Глава 6
Корбеник

«После взятия замка Алник меня отправили на юг с первым отрядом демобилизованных солдат. В начале второго утра где-то к северу от Ньюкасла мне наскучило медленное продвижение пеших воинов, и я пустил лошадь легким галопом, предполагая подождать их на дороге, но тут на землю спустился густой туман, и я подумал, что лучше не продвигаться дальше. Поэтому я спешился и стал ждать, пока остальные нагонят меня. Я долго ждал, но мой отряд так и не появился. Силуэты древних, поросших мхом деревьев смутно виднелись сквозь плотный туман, и только время от времени я слышал, как с ветвей падает подтаявший снег. У меня не было при себе никаких припасов, и ничего не оставалось, кроме как отправиться дальше по лесной дороге в том направлении, которое я счел южным. Хотелось поскорее покинуть безрадостные северные земли, где когда-то рыскали чудовищные черви – а могут, насколько мне известно, рыскать и сейчас. В конечном итоге путь должен был вывести меня к человеческому жилью, где мне подсказали бы, как отсюда выбраться. Однако после долгих часов езды лесная дорога превратилась в тропу, а та все больше сужалась по мере моего продвижения вперед. Я уже задремал в седле, когда конь остановился, и я увидел, что путь нам преграждают разросшиеся кусты шиповника. Я спешился и принялся прорубать в зарослях дорогу, несмотря на объявший меня жуткий страх, ибо было совершенно ясно, что эта тропа никогда не выведет меня к людям.

Прорубая мечом проход в кустах, я услышал скорбные рыдания. Несмотря на ужас, мне было любопытно выяснить причину такого горя. Одолев самую дремучую часть зарослей, я провел коня за уздечку через шиповник и вскоре вышел к замку. Место показалось знакомым, хоть я и не мог сказать, как оно называется. Куртина замка частично обрушилась, а наружные ворота качались туда-сюда под порывами поднявшегося ветра. Приблизившись к внутренним воротам, я подул в рог, но никто не ответил. Тогда я спешился и, распахнув дверь, вошел внутрь. Повсюду царил беспорядок. К своему удивлению я увидел четырех мужчин, сидящих у костра в середине большого зала, и понял, что на подходе к замку слышал именно их плач и стенания. Они угрюмо посмотрели на меня и умолкли. Потом в дальнем конце зала я увидел на возвышении трон, в котором сидел увенчанный короной король. Казалось, он гневно глядит на меня, сверкая глазами в тусклом свете. Однако король не двигался, но тут один из мужчин, сидевших у костра, поднялся и подошел ко мне.

Поведав ему, что я возвращаюсь после северной осады и заблудился, я попросил пустить меня на ночлег и разрешить поставить коня в стойло, а затем поинтересовался, как называется это место.

– Теперь ты задаешь вопрос! – откликнулся мужчина. Он носил бороду и белый плащ с изображением красного креста. Он продолжил: – Но каждый твой вопрос требует ответа.

Другие мужчины, собравшиеся у костра, также были в белых плащах с красными крестами. Один из сидевших поднялся и вышел, чтобы поставить моего коня в стойло.

– Мы видим, что ты очень замерз, иди погрейся у нашего костра, – предложили остальные.

Приняв их приглашение, я заметил, что они поддерживают огонь в костре, сжигая разорванные гобелены и сломанную мебель. Я начал было объявлять свои имя и звание, но меня тут же остановили:

– Мы знаем, кто ты, Энтони Вудвилл. Ты был в этом замке в Вербное воскресенье, во время последнего шествия Священного Грааля. Тогда мы надеялись, что ты задашь нужные вопросы. Что такое Грааль? Какой цели служит Грааль? Что вызвало те три скорбные раны, от которых страдает Увечный Король? Хватило бы любого из этих вопросов, но без них ничего не выйдет.

Тут я взглянул на короля на троне и увидел, что он смотрит на меня с прежним гневом. Его глаза, в которых отражался огонь, казалось, горели ненавистью.

Один из мужчин у костра продолжал:

– Ты не задал вопрос, а раз ты этого не сделал, не было истории, а поскольку не было и нет истории, то и шествия Грааля больше нет. Ты, наша последняя надежда, вернулся слишком поздно. Какой цели служил Грааль? Он служил себе. Знай, что Грааль – потаенная вещь, которую необходимо найти и познать, но людям это было невдомек, и после смерти Артура они оставили поиски. Поэтому Грааль навсегда покинул этот мир, и слава его отошла. Мы, хранители его, ждали слишком долго, и теперь суть Британии утеряна.

– Кто вы?

– Мы были членами ордена тамплиеров, созданного в глубокой древности. Наш магистр получил от Иосифа Аримафейского чашу, в которую была собрана кровь распятого Христа. Наши рыцари доставили чашу из заморских земель и с тех пор хранили ее здесь. Позже, примерно сто пятьдесят лет назад, в правление короля Эдуарда II, орден был обличен в ереси и столь яростно опорочен, что мы не сумели оправдаться. В результате орден запретили, а все его владения конфисковали. И все же горстке членов ордена удалось укрыться, и теперь, хотя все мы давно умерли, мы по-прежнему служим Увечному Королю. Мы все пили из Грааля, и именно это поддерживало нас. Но теперь никто не знает, каким будет наш конец, когда Грааля больше нет, а наш король умер.

– Но ваш король не умер! Я вижу, как он пристально смотрит на меня.

Рассерженный их речами, кои я счел то ли обманом, то ли бредом, я направился к трону короля, не обращая внимания на тамплиера, пытавшегося задержать меня. Тот, еле переставляя ноги, двинулся за мной, чуть слышно умоляя не беспокоить их покойного повелителя. И только подойдя к подножию возвышения, я понял, что король и впрямь мертв. Обложенный со всех сторон подушками на троне, он был мумифицирован, и хотя его глаза по-прежнему сверкали, теперь я видел, что глазницы заполнены ртутью. Более того: раны, полученные еще при жизни, были забальзамированы небезупречно, и тело продолжало гнить, и я отшатнулся назад от зловония.

Повернувшись, я увидел, что в зал входит Эллекен. На руке у него сидел белый кречет, в другой руке он нес двух мертвых куропаток. Эллекен узнал меня.

– Итак, лорд Скейлз, вы пришли… но слишком поздно.

Один из тамплиеров у костра воскликнул:

– Эллекен, каких отличных пухленьких птичек ты нам принес! Сегодня у нас королевский пир!

