ГКЧП

1991 г. начался с нескольких провокаций. 7 января националистическое правительство и парламент Литвы провели «либерализацию цен» – продукты питания подорожали в 3 с лишним раза. В Вильнюсе начались возмущенные демонстрации, в них перемешались и русские, и литовцы. Требовали отставки таких властей, несли лозунги «Да здравствует СССР!» Секретарь ЦК компартии Литвы Ермалавичюс со своими единомышленниками создал Комитет национального спасения и объявили, что этот орган берет на себя всю полноту власти. Формировались отряды из рабочих, заняли Департамент охраны края (министерство обороны) и ряд других объектов. Манифестанты пытались штурмовать парламент.

Но и председатель парламента Ландсбергис призвал людей выйти на улицы, защитить «свободу». Назревало грандиозное взаимное побоище. В Вильнюс были введены войска, но литовцы силились их остановить, преграждали путь. При занятии телебашни и радиоцентра произошли столкновения, 13 человек было убито (среди них – лейтенант группы «Альфа»), около 140 получили ранения. Общее число погибших в беспорядках составило 16 человек. Кто был виноват? Власти Литвы обвинили – стреляли русские военные. Хотя офицеры «Альфы», штурмовавшей телебашню, приводили однозначный факт: их подразделение не израсходовало ни одного боевого патрона.

Известный журналист Александр Невзоров, приехавший в Литву, чтобы освещать события с вполне либеральной точки зрения, увидел совершенно другое: огонь вели боевики националистического «Саюдиса». Кстати, один из погибших получил пулю из трехлинейки Мосина. Возможно, осталась у кого-то со времен «лесных братьев». Информацию о стрельбе с крыш боевиков «Саюдиса» подтвердил бывший председатель Комитета по национальной безопасности литовского Сейма Пяткявичус [164]. А бывший в то время начальником Департамента охраны края (министром обороны Литвы) Буткявичус впоследствии признал: он вместе с Ландсбергисом готовил провокации, чтобы «малой кровью» оплатить свободу. Только относительно виновности в убийствах он выкручивался, будто в рядах «Саюдиса» были «агенты КГБ» [117].

А мировая «общественность» и перестроечные СМИ даже разбираться не стали – без всяких доказательств дружно завопили о «расправе». Газета «Нью-Йорк таймс» резко выступила против Горбачева, и он жалко оправдывался, что «ничего не знал». Действия центральной власти осудили Верховные Советы России, Украины, Белоруссии, Казахстана. А Ельцин во время событий в Вильнюсе находился в Таллине. 13 января, в тот самый день, когда произошла трагедия, он подписал договор РСФСР с прибалтийскими республиками, стороны признали друг друга суверенными государствами! В Москве прошла 100-тысячная демонстрация, требующая отставки Горбачева, отказа от применения военной силы во внутренних проблемах.

В Риге такие же акции протеста, организованные Народным фронтом, привели к новым жертвам. Манифестанты возбудились, строили баррикады. Произошли перестрелки между Рижским ОМОНом, подчинявшемся Москве, и местными силами МВД, перешедшими под власть Латвийского Верховного Совета. Погибло 7–8 человек, 14 было ранено, в том числе случайные люди. Но стоит подчеркнуть: в это же время, когда все внимание «прогрессивной общественности» сосредоточилось на Вильнюсе и Риге, в других местах шли ожесточенные конфликты, и их будто не замечали. Хотя там жертв было гораздо больше! Молдаване нападали на Приднестровье. В Карабахе начиналась настоящая война между армянами и азербайджанцами. Грузинская милиция штурмовала южноосетинский Цхинвал, гремели автоматы и гранатометы. Ну а истерия вокруг Литвы давала свои плоды. Уже через месяц последовала первая ласточка – Исландия признала независимость Литвы, за ней Дания признала независимость Эстонии.

Но сразу же после одной встряски последовала другая. В СССР в связи с инфляцией давно уже носились тревожные слухи о финансовой реформе. Новый премьер-министр Павлов заверил, что ее не планируется, и мгновенно нарушил обещание. 22 января за подписью Горбачева был издан указ об изъятии и обмене крупных купюр, по 50 и 100 руб. Операция мотивировалась тем, что надо изъять расплодившиеся фальшивые банкноты, деньги теневых дельцов. Но на обмен давалось лишь 3 дня, с 23 по 25 января. Причем можно было обменять только 1000 руб. на человека. Если больше – вопрос рассматривался в специальных комиссиях. А одновременно была ограничена сумма, которую можно снимать в Сбербанке – 500 руб. в месяц на человека.

