колхозников агитацию, что большевики признали религию, и в воскресные дни нужно не ходить на колхозную работу, а нужно ходить в церковь».

Признания священников подтверждались справками из сельсоветов:

«Гр. Крылов Александр Семенович на территории Гонгинского с/совета проживает с 1932 года при церкви Николая Чудотворца. На территории с/совета ничего не имеет. С хозяйством не связан. Государственные платежи, как мясопоставки выполнял до 1937 года аккуратно, но в 1937 году мясопоставки не выполнил в установленный срок, мотивируя на то, что у него нет скота и найти мяса не может. Гр-н Крылов всячески старался во время пасхальных дней срывать колхозные работы. Устраивал в церкви митинги о том, что райисполком разрешил производить крестный ход, что мы вправе будем ходить, тогда как официального распоряжения не было у них на руках. После того как были выполнены постановления двух общих собраний колхозов о закрытии церкви и отобрании ее под культурные нужды, он сразу же организовал своих людей, то есть членов двадцатки и направил по участкам собирать лишние “руки” по населению против закрытия церкви».

О том, как вершили правосудие советские чекисты, рассказывать не нужно, но, право же, и для тридцать седьмого года обвинение оятских священников вопиет.

Ведь священников в результате расстреляли только за то, что они призывали жить в соответствии с советскими законами, за то, что они «пропагандировали» сталинскую Конституцию.

К сожалению, дела тридцать седьмого года скудны на детали и подробности.

Кто бы — офицер, священник или крестьянин — ни проходил по делу, в какой бы местности — в Ленинградской области или в Коми АССР — ни велось дело, все они похожи друг на друга. Редко-редко проникает в протоколы живая человеческая интонация, какая-либо конкретная деталь.

Мертвые, тяжелые словоблоки вопросов: «Вы арестованы как участник к/p организации. Расскажите, кем и когда вы были завербованы в эту организацию?» — сменяются мертвыми, уставными ответами: «Елпединский дал установку, чтобы я проводил через надежных людей к/p агитацию».

Люди так не разговаривают ни при каких обстоятельствах.

Так скрипит машина смерти, перетирающая в лагерную пыль очередную человеческую жизнь.

Что-то неодушевленное задает вопрос.

Что-то мертвое отвечает на него.

Назад: 2
Дальше: 4