– Но вы все мертвы! – запротестовал я.

– И птицы тоже, – возразил тамплиер. – Подобное к подобному. Когда-то и ты был мертв и потому нашел наш замок.

Затем Эллекен сообщил тамплиерам, что пир станет последним, ибо вскоре он отдаст мне кречета в подарок королю Эдуарду. Увечный Король умер, Грааль покинул сей мир, а вместе с Граалем его покинули и девы, и окровавленное копье, так что сейчас самое время отдать птицу, поскольку шествия с ее участием больше никогда уже не будет.

Тамплиеров огорчила его речь.

– Что же мы будем есть без нашего кречета? – возопили все четверо и начали горько рыдать, протягивая слабые руки к Эллекену. Тот ничего не ответил, лишь передал мне кречета и жестом велел уходить.

Тамплиеры, шаркая ногами и не прекращая скорбно плакать, последовали за мной.

– Что мы будем есть, если он заберет нашего сокола?

– Он крадет наши обеды!

Но им не удалось меня догнать, и я выбежал из замка, чтобы найти своего коня. Однако, поскольку на запястье я нес кречета, то садился на Черного Саладина не так быстро. И ко времени, когда я был в седле, тамплиеры выстроились в ряд, перекрывая дорогу к внешним воротам. Я направил коня прямо на храмовников, и Черный Саладин, достигнув их, встал на дыбы и ударил двух тамплиеров копытами. Вот так я покинул это скорбное место и снова оказался в лесу.

Как только я решил, что удалился на достаточно безопасное расстояние от полулюдей, что называли себя тамплиерами, я спешился на поляне и улегся прямо на сырой земле. Я так устал, что мне было все равно, где спать. Много времени спустя меня разбудил звон церковных колоколов. Наступило утро. Черный Саладин и кречет стояли надо мной, как стражи. Звук колоколов вывел нас к деревне, где мне показали, в каком направлении находится Ньюкасл. Там я и догнал свой отряд».

Историю о возвращении белого кречета Энтони сочиняет по возвращении в Лондон. Правда же совсем в другом: весь долгий путь с севера на юг его обуревали страхи, что в дороге их настигнут люди Уорика, вооруженные поддельными доказательствами измены Энтони. Сочинение байки о кречете в городском доме Вудвиллов помогает Энтони скоротать время в ожидании отца, который едет из Графтона на встречу с ним. Сразу по прибытии отца Энтони, не теряя времени, рассказывает ему о встречах с Уориком, Мэлори и Типтофтом и о попытке обвинить его в измене.

Внимательно выслушав сына, Ричард говорит:

– Сожалею, что все так вышло. Настоящая мишень Уорика не ты: через тебя он пытался нанести удар мне. Он боится, что король вновь будет благосклонен ко мне, и правильно делает, что боится. Я несколько раз тайно встречался с Эдуардом за пределами Лондона, и мне доверили заниматься брачным союзом и договором с Бургундией. То есть я надеюсь, что встречи были тайными, поскольку у Уорика везде есть свои союзники и информаторы. Поэтому я проявляю крайнюю осторожность во всех делах и отношениях и всегда путешествую с вооруженной охраной. Теперь и тебе следует соблюдать осторожность. Не выезжай в одиночку. Опасайся неожиданных подарков. Проверяй все, что ты ешь и пьешь. Избегай незнакомцев, набивающихся тебе в друзья. Не отправляй незапечатанные письма. Держи двери на запоре. Твои дни и ночи отныне полны опасности, и мне грустно, сын мой, что я тому виной.

Энтони не из тех, кто интересуется международной политикой. И тем не менее он спрашивает отца:

– Почему ты подталкиваешь короля к союзу с Бургундией?

– Почему? Потому что Уорик хочет, чтобы Эдуард заключил договор с Людовиком Французским и женился на французской принцессе. Выбор Эдуарда в пользу бургундского союза будет означать, что влияние Уорика при дворе ослабевает. Ярость и отчаяние захлестнут его. Может, он даже покончит с собой. А если нет, я найду другие способы обеспечить ему позор и смерть. Клянусь Богом, Уорвик не раз горько пожалеет, что оскорбил и унизил нас в Кале. Поглядим, как он будет пресмыкаться перед смертью.

После продолжительного молчания Энтони набирается смелости сказать то, что действительно хочет:

– Почему бы просто не забыть про тот случай в Кале? Я уже забыл. Пусть Уорик и дальше «делает королей», а мы заживем спокойно. У нас есть жены, деньги, титулы и здоровье. К чему нам нашептывания, злоба, борьба за влияние, охота за покровительством, взлеты и падения при дворе? И в Графтоне, и в поместьях епископата Линн у нас есть все, что надо для жизни.

Но отец отвечает:

– Я тот, кто я есть, и буду делаю то, что делаю.

Дальнейший спор бесполезен, и Энтони, меняя тему, расспрашивает его о Мэлори. Энтони считает, что весь восторг Мэлори по поводу короля Артура, Ланселота и Камелота – всего лишь многоречивая уловка, подготовившая почву для передачи Энтони «Обета Артура» с припрятанным подложным письмом. Отец возражает, что Мэлори действительно очень уважаем за познания в вопросах артурианы: говорят, он пишет великую книгу по истории Британии.

– Однако он злой человек, и книга несомненно получится злая, – выносит свой приговор Ричард.

Энтони не отстает от него, и отец продолжает:

– Мэлори крепкий орешек. Его много раз сажали в тюрьму и выпускали, и мне непонятно только одно: как ему удалось сохранить голову на плечах? В разное время его признавали виновным в ограблении, похищении, изнасиловании, вымогательстве, воровстве, браконьерстве, а в последнее время – в преступном укрывательстве конокрадов, за которое бросили в Ньюгейтскую тюрьму, но оттуда его выкупил сородич Уорика Фоконберг. Мэлори – один из вассалов Уорика и его позор, причем вдвойне с тех пор, как открылось, что в глубине души он по-прежнему верен Генриху Ланкастеру. Пока Уорик закрывает на это глаза, поскольку считает полезным иметь посредника, способного передавать сообщения и на ту, и на другую сторону. Но однажды Мэлори зайдет слишком далеко, и тогда, возможно, его преступления и неверность лишь помогут свергнуть его могущественного покровителя…

Поскольку отец снова принимается бранить графа Уорика, Энтони при первой удобной возможности спешит уйти. Он не собирается нанимать телохранителей и всю оставшуюся жизнь трястись от страха.

