Иногда они беседовали. А почему бы не побеседовать? Почему бы не побеседовать тем, кто выполнил почти все возложенное на плечи Родиной? И даже сверх того выполнил? Тем, кто побывал на естественном спутнике Земли? Тем, кто смог между делом утереть нос американцам, съевшим на Луне собаку?

О чем беседовали? О разном. Но как-то наличие на борту и, наверное, гниющего внутри изолирующего скафандра трупа первого космонавта и, как оказалось, еще и первого гражданина СССР на Луне не поощряло к разговорам пустым, беспроблемным. К примеру, они говорили о войне. О той, не очень далекой для них, застигнутой детством. А у Добровольского даже юностью.

– Как думаешь, Георгий, – интересовался космонавт-исследователь Пацаев, – а что было бы, если б немцы выиграли?

– Кому как, – философствовал командир «Союза-11». – Я бы, допустим, только год назад вернулся бы с каторги. Если б вернулся, понятно. Немцы заставят работать – мастера. «Двадцатьпятку» – «четвертак», мне присудили в сорок четвертом. Так что…

– Да, я наслышан, – кивал парящий в центре кабины Пацаев. – За хранение оружия. Но я не про то. Я в глобальном плане. Как считаешь, вышли бы они в космос?

– Немецко-американская битва за Луну? – улыбался Добровольский. – Возьми, напиши про это. Чем плохо будет? Научно-фантастический роман. Ты, Виктор, теперь космонавт, пусть покуда и неизвестный широкой публике. Махнешь в следующий раз на Луну официально, все редакции твои. «Техника молодежи» со «Знание – сила» будут драться за право первопечатания. Только пиши уж не кое-как, постарайся. Они, конечно, возьмут у тебя что угодно, но все-таки надо и честь знать.

– Да нет, – отмахивался Пацаев, несколько краснея, – про это у нас не напечатают. Мне так кажется.

– Кому кажется, тот… Вот и расширяй пределы допустимого. Тебе, с твоей высоты космонавта, абсолютно все позволено.

И они улыбались. И на ходу сочиняли сюжет. А почему бы им не посочинять, ведь впереди у них посадка с тройным входом в атмосферу. Там, когда нагрев и перегрузка сдавят легкие, будет как-то не до лопотания языком. Это, конечно, если они точно войдут в двадцатикилометровый «коридор».

А еще впереди их дожидался «Скайлэб». Они надеялись его обойти. И верили в Родину, которая наверняка что-нибудь придумает еще до их подхода к Земле. Они знали, что, пока они тут мило беседуют, там, на родном Байконуре, не спят. Не спят и мучаются тысячи умных голов. Гораздо более умных, чем у них. Они должны, обязаны что-то придумать. Что там того «Скайлэба»? Подумаешь, восемьдесят тонн официального железа. А неофициального? Да кто ж про него знает-то?