Но в связи с задержками зарплаты многие хранили запас наличными. А в крупных купюрах хранить было удобнее. Наличные держали и кооператоры для текущих расчетов. Указ объявили по телевидению 22 января в 21 час, и тут же в Москве были отключены телефоны. Все финансовые учреждения уже были закрыты. Самые находчивые владельцы денег кинулись разменивать их немедленно – у таксистов, в кассах метро и вокзалов, где еще не знали об указе. По почте отправляли переводы самому себе. А в следующие дни у отделений Сбербанка была давка. Пенсионеры с одной-двумя 50-рублевыми бумажками записывались в очередь с ночи и стояли целыми днями, чтобы их деньги не пропали. Все это вызвало естественное возмущение.

А ведь череда конфликтов и сомнительная реформа разыгрывались как раз накануне запланированного референдума о сохранении СССР! В феврале и марте по городам закипели многотысячные митинги и демонстрации. Организовывались они противоположными лагерями. Одни выступали за СССР, за «мир и согласие», выражали недоверие Ельцину и поддержку Горбачеву. Другие поддерживали Ельцина и требовали отставки Горбачева. За Ельцина и против Горбачева начались очередные забастовки шахтеров. Трагизм ситуации заключался в том, что народ раскололи фигурами двух лидеров, но на самом деле оба они оказывались разрушителями…

17 марта 1991 г. референдум состоялся. 6 республик – Эстония, Латвия, Литва, Молдавия, Грузия и Армения – его бойкотировали. Впрочем, в Молдавии голосовало Приднестровье, в Грузии – Абхазия и Южная Осетия. В Прибалтике многие люди шли на избирательные участки, созданные при воинских частях. А в РСФСР, кроме основного вопроса о существовании Советского Союза, на референдум был вынесен еще один – о введении поста президента России. В целом же в голосовании приняли участие 148,5 млн человек (79,5 % от числа граждан с правом голоса). Из них 76,43 % ответили «Да» существованию Союза. И характерно, что в самых обработанных городах, Москве и Ленинграде, за СССР проголосовало лишь около половины граждан, а Свердловск совсем «отличился»: за сохранение Союза высказалось 34,17 % избирателей.

Республики, отказавшиеся от участия, начали проводить собственные референдумы – о независимости. Однако условия устанавливались жульнические. Например, в Эстонии к голосованию допускались лишь «правопреемные граждане Эстонской республики», то есть потомки лиц, имевших эстонское гражданство до присоединения к СССР. А также те, кто получил «зеленую карточку». Чтобы получить ее, требовалось подписать заявление о поддержке независимости. В Грузии аналогичный референдум проводился в условиях террора. Националисты во главе с «правозащитником» Гамсахурдиа начали гонения на русских, осетин, абхазов. Преследовали даже грузин, обвиненных в «осетинском происхождении», и вскоре Гамсахурдиа стал президентом Грузии.

Но и в самом горбачевском референдуме был сокрыт подводный камень. Речь в нем шла не о прежнем СССР, а об «обновленной федерации равноправных суверенных республик». То есть предстояло заново договариваться, какой она будет, эта федерация? Ельцин, например, уже в феврале стал заявлять, что союзный центр вообще не нужен и всю власть надо передать Совету Федерации из глав союзных республик. Они будут встречаться и решать совместные дела, а каждая республика станет жить сама по себе. Горбачев вроде бы противился такой концепции. Ведь при ее реализации на свалку отправлялся он сам.

Однако произошел ряд событий довольно непонятного свойства. Был сформирован Совет безопасности СССР, куда вошли вице-президент Янаев, премьер-министр Павлов, министр внутренних дел Пуго, его предшественник Бакатин, министр обороны Язов, министр иностранных дел Бессмертных, председатель КГБ Крючков, председатель Совета Союза Верховного Совета СССР Примаков. А 28 марта должен был начаться III Съезд народных депутатов России, определить свою позицию по результатам референдума. Накануне его проведения Кабинет министров запретил во взвинченной Москве проведение любых митингов и демонстраций в период с 26 марта по 15 апреля.

«Демократия» подняла негодование, объявляла запрет «наступлением реакции».