На следующее утро Энтони представляет Рипли свою историю о возвращении белого кречета. Быстро пробежав текст глазами, алхимик смотрит на Энтони и улыбается. Зубы у него такие белые, что сияют как звезды.

– Вы молодец, лорд Скейлз! Нет, правда молодец! С пером вы управляетесь столь же умело, как и с копьем. Вряд ли здесь можно что-то улучшить. – Затем он хмурится. – Хотя, пожалуй, кое-что поправить все-таки можно. – Рипли делает паузу, прежде чем продолжить. – Не хватает ощущения, что в замке вы оказались в опасности. А история ложится куда лучше, если опасность витает в воздухе и слушатель до конца не уверен, останется ли герой в живых к финалу… К тому же пыл вашей преданности Богу не очевиден… Священнику не пристало говорить такое, но я нахожу, что история становится интереснее, если в ней наличествуют красивая женщина и плотские искушения героя. – Снова сияющая улыбка. – Вы слишком скромны, но я готов дерзнуть от вашего лица. Оставьте мне рукопись, и я ее переделаю так, что она наилучшим образом послужит вам и вашему королю. Приезжайте завтра во время вечерней службы и поглядите, что получится.

Следующим вечером Энтони возвращается в лабораторию Рипли и читает переписанную алхимиком историю: «После взятия замка Алник меня отправили на юг с первым отрядом демобилизованных войск. В ранние утренние часы второго дня где-то к северу от Ньюкасла мне наскучило медленное продвижение пеших солдат. Пустив коня легким галопом, я поскакал вперед, предполагая дождаться их дальше на дороге, но тут землю окутал густой туман, и я решил спешиться и подождать, пока остальные нагонят меня. Ожидание затянулось, но мой отряд так и не появился. При себе у меня не было никаких припасов, и ничего не оставалось, кроме как направиться дальше по тропинке, которая, как я посчитал, ведет на юг. В конце концов тропинка направит меня к человеческому жилью, а там мне укажут верную дорогу.

Меня окружал темный лес, и вскоре я уже совсем не мог понять, куда двигаться. Хотя страх растекался у меня по жилам, приключение обернулось для меня невероятным благом, и сейчас я расскажу вам, что случилось дальше. Долго ли, коротко, я вышел к крутому склону. Едва я начал спускаться, как повстречал, к своему изумлению и ужасу, изможденного тощего волка. Я и не предполагал, что в этих лесах еще водятся волки. Конь встал на дыбы, и я с трудом удерживал его. Мне никак не удавалось заставить скакуна приблизиться к зверю. И тут, когда мы развернулись, я заметил на гребне холма другого всадника. Он смотрел на меня сверху вниз, будто только меня и дожидался. Пришпорив коня, я направился к нему и крикнул:

– На помощь! Сжалься надо мной, будь ты человек или призрак!

И он ответил:

– Я не человек, хотя когда-то был им.

Теперь, подъехав к нему поближе, я понял, что видел его раньше, и следующие слова всадника подтвердили мою догадку:

– Я был рожден в Нэрсборо. Эллекен – вот мое имя. В Йоркшире меня знали как главного сокольничего Ричарда, герцога Йоркского.

Тогда я указал на предвкушающего добычу голодного волка, который, притаившись, ждал у подножия холма, и спросил:

– Ты поможешь мне убить этого зверя?

Но Эллекен ответил:

– Сей волк – исчадие ада, и нет мимо него проходу, пока последний король Англии не поведет меня и прочих охотников в погоню за ним. А сейчас следуй за мной, и мы найдем другую дорогу.

С этими словами он направился вниз по другому склону холма и по долине, а я поскакал за ним, и вскоре перед нами показался прекрасный замок. Когда мы приблизились, я услышал крики и звуки труб, доносившиеся с крепостной стены.

– Это славный замок Корбеник, где каждое сердце наполняется блаженством, – объявил Эллекен.

Как только мы въехали в ворота замка и я передал коня слуге, Эллекен отвел меня в узкий внутренний дворик, вдоль стен которого стояли скамейки. Он велел мне подождать здесь, пока он найдет распорядителя и попросит предоставить нам покои. Когда Эллекен ушел, я заметил, что я здесь не один: в дальнем конце двора на скамейке сидел человек. Он так жалостливо стонал, что я подошел к нему. Приблизившись, я увидел, что это прокаженный и у его ног стоит нечто вроде большой чаши с водой.

– Ну наконец-то! – произнес человек. – Распорядитель обещал, что вскоре пришлет кого-нибудь омыть мне ноги, но ты, похоже, добирался сюда целую вечность. Так что же, приступай. Я хочу, чтоб мне омыли ноги, как было обещано.

Прокаженный отличался злобным нравом и ужасным видом: часть носа была разъедена болезнью, на голове остались лишь жалкие клочья волос, а лицо напоминало череп. Я хотел ответить, что слуга, которому дали такое поручение, еще не прибыл и я пойду потороплю его. Но от меня не укрылось, что прокаженного охватил приступ раздражительности и крайнего отчаяния, поэтому я опустился на колени и, поставив одну его ногу в воду, начал обмывать ее. Меня трясло от отвращения, потому что нога была грязная и искалеченная. Нескольких пальцев не хватало, свод стопы разлагался, а когда я смыл грязь, стало заметно, что вся лодыжка покрыта гнойными язвами. Омыв одну ногу, я принялся за другую, хотя руки у меня так дрожали, что я едва справлялся со своей задачей. Прокаженный, поглядывая на меня сверху вниз, чуть ли не мурлыкал от наслаждения.

Наконец задание было выполнено. Поднявшись, я отшатнулся в сторону, все еще сотрясаемый сильной дрожью. Но едва я так поступил, как понял, что неправильно питать такое презрение к созданию Божьему, которое к тому же так сильно страдает. Поэтому я снова опустился на колени у его ног и, взяв чашу обеими руками, большими глотками стал пить из нее воду, неожиданно обнаружив, что она источает необычайно сладкое благоухание. Прокаженный с любопытством смотрел на меня. Потом я поднялся и сказал, что приведу людей, которые обеспечат ему дальнейшую помощь.

Выйдя из дворика, я встретил распорядителя, который меня уже разыскивал. Я сообщил, что сам омыл ноги прокаженному, так что нет нужды посылать слугу для выполнения этого тяжкого поручения.

– Какого прокаженного? – удивился он. – В нашем славном замке нет прокаженных.

