Глава третья. Гамбит бубновой дамы
Вечер удался на редкость. Не так уж часто друзьям случалось собраться втроем, никуда не спеша и ни на что не отвлекаясь.
Левашов на днях вновь подскочил в Москву после трех коротких рейсов на Геную и Риеку, а у третьего из их когда-то неразлучной компании, Сашки Шульгина, жена сегодня утром уехала на воды, и он по этому случаю был раскован и приподнято-весел.
Олег привез датское пиво «Тюборг», Андрей по случаю разжился ведром крупных живых раков, их тщательно сварили со всеми нужными специями и потом долго, истово хрустели клешнями, высасывали лапки и поедали нежные, бело-розовые шейки, пахнущие укропом и тмином.
Много говорили – как встарь, ни о чем и обо всем сразу. И казалось, ничего еще не было и молодость не прошла. Даже Сашка отключился от своих вечных проблем и снова блистал своеобразным остроумием, составившим ему сомнительную славу еще во время оно.
Он вообще был своеобразным парнем, нынешний старший научный сотрудник института судебной психиатрии. Бросала и заносила его сложная натура так, что не расскажешь сразу. То он в студенческие еще годы вдруг оказывался в академическом отпуске и прибивался к эстрадной студии сомнительной репутации, то, разочаровавшись в искусстве или в своем месте в искусстве, что точнее, восстанавливался в вузе и поражал наставников рвением и способностями. Вместо аспирантуры выбрал по распределению Хабаровск и три года гонялся по тайге за чудом уцелевшими шаманами, надеясь выведать у них некие тайны сверхчувственного. И, по слухам, что-то такое вроде бы выведал. Возвратившись в Москву, взял себе жену из театра на Таганке и до сих пор не мог найти из этого положения разумного выхода. И много еще всякого с ним происходило. Хотя теперь он, кажется, остепенился.
Впрочем, Новиков не обольщался видимым благообразием. Он всегда помнил, что черного кобеля не отмоешь добела. И ждал…
Наконец, с раками покончили, умыли руки и приступили к главному. Намечена была на сегодня серьезная игра. Классика – до утра, по гривеннику вист.
Шульгин распечатал новую, специально для этого случая припасенную колоду, выбросил лишние карты, со слегка нарочитой сноровкой старинного пароходного шулера стасовал, раздали – дело пошло.
Пулька сегодня складывалась на редкость увлекательно и удачно для Новикова. Мизера, как им и положено, ходили парами, какие нужно – игрались, а прочие ловились, то и дело возникали комбинации неожиданные и даже поразительные, вроде девятерной без трех у Шульгина при его ходе. Ну и тому подобные коллизии, понять, оценить и насладиться которыми может только истинный поклонник игры.
Попутно Левашов продолжал свои многолетние попытки склонить Шульгина бросить размеренную и, по его же словам, исчерпавшую себя жизнь и перейти к нему на танкер судовым врачом. Сашка в принципе был не против, но, как всегда, его что-то удерживало. На этот раз – жена.
– Есть у меня отчетливое ощущение, что в мое долгое отсутствие она обязательно загуляет… – вздохнул он, делая снос.
– Если ей захочется, она и так загуляет. Не далее, как завтра. В Кисловодске, – пожал плечами Новиков.
– Это совсем другое дело. Здесь от меня ничего не зависит, а кроме того, развлечься на курорте – это даже естественно… Если же я уйду в моря, ей придется заниматься этим в домашних условиях, что аморально. Тем более, от меня же потребуется снабжать ее и ее приятелей деньгами, чеками, импортным барахлом, то есть финансировать грехопадение. Не вижу интереса. И не думаю, что прелести дальних странствий окупают такой вот семейный расклад…
Шульгин был, пожалуй, единственный человек, которого Новиков никогда до конца не понимал, невзирая на многолетнюю дружбу. Он не мог с уверенностью определить, когда Сашка говорит серьезно, а когда валяет дурака. И причина была до удивления простая. Не интересуясь психологией специально, Шульгин как-то, от нечего делать, проштудировал взятый у Новикова трактат о логических связях высших порядков, и эта отрасль схоластики настолько его увлекла, что с тех пор он неумеренно ею злоупотреблял. А общеизвестно, что если один из собеседников умеет строить вторые, третьи и так далее связи, а другой об этом его умении знает, то из замкнутого круга антиномий им уже не выбраться никогда. Любое предположение становится равно истинным и ложным. И самым мучительным было то, что Новиков в силу навязчивой идеи не мог избавиться от потребности разобраться, когда же Сашка говорит то, что на самом деле думает или чувствует. Сейчас, в частности, он может быть прав, опасаясь за нравственность своей «кобры» и выдвигая это за причину, мешающую отправиться в плавание. Но ни один порядочный человек о своей жене говорить так в обществе не станет, следовательно, он валяет дурака, маскирует истинную причину нежелания плавать. Но, зная, что собеседники именно так и воспримут его слова, он вполне может позволить себе сказать правду, в которую никто не поверит, тем самым облегчив себе душу и заставив друзей доискиваться до истинной причины, не пускающей его в моря. И эти построения можно продолжать до бесконечности…
Левашов, к его счастью, в такие тонкости не вдавался, поэтому только мотнул головой, не отрывая глаз от карты:
– Ну и зря. Бабы все одно как пожелают, так и сделают. А мы скоро переходим на регулярную японскую линию, и ты бы вволю попрактиковался в языке. Может, повидал бы наконец живых ниндзя…
Шульгин не успел ничего ответить. Новиков удачно разыграл третьего валета, взял необходимую седьмую взятку, и тут в прихожей мерзко заквакало устройство, заменявшее Левашову дверной звонок. Он сделал эту штуку от нечего делать и часто развлекался, наблюдая за реакцией застигнутых врасплох отвратительными звуками. Были случаи, когда чересчур впечатлительные гости, особенно женского пола, навсегда после этого прекращали с ним дипломатические отношения.
– Кого это там принесло? – пробурчал Левашов. – У нас все дома… Открой, – кивнул он Новикову, ближе всех сидевшему к двери в прихожую, – а я пока раздам…
Андрей записал себе законную четверку и пошел открывать.
За порогом стояли двое мужчин, прилично, даже респектабельно одетых. Один – лет пятидесяти, плотный, коренастый, очень похожий на Баниониса в «Мертвом сезоне», второй, что помоложе, больше напоминал Ланового. Андрей сразу отметил это странное двойное сходство, раньше даже, чем произнес отразивший его недоумение вопрос:
– Чем обязаны?
Младший сделал шаг вперед, как бы стараясь оттеснить Новикова и войти в прихожую, но Андрей инстинктивно заслонил ему путь и повторил вопрос, но уже в более простой форме.
Тогда вперед выдвинулся старший и, делая любезную улыбку, отчетливо, как диктор телевидения, произнес:
– Простите, пожалуйста, здесь проживает Седова Ирина Владимировна?
Новиков обычно играл в преферанс, а не в покер, но лицом, тем не менее, владеть умел. В долю секунды он, как водитель в аварийной ситуации, осознал и оценил обстановку.
– Как вы сказали? Седова? Вроде есть что-то такое… – И крикнул в глубину квартиры: – Олег! Тут твоей соседкой интересуются… – А когда появился Левашов с картами в руках, торопясь его предупредить, повторил: – Вот ребята твою соседку спрашивают. Она же Седова, да?
Левашов, привыкший на лету подхватывать предложенные обстоятельства, подыграл точно.
– Есть такая. Седова. Вон в той комнате живет. Подселили, чтоб их, а я себе думал комнату оттяпать…
Посетители словно бы растерялись.
– А она дома? Можно ее увидеть? – И снова попробовали мимо Новикова проникнуть в квартиру.
– Не, ребята, – ответил Олег, становясь рядом с Новиковым. – Нету ее. С утра умелась. А куда – она не докладывает…
Гости растерялись еще больше, стали переглядываться, молодой зачем-то полез в карман, потом, словно спохватившись, вытащил руку.
– Она какая из себя? Высокая, лет двадцати семи, красивая светлая шатенка, правильно? – спросил старший.
– Правильно, правильно, только нету ее, я же сказал. Может, что передать?
– Нет, спасибо, не надо. Мы лучше позже зайдем…
– А куда позже, первый час, – показал часы Новиков. – Она уже где-то в другом месте ночует, – и усмехнулся соответственно. – Если завтра только, после работы…
– А где она работает?
– А кто ж ее знает? Мы с ней и не разговариваем почти. Гордая… Так, поздороваемся, если на кухне встретимся, и все. По науке где-то трудится. А может, вовсе и не по науке, может, официанткой в «Национале»… Дома редко ночует. Ладно, ребята, если у вас все – привет. А то дела стоят… – Левашов показал карты и подмигнул.