А в день открытия Съезда в столицу были введены войска. Объяснялось, что они должны защитить депутатов от «морального террора» всяческих манифестантов. Но солдаты и бронетранспортеры, наоборот, подействовали на перевозбужденную общественность, как красная тряпка на быка. Невзирая на запреты, массовая демонстрация затопила Садовое кольцо, перешла в митинги протеста. Съезд направил свое решение правительству – убрать войска, и они были выведены. Но… зачем все это предпринималось? В целом очень походило на репетицию грядущего ГКЧП. На разведку действием. Проверить реакцию народа. И ядром ГКЧП стал как раз Совет безопасности, созданный Горбачевым.

Между тем правительство Павлова продолжало свои реформы. 2 апреля без всякого предварительного оповещения резко снизило курс рубля. Цены скакнули в три раза. Ясное дело, это не прибавило популярности Горбачеву и его премьер-министру. Вскоре был принят закон о порядке въезда в СССР и выезда за рубеж – границу открыли практически для всех желающих. На этом фоне с 23 апреля начался «Новоогаревский процесс». В подмосковной резиденции Горбачева Ново-Огарево представители 9 союзных и ряда автономных республик сели обсуждать, каким быть обновленному Союзу. Создали Подготовительный комитет, начали составлять союзный договор. Спорили, как он будет называться – Союз суверенных государств? Союз советских суверенных республик? Какие будут органы власти? Кто будет собирать налоги и как будет формироваться бюджет?

А параллельно пошла другая кампания. По выборам президента РСФСР. К первым в России всенародным выборам главы государства! Ведь Горбачева избирали на съезде, а теперь по стране закрутилась еще невиданная «гонка» – газеты, листовки, программы. Главным оппонентом Ельцину Горбачев выдвинул бывшего председателя Совета министров, Рыжкова. Выбирали «парами» – президента и его заместителя. Для Рыжкова подобрали замом популярного генерала Громова, бывшего командующего 40-й армией в Афганистане, Героя Советского Союза. Кроме них выдвинулись еще 4 кандидатуры: Владимир Жириновский со своей ЛДПР, кузбасский лидер Аман Тулеев, радикально настроенный генерал Альберт Макашов, Вадим Бакатин.

Но и Ельцина подкрепили популярной фигурой заместителя, героя Афганистана, летчика генерала Руцкого. Благодаря иностранным советникам, имеющим большой опыт в подобных мероприятиях, его предвыборная кампания велась грамотно и напористо. Рыжкову как будто подыгрывали правительственные СМИ. Но у населения с его именем связывался развал экономики. Агитация, по впечатлениям аналитиков, строилась очень слабенько и неумело. А Жириновский, Тулеев, Макашов, Бакатин фактически «оттянули» у него голоса противников Ельцина. В первом же туре Борис Николаевич одержал победу, набрал более 57 % голосов. У следующего за ним Рыжкова оказалось всего около 17 %. Впрочем, была еще одна, и очень весомая, причина успеха Ельцина. Американцы потом не скрывали, что поддержали его кампанию мощным финансированием [139].

Одновременно прошли выборы в Москве и Ленинграде, Попов и Собчак из председателей Моссовета и Ленсовета превратились в мэров. И покатилась цепная реакция. Лидерам других союзных и автономных республик тоже захотелось стать президентами, это звучало более солидно, чем председатели Верховных Советов. Соответственно, и городские руководители потянулись к титулам мэров. Прилавки магазинов окончательно опустели, в Советском Союзе открылись первые официальные биржи труда, а колоссальные средства выбрасывались на перевыборы тех же самых лиц под другими ярлыками!

И в это же время под нашу страну закладывались новые мины. Теперь – под саму Российскую Федерацию. Чтобы и ее раздробить. На переговорах Ново-Огарево «президенты» автономных республик стали требовать, чтобы их республики заключали новый союзный договор не в составе РСФСР, а «напрямую». То есть стали отдельными, не зависели больше от российских властей. На своих кругах возбудились донские казаки, зашумели о провозглашении Донской республики (правда, в составе России). Но на Северном Кавказе ситуация становилась куда более опасной. Начались конфликты ингушей с казаками. Ингуши убили атамана Сунжеского отдела Подколзина, погромили станицу Троицкую (8 погибших, 19 раненых). Казаки слали обращения о защите и к Горбачеву, и к Ельцину – не отреагировал ни тот, ни другой.