И он увлек меня за собой назад во внутренний дворик, и я увидел, что никакого прокаженного там нет, равно как и чаши с водой.

– Наверняка вы встретили ангела, – сказал распорядитель. – И то было первое из двух испытаний, уготованных вам здесь, в этом замке. Если вы не менее успешно справитесь и со вторым испытанием, то получите обратно белого кречета, которого забрали у вашего короля. А теперь я покажу вашу комнату.

Комната была уютной, в ней даже нашлось несколько книг. Я сидел на кровати и читал Псалтырь, пока меня не пригласили спуститься к ужину. Высокородные господа, пребывавшие в замке, вместе со своими женами сидели за одним длинным столом, где оставалось два пустых места. Одно – во главе стола – предназначалось хозяину замка. Мне сказали, что он нездоров и не будет сегодня ужинать с нами, но завтра меня ему представят. Другое кресло было для меня, и за столом я оказался напротив жены хозяина замка, красавицы с белоснежной кожей и темными, как вороново крыло, волосами, а рядом со мной устроился Эллекен. Не имея потребности в еде, он сидел с нами просто за компанию. Однако говорил он чуть ли не больше всех, вспоминая о своем покойном господине Ричарде Йоркском и воспевая щедрость своего покровителя и его великолепные охотничьи навыки. Впрочем, на самом деле Эллекену редко доводилось служить герцогу на охоте, поскольку Ричард часто воевал во Франции и Ирландии или совещался с другими великими лордами в Вестминстере. Эллекен клялся, что Ричард принял смерть за свое благое правление, и его гибель в битве при Уэйкфилде сделала его величайшим королем, каких видела Англия.

Дама оказалась менее разговорчивой. Похоже, слова Эллекена ее раздражали, и она, не обращая на него внимания, расспрашивала меня о родословной и о моих подвигах, и я рассказал ей, как сражался за Ланкастеров в битве на Вербное воскресенье и был брошен умирать на поле боя. Но затем, придя в себя, я понял ошибочность своего пути и перешел на сторону истинного короля, каковым является Эдуард. Также я говорил о тяготах, которые мне с моим отрядом довелось вынести во время осады северных замков, и рассказывал, как неутомимо совершенствовал мастерство владения мечом, чтобы стать достойным звания чемпиона всей Англии. Казалось, хозяйке замка интересны мои речи, и по окончании ужина она вызвалась проводить меня в отведенные покои и проверить, хорошо ли меня устроили.

Окинув взглядом мою комнату, дама вдруг поспешила прочь, даже не пожелав спокойной ночи. Я счел ее поведение странным. Поскольку ночь была холодной, я забрался в постель прямо в камзоле, на котором моя сестра Элизабет вышила эмблему Вудвиллов: венок зелени на червленом и серебряном поле. Я уже собирался задуть оплывшую свечу, когда заметил, что дверь тихонько приоткрывается. Мигом вскочив с постели, я схватился за меч, но обнаружил, что это вернулась хозяйка замка.

– Я увидела, что свеча у вас догорает, и принесла новую, – сказала она.

Красавица села на постель, а затем полулегла поперек кровати, прижав одеяло, так что я оказался под ним в ловушке.

– Теперь вы мой пленник, – произнесла она, смеясь.

– Тогда я должен сдаться, и нет никого, кому я покорюсь с большей охотой, чем вам.

Но она возразила:

– Нет, это я желаю сдаться вам. – И она возлегла поверх одеяла как раз у меня между бедер. – Надеюсь, теперь ваша свеча разгорится ярче. Возьмите меня, ибо мое тело так жаждет вас, что я должна быть вашей.

Я пришел в ужас, потому что ничего такого не имел в виду под своим галантным предложением сдаться, а теперь, да простит меня Бог, меня снедало искушение. Я будто очутился в саду, где запретные плоды сами падают в руки. И тем не менее я ответил:

– Любезная госпожа, я не отказываюсь от своих слов, но не могу принять ваше предложение, поскольку ваш муж является хозяином замка, а я, как честный человек, не имею права предать его гостеприимство.

– Такие речи делают вам честь, и теперь я еще больше люблю вас. Но супруг не станет возражать, а скорее обрадуется, ибо с тех пор, как он получил ужасные раны, он не способен разделить со мной постель и удовлетворить меня, хотя понимает, как мне это необходимо. Поэтому он только будет счастлив, что такой благородный человек, как вы, пойдет навстречу моим нуждам.

В ответ я просто покачал головой, и красавица с нежным вздохом освободила меня из сладкого плена, однако осталась сидеть на постели и поведала мне немало необычного, о чем я, возможно, расскажу в будущем. Но теперь я передам только вот эти ее слова:

– Вы не такой, как другие, и вам предуготовлена особая судьба. Вы рождены стать героем. Приключения сами сбегутся к вам, точно голодные псы.

Наконец она умолкла и, подарив мне на прощанье невинный поцелуй, покинула меня. Оставшись один, я долго лежал без сна, гадая, в чем будет заключаться второе испытание.

Утром меня разбудил слуга, который принес на подносе завтрак. Позже я препоясался мечом и спустился во двор замка, чтобы отработать отдельные удары. Вскоре хранитель арсенала замка принес два тренировочных меча и предложил помериться силами, и мы более часа упражнялись в выпадах и их парировании. Потом я заметил, что за нашим дружеским поединком наблюдает человек, полулежащий в паланкине, который держали четыре крепких носильщика. Я догадался, что передо мной, скорее всего, хозяин замка, оказавший мне гостеприимство, – Увечный Король. Мы с оружейником прекратили бой, а король приказал носильщикам поставить паланкин на землю и скрюченным пальцем поманил меня к себе.

У него были длинные волосы и борода с проседью. Боль расчертила его лицо глубокими бороздами, и он напомнил мне Христа, каким Его изображают на Распятии. Некоторое время он молча лежал на носилках, размышляя над тем, что собирается сказать. И наконец я услышал:

– Добро пожаловать в мой замок. Супруга хорошо отзывается о тебе и уговаривает принять тебя на службу. Если ты готов принести мне присягу и отречься от своего прежнего господина, ты найдешь в моем лице доброго и щедрого хозяина.

Я ответил, что поклялся в верности королю Эдуарду и, хоть заблудился в этих северных лесах, все же обязан отыскать свой отряд и привести людей обратно в Норфолк.