Новиков развел руками и невежливо захлопнул дверь.
Секунду или больше друзья молча смотрели друг на друга.
– Ходят… хрен их носит… – громко и зло сказал Новиков, в надежде, что за дверью его услышат. – То грузины, теперь еще эти… – и медленно, разборчиво выругался.
– А тебе что? Пошли они все… – Левашов взял его за рукав и потянул в комнату.
– С кем вы там зацепились? – начал Шульгин, но, увидев лицо Новикова, замолчал.
Левашов повернул регулятор громкости магнитофона, резко прибавив звук, перенес одну из колонок на подоконник и прислонил диффузором к стеклу. Вторую направил в сторону двери, стол же оказался как раз между ними. Эти меры безопасности, широко освещенные в соответствующей художественной литературе, вполне могли оказаться или ненужными, или бесполезными, но ничего другого в голову ему не пришло. А даже ненадежные предосторожности все равно лучше никаких.
Шульгин, с интересом наблюдая за манипуляциями Левашова, ждал продолжения.
Новиков взял у него из рук сигарету, несколько раз глубоко затянулся.
– Беня, – сказал он тихо, возвращая сигарету, – Беня, мине сдается, что у нас горит сажа…
Он говорил это, а думал сразу о многих вещах одновременно. О том, например, что особенно и не удивлен, сказал же он когда-то Ирине, что «наверху» могут не одобрить ее поведения. И о том, что судьба, или рок, или предназначение, или нечто их заменяющее наверняка существует, иначе отчего же именно сегодня – не раньше и не позже! – он оказался здесь? И как раз в той компании, которая единственно и подходит для всего, что теперь предстоит. И что нужно все объяснить ребятам, причем так, чтобы «гости», даже если и слышат их сейчас, ничего не поняли и не заподозрили. И как вообще использовать те несколько часов, которые еще есть в их распоряжении…
Он повернулся к Левашову и сказал:
– Твоя сдача, так и раздавай. – И пока Олег бросал карты, словно между прочим обратился к Шульгину: – Что-то я давно ничего интересного не читал. То ли дело раньше книжки попадались… Помнишь, про философа греческого…
Шульгин кивнул.
– Вариант «Никомед», что ли?
– Вот-вот. «Одиссей покидает Итаку» и тому подобное…
Новиков имел в виду бесконечный авантюрный роман, который он писал в студенческие годы, единственными благодарными читателями которого как раз и были Левашов и Шульгин. Роман, возможно, и не отличался особыми художественными достоинствами, но был переполнен самыми невероятными приключениями, погонями, побегами и преследованиями, большая часть которых происходила в городе, сильно напоминающем Москву. Герои тоже походили на автора и его читателей, да вдобавок каждое сюжетное хитросплетение, маршруты головоломных погонь друзьями подробно разбирались и обсуждались на предмет их правдоподобия и практической исполнимости, порой даже проигрывались на местности, если возникали сомнения. Роман этот служил им неплохим развлечением. И теперь Андрею достаточно было назвать соответствующую главу или ситуацию, остальное в пояснениях не нуждалось.
Само же название романа и его глав проистекало из тогдашнего увлечения друзей античной историей и философией.
Левашов закончил сдавать, и Новиков, как ни в чем не бывало, взял со стола свои карты, развернул их привычным веером.
– Раз собрались, так надо играть. Вот… – Он выбросил на стол бубновую даму. – С ней все понятно? Как следует из правил, дама бьется, своя и чужая… – и положил рядом с ней короля и валета, со значением показав их друзьям.
– Тут уж ничего не поделаешь, правила. И выход, я понимаю, один…
– Если правила не устраивают, их надо менять, так? – лениво поинтересовался Шульгин, хотя в глазах у него уже посверкивали искры разгорающегося азарта.
– Иногда за это бьют подсвечниками… – вставил Левашов.
– Трус в карты не играет. Поэтому главный вопрос – на что именно эти правила стоит поменять?
– Лично мне всегда импонировали шахматы, – сказал Новиков. – Возвышенная, спокойная игра, все чинно, благородно… Особенно одна штука. Гамбит называется.
Левашов усмехнулся, встал из-за стола, словно в сомнении, выглянул в прихожую, потом вернулся.
– Это изящно. И может сработать. Но пульку надо закончить до утра. Завтра некогда будет. У меня по программе пикничок намечается. Натурально – на обочине. На правой. Не доезжая известной дачи. Так что желающих приглашаю поучаствовать… – Левашов тоже увлекся импровизацией, стараясь говорить так, чтобы друзьям все было ясно, а для любого постороннего слова звучали вполне обыденно.
– Обязательно, – кивнул Шульгин. – Женщины за нами, техника ваша…
– Тогда я лучше прямо сейчас домой пойду. Потом доиграем. Спать хочется… – сказал Новиков. Вытащил из кармана ключ от своей квартиры и протянул Левашову. Отдал и показал три пальца. Левашов глянул на часы и кивнул. Потом взял со стола пачку сигарет. Покачал ее на ладони.
– Не зря я всю жизнь не любил курящих женщин. Вечно с ними через это всякая мура происходит…
Новиков понял, что он имеет в виду универсальный блок Ирины, в виде портсигара, который так и остался у Левашова после той февральской ночи. И что Олег считает, будто по этому блоку, очевидно, излучающему какой-то сигнал, пришельцы и вышли на квартиру именно Левашова. Действительно, ничего другого придумать было нельзя. И поняв это, Новиков обрадовался. Значит, логика пришельцев хотя бы в первом приближении поддается анализу. И еще – их технический уровень, судя по этому, отнюдь не сверхъестественен. Неважно, каков принцип, но эффект сопоставим с земными аналогами. Примитивная пеленгация. По-другому Ирину найти они не могут.
«Пока не могут», – уточнил он свою мысль. Не застав ее здесь, убедившись, что пеленгация подвела, они даже чисто человеческими способами за несколько дней могут пройти по всей цепочке ее биографии и выяснить все – и нынешнюю фамилию, и адрес. Так что времени практически нет. Дебют, миттельшпиль, эндшпиль – играть надо все сразу, и все в цейтноте.
– Если б та дама вовремя не бросила курить, было б еще хуже, – подал вдруг голос о чем-то своем задумавшийся Шульгин, не отрывая глаз от листа бумаги, на котором он уже несколько минут выписывал колонки двух- и трехзначных чисел.
– Тогда вообще говорить было бы не о чем… – пожал плечами Левашов.
– Хватит, ребята, – подвел черту Новиков. – Оставим сослагательное наклонение до спокойных времен. «Одиссею действительно пора покидать Итаку».
Это была условная фраза из его романа, после которой там начинались самые захватывающие события.
Андрей сунул в нагрудный карман пачку сигарет, похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли спички, и пошел к двери, считая, что все сказано. Но Шульгин не был бы сам собой, если бы и тут не ввернул одну из своих двусмысленностей.
– Пусть только Одиссей будет повнимательнее, а то как бы Пенелопа не оказалась Цирцеей.
– Я всегда говорил, что с классикой у тебя слабо. Пенелопа осталась на месте, Одиссей поехал спасать Елену. А это две большие разницы…
– Ну-ну, тебе виднее… – Шульгин изобразил на лице усмешку в стиле Арамиса, с которым одно время себя отождествлял. – Только с этими… дамами всегда есть шанс ошибиться.
Андрей промолчал, вскинул к плечу сжатый кулак и вышел.
Он прошел через пустынный и темный двор. Ветер шумел в кронах тесно обступивших дорожку старых берез, ветви раскачивались перед единственным горящим фонарем, и по асфальту метались изломанные тени. Никого не встретив, Андрей пересек проспект и почти вбежал в приземистую шайбу станции метро. В вестибюле и на эскалаторе было пусто, снизу по шахте тянул ровный поток пахнущего резиной воздуха. «Тот час, когда в метро закроют переходы…» – сказал он вслух и, прыгая через три ступеньки, побежал по слишком медленно ползущему эскалатору.
…Минут через десять после ухода Новикова из квартиры вышел Шульгин. Только он пошел не вниз по лестнице, а вверх. Поднялся на последнюю площадку, взятым у Левашова ключом открыл чердак и, подсвечивая фонариком, долго шел по хрустящему шлаку среди стропил, подпорных столбов, дымоходов, оставшихся от времен печного отопления, каких-то ящиков, измазанных известью бочек, обломков мебели и прочего хлама, скопившегося чуть ли не с довоенных времен. По крайней мере, четверть века назад, когда они играли здесь в героев «Тарантула», все на этом чердаке было так же. Он пересек почти бесконечную в темноте длину дома, с трудом отжал щеколду заржавленного замка, открыл толстую дверь и очутился в первом, выходящем совсем на другую улицу подъезде.