А 8 июня в Грозном собрался Общенациональный конгресс чеченского народа под предводительством генерала ВВС Джохара Дудаева, провозгласил независимую Чеченскую республику. От родичей полетела информация чеченским солдатам, служившим в Советской армии. Они стали бунтовать, требуя отправки домой. И военное начальство, совершенно затюканное перестройками, во избежание неприятностей решало проблему самым простым способом. Отпускало их, пусть едут.

17 июня снова забил тревогу председатель КГБ Крючков. Выступил на закрытом заседании Верховного Совета СССР и зачитал давнюю записку Андропова в ЦК от 24 января 1977 г. Ту самую, где сообщалось о планах ЦРУ по вербовке агентов влияния и их инфильтрации в советскую верхушку, разрушения с их помощью экономики, разложения общества, создания внутриполитических трудностей и переориентации Советского Союза на западные идеалы. Сейчас каждый мог сопоставить – именно эта программа почти уже выполнена. Впрочем, и однозначная оценка выступления Крючкова представляется затруднительной. Ведь он-то давно знал об агентах влияния, дисциплинированно не трогал предателя Яковлева, сам участвовал в темных делах вроде перелета Руста.

Осознал, что дальнейший путь ведет в пропасть, в последний момент силился предостеречь? Или просто желал обелить собственную фигуру и собственное ведомство? Дескать, мы-то работали, мы давно предупреждали. И для этого был раскрыт старый документ, а отнюдь не новые данные. Раскрыт тогда, когда что-либо предпринимать было уже поздно… Во всяком случае, Горбачев не выказал Крючкову своего гнева, он остался председателем КГБ. Да и Горбачеву никто не мешал совершать дальнейшие повороты штурвала власти.

1 июля был принят закон «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий». Скрытый перехват государственной собственности шел уже давно, а теперь он был легализован, эта собственность уже беспрепятственно потекла в частные руки. А 17 июля в Лондоне состоялось совещание «Большой Семерки» – США, Англии, Франции, Германии, Италии, Канады и Японии. И впервые на встречу ведущих мировых держав был приглашен Советский Союз! Это рекламировалось как величайший успех Горбачева и его политики. Нас признали «равными», семерка превращалась в «восьмерку»! Столь высокое доверие зарубежных «друзей» Михаил Сергеевич постарался оправдать. В Москву пожаловал президент Буш, и 31 июля Горбачев подписал с ним Договор о сокращении стратегических вооружений.

Теоретически он выглядел как бы равноправным. Каждая держава должна была уничтожить третью часть своих баллистических ракет. Но на самом деле Михаил Сергеевич опять отмел мнения Язова и Ахромеева, согласился на чудовищные уступки. Оказались завуалированы те же самые особенности, что у нас основу стратегических вооружений составляли ракеты наземного базирования, в США – морского и воздушного. Но договор не касался флота, а каждый стратегический бомбардировщик Б-52 советская сторона согласилась учитывать как одну ракету. Хотя Б-52 нес 12 ракет. Язов впоследствии вспоминал: «Нам пришлось сократить раз в 100 больше ракет, чем им. У американцев было всего штук 50 “Атласов”, попадающих под этот договор, они их уничтожили… У нас же было 6 ракетных армий, которые надо было сокращать по этому договору!» Вдобавок договор запретил производство, испытание и развертывание баллистических ракет воздушного запуска (они разрабатывались в СССР), донных пусковых установок, ракет орбитального базирования (в СССР они тоже имелись).

Но эпоха Горбачева уже подходила к концу. Не исключено, что как раз после подписания договора его покровители сочли: Михаил Сергеевич выполнил все, что мог. Пора уступать место другим. Этому имелись некоторые признаки. Вслед за Шеварднадзе от него отошел второй его помощник, Яковлев. В июле он подал в отставку, объединился с Шеварднадзе, Поповым, Собчаком, Вольским, создал с ними новую партию «Движение демократических реформ». Надвигались какие-то события, когда самые доверенные соратники предпочли дистанцироваться от Горбачева, остаться «чистенькими».

Он еще председательствовал в Ново-Огарево. Составлялись и публиковались для обсуждения проекты договора о «Союзе Суверенных Государств». Он предусматривал некую «мягкую федерацию», но все равно кочевряжился Ельцин, взбрыкивала Украина. Наконец, на ночной встрече Горбачева, Ельцина и Назарбаева сошлись на том, что дату подписания можно назначить на 20 августа. Но в этот день его должны были подписать лишь 3 республики: РСФСР, Казахстан и Узбекистан. Строили прогнозы, что осенью присоединятся Белоруссия, Азербайджан, Таджикистан, Туркмения, Киргизия, Украина. А потом надеялись как-то уговорить Молдавию и Армению. Договор, как будто окончательный, 15 августа напечатали в «Правде».