Король кивнул, как будто ожидал такого ответа. Затем он сказал:

– Вижу, ты не понимаешь сути моего предложения. Я могу сделать тебя хозяином этого замка и прочих владений, причем речь идет не только о землях и деньгах. Моя жена очень красива, ты заметил? А теперь взгляни на меня. Я так изувечен, что никогда не смогу стать отцом ребенка. Я готов сделать тебя и любое дитя, что родит от тебя моя супруга, своими наследниками, ибо, поглядев на тебя и прослышав о твоих достоинствах, я знаю, что ты мог бы стать мне сыном.

Я возразил, что служу королю Эдуарду и никогда не отрекусь от него.

Тогда король молвил:

– Хорошо же! Вижу, земные блага тебя не волнуют. Ты правильно поступил, не согласившись принять подвластные мне земли вместе со всем прочим, включая мою жену. Отказав мне, ты прошел второе испытание. Но знай: я хранитель Священного Грааля, пребывающего в этом замке. И вскоре ты сам увидишь святыню. Когда я покину этот мир, ты станешь стражем Грааля. Единственное условие – быть чистым сердцем и не служить ни одному земному господину.

Но я по-прежнему настаивал, что останусь вассалом короля Эдуарда.

В этот миг появился Эллекен и радостно произнес:

– Ура! Теперь ты действительно прошел второе испытание.

И он подал знак Увечному Королю, что тот может удалиться. Весьма рассердившись, король вылез из паланкина и, отвергнув попытки носильщиков помочь ему, побрел прочь. Согнутый пополам, в своем темном одеянии он чем-то напомнил мне черного жука.

Эллекен продолжил:

– Раз уж ты справился с обоими испытаниями, кречета, который содержится по соседству, принесут сюда, и завтра хозяйка замка подарит его тебе, после чего ты продолжишь свой путь на юг.

Торжественно отсалютовав мне, он удалился, и чуть погодя мы с хранителем арсенала продолжили наш поединок на мечах.

В тот вечер за ужином Эллекен говорил о соколиной охоте и в особенности о кречетах. Также он рассказал о своих теперешних надеждах на сына Ричарда Йоркского, поскольку мальчик нынче стал мужчиной и королем. Хозяйка замка сидела молча, не сводя с меня глаз. Она буквально пожирала меня взглядом. Как только ужин завершился, я поспешил к себе в покои, поскольку очень устал и от долгих упражнений с мечом все тело ныло. Не раздеваясь, я бросился на постель и уже почти засыпал, когда, увы, услышал скрип двери, а затем, открыв глаза, увидел склонившуюся надо мной хозяйку замка.

– Не очень-то вежливо с вашей стороны отказывать мне, – произнесла она. – Позвольте я хотя бы поцелую вас. – И она нежно поцеловала меня в губы. И добавила: – Если вы мужчина, позвольте же мне в этом убедиться. Дайте мне хоть одним глазком взглянуть на ваше тело.

Она принялась теребить мой камзол, пытаясь стащить его. Я слишком устал, чтобы противиться, и к тому же решил позволить ей посмотреть, что́ у меня под камзолом. Сняв с меня верхнюю одежду, красавица в ужасе прижала руку к губам. Посвятив себя целомудрию, я ношу власяницу, а поскольку стираю я ее только раз в сорок дней, выглядит она, как правило, отвратительно. В ту ночь те крошечные, похожие на крабиков бледные создания, что ползали по власянице, стали защитниками моей чести. Благородной даме пришлось проявить немалое мужество, чтобы подарить мне второй поцелуй, а затем она спаслась бегством.

На следующее утро я встал спозаранку и надел доспехи, поскольку мечтал поскорее забрать кречета и покинуть замок. Выйдя во двор, я неожиданно встретил Эллекена, который выглядел очень расстроенным. Он рассказал, что кречета привезли в замок и отдали хозяйке, чтобы она передала его мне. Но дама, испугавшись грозной птицы, не сумела ее удержать, и белый кречет вспорхнул на высокий вяз, однако путы зацепились за ветку, и кречет не смог улететь и повис на дереве вниз головой. Затем Эллекен отвел меня и моего коня, Черного Саладина, к вязу, где я увидел стреноженную птицу, висящую на ветке, точно Авессалом, а рядом стояла хозяйка замка, пребывающая в крайней печали. Эллекен отошел и сел на траву чуть поодаль, словно дальнейшее его не касалось. Королева чуть не плакала и лишь беспомощно разводила руками.

– Король страшно рассердится на меня, – сокрушалась она. – Если я позволю соколу улететь, тогда как его обещали вам, боюсь, супруг во гневе может меня казнить.

Я заверил, что ее страхи напрасны: будучи ребенком, я излазил множество деревьев, и мне не составит труда взобраться на вяз и спасти птицу. Мне только потребуется помощь, чтобы снять доспехи. Поэтому королева сняла с меня меч, шлем, нагрудную пластину и прочие детали доспехов, пока я не остался в одной власянице. Затем я полез на дерево и, оказавшись на уровне кречета, просто отломил ветку, за которую зацепились путы, и бросил ее вместе с птицей вниз. И хотя кречет снова попытался улететь, он так крепко запутался, что не смог.

Я уже почти спустился с дерева, когда увидел внизу двоих мужчин, вооруженных до зубов. Они размахивали мечами, выражая явное намерение убить меня, а затем принялись стучать клинками о щиты и кричать: „Ланкастер! Ланкастер!“ Я был в отчаянном положении: мои меч и доспехи королева перенесла подальше от дерева и теперь стояла рядом с ними, с улыбкой наблюдая за моим замешательством. Увечный Король подошел к супруге и взял ее за руку. Я крикнул рыцарям, что позорно столь предательски нападать на безоружного человека; пусть позволят мне взять хотя бы меч, чтобы бой был более справедливым. И один из них ответил:

– Ни в коем случае. Мы считаем тебя слишком хорошим мечником и не хотим рисковать. Клянусь, если ты спустишься и встанешь перед нами на колени, мы дадим тебе достаточно времени, чтобы перед смертью примириться с Богом.

Теперь я понял, кто таков один из рыцарей, поскольку узнал по голосу Джеймса Батлера, покойного и оплакиваемого графа Уилтшира. Не посчитав его предложение справедливым, я залез повыше на дерево и отломил самый толстый сук, до какого смог дотянуться. Затем я свистнул Черному Саладину, который, будучи хорошо обученным боевым конем, встал прямо под деревом, так что я спрыгнул в седло и направил коня на Батлера, а тот, верный своей натуре, развернулся и пустился наутек. Я не стал преследовать его, ибо оставался еще второй рыцарь.