Специально припасенной тряпкой он обмахнул пыльные туфли и не спеша пошел вниз, чтобы на углу поймать такси.
…Улица была узкая, запущенная, словно бы и не столичная совсем. Под ногами тускло отсвечивала брусчатка мостовой, поблескивали изогнутые плети трамвайных рельсов. Вдали, между крышами, косо висел узкий серп растущего месяца. Ободранные и грязные фасады домов начала века в ночной темноте приобрели даже некоторое мрачное величие. Насколько доставал взгляд, никаких признаков жизни не замечалось в их многоэтажных громадах, и лишь одно окно слабо светилось на третьем этаже в середине квартала. Невольно хотелось узнать: кто там живет, отчего не спит, что делает при едва светящейся лампе, а может, и при свечах? При взгляде на такое окна тянет на размышления.
Новиков остановился на перекрестке. Влево и вправо тянулся еще более узкий и глухой переулок. «Не Москва, а прямо тебе трущобы старого Чикаго…» – подумал Андрей. Его вдруг охватило чувство необыкновенной остроты и реальности существования. Пронзительное до озноба. Чувство, которое у большинства горожан давно и окончательно задавлено стремительной монотонностью городской беспросветной жизни, когда годы мелькают так же быстро, как недели, и нет ни времени, ни повода «остановиться, оглянуться».
Ведь это именно он, Андрей Новиков, стоит здесь и сейчас. Он жив, полон сил, он чувствует и мыслит. Есть только он, и это мгновение настоящего… Именно с ним и сейчас все это происходит – то, чего никогда еще и ни с кем не случалось. Он задумал и проводит немыслимую для нормального человека операцию, начал и ведет борьбу против целой суперцивилизации и, что самое смешное, твердо намерен выиграть. Пусть там дальше что угодно случится, но этого вот длящегося мгновения, ради которого, наверное, и стоит жить, никто у него не отнимет.
Подобные вспышки удесятеренного ощущения жизни и самого себя бывают почти у каждого человека, хотя и вызываются разными причинами. У одного это тихое шуршание опадающих листьев в березовой роще, у другого дым углей и запах шашлыка на берегу озера Рица, третий вообще постигает, что и он жил, только на смертном одре.
Из подворотни раздался тихий свист и вернул Новикова к прозе текущего момента. Андрей шагнул в темноту, густую и липкую, как тот запах, что заполнял двор и которого он раньше будто и не замечал.
У стены Шульгин курил в кулак, короткие алые вспышки высвечивали только усы и часть подбородка.
– Ну? – спросил Новиков.
– Все чисто, – суфлерским шепотом ответил Шульгин. – Только не дурака ли мы валяем? Разыгрались… Ни хрена за нами никто не следит.
– Ничего… Не пренебрегай. Осторожность еще никого не подводила. И шансов у нас не так много, чтобы разбрасываться…
– Ага. А они сидят счас в тепле и уюте и наблюдают за нами по стереофоническому экрану… Во, думают, дураки.
– И это возможно. Но вряд ли… Да и при этом раскладе мы их все равно обдурим. Это я специально для них говорю, чтоб подзавелись, если слышат. Им еще азартнее будет угадывать, что же мы для них приготовили…
– Само собой… А все же мандражно чуток, а?
– Я пока держусь, со мной это после дела начнется… – Новиков торопливо дотянул сигарету до фильтра и чуть было тут же не зажег вторую, но воздержался, чтоб не давать нервам воли. – Пойду я, Саш. Ты меня доведи до места, а потом езжай…
Очень редко за последнее время им удавалось ощутить состояние такого полного психологического контакта. Давно привычной стала манера постоянной иронии по отношению к чему угодно, почти бессознательного ухода от любого проявления подлинно серьезных и искренних чувств. Пришло это еще с конца шестидесятых, когда в их кругах стало обычным доказывать друг другу: нет и не может быть в этой жизни проблем, заслуживающих того, чтобы терять из-за них присутствие духа и особого рода скептический оптимизм. В полном соответствии с заветами Марка Аврелия, императора-стоика. «Не теряйте мужества, худшее впереди…»
А сейчас вдруг оба одновременно почувствовали, что не надо, не стоит хотя бы сейчас продолжать эту пережившую свое время игру. Все же привычка взяла верх, Андрей сдержался, слегка толкнул Сашку кулаком в плечо и вышел из подворотни.
С улицы Гиляровского он свернул в Самарский переулок. На углу темнела телефонная будка с выбитыми стеклами. Трубка, к счастью, была на месте, и Андрей на ощупь набрал номер. Светящиеся стрелки «Штурманских» показывали четверть третьего, и ждать, пока на той стороне проснутся, пришлось довольно долго.
Наконец монета провалилась внутрь, и сонный голос Берестина ответил:
– Слушаю…
– Десантник, это я. Ничему не удивляйся, ничего не переспрашивай, соображай быстро и отвечай только «да» или «нет». Ирина у тебя или дома?
Берестин в трубке сразу вскипел:
– Слушай, какого черта?
– Стоп! Без эмоций? Да, нет?
– Наверное, дома, но…
– Стоп! Слушай… – Новиков надеялся, что если даже пришельцы наблюдают за ним, они не сумеют сразу включиться в линию, определить, кому он звонит и где установлен аппарат собеседника. – Кое-что случилось. Твою знакомую ищут земляки. Бегом к ней, передай мои слова, заводите мотор и вперед. Запоминай маршрут: до агитатора, горлана, главаря, там разворот, и гони к площади того, что было много лет назад 18 марта в городе с железной башней. Там осмотрись и медленно езжай вдоль рельсов туда, где высаживал Ирину у дома подруги. По твоим мемуарам. На углу там гастроном, притормозишь на секунду… По пути оглядывайся…
– Ты что, перебрал? – раздраженно-растерянно спросил вдали Берестин.
– Встретимся – подышу. Если понял и запомнил – вперед! И учти: на все – ровно час…
– Туда и быстрее можно…
– Слушай! – вскипел Новиков. – Быстрее всего мне было самому к ней прийти и тебя не тревожить… Значит надо, раз говорю. Вперед! – И хотя Берестин что-то еще хотел сказать или спросить, Андрей нажал на рычаг.
Примитивный, конечно, код, но кто не знает Москву, как Берестин, ничего не поймет, или не сразу и не все…
Вдоль бесконечной ограды парка Андрей обошел по кругу Дом Советской Армии, быстрым шагом пересек длинную пустую аллею, свернул на улицу Дурова. Здесь, в густой тени зарослей жасмина, ему была известна укромная, хитро расположенная скамейка, куда он – в то еще время – приходил со знакомыми девушками. Надежно прикрытый тыл и отличный обзор всех возможных подходов. Он сел и, наконец, позволил себе расслабиться.
Было тревожно и одновременно весело. Такое ощущение посещало его время от времени. Последний раз, например, – в сельве, когда он остался один на дороге у джипа, а совсем неподалеку сухо потрескивали короткими очередями АКМ, а в ответ им отрывисто и хлестко били самозарядки Гаранда.
Он сделал все, что в этих обстоятельствах можно было придумать и сделать за столь короткое время. Если этого достаточно, можно играть дальше. Если же пришельцы умнее или технически оснащеннее, чем он предполагает, тогда, конечно, дело другое. Наверх вы, товарищи, все по местам… Но думать об этом пока не стоит.
Тишина стояла просто поразительная. Впрочем, район здесь тихий, машин и днем немного, а уж сейчас… Поэтому треск промчавшегося вдоль улицы тяжелого мотоцикла заставил его вздрогнуть. Он посмотрел на часы. Пожалуй, пора. Как раз дойти не спеша…
Ирина спала плохо. С вечера ее томила беспричинная тоска, тревога, беспокойство. Неоформленная потребность куда-то пойти, что-то немедленно сделать… Временами эта тяга становилась почти непреодолимой. Внутри будто дрожала натянутая до предела струна. Ей хватило выдержки и здравомыслия не поддаться странному состоянию, которое было для нее абсолютно непривычным, но этому не было сил удивиться. Она заставила себя лечь и даже задремать, но и во сне успокоения не наступило. Вначале мелькали отрывочные, бессвязные картины и образы, а потом ей приснился сон.