Состоялось бы подписание 20 августа – совершенно не факт. С большой долей вероятности всплыли бы новые зацепки для споров. Но Горбачев удовлетворился достигнутым и отправился отдохнуть в Крым. А накануне предполагаемой встречи по Союзному договору разыгрались довольно темные события, «путч ГКЧП».

По запущенной в обиход версии, Горбачева «изолировали» в его крымской резиденции в Форосе, отключили ему связь. 19 августа по радио и телевидению стали передавать «Обращение к советскому народу». Извещалось, что президент не может выполнять свои обязанности по состоянию здоровья, его полномочия принимает на себя Янаев. И о том, что «в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации» в ряде местностей вводится чрезвычайное положение, создается Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) в составе Янаева, премьер-министра Павлова, председателя КГБ Крючкова, министров обороны Язова и внутренних дел Пуго, первого заместителя председателя Совета обороны Бакланова, председателя Крестьянского союза Стародубцева, президента Ассоциации государственных предприятий Тизякова.

Не вошли в состав ГКЧП, но активно подключились к нему главнокомандующий Сухопутными войсками Варенников, председатель Верховного Совета СССР Лукьянов, член Политбюро Шенин, руководитель аппарата Горбачева Болдин, его военный советник Ахромеев. Приостанавливалась деятельность всех политических партий, общественных организаций, запрещались митинги, демонстрации и забастовки, прекращалась трансляция всех телеканалов, радиостанций, выпуск всех газет, кроме центральных. В Москву были введены войска, заняли ключевые объекты, оцепили центр города.

Но в истории с «переворотом» оказываются сплошные неувязки! Павлов впоследствии проговорился, что Горбачев «был в курсе всего происходящего». В своих показаниях это подтвердили и другие руководители «мятежа» [99]. Улетая в Крым, Горбачев напутствовал Янаева фразой: «При необходимости действуй решительно, но без крови» [175]. Сам Михаил Сергеевич утверждал, что для него события стали полной неожиданностью, но уже в 2011 г. на пресс-конференции в агентстве «Интерфакс» тоже сознался, что знал обо всем. Генерал В. Г. Медведев, начальник личной охраны президента, вспоминал, как 18 августа, накануне «путча», к Михаилу Сергеевичу приезжали в Форос его участники – Болдин, Варенников, Шенин, Бакланов, беседовали, «прощаясь, обменялись рукопожатиями». А 19 августа, когда «переворот» уже произошел, «даже душевный покой президента в этот день не нарушался. Мы улетели, а он отправился… на пляж. Загорал, купался. А вечером, как обычно, в кино» [54].

Между прочим, расследование сразу же установило, что связь у Горбачева отключили только в жилых покоях. Сохранялись линии в домике охраны, в административном здании, и Горбачев ими пользовался несколько раз. Сохранялись радиостанции, автомобили президента были оборудованы спутниковой связью [23]. Крючков сперва всецело признавал свою «вину», но разговорился через 10 лет, в 2001 г. В интервью итальянской газете «Corrierre della Serra» сообщил, что делегация 18 августа звала в Москву самого Горбачева. Он отказался, сославшись на приступ радикулита. Но действия одобрил. Только поставил условие: если будет сопротивление, сразу прекращать [75].

Эти особенности объясняют многие другие загадки. Ельцин накануне прилетел из Казахстана в совершенно «нетранспортабельном» виде, его отвезли на дачу в Архангельское. К ней ночью выдвинулись около 50 бойцов из спецназа КГБ «Альфа». Запросто могли захватить или устранить Бориса Николаевича. Но получили приказ не трогать его, только «охранять» дачу – и он свободно уехал. Чрезвычайное положение на самом деле было введено только в одном городе – в Москве. Но войска начали вводить в город в 9:30. Через полчаса после того, как Ельцин благополучно прибыл в Белый дом. Телефоны отключены не были. Лидеры оппозиции свободно связывались с единомышленниками.

