Он ошибся. Юрий Алексеевич не стал бы номером один, если бы делал что-то шаляй-валяй. Аномалия была закреплена как полагается – по предусмотренной схеме. И, значит, нужно было повозиться, чтобы освободить ее от крепления. Черт возьми, это требовало дополнительного времени, но вовсе не за счет отвязки ремней: стало невозможно отвертеться от необходимости проникнуть в оставленную Гагариным капсулу еще глубже, чем получилось сейчас. Но альтернативы не имелось. «Интересно, – несколько отрешенно размышлял Владислав Николаевич, – хоть кто-нибудь в ЦУПе выскажет правильную догадку, на каком этапе операции я потерял сознание? Никто наверняка не додумается до заклинившего люка, а уж тем более до слишком толстого скафандра, в котором я застряну». Перед тем, как несколько стравить воздух из многослойной резины, он горестно вздохнул.

Одновременно ему требовалось перекрыть вентиль поступления кислорода. Можно сказать, он собирался нырнуть на глубину в вакууме. Полный идиотизм, тем более он делал это не из капсулы наружу, а совсем наоборот. Однако на первом этапе все получилось неожиданно быстро. Разумеется, имелись трудности. В когда-то рассчитанном на Земле-маме варианте, в том, при котором он должен был прийти для спасения товарища, предусматривалось, что в «Кузнечике» в нужное время загорится внутреннее освещение. Да, именно, спасатель и спасаемый будут пожимать друг другу руки в крайнем случае при свете аварийной лампы. Сейчас все происходило совсем не так. Почему же, подумают некоторые, Юрий Алексеевич напоследок не мог включить всю иллюминацию? Но ведь «Кузнечик» не имел собственных солнечных батарей и не мог пополнить энергию извне. И, значит, режим экономии являлся навязанным свыше обстоятельством, то есть намечался на уровне законов природы. Включение кабинного освещения дистанционно, с борта «Зонда-9», не предусматривалось. Вот внешние «габариты» задействовать было можно. Это Волков сделал еще на этапе сближения, ибо при всей радарной умности не мешало иметь визуальную подстраховку. К тому же она крайне пригодилась в фазе первичного вакуумного штурма.

Зато сейчас, в процессе проникновения в капсулу, Волков оказался развернут не той стороной. Или не в ту сторону. (Как тут правильно выразиться? Те, кто ни разу не надевал скафандр, не поймут всей специфики.) Из этого положения было удобно отсоединять загнанную в свинцовый ящик Аномалию, но вовсе невозможно включить плафоны освещения. И значит, приходилось дальше и дальше сажать батарею прикрепленного к плечу фонаря. В низкотемпературном вакууме она садилась невероятно быстро, хотя, если разобраться, почему? Вакуум – ничто. Он не обладает никакой теплопроводностью, он, по сути, – идеальный изолятор. Тем не менее он отсасывал энергию. Где-то здесь у физиков не сходились концы, однако Владиславу Николаевичу не становилось от этого легче.

Он уже раскрутил три из четырех болтов, когда понял, что воздух в легких закончился. Требовалось срочно открывать вентиль. Если бы сейчас далекие наземно дежурящие медики могли следить за его дыханием, им бы самим поплохело. Возможно, он бы продержался еще сколько-то секунд, но хватит ли потом времени нащупать спасительную трубку? Скафандр снова распух, но места сейчас было вдоволь, и он продолжил вращение крепящих элементов. Можно было радоваться тому, как все здорово получилось хоть на этом этапе. Ведь известно, что русские болты иногда поддаются только кувалде. (Весьма любопытно представить работу с ней в невесомости.) Сейчас инженеры-разработчики не подвели, и окончательно далекий Юрий Алексеевич не перестарался, закрепляя эту таинственную штуковину, из-за которой они попали на Луну на два-три года ранее планируемого срока. Волкову некогда было хитро складировать раскрепощенные гайки. Пока он возился с ремнями, все четыре выясняли для себя планируемо долгосрочные орбиты вокруг его головы. «Я не дам вам такой возможности, – подумал он с внезапно накатившимся весельем, – летайте тут сами по себе. Адью!»

Он уже освободил ремни и легко стронул с места ящик с Аномалией. «Великая вещь – невесомость, – размышлял он, снова вдыхая, перед новым стравливанием воздуха. – Вряд ли я сумею сдвинуть эту штуку на Земле». Весьма вероятно, в этом мире почти истребленного кислорода ему удавалось заглядывать в щель будущего. Он дернулся назад, точнее, вниз, в летящую под ногами масштабность лунной карты. Но практики работы в невесомости у него было еще кот наплакал. Движение оказалось слишком резким. Он ударился обо что-то ногой. Удар не был болезненным: в этом мире ликвидированного веса плавность и упругость держали все под контролем. Однако Волкову на мгновение показалось, что он зацепился. Он снова резко дернулся. Не рассчитал. Врезался во что-то плечом. Совсем не почувствовал этого, даже не заметил. Зато фонарь внезапно потух.

По сути, в этом не было ничего страшного: вокруг не присутствовало атмосферы, и фонарик не рождал привычную комфортность медленно сходящей на нет плотности света по краям. Здесь даже не было никакого конуса с резко обрубленными гранями – просто пятно высвеченных предметов впереди, и все. Однако, несмотря на свою мелочную комфортность, это пятно, оказывается, производило психическую связку с отдаленной на четыреста тысяч километров цивилизацией. И не просто техногенной, а вообще цивилизацией. Нельзя забывать, что человек, забравшийся в заполненную вакуумом капсулу, уже много часов был предоставлен сам себе, а последнее время вообще оказался отрезан даже от самой возможности общения. Кроме того, в текущие секунды он дышал тем, что могли заглотнуть легкие загодя.

Он дернул руку к погасшему фонарю. Нащупал. Кручение и щелканье ничего не дали. Он понял, что останется в этой темной, абсолютно мертвой гробнице навсегда. Он снова толкнул что-то ногами, или это показалось – все здесь было такое пушисто-мягкое. Но каждое движение здесь, даже без касания внешних вещей, имело инерционные последствия. Без опоры или реактивного момента не получилось бы сдвинуть себя в сторону хоть на микрон, но вот относительно вращения – всегда пожалуйста. Паника, а возможно, и нулевая плотность пригодной к усвоению концентрации кислорода давно заставила бросить счет улепетывающим куда-то в бездну секундам. Он снова дернулся, уже не сознательно – интуитивно – нащупывая волшебный вентиль. Что-то, а скорее кто-то темный и страшный перехватил его руку. Это было уже слишком. Волков заорал.

Если бы радио доносило его голос до ЦДКС, те, кто постарше, начали бы шарить по карманам в поисках валидола.