Развернув к нему коня, я узнал и его, ибо под шлемом увидел лицо моего бывшего товарища по оружию, сэра Эндрю Троллопа, одного из павших в битве на Вербное воскресенье. Меня охватила легкая грусть, что именно с ним мне предстоит сразиться, хотя едва ли время подходило для скорби. Я не хотел, чтобы сэр Эндрю зацепил мечом Черного Саладина, поэтому спешился и отогнал коня в сторону. Сэр Эндрю, воздев меч, ожидал моих дальнейших действий. Он не сомневался, что я со своей палкой не сумею нанести ему серьезный ущерб, однако его ждало изрядное удивление: я поспешил к кречету, освободил его от пут и швырнул в лицо сэру Эндрю. Троллоп издал ужасный вопль, а когда птица вспорхнула на одну из нижних веток вяза, я увидел, что в когтистых лапах кречета зажаты глаза несчастного рыцаря. Ослепший сэр Эндрю, не переставая вопить, вертелся вокруг своей оси, делая выпады мечом во все стороны. Но шансов у него не было, поскольку я, подкравшись, со всей силы ударил его палкой по запястью, выбивая меч из руки, а затем обрушил град ударов по шлему, пока противник не упал без сознания на землю.

Хозяйку замка бой только раззадорил. Стоя над поверженным сэром Эндрю, я заметил, что она раскраснелась и смотрит на меня, приоткрыв рот. Что-то шевельнулось у меня в душе. На свой лад я находил ее злой умысел столь же соблазнительным, как ее улыбка, и подумал, что знаю, как поступить с красавицей.

Но сначала я сел на землю, привалившись спиной к дереву, чтобы немного отдохнуть. Подошел Эллекен и стал поздравлять меня. Он искренне радовался, ибо наверняка не питал любви к старым ланкастерцам.

– Отличная работа! – произнес он. – Ты прошел третье испытание.

– Но мне сказали, что испытаний будет только два, – ответил я.

– Знаю. Мы солгали. – Затем, видя мое недовольство, Эллекен пояснил: – В реальной жизни ты, как и любой человек в этом мире, постоянно проходишь испытания: одно тут же сменяется другим. И даже когда ты испустишь дух, тебе предстоит Страшный суд. Испытания – обязательная часть существования, и каждый вольно или невольно им подвергается, однако лишь в сказках бывает всего три испытания, после которых победителя ждет долгая счастливая жизнь. А если говорить о тебе, то не сомневаюсь: испытания преследуют тебя и ночью, и днем.

Напутствовав меня таким образом, Эллекен подманил с ветки белого кречета и направился с ним в сторону замка. Немного отдышавшись, я, чуть пошатываясь, подошел к Увечному Королю и объявил, что планы у меня изменились и я прошу у него еще одну ночь гостеприимства.

– Да, вам придется остаться еще на одну ночь. Непременно. Я просто запрещаю вам покидать замок сегодня.

Несмотря на его показное радушие, я заметил, что его опечалило мое намерение провести ночь в замке. Затем я отвел королеву в сторону и прошептал ей:

– Если вы придете сегодня ко мне в покои, обещаю, вы найдете меня обнаженным. – При этих словах щеки у нее запылали румянцем.

За ужином Увечный Король занял свое место во главе стола. Он вознамерился поговорить об истории, которую считал одной из тех наук, что раскрывают нравственные законы. Но, по-моему, его истинным подлым намерением было лишить нас всех аппетита. Ибо сначала он рассказал, как в замке Понтефракт более ста шестидесяти лет назад умер король Ричард II – якобы от голода. Чтобы умереть от недостатка еды и воды, требуется где-то около двух недель, и все это время голодающий невыносимо страдает: его мучают головные боли, спазмы в животе и судороги. Хочется плакать, но влаги для слез нет, и наконец сердце не выдерживает. После кончины Ричарда его тело вывезли из Понтефракта и выставляли на всеобщее обозрение в различных местах на дороге в Лондон, будто труп какого-нибудь невероятного уродца.

Теперь, продолжал Увечный Король, сравним эту ужасную судьбу с еще более ранней смертью Эдуарда II в замке Беркли. Тюремщики держали его в камере над помещением, полным разлагающихся трупов животных, надеясь, что их миазмы заразят его какой-нибудь смертельной болезнью, но он оставался здоровым. И в конце концов трое мужчин схватили пленника и засунули ему в задний проход раскаленную кочергу. Говорят, его крики разносились по округе на несколько миль, но смерть, по крайней мере, пришла относительно быстро. Затем Увечный Король продолжил говорить об ужасных кончинах королей, упоминаемых в Библии, а также о монархах, убитых в чужих землях. Особенно он задержался на убийстве Амель-Мардука, преемника Навуходоносора, царя Вавилонского. Хозяйка замка не проронила ни слова, но не сводила с меня глаз. Мы все пили много хмельных напитков, и она не отставала от остальных.

Нетвердой походкой я доковылял до своей комнаты и, сняв власяницу и вычесав несколько вшей с груди, забрался под одеяло. Мне не пришлось долго ждать, когда с улыбкой вошла королева. Она поцеловала меня и, откинув одеяло, вскрикнула, ибо не ожидала увидеть, что вся грудь у меня исполосована ужасными рубцами – результатом моего обычного покаянного бичевания. Я перекатился на живот, чтобы она поглядела, что спина у меня в еще более плачевном состоянии. Затем я вылез из постели и взял кнут, который держал всегда рядом с кроватью на полу. Я вручил хозяйке замка кнут и встал перед ней на колени.

– Теперь вы видите, что я посвятил себя целомудрию, – произнес я, – но похотливо возжелал вашего благородного тела и, да простит меня Бог, едва не уступил вашим сладостным чарам. Если вы не хотите для меня погибели, умоляю, выбейте этим кнутом из меня все зло.

Глаза у нее увлажнились, она кивнула и, схватив кнут, подошла ко мне сзади, после чего принялась с ожесточением пороть меня. Как мне подумалось, она злилась, что ее собственная похоть так неожиданно осталась неудовлетворенной. Когда, полностью выбившись из сил, хозяйка замка прекратила бичевание, она опустилась на колени рядом со мной и дотронулась до свинцовой фигурки, висевшей у меня на цепочке на шее, желая узнать, что это. Я ответил, что этот амулет сделала моя мать, чтобы он охранял меня в бою.