Колонны танков и бронетранспортеров не сразу пробились к центру Москвы, пришлось сносить автобусы и троллейбусы, перегородившие улицы. Но после этого войска просто встали на указанных им местах. Оцепление не останавливало пешеходов, они толпами проходили куда хотели, митинговали рядом с солдатами. Военные заняли Центральный телеграф, прекратив его работу. Но телетайп продолжал действовать, передавая информацию, в том числе из Белого дома. Телестудии и радиостанции перешли на центральное вещание. Но продолжала работу радиостанция «Эхо Москвы», про нее «забыли». Новости передавала и «Би-би-си», а транзисторные приемники были почти у каждого.

Тележурналист Сергей Медведев отснял, как Ельцин на танке зачитывает «Обращение к гражданам России», объявив ГКЧП антиконституционным переворотом и призывая людей к сопротивлению. На телевидении как будто была установлена строжайшая цензура, но этот сюжет «случайно», «по недосмотру» показали в главной информационной программе «Время». На всю страну! (Вскоре Сергей Медведев станет пресс-секретарем Ельцина.) Массы народа потекли на защиту Белого дома, принялись строить баррикады, формировать отряды ополченцев. Военные, уже разложенные «демократической» пропагандой и имеющие все основания ненавидеть прежнюю власть, тоже симпатизировали Ельцину. Десантники во главе с популярным генералом Лебедем, танкисты начали переходить на его сторону.

А вот предводители «переворота» явно чувствовали себя не в своей тарелке, трусили. На пресс-конференции, организованной в МИД, премьер-министр отсутствовал – у него накануне случилось алкогольное отравление [43]. Потом перешло в гипертонический криз, и он слег в больницу. У Янаева тряслись руки, видимо по той же причине. Он принялся оправдываться, что Горбачева никто не свергал, после отдыха президент вернется в строй и они вместе будут работать.

Минует два года, и в аналогичной ситуации Ельцин запросто расстреляет Белый дом из танковых орудий, подавит толпу бронетранспортерами и посечет пулеметами. То же самое было сделать очень легко. Но штурмовать Белый дом никто не собирался, таких приказов не отдавалось. И именно «Би-би-си» с «Эхом Москвы» нагнетали обстановку периодическими вбросами о готовящемся штурме, о выдвижении войск для атаки, о 250 тыс. пар наручников, якобы заказанных ГКЧП на каком-то псковском заводе. Услышав такое, из Белого дома встревоженно звонили в Кремль Лукьянову, он уточнял информацию и успокаивал защитников: нет, слухи не подтвердились.

Между тем демонстрации и забастовки охватили всю Россию. В Ленинграде на Дворцовую площадь вышло полмиллиона человек. А власти некоторых регионов, слишком поспешивших заявить о поддержке ГКЧП – Краснодарского края, Ростовской, Самарской и Липецкой областей, – Ельцин своим указом отстранил от должностей. На себя он принял пост главнокомандующего на территории России, стал рассылать приказы войскам. Перевел в свое подчинение управления внутренних дел и КГБ по Москве и Московской области. У Белого дома собралось до 100 тыс. человек, начался непрерывный митинг. Кстати, о том, что его никто не будет штурмовать, можно было догадаться по составу защитников. Среди них очутились Шеварднадзе, Ростропович, Макаревич, Кинчев, Ходорковский, Евтушенко, Никита Михалков, вице-мэр Москвы Лужков даже привел в Белый дом свою беременную жену Батурину. «Хромой бес перестройки» Яковлев почему-то не пришел, но тоже поддержал Ельцина.

20 августа на «цензурном» телевидении произошла еще одна «случайность». В 15:00 в программе «Время» передали обзор новостей – президент Буш и премьер-министр Великобритании Мейджор осуждают «переворот», «мировая общественность» возмущена, передали и о том, что Ельцин объявил ГКЧП вне закона, прокурор России Степанков возбудил уголовное дело. Это подлило масла в огонь. А следующей ночью в накаленной атмосфере противостояния пролилась кровь. Колонну из восьми БМП, направленную на патрулирование, защитники приняли за атакующих, набросились на нее возле тоннеля на пересечении Садового кольца с Новым Арбатом. Пытались залезть на бронетранспортеры, поджечь их. Трое ополченцев погибли. Разъяренная толпа окружила бронетранспортеры, грозя расправой. Лишь через несколько часов их выручили народные депутаты, кое-как уговорили народ.