Она идет по вечерней улице. Торопится, потому что опаздывает в кино, на фильм, который надо обязательно увидеть. Почти вбегает в пустой вестибюль. Билетерша машет рукой, показывает на часы. Ирина знает этот кинотеатр. Из фойе в зал нужно пройти по изогнутому дугой коридору. И она сначала быстро идет, а потом и бежит. И вдруг с нарастающим ужасом замечает, что коридор все удлиняется и удлиняется, пол становится все более наклонным, медленно гаснут бра по стенам, а впереди начинает клубиться черный, все густеющий туман. Ее накрывает волна ледяного озноба. Ирина поворачивается и бежит обратно. У нее подламывается каблук, она сбрасывает туфли и бежит босиком. Стены впереди начинают сдвигаться. Но все же она успевает, обдирая плечи, в узкую щель выскочить наружу. И тут ей наперерез бросается билетерша. Раскинув руки, будто панночка из «Вия», старается поймать Ирину. Лицо старухи страшно и непрерывно меняется.
Ирина просыпается с отчаянным криком. Сердце колотится так, что от его ударов вздрагивает все тело. И не проходит ощущение ледяного озноба.
Включив свет, Ирина долго лежала, глядя в потолок. Мысль о том, чтобы вновь попытаться заснуть, она сразу отогнала. Если снова приснится что-нибудь подобное…
И в это время на столике тихо загудел телефон.
Ох, эти ночные внезапные звонки! Бывает, что от них сгорает больше нервных клеток, чем у летчика-штурмовика при заходе на цель…
Голос Алексея, недовольный и вместе с тем растерянный, вибрировал в трубке.
– Только что звонил твой приятель…
– Что? Что он сказал?
– Говорит, встретился с твоими земляками. Чтобы я срочно бежал к тебе и мы ехали…
– Все! Ничего не говори! Выходи на улицу, я минут через двадцать подъеду. Жди на углу на квартал ниже дома… – Она бросила трубку.
Вот и случилось. Она сразу поняла смысл слов Новикова и все его предосторожности. Андрей, как всегда, действует быстро и единственно верным в его положении способом. Только непонятно, почему они пришли к нему.
Ирина торопливо оделась. На пороге, уже выходя из квартиры, оглянулась. Придется ли вернуться сюда еще раз? Или она уходит навсегда? Сейчас Ирина особенно отчетливо осознала свою принадлежность к миру людей и почувствовала мучительный, пульсирующий и ноющий, как зубная боль, страх при мысли о встрече со своими коллегами и соотечественниками.
Торопясь и нервничая, Ирина открыла гараж, завела двигатель и, не прогревая его, чего обычно не допускала, выехала на улицу.
Теперь прояснилась и причина непонятного состояния и ночного кошмара. Очевидно, явившись к Андрею и не обнаружив там ее (как, интересно, он сумел от них вырваться?), гости, а точнее – агенты неизвестной ей службы, начали ее искать.
Ирина понятия не имела об аппаратуре, которую они могли в этом поиске использовать. Она вообще знала о назначении, организации, методах работы и техническом оснащении своих старших коллег гораздо меньше, чем рядовая землянка ее лет знает о таких учреждениях, как ЦРУ, АНБ, БНД, Моссад и прочее. Здесь выходят десятки и сотни книг, фильмов, статей, отражающих их деятельность – с той или иной степенью достоверности. Там же – ничего. Мрак, туман, молчание и тайна…
Но исходя из общего представления об уровне развития техники, она могла вообразить, как поисковый луч, настроенный по ее характеристикам, кружит по городу, пытаясь ее зацепить. И самые первые, на пределе дальности, контакты уже оказали такое воздействие на ее психику и нервы. И как хорошо, что Новиков, даже не зная сути дела, опять пришел к ней на помощь, потому что, нащупав ее, локатор стал бы автоматически подстраиваться, и очень скоро возросшая интенсивность воздействия полностью подавила ее индивидуальность, она пошла бы по лучу, как те крысы на звук дудочки…
Теперь же, предупрежденная, она сумела заблокировать свое подсознание от волнового воздействия.
Ей стало легче, но тут же она подумала, что ничего эта маленькая победа в принципе не меняет, все равно они ее найдут, и Новиков ей ничем не поможет, потому что против профессионалов из ее мира он, каким бы ни был надежным парнем и верным другом, не более чем ребенок детсадовского возраста против рейнджеров.
И все же она ехала туда, где ждал ее Андрей. Больше в целом мире рассчитывать все равно было не на кого.
…Тихая теплая ночь, одинокая неспешная дорога по старым кривым переулкам, огонек сигареты, вкус и запах табачного дыма успокоили его настолько, что Андрей смог наконец рассуждать спокойно и почти отстраненно, анализируя происходящее, как чисто логическую задачу. Сценарий сомнения не вызывал, и он был почти уверен, что сумеет его выполнить. А вот другая сторона проблемы внимания заслуживала.
Зачем? – вот вопрос. Хорошо, что ни Сашка, ни Олег сразу об этом не спросили. Он ведь и сам этого до конца не знает. Там, у Левашова, он просто подавил друзей своим напором и решительностью, сразу переведя проблему в сферу практической реализации. По известному, хотя и не нашему принципу: сначала стреляй, потом думай.
А думать-то все равно надо.
Неужели им руководит действительно чистый альтруизм, и он, не колеблясь, рискует жизнью – своей и своих друзей, только ради того, чтобы попытаться помешать выяснению отношений между существами, глубоко людям чуждыми, посторонними и, может, даже и негуманоидами? Какое право он вообще имеет на вмешательство в чужие дела?
Впрочем, это не из той оперы вопрос. Вмешиваться во что угодно, рисковать своей и чужой жизнью можно и нужно, но – ради высших ценностей. Долг, присяга, честь и так далее… Честь? Он же именно об этом говорил в свое время Ирине. И давал слово. Допустим. Но это опять только его личная проблема. И ведь, самое смешное, что в реальном общечеловеческом мире этой проблемы просто нет, потому что ее не может и не должно быть. Признано, что контакты с пришельцами будут совсем не такими, и не таким людям доверят их осуществлять. Соответствующую литературу читать надо. А он, некий Новиков А., если ему больше нечем заняться, играл бы в свой преферанс, не лез бы, куда не просят…
Андрей, как ему показалось, уловил некую нить. Вот-вот: не просят. А кто его должен просить? Если ждать, когда кто-то где-то сначала задумается, потом сообразит, согласует, с кем положено, и лишь потом, в установленном порядке, кого нужно попросит… Но как тогда быть с формулой: «Если не ты, то кто? Если не сейчас, то когда?» Да и в конце концов, будь на месте пришельцев просто граждане иностранного государства, собравшиеся причинить вред лицу, попросившему у нас политического убежища, и то их действия подлежали бы пресечению. А уж в данном случае – тем более. И кстати, друзья его среагировали именно так. Это он сгоряча вообразил, что они слепо ему подчинились, а они ведь тоже сразу суть вычленили.
Новиков улыбнулся невольно. В общем, еще раз подтверждается, что всякое первое побуждение обычно бывает благородным.
Он вышел на площадь перед Рижским вокзалом. Несмотря на позднюю ночь, людей было порядочно. Войдя внутрь, Новиков, ожидая условленного времени, покрутился среди встречающих и отъезжающих, попил теплой воды из фонтанчика, на секунду задержался у зеркала в туалете. Нет, вид вполне уверенный, губы не трясутся. А что, собственно, рефлектировать? Выбора нет и не было. «Жизнь принуждает человека ко многим добровольным действиям», – вспомнил он.
Из глубокой тени за выступом стены Новиков увидел подъезжающую «семерку» со знакомым номером и, не дожидаясь, пока она остановится, нырнул в переднюю дверцу. Ирина, сидевшая за рулем, повернула к нему бледное лицо. Глаз видно не было, но Андрей ощутил ее тревогу, страх, немой вопрос. Такой он ее еще не видел. И от этого сразу стал собранным, ироничным, не знающим сомнений – каким она его и знала.
– Привет! Молодцы, подъехали четко. Что значит десантная выучка! – он обернулся, кивнул Берестину. – А теперь по газам, Ира, и – вперед за орденами…
Ирина придавила акселератор.
– Что случилось? Теперь ты сообщишь, надеюсь? – спросил Берестин.
Новиков подробно рассказал обо всем. Берестин заговорил первым.
– Это похоже на правду, Ира?
Она не успела ответить.
Машина выскочила на перекресток, и Новиков, не успев даже понять, в чем дело, отчаянно выкрикнул «Стой!» и изо всех сил вдавил правую ногу в пол, словно сам сидел за рулем. Ирина среагировала одновременно, или, пожалуй, на полсекунды раньше, вывернув руль влево и резко затормозила. И тут же на них обрушилось что-то черное, громадное, бесформенное. Удар, лязг, звон, машину поволокло боком – и все кончилось. По улице, стремительно удаляясь, уносился в темноте грузовик без огней, вроде бы ЗИЛ-130.