Затем я задал ей вопрос:

– Меня терзает любопытство, но два дня и две ночи я провел в вашем замке, а до сих пор не знаю, как вас зовут. Это тайна или вы скажете мне?

– Меня звали Теофания, – ответила она. – Но отныне я хочу, чтобы меня называли госпожа Бичевательница Рыцарей. Три ночи вы противостояли моим чарам, и больше я не потревожу вас. Теперь же мне пора уходить.

Но я схватил ее за руку и задал еще один вопрос:

– Какой цели служит белый кречет? Зачем в Кеннингтоне его послали мне и почему снова забрали, после того как я подарил его королю Эдуарду?

Она одарила меня величественной улыбкой и ответила:

– Теперь наконец вы задали правильный вопрос. И с ним наше приключение можно считать завершенным. Знайте же: птица служила лишь приманкой и посланником, чтобы вы вернулись к нам. А теперь спите спокойно, завтра вас ждет самое главное испытание.

И опять я лежал в окровавленной постели без сна, терзаясь болью.

На следующее утро после завтрака я встретился с госпожой Бичевательницей Рыцарей около часовни замка.

– Доброе утро, сэр Энтони. Эллекен ждет, чтобы вручить вам кречета. Но вам предстоит еще одно испытание. Вы красивы, храбры и непорочны. Но в вас все еще имеется изъян. Вы слишком редко задаете вопросы и задаете их слишком мало. И все же вам удалось найти правильный вопрос, и теперь вам даровано узреть Священный Грааль без покрова. Спрячьтесь, ибо он внушает трепет.

Спрятаться? Куда? Как подготовиться к встрече с Божественным? Какие доспехи могут защитить при встрече с Богом? Но я кивнул, и королева отперла наружную дверь часовни. Мы вошли в небольшое помещение, где было так светло, словно его заливало солнечное сияние.

Затем, открыв вторую дверь, госпожа Бичевательница отвернулась и прикрыла глаза, но я этого не сделал и увидел, что Грааль ярче пяти тысяч солнц и в нем пылают целые миры. Я видел, как внутреннее пространство черепа заливает свет, в котором парит Око Бога, а после уже не видел ничего, потому что уподобился сэру Эндрю Троллопу: я ослеп.

Я по слуху последовал за госпожой Бичевательницей Рыцарей и вышел из часовни. Ее голос успокаивал, хотя я не понимал, что она говорит. Затем подошел Эллекен и сказал, что мне нельзя больше задерживаться в замке. Мне помогли сесть на коня и приставили двоих слуг: один вел моего коня в поводу, а другой шел рядом, и вскоре я догадался, что он несет кречета. Мои спутники говорили очень мало, а я вообще не был расположен к разговорам, ибо меня больше интересовало, как мне теперь жить, когда я ослеп. В мгновение ока некогда сильный рыцарь превратился в слабака и объект жалости. Мне придется удалиться от двора и передать меч и доспехи тому, кто сможет ими воспользоваться. Придется зависеть от маленьких мальчиков, которые будут водить меня под руку. Ноги покроются синяками, когда я начну натыкаться на разные вещи. Я буду слушать священников, читающих мне нараспев. Ронять еду, когда в попытке поесть я стану проносить ее мимо рта. Никогда мне уже не случится увидеть красоту женщин. Несмотря на слепоту, голову изнутри по-прежнему заливал свет Грааля, который пылал, как солнце. Наверное, слепота и есть та страшная цена, которую платишь, чтобы узреть святыню без покрова. Я чувствовал, что по лицу у меня текут слезы.

На исходе дня меня доставили к отшельнику, обитающему в Ничейной часовне, и сказали, что здесь мне исцелят глаза. Отшельник, которого звали Пирс, толкнул меня, давая знак опуститься на колени, и стал молиться вместе со мной, а после помазал мне глаза целебным бальзамом и велел не касаться их. Затем он приказал мне ложиться спать. Этому я подчинился с легкостью. Казалось, я плыл в золотом море, пока не утонул и сознание мое не померкло. На следующее утро, открыв глаза, я различал светлые и темные пятна, но они не имели четких границ. Увидев, что я проснулся, Пирс снова помазал мне глаза и велел держать их закрытыми в течение часа. Хотя свет Грааля все еще сиял на моих закрытых веках, теперь он стал серебристым, как лунное сияние.

– Поскольку вы были слепы к Божьей силе и милости, наказание даже можно счесть мягким, – произнес Пирс, а затем, возможно заметив мои беспокойство и нетерпение, стал рассказывать мне о своей жизни: – Когда-то я был рыцарем и придворным, как вы, и служил вместе с Джоном Бедфордом во Франции. Как и большинство молодых мужчин, я отличался диким и страстным нравом. Случилось так, что в Руане я отчаянно влюбился в замужнюю француженку. И хотя я, обуреваемый страстью, повсюду преследовал ее, она не удостаивала меня ни одним взглядом. И вот в воскресенье я ехал верхом по городу и заметил, что она входит в церковь. Да простит меня Бог, я решил последовать за ней. Пришпорив коня, я поднялся по ступеням и въехал верхом в храм.

В голосе Пирса зазвучала определенная гордость, когда он описывал, как верхом на лошади въехал в церковь. Затем он продолжил:

– Не знаю, что я собирался делать дальше, но, так или иначе, все прихожане кинулись ко мне и вытолкали вместе с конем на улицу, прежде чем я успел заговорить с дамой моего сердца. Разумеется, случился большой скандал, и архиепископ пожаловался герцогу Бедфорду, но все же я был англичанином, а этот город мы считали своим до такой степени, что могли делать в нем почти все, что хотели. Поэтому я отделался лишь выговором.

Через какое-то время та дама – видимо, посовещавшись с мужем – пригласила меня на свидание. Мы встретились в укромном местечке, и я был уверен, что заполучил объект своей страсти, но внезапно она расстегнула рубаху и обнажила грудь, съедаемую раком. Увидев кожу, покрытую красными и бурыми пустулами, я отпрянул.

„Смотри, англичанин, – воскликнула дама, – вот это больное и умирающее тело ты так страстно желал? Для твоей души было бы лучше, если бы ты любил Иисуса, а не меня“.

После таких слов я одумался. Испросив разрешения герцога вернуться в Англию, я продал доспехи, оружие и имущество, а на вырученные деньги построил эту часовню на некотором расстоянии от любого другого жилья.

Когда Пирс снова разрешил мне открыть глаза, я видел уже немного лучше, хотя изображение еще плыло и дрожало по краям, будто я смотрел на мир сквозь воду. Жилище отшельника совсем не напоминало часовню. Оглядев его снаружи в лучах бледного солнца, я увидел приятный на вид небольшой домик с бревенчатыми стенами и аккуратной соломенной крышей. Пирс носил нелепую бородку, и мне даже показалось, что я заметил пчел у него в бороде, но затем я посчитал, что меня подводит зрение. В то утро я по мере сил помогал в саду.

После обеда отшельник снова нанес бальзам, и я снова сидел с закрытыми глазами, а он в это время рассказывал:

– Здесь, в уединении, вдалеке от великих событий – коронаций, парламентских собраний, сражений, эпидемий чумы, – у меня сложилось ощущение, что я отчетливо понимаю, как вершится история, и поэтому я уже давно решил, что стану историком. Но я не желал быть летописцем прошлого, ибо на этом поприще и без того подвизается множество ученых мужей. Я же хотел стать и действительно стал историком будущего.

Тут я прервал его:

– Историком будущего? Как это? Как можно записывать то, что еще не произошло?

– По-моему, исследовать будущее ненамного труднее, чем прошлое, ибо откуда мы знаем о прошлом? Только через вещи, которые существуют в настоящем: руины, мощи, манускрипты. Думаю, точно так же возможно вывести будущее из того, что существует здесь и сейчас. Поэтому я спрашиваю себя: каким должно быть будущее, если учесть, что настоящее таково, каким мы сейчас его видим? Мир вокруг нас: звезды, рост деревьев и прочих растений, лица мужчин и женщин, меняющиеся русла рек – все говорит нам, каким будет мир.

Я не уступал:

– Нельзя записать то, что еще не произошло.

– И все-таки я знаю, что́ с вами случится и каков будет ваш конец, – сказал Пирс, но не стал дальше спорить, а просто сидел рядом и что-то бормотал себе под нос. Наконец настало время, когда он снова разрешил мне открыть глаза, и на этот раз я увидел все четко. Вообще-то мне показалось, что я вижу даже лучше прежнего, поскольку очертания стали резче и плотнее. Теперь Пирс мог показать мне свой сад: тщательно ухоженные грядки с овощами, фруктовые деревья и пасеку. Пчелы в бороде мне не привиделись. Время от времени отшельник развлекался тем, что сажал пчелиную матку в крошечную клетку, подвязанную под подбородком, и таким образом привлекал на бороду большой пчелиный рой.

На следующее утро он снова взял меня в сад и широким жестом обвел окружающий пейзаж.

– Не ходите в Лондон, – предложил он. – Оставайтесь здесь со мной, выращивайте бобы, собирайте фрукты, слушайте пчел. Будем вместе удить рыбу на речке. Здесь покойно. Сломайте границы истории.

Но я был молод и не готов отойти от жизни. Перед самым отъездом, когда я уже сидел в седле, я наклонился к Пирсу и сказал:

– По-моему, как честному рыцарю, вам следовало обнять больную раком даму и утешить ее любым возможным способом.

– Я знаю, – грустно сказал он.

Затем я поскакал обратно в границы истории.

Своих солдат я нагнал недалеко от Ньюкасла. Пешком они продвигались не быстрее прежнего. Они скучали по мне и боялись, что меня убили грабители. К моему удивлению, все были уверены, что я отсутствовал только часть дня и ночь. Разумеется, прошло гораздо больше времени, и у меня возник вопрос, не занял ли мое место некий фантомный всадник, выдавший себя за меня. На этом мои приключения закончились. На окраине Норфолка отряд расформировали, и я направился в Лондон».

Пока Энтони читает историю, Рипли с беспокойством посматривает на него. Энтони старается, чтобы эмоции не отражались у него на лице, хотя многое раздражает его до бешенства. К примеру, в байке Рипли мало что сохранилось от его собственной истории. Энтони не нравится намек, что он испугался волка. Он не хочет мыть ноги прокаженному, а уж тем более пить грязную воду. У него нет власяницы, кишащей вшами. Он бы с удовольствием занялся любовью с хозяйкой замка, вместо того чтобы ползать перед ней на коленях, умоляя, чтобы его выпороли. Ему не нравится, что Пирс поучает его, точно школьника, и уверяет, будто способен предсказать смерть Энтони, – выглядит как угроза. Да и вообще он находит историю алхимика ужасной, потому что там его без конца обижают и заставляют страдать ни за что ни про что. И разве не жестоко по отношению к его другу Эндрю Троллопу выцарапать ему глаза? А помимо всего прочего, можно ли доверять этому Рипли – человеку, о котором хорошо отзывался Уорик? Но лицо Энтони остается непроницаемым. Подавив бурю эмоций, он говорит:

– Замечательная история – настолько замечательная, что никто в нее не поверит.

– Почему же? – возражает Рипли. – В городе Ившем есть церковь, которая охраняет как святыню отверстие в земле, где когда-то будто бы стоял крест Распятия, а в Карлайле поклоняются мощам святого Франциска в возрасте тринадцатилетнего мальчика. Если люди верят в такое, то почему бы им не поверить и нашему рассказу о возвращении белого кречета?

Видя, что Энтони продолжает сомневаться, Рипли меняет курс:

– Ну хорошо, допустим, большинство не проглотит эту байку целиком, но все поверят, что отдельные ее части могут быть правдой. И помните: это только первая из многих историй, которые мы будем распространять о вас. Здесь главное – вливать информацию капля за каплей.

– Я однозначно буду отрицать все, о чем здесь говорится.

– Тогда вас попросту сочтут очень скромным. Тем лучше.

– Удивительно, что вы придумали такую странную историю, – замечает Энтони.

– Мой дорогой лорд, я не придумал ее целиком, – отвечает Рипли. – Я лишь стащил части историй у других… Теперь меня ждет работа, да и вам наверняка пора вернуться к упражнениям с мечом и копьем. И запомните: хозяйка замка была права. Вы герой своей истории. Я же, напротив, остаюсь в тени. – И он задумчиво продолжает: – Рыцари и лорды могут стать героями, но никто не слыхал о героическом алхимике, и ни одному алхимику не доводилось видеть Грааль. Прошу вас, оставайтесь моим другом, и тогда все будет хорошо, все пойдет отлично и сложится наилучшим образом.