Ну а ГКЧП 21 августа отдал приказ о выводе войск и сложил с себя «полномочия». Крючков, Язов, Бакланов и Тизяков вылетели к Горбачеву. В своем письме на имя Михаила Сергеевича от 25.08.91 Крючков свидетельствовал: «Было заявлено, что в случае начала противостояния с населением операция немедленно приостанавливается… К вам поехали с твердым намерением доложить и прекращать операцию». Но Горбачев (якобы пленный) отказался их принять. Зато принял прилетевшую к нему делегацию от Ельцина во главе с Руцким и Силаевым. По телевидению показали, как президент и его супруга вернулись в Москву. Они и впрямь изображали себя «освобожденными пленниками» – с трапа самолета спускались жалкие, потертые, в каком-то заношенном тряпье. Трогательно благодарили народ. Раиса Максимовна пыталась высказать в микрофоны какой-то бред, как ее муж наговорил на магнитофон «политическое завещание» и его прятали, резали магнитофонную ленту на куски… А Ельцин встречал их как хозяин! Как раз «путч» вознес его на новый уровень! На роль «народного вождя»!

Люди ликовали. На радостях плакали, обнимались – поздравляли друг друга с победой… Не задумываясь, чьей победой. И над кем, над чем. Характерно, что многодневный митинг у Белого дома перешел в праздничный «Рок на баррикадах» – музыкальное начало отнюдь не национальное. Но и об этом никто не задумывался в общей эйфории. Толпы растекались по Москве, митинговали на разных площадях, зачем-то снесли памятник Дзержинскому. Везде развевался трехцветный бело-сине-красный флаг – его широко использовали на демонстрациях и баррикадах против ГКЧП, и Верховный Совет РСФСР постановил считать его национальным флагом России.

Троим погибшим – Владимиру Усову, Илье Кричевскому и Дмитрию Комарю – Горбачев посмертно присвоил звания Героев Советского Союза. А членов и активистов ГКЧП арестовывали, предъявили обвинение в государственной измене. Но ведь в итоге их даже судить не стали. Подержали под следствием и выпустили по амнистии. Только Варенников принципиально отказался от амнистии, предстал перед судом и был… оправдан за отсутствием состава преступления. Судить-то оказалось не за что.

Зато прокатилась эпидемия загадочных «самоубийств». Министр внутренних дел Пуго и его жена были найдены в кровати якобы застрелившимися. Хотя следствие почему-то обнаружило «лишнюю» стреляную гильзу, а пистолет лежал далеко от них, на тумбочке. Был обнаружен якобы повесившимся маршал Ахромеев. Причем тесемка, на которой он удавился, оборвалась, и он вешался вторично. Или вешали. Вполне вероятно, что Пуго и Ахромеев знали «слишком много». С балкона пятого этажа якобы выбросился Управляющий делами ЦК КПСС Николай Кручина. Руководитель главной канцелярии, через него проходили финансовые дела партии. За ним и точно так же, с балкона, последовал предшественник Кручины на этой же должности, Георгий Павлов. А потом из окна своей квартиры «выбросился» еще один заместитель заведующего Международным отделом ЦК Дмитрий Лисоволик.

В целом же складывается картина, что весь «переворот» был широкомасштабной провокацией. А массы людей, ринувшиеся на защиту «демократии» и торжествовавшие «победу», стали лишь статистами грандиозного шоу, поставленного очень грамотными и опытными режиссерами. Был ли автором сам Горбачев? Вряд ли. Скорее соавтором или действующим лицом, которого подвели к этому сценарию другие силы, оставшиеся в тени. Мощная встряска порушила инерцию привычной жизни Советского Союза. Он посыпался как карточный домик. Республики одна за другой принялись провозглашать независимость от СССР.

Рушились и связующие структуры. Ельцин своим указом приостановил деятельность компартии на территории РСФСР. Горбачев подал в отставку с поста Генерального секретаря и призвал ЦК самораспуститься. Через несколько дней Верховный Совет СССР приостановил деятельность КПСС на всей территории страны. В связи с арестом премьер-министра Павлова было отправлено в отставку общесоюзное правительство. Вместо него был создан временный Комитет по оперативному управлению народным хозяйством СССР. А под шумок этих преобразований Ельцин и руководство РСФСР объявили, что Россия забирает под свой контроль Государственный банк СССР и Внешэкономбанк СССР. Михаил Сергеевич остался, по сути, ни с чем. Без финансовых органов, без партии, без опоры.