Новиков и Берестин выскочили одновременно. «Семерка» стояла, развернутая почти на 180 градусов – и удивительно целая. Только смят был угол правого крыла да дребезжала сорванная облицовка фары… И все…
Ирина тоже выбралась из-за руля.
– Все целы? – севшим голосом спросила она.
– Все. Давай отъезжать, а то еще ненужные зрители появятся…
Произошел невероятный случай – одновременно с ними на перекресток вылетел идущий без света на огромной скорости грузовик, кто там сидел за рулем: пьяный, сумасшедший или угонщик – неизвестно, и не хватило доли секунды и метра расстояния, чтобы их автомобиль, смятый, как бумажная салфетка, влепило в стену ближайшего дома.
Дальше машину повел Берестин.
– Это не похоже на ответный ход твоих коллег? – спросил Андрей, когда они выехали из путаницы темных переулков на Новокировский проспект.
– Нет. Думаю, исключено. Зачем им это?
– А если они все время за нами наблюдали, поняли, что ты полностью изменила святому делу, и решили поступить по всей строгости…
– Нет, – вновь возразила Ирина. – Если ты все рассказал верно, они прибыли совсем недавно, нашли по пеленгу квартиру, удивились, что меня там нет, ведь я, по правилам, не должна расставаться с блоком. И сейчас они меня ищут другими способами: по резонансным частотам биотоков. Но тут у них тоже не получится. В Москве сильный естественный фон, да и я умею защищаться… А таких видеодетекторов, чтобы найти незнакомый объект без селекторов информации, без корректировки полей, без подключения к местным компьютерным сетям, просто быть не может. Такую аппаратуру нужно собирать из земных деталей и элементов, согласовывать с характеристиками здешних информполей, долго настраивать и регулировать по эталонам… Это нереально… Я потратила на это больше года, в благоприятных условиях…
– Но ты по себе судишь, а они ведь могут иметь другое оснащение.
– Нет, – в третий раз сказала Ирина. – Ты никак не поймешь. Судишь по-земному. А там все иначе… Прогресса в нашем смысле (Новиков с радостью отметил это машинальное «в нашем») там давно уже нет. И ничего такого, чего не знала бы я, за прошедшее время там придумать просто не могли. Представь себя в середине прошлого века. Ты же мог гарантировать, что при любой ситуации никакой гениальный ученый телевизор собрать бы не сумел. Так и там. Все что нужно и можно – давно изобретено. По-моему, у них лет тысячу уже ничего не менялось…
– Ох и тоска, наверное, – сказал Берестин.
– Совсем нет, – как-то слишком горячо возразила Ирина. – В древнем Риме или Афинах на скуку, по-моему, никто не жаловался, хотя технического прогресса там и не было. Скорее, здешняя ситуация больше раздражает – ничего постоянного. Что пять лет назад было новинкой – сегодня ненужная рухлядь, за время активной жизни раз десять надо переучиваться…
– Короче, ты утверждаешь – случайность, – перебил ее Новиков. – Может быть, но если случайности такие, я отношусь к ним настороженно.
– Привыкай. После того, что мы с вами успели сотворить со временем, я уже ни за что не поручусь. С нами может случиться все, что угодно. И жаловаться будет некому…
– Отчего же обязательно – жаловаться? Вот Алексею вообще жаловаться грех… – машинально съязвил Новиков, имея в виду не только историю со «Спортлото», но и всю его эпопею.
– Может, о чем другом поговоришь? – резче, чем следовало, отозвался Берестин. – Скажи лучше, куда ехать…
Ему было неприятно присутствовать при разговорах Новикова с Ириной, в эти моменты она очень менялась, становилась непохожей на себя, и его это злило, хотя, как человек воспитанный, он всячески старался этого не показать. Не говоря даже о разнице между четырьмя месяцами знакомства и десятью годами дружбы, главную роль в их разном отношении к Ирине играло то, что для Берестина она была представительницей высшего разума, которую он полюбил, для Новикова же – старинной, с юности подружкой, которая через много лет попала в какую-то глупую историю с пришельцами. Ни Ирина, ни тем более Новиков не посвящали Берестина в тонкости своих отношений. Старый знакомый, который помог Ирине исправить последствия берестинского опрометчивого поступка – и все.
Вот и сейчас Берестин почувствовал острый укол ревности. Он написал свои записки отнюдь не для опубликования, и презентовал их Ирине, чтобы она лучше поняла его к ней отношение. А она, получается, давала их читать Новикову. Это было как измена, насмешка над его доверием и откровенностью. И так их с Ириной отношения складываются трудно и странно. Поначалу она дала понять, что готова пойти ему навстречу, и вдруг все изменилось, стало зыбким и неопределенным. Они по-прежнему часто встречались, проводили вместе вечера, но – не более. Любая его попытка форсировать события, привести дело к логическому развитию и соответствующему результату, вплоть до свадьбы, наталкивалась на неявное, но твердое сопротивление. А тут еще этот Новиков возникает то и дело, со всей его раздражающей манерой иронизировать, затевать споры…
Промелькнули за окнами фермы Крымского моста, и Берестин вовремя свернул налево, хоть и был здесь всего два раза.
Андрей успел сварить кофе, поставил, для успокоения нервов, кассету с записями Гершвина, и тут появился Шульгин. Минут через пятнадцать пришел и Левашов.
– Все чисто, босс, – доложил Шульгин, продолжая то ли валять дурака, то ли настраиваясь на предстоящую роль.
– Молодец. Хвалю. Можешь себя за это стимулировать… – Новиков кивнул в сторону спрятанного среди книжных полок, но хорошо известного Шульгину бара. – У тебя как? – повернулся Андрей к Левашову.
– Нормально. Никаких шевелений в районе объекта. А мои замки они без динамита до утра не вскроют.
– Ну, значит, заседание продолжается. Вот, Ира, наш эксперт по ксенопсихологии утверждает, что никаких технических сюрпризов нам опасаться не нужно. Это приятно, разумеется, но непринципиально. Главное для нас что? Я бы хотел знать, допускает ли их нравственное чувство, а также позволяют ли уставы и инструкции применять на Земле силу против местных жителей. Вот это ты нам, пожалуйста, освети…
– Ты что, действительно с ними воевать собрался? – с искренним удивлением спросила Ирина.
Она до сих пор считала, что речь идет о том, чтобы помочь ей как-то скрыться, избежать встречи с агентами.
– Ну, что мы собираемся – это сейчас не тема. Но если дойдет до конфликта, на что нам ориентироваться? Могут они начать, скажем, стрелять или иным путем нарушать постоянство нашей внутренней среды, как изящно выражаются авторы инструкции к гомеостату Алексея?
– Понимаешь… Никаких специальных правил на этот счет я не изучала. Но мне кажется, что никаких категорических запретов нет…
– Если исходить из моего небольшого опыта, – сказал Берестин, – то, судя по наличию в квартире на Столешниковом пистолета с боезапасом, пацифистами и толстовцами их не назовешь…
– Ясно. Придется учитывать.
Шульгин хмыкнул.
– Пришельцы, значит, могут делать, что хотят. А как мне быть, если я в них даже не верю? И никто не верит. Ни участковый, ни комитет, ни АН СССР. Но если мы с ними что-нибудь сделаем, поступят с нами по всей строгости. Прелесть перспектива!
– Вот и имей это в виду. И не превышай…
– О чем вы, ребята? Даже не думайте! Не хочу хвалиться, но я и то с каждым из вас могла бы справиться. А там перед вами не слабая женщина, а настоящие специалисты будут… – Ирина от возбуждения поднялась с кресла, нервно заходила по комнате.
Улыбка на губах Шульгина стала отчетливо-двусмысленной.
– Это, допустим, еще большой вопрос…
– Да, Ира, это действительно вопрос. Кое-что и мы можем. Саша вот у нас, между прочим, ниндзя. Не высшего класса, но все-таки…
Новиков говорил правду. Лет пятнадцать назад Шульгин от нечего делать выучил японский язык, а впоследствии, когда работал на Дальнем Востоке, нашел на чердаке у квартирной хозяйки целый чемодан бумаг: дореволюционные письма и дневники участника русско-японской войны, капитана генерального штаба, и среди этих бумаг – пять толстых рукописных тетрадей на японском. Старательно переписанный труд семнадцатого века «Бансен Сюккай» со всеми приложениями, где излагалась теория ниндзюцу – искусства проведения тайных операций, оставаясь невидимым.
Шульгин его прочел и приступил к практическим занятиям. Сначала с помощью хабаровских любителей каратэ, а потом – московских цирковых фокусников, жонглеров и акробатов. Ежедневными изнурительными упражнениями он довел до возможного совершенства заинтересовавшие его способы и приемы. Истинным ниндзя, конечно, не стал, но кое в чем вышел далеко за пределы нормальных человеческих возможностей.
И Новиков в своих планах отводил этим его способностям существенное место.
– Глупости! – раздраженно бросила Ирина. – Если они захотят меня отсюда убрать, вы им не помешаете…
Шульгин хмыкнул и с подчеркнутым безразличием отвернулся к окну. Андрей спросил:
– Ты как-то говорила, что чем больше человеческого в твоих соплеменниках, тем меньше инопланетного – так?
– Конечно. И физически, и интеллектуально…
– Они, как я успел заметить, весьма человекообразны. Значит, их физические возможности примерно на нашем уровне?
– Да. Если точнее – на оптимальном для человека данного физического склада.
– Среднего или специально тренированного?
– Скорее среднего. Возможности абсолютно здорового, занимающегося спортом – не для рекордов, а для поддержания формы – человека. Так будет вернее всего.
– С этим ясно. – Новиков, похоже, был удовлетворен. – Но, помнится, ты что-то такое говорила про растянутое настоящее? Поясни. Эта штука мне как раз не нравится.
– Знаешь, это трудно сразу объяснить. В какой-то мере это философская категория. При определенных условиях, с помощью универблока, можно создать поле автономного времени, в котором все процессы протекают иначе. Возникает иное понятие об обратимости явления. Коротко не объяснишь… Ну вот, если бы у меня сегодня был при себе универблок, настроенный на этот режим, то, когда я заметила грузовик – и даже в момент столкновения, но пока не зафиксировались необратимые явления происшествия, и не возникла новая цепочка следствий, я могла бы все вернуть назад, развести машины и проехать по-другому. Как на видеопленке – отмотать назад, стереть и записать новое изображение. Вот, грубо, что-то в этом роде…
– Хорошо, кое-что понятно…
Тут оживился Левашов.
– А ты покажешь, как это можно делать? – По его глазам отчетливо читалось, что новая идея для него гораздо интереснее и увлекательнее, чем планируемая Новиковым кампания.
Андрей тоже это заметил.
– Это не так просто, – ответила Ирина. – Ты бы мог, скажем, на словах объяснить первому встречному, как, имея в руках отлично настроенную скрипку, исполнить Сарасате?
– Стоп, стоп… – вмешался Новиков. – Как только закончим, Ирина первым делом обучает Олега растягивать Сарасате… То есть время, конечно. Это будет его гонорар. А Левашов, в свою очередь, обязуется создать Ирине соответствующие условия. Личную безопасность, как минимум… Договорено. Поехали дальше…
Берестин снова ощутил приступ раздражения. Все происходящее представилось ему откровенным балаганом. Собрались три на первый взгляд серьезных человека и вот уже второй час занимаются черт знает чем. Тешатся бесцельным трепом, рисуются, как могут, перед Ириной, и ничего сколько-нибудь разумного не предлагают. Он-то думал, если все действительно правда, так они выдвинут реальный план, а тут – сплошное словоблудие, дурацкие разговоры о вооруженной борьбе с пришельцами, интеллектуальное пижонство. Он все свое раздражение и высказал единым духом, не очень заботясь об изяществе выражений.
Выговорившись, он увидел, что все трое смотрят на него не возмущенно и не обиженно даже, а с сочувствием.
– Не заводись, Алексей, – спокойно сказал Новиков. – Это мы только на первый взгляд дураками кажемся, а если присмотреться – так вроде и ничего… Впрочем, тебя мы, между прочим, в операцию и не планировали. Спокойно вернешься домой и будешь ждать. Обеспечивать тыл, по-научному…
– А вот это – пардон… Не хотите всерьез говорить – ваше дело. Но вот чтобы вы делом занимались, а я дома сидел – не получится. Я, в конце-то концов, единственный здесь боевой офицер. Воевал по-настоящему, когда вы не то что за автомат, а и за девчонок не держались…
– А разве кто спорит? – спросил Шульгин. – Но надо ведь, чтобы кто-то и живым на всякий случай остался. Ирине и дальше помощь потребуется… А ты – человек хоть и боевой, но к нашему делу не подготовленный.
– А вы – подготовленные? Когда ж успели? За три часа? Или курсы заканчивали, специализированные по борьбе с пришельцами?
– За три часа плюс еще двадцать лет. Андрей всю жизнь для нас всякие вводные придумывает, а потом решает. Вроде как шахматные задачи сочиняет. И сейчас он из старых заготовок новую схему слепил. На мой взгляд – вполне убедительную…
– Если те ребята настроены достаточно серьезно, ничего у вас не выйдет. Ирина, наверное, не хуже вашего разбирается.
– Все выйдет, – тихо и удивительно веско сказал Новиков. – Человеческих возможностей не хватит, чтобы наш план поломать. Нечеловеческих, может, и хватило бы, но не в этот раз. Всю операцию проведем четко и одномоментно. Другого раза у нас, конечно, не будет.
– Так вы поубивать их собрались?
– Что за манеры, где тебя воспитывали? – Шульгин пренебрежительно скривил губы в усмешке. – Говорить на такие темы надо деликатно и неопределенно. Ниндзя моего круга любят употреблять выражение «гасить облики». Если б только за этим дело стало… – в голосе его появилась мечтательность. – Но мы люди крайне гуманные. Мы считаем, что даже комара убивать безнравственно, ибо такое убийство не несет воспитательного значения ни для покойного, ни для его единомышленников.
– Ну, пошел… – словно даже одобрительно сказал Новиков. – Остановись. Никого мы, конечно, трогать не будем. Надо просто повидаться с этими персонажами, обменяться мнениями, найти взаимоприемлемое решение…
Ирина поняла, что ничего всерьез Андрей больше не скажет, и под столом, толкнула Берестина ногой.
– А вдруг ничего такого вообще нет? С чего мы все взяли, что они плохое задумали? – неизвестно почему вдруг сказала она и тут же начала своим словам верить. – Вдруг это такие же координаторы, как и я, им просто нужна моя помощь, или они хотят передать мне какое-то поручение, задание…
Друзья переглянулись.
– Если бы так – слава Богу, – с сомнением ответил Новиков.
– Но мы предпочитаем исходить из худшего, – не дал себя расхолодить Шульгин. – Тогда иной, другой расклад пойдет, как подарок. Два туза в прикупе.
– Посему схема остается в силе, – подвел черту Левашов. – Моя доля – вариант Валгалла в полевом исполнении. Кстати, здесь мне не обойтись без Алексея. Тем более, он с машиной. Согласен?
– А что мне остается? Черт с вами, поваляю дурака на старости лет…
– Тебе не впервой… – довольно бестактно ляпнул Шульгин, и когда Берестин дернулся, чтобы тоже ответить резкостью, мягко добавил: – Не обижайся, я хотел сказать только, что определенный опыт у тебя уже есть…
– Все, мужики, будем заканчивать, – хлопнул ладонью по столу Новиков. – Мы сегодня уже столько натрепались, что пришельцам, если они все же нас слушают, до завтра придется свои извилины в обратную сторону раскручивать. Всем все ясно. Олег, забирай Алексея – и вперед!
– Если не жалко – оставь нам свою штучку. – Шульгин показал на гомеостат на руке Берестина. – Тебе до завтра здоровья и так хватит, а нам он заместо походной аптечки будет. Мало ли что приключается на трудной тропе войны.
Берестин снял браслет и протянул его Шульгину.
…Когда они остались втроем, Ирина словно даже расслабилась, вздохнула облегченно.
– Ну так что, полуночные ковбои, может, хоть мне одной вы что-нибудь скажете вразумительное? И еще, Андрей: зря вы так с Алексеем.
– Ириша, о чем ты? Просто дело слишком серьезное. Ничего вслух я действительно говорить не хочу, а чтобы он смог активно нам помочь, надо знать нас так, как мы друг друга знаем. А если ты что еще думаешь, так это вообще ни при чем. Не в моем стиле… Вот смотри. Нам с Сашкой еще кое о чем надо договориться.
Новиков взял лист бумаги, нарисовал на нем несколько разного размера прямоугольников, кружков, несколько разных значков и показал Шульгину. Тот кивнул. Андрей секунду подумал и изобразил целый веер стрелок в разных направлениях, потом выписал столбик четырехзначных цифр, украсил все это восклицательными и вопросительными знаками. Шульгин взял у него карандаш, зачеркнул одну стрелку, нарисовал другую, а два числа подчеркнул и тоже поставил вопрос.
– Ага, – удовлетворенно сказал Новиков и обратился к Ирине: – Поняла что-нибудь?
– Конечно, нет.
– А это как раз схема наших завтрашних действий с разбивкой по этапам. – Он скомкал листок и поджег его с угла зажигалкой.
– Нет, Андрей, сколько я вас знаю, а привыкнуть все равно не могу. Вы действительно какие-то уникальные…
– Мы не только уникальные, – солидно добавил Шульгин, – но даже где-то и гениальные. Нам только волю дай да было бы дело…
– Вся хитрость в том, – сказал Андрей задумчиво, – что для всего, что угодно, люди всегда найдутся, словно для этого только и родились. А вот для отдельных людей далеко не всегда находится подходящее дело. Зато если удается попасть в масть, происходит самое интересное. Во времена всяческих катаклизмов самые, казалось бы, непримечательные люди такое способны совершить…
– Или натворить, – вставил Шульгин.
– Именно. Вот, к примеру, хоть Ковпака взять. Так и дожил бы человек до пенсии в тихом своем городке, а тут война, и вот он уже выдающийся партизанский генерал, дважды Герой и так далее… Наполеоновских маршалов возьми, которые из трактирщиков и бондарей произошли… Или в науке и технике. Изобретают телевидение, и соседский дядя Миша с восемью классами вечерней школы оказывается талантливейшим наладчиком цветных телевизоров и видеомагов. Сам знаю такого, а я, при всех своих достоинствах во всем этом – ни уха ни рыла… И спрашивается, не придумай кто-то это самое ТВ, что бы дядя Миша делал? Так и помер бы в дворниках или сантехниках. Вот, может, и мы с Сашкой – прирожденные ксеноконтрразведчики или какие-нибудь прогрессоры…
– А говоря попросту, на нашем месте так поступил бы каждый, – вмешался Шульгин. – Так у нас принято.
– Просто тебе повезло, что ты именно с нами познакомилась.
– А если б не познакомилась, тоже ничего бы не потеряла, потому как не имела бы возможности понять, что другие – это не мы… – опять влез Шульгин и окончательно все запутал. И тут же переключился на новую тему: – Ты вот лучше скажи, почему тебя именно к нам забросили? На Западе, по-моему, раздолья для ваших не в пример больше.
– Я говорила уже – ничего я не знаю. Меня готовили сюда, кого-то туда, наверное. У нас в школе общаться с однокашниками не принято было. Подготовка сугубо индивидуальная.
– Хватит, наверное, Ира, – заключил Андрей. – Спать пора. Ложись в той комнате. Завтра всех нас ждет много нового и интересного.
…До полудня Ирина спала и ее никто не тревожил. Проснувшись, увидела на столике возле дивана записку:
«И.! Отдыхай, развлекайся в меру возможностей. Из дому не выходи ни в коем случае, дверь никому не открывай, никуда не звони и не подходи к телефону. Вернусь после обеда. Не скучай. А.Н»..
Она долго лежала в постели. Вставать не хотелось. От минувшей ночи остался шум в голове, горечь кофе во рту и смутная тоска, настоянная на страхе перед предстоящим днем.
Потом она все-таки встала. Обошла пустую и тихую квартиру. Здесь она была всего один раз и очень давно, почти в самом начале их первого знакомства, на встрече Нового года. И все здесь тогда было не так. Шумно и весело. Гремела музыка, собралось много народу, девушки в нарядных одеждах, элегантные ребята. Тогда еще не привилась мода ходить в гости в поношенных свитерах и джинсах, все надевали лучшее. На стенах висели собственноручно исполненные Андреем шаржи с остроумными пожеланиями, вдоль этой вот стены стоял стол, вон там сияла огнями и игрушками елка… В темный коридор по очереди выходили целоваться…
И квартира тогда была совсем другой. И мебель другая, и обои, и запахи. Только старинное венецианское зеркало осталось с тех пор, и Ирина долго смотрела в него, будто пытаясь в глубине стекла уловить следы давних отражений.
Она оделась, привела себя в порядок, попила чай на кухне. Томительное предчувствие грядущего несчастья не проходило. Она пыталась читать, включила телевизор, не смогла смотреть и выключила.
Потом, в кабинете Андрея, перебирая книги на полке над столом, она вдруг наткнулась на фотографию в тонкой металлической рамке. Очевидно, Андрей второпях сунул ее сюда, потому что на книгах лежал тонкий слой пыли, а стекло и рамка были чистые. На большом цветном снимке – она сама, молодая, счастливая, смеющаяся, в легком белом костюме, с поднятой рукой, которой пытается удержать разлетающиеся от ветра волосы. А позади, на тревожном фоне сизо-фиолетовой грозовой тучи, освещенный упавшим из-за туч косым лучом солнца – белый вертикальный брусочек храма Покрова на Нерли… И он до сих пор держит ее снимок на своем столе, и смотрит на него, наверное… Она долго стояла с фотографией в руке.
…Новиков появился около трех, когда она совершенно измучилась ожиданием. Он вошел, и ей сразу стало легче, потому что он был, как всегда, несгибаемо уверен в себе и даже весел.
– Как ты, Ириш? Ну, ничего, недолго осталось. – Он бросил на диван принесенную с собой спортивную сумку, сел к столу. – Присядь и ты. Перед дорогой.
Она хотела спросить его, но он остановил ее жестом.
– Усваивай обстановку. Вопросов не задавать, выполнять любые указания мгновенно и точно. Пандора, жена Синей Бороды и прочие дали наглядные примеры, что бывает, когда не слушают старших. С этого момента не задумываться, не рассуждать, только подчиняться. Вечером отпразднуем победу. – Он помолчал. – Не бойся ты ничего, Ирок. Когда я тебя подводил? Да и дело, как посмотришь, плевое… – Он опять замолчал вдруг и задумался, как шахматист, увидевший на доске новую комбинацию.
Она принесла с кухни горячий чайник, банку растворимого кофе, сахар, начатую бутылку коньяка.
– Нет, пить сейчас не будем…
Он густо замешал в чашке кофейный порошок с сахаром, растер смесь по стенкам, залил кипятком, так, что образовалась пышная кремовая пена, почти залпом выпил и тут же пружинисто поднялся. Достал из сумки и протянул Ирине белые джинсы, кроссовки, белую, расчерченную желтыми и зелеными полосами ветровку.
– Переоденься.
– Зачем?
– Ну вот. А вроде договорились…
– Да, конечно, извини…
– Ничего. Сейчас еще можно, но настраивайся. Действуй…
Ирина ушла в соседнюю комнату и переоделась.
– Теперь так, – продолжил Андрей, оглядев ее в новом наряде. – Выходишь от меня и – к Олегу. Адрес помнишь?
Ирина кивнула.
– Вот ключ. Заходи и жди. Сразу же положи в карман свой блок. Это самое главное. Сразу и обязательно. Ты идешь именно за ним. Он лежит в прихожей, в нише для счетчика, за вьетнамской циновкой с цаплями. Дальше делай что хочешь, но куртку не снимай ни в коем случае. Жди развития событий. Если придут гости, держись ровно и свободно, как будто ничего с тобой не случилось. И не бойся ничего… Мы рядом и надолго тебя с ними не оставим. Защитить сумеем. И пока будешь ехать к Олегу – тоже не бойся. Запомни одно: не садись в такси.
Он замолчал. Посмотрел ей в лицо, будто старался запомнить получше. Вздохнул слегка.
– Я понятно объяснил?
Она кивнула.
– Ну и слава Богу. Тогда вперед. На веселое дело идем, Иришка… – и подмигнул. Лицо у него стало такое, что ей захотелось броситься к нему на шею.
– Андрей… – Ирине помешали вдруг перехватившие гортань спазмы. – Андрей… Я не могу так больше. Я не понимаю, что происходит между нами. Кто мы друг другу? Зачем ты со мной так? Мучаешь меня, и себя, наверное, тоже…
Он взял ее за плечи, повернул к себе. Задыхаясь от запаха ее волос и духов, коснулся губами ее уха, прошептал: – Ириша, милая… Поговорим вечером. И держись. Главное – держись до вечера… Все будет хорошо.
Ирина освободилась из его рук. Вздохнула глубоко.
– Хорошо, Андрей. Спасибо. Я понимаю. Только ты не исчезай больше… – И вышла.
…В подъезде дома Левашова ее снова охватил страх, почти исчезнувший, пока она добиралась сюда по самым обычным улицам, заполненным людьми, которые ничего не знали и не могли знать, не могли даже представить того, что с ней происходит и что предстоит.
А здесь, в гулкой пустоте сквозного семиэтажного пролета она опять вспомнила о том, что ее ждет, и вошла в квартиру Левашова на совершенно ватных ногах.
Не так уж важно, что она думала и делала в то неясное, расплывчатое время, пока, наконец, неописуемый квакающий звук из прихожей не известил ее, что пора сомнений и ожиданий кончилась, настал холодный и пронзительный момент окончательных решений.
– Вы ко мне? – спросила она.
Младший молча прошел мимо нее на кухню, заглянул в комнаты, а старший все это время стоял, скучающе рассматривая Ирину, словно все было ему глубоко безразлично, нудно даже, но ничего не поделаешь – служба. Младший, которого ребята назвали «валетом», вернулся в прихожую, кивнул.
– Мы что, так и будем тут стоять? – наконец выдавила из себя Ирина. – Если у вас ко мне дело – проходите… – Она сделала приглашающий жест в сторону кухни.
– Чайку попьем… – мечтательно сказал старший, «король». И моментально стер с лица не только улыбку, но и вообще всякое человеческое выражение. Это было неожиданно и страшно. Потому что такого не бывает. Даже покойники в гробу сохраняют хоть какое-то выражение. Ирина не знала, как это возможно. Ее такому не учили.
И заговорил старший на ее родном языке, которого она не слышала уже почти четырнадцать лет. Суть разговора выглядела примерно так:
– Что с тобой случилось?
– Со мной? Ничего. А почему вы решили, что могло что-то случиться?
– Почему ты оказалась здесь, с посторонними людьми?
– Это временно. В этой стране существуют формальности, без которых нельзя произвольно менять место жительства и занимать то жилье, которое нравится. Но скоро я переселюсь в отдельное помещение.
Гости обменялись серией фраз на непонятном ей жаргоне.
– Допустим. А разве у тебя нет денег или других способов, чтобы обеспечить все необходимые условия?
– Все есть, но здесь особые правила, которые нельзя нарушать слишком явно.
Это объяснение их не удовлетворило, и она это почувствовала.
– Почему ты прекратила работу?
– Как прекратила? Все, что нужно, я делаю. Недавно провела сложную и опасную операцию по разблокированию базы в 66-м году.
– Это мы знаем. Но за последний местный год ты вообще не выполнила ни одного задания.
– Какого задания? Я работала по инструкции, а там ни о каких заданиях…
– Конечно. Но через шар тебе постоянно давались задания, хоть ты об этом и не знала. И раньше вопросов к тебе не возникало. Теперь они появились. Дело даже не в том, что ты игнорировала задания. Самое главное – по твоей линии вместо четких сигналов стали поступать помехи, которые вносят хаос и возмущения в работу нескольких секторов…
Когда Андрей попробовал предостеречь Ирину от преувеличенного представления о ее автономности в таком далеком от родной планеты мире, она возмутилась, обвинила его в антропоцентризме, в попытке перенести худшие черты и обычаи своих соплеменников на тех, кого он совсем не знает. Но сейчас, внезапно для себя узнав, что в ее функциях многое не зависело от ее воли, она вместо страха почувствовала злость. Ведь о своей родине она, даже приняв решение навсегда остаться здесь, все же думала с теплым, хоть и неопределенным чувством. А родина оказалась неразличимо похожа на Землю в ее самом отвратительном обличье.
– Меня учили, что я свободна в своих действиях и могу принимать решения, исходя из собственного анализа обстановки, используя шар лишь как вспомогательное устройство…
Гости опять обменялись непонятными репликами. Потом старший сказал будто даже с сочувствием:
– Нельзя все понимать слишком буквально. Но если даже и так, то координатор, как бы он ни мыслил, все равно не в состоянии делать что-нибудь неподобающее. Шар не даст ему такой возможности, ибо предлагает выбор только из обязательного набора вариантов. Роль координатора – всего лишь внести необходимый элемент случайности в проблему выбора… Если бы ты делала хоть что-нибудь, ты делала бы то, что нужно. Ты же вообще прекратила предписанную работу и каким-то образом нарушила работу шара. Это преступно. Тебя придется заменить.
– Зачем ты все это ей говоришь? Это никому не нужно. Ей – тем более, – сказал молодой, равнодушно глядя в окно.
– Да, действительно. Ей уже ничего не нужно. Мне просто захотелось побеседовать немного с такой красивой женщиной. Мы так долго ее ждали, что я успел почувствовать себя землянином. – «Король» деревянно улыбнулся. – А она очень соблазнительна…
И тут же его лицо вновь превратилось в маску:
– Отдай свой блок и покажи, где все остальное.
К Ирине вернулось то ощущение ужаса и безнадежности, которое она уже пережила прошлой ночью во сне. Может быть, только остатки надежды, не оставляющей приговоренного даже на эшафоте, позволяли ей сохранять подобие внешнего спокойствия. Или это уже началось предсмертное оцепенение, при котором человек без сопротивления входит в газовую камеру?
Она опустила руку в карман и вытащила блок. В случае необходимости его можно было использовать как оружие, гости знали это и были начеку. Один стоял рядом и фиксировал взглядом каждое ее движение, второй потянулся, чтобы принять у нее из рук прибор.
Боковым зрением Ирина увидела, что ближняя к ней дверь вроде бы начала приоткрываться. И тут же посреди прихожей возник Шульгин. Именно возник, потому что никаких промежуточных движений она не заметила. Дальнейшее происходило настолько быстро, что потом она так и не смогла восстановить в памяти последовательность и подробности событий.
Используя «правило лягушки» и потому оставаясь для пришельцев невидимым, Шульгин переместился за спину старшего. Блок, которого тот уже коснулся пальцами, непонятным образом растворился в воздухе, а сам агент взметнулся вверх, исполнил фигуру, напоминающую сальто с двойным винтом и, гулко ударившись головой о паркет в дальнем углу, замер.
Младший только и успел повернуть голову в сторону рухнувшего на пол коллеги, а Шульгин, по-прежнему не выходя из зоны невидимости, оказался с ним рядом, одним движением сдернул его элегантный пиджак с плеч до середины локтей, так, что с треском брызнули в стороны пуговицы, а руки пришельца оказались стянуты за спиной, как наручниками. В следующую долю секунды инопланетянин был отброшен к массивной деревянной вешалке у дальней стены. Звук при этом получился такой, будто с размаху бросили на пол ком влажной глины.
Шульгин схватил Ирину за руку. Оттого, что он не успел еще перенастроить темп своих движений, рывок вышел болезненным.
– Бегом вниз! – свистящим шепотом выкрикнул он и вытолкнул Ирину за дверь.
Напротив подъезда во дворе стоял тяжелый, сверкающий лаком и хромом мотоцикл-одиночка. Зализанные формы обтекателей и целый веер выхлопных труб однозначно свидетельствовали об огромной мощи и рекордных скоростях, для которых создавалась эта машина. На левом роге руля висели и медленно раскачивались два белых с красными полосами шлема. Мотор тихо стучал на холостых оборотах.
Ирина поняла, что вся ситуация от момента появления Шульгина заняла от силы семь-восемь секунд.
Она еще не успела надеть шлем, как из дверей появился Сашка. Удивительно обычный, словно и не он свирепствовал только что наверху, Шульгин почти не спеша проверил, как она застегнула ремешок под подбородком, помог сесть на заднее сиденье и вложил в свой нагрудный карман тускло блеснувший блок. Оседлал мотоцикл и, поигрывая дросселем, будто ждал, пока она усядется поудобнее, спросил:
– Устроилась? Теперь держись.
Мотоцикл взревел и поднялся на дыбы. Ей показалось, что они сейчас опрокинутся назад, но Шульгин навалился на руль, и на одном колесе мотоцикл стремительно вынес их со двора. На вираже, пока они сворачивали за угол, Ирина с ужасом увидела, как из подъезда выбегают оба ее врага. Спасения, в которое она уже поверила, не будет, поняла Ирина. Они больше не позволят Шульгину повторить его трюк – эффектный, конечно, но бесполезный. Он не учел, что они не люди и в несколько секунд оправятся от ударов, которых любому землянину хватило бы надолго. А у нее недостало соображения подсказать Шульгину, чтоб бил насмерть. Они и тогда очнулись бы, но не так скоро.
…А Шульгин показывал класс уличной гонки. От внезапных виражей, когда колени чуть не касались асфальта, сердце у Ирины замирало, несколько раз ей казалось, что смерть под колесами рефрижератора, или панелевоза, или финского туристского автобуса неминуема, но Шульгин всегда успевал проскочить. И она вдруг подумала, что уж лучше разбиться сейчас насмерть во время гонки, чем снова попасть в руки своих палачей. Ей стало совсем не страшно и легко.
Ирина сама была очень хорошим водителем, так что могла оценить класс езды Шульгина. Хотя и не знала, что с семнадцати лет, с первой своей «Чезеты» он накрутил уже на двух колесах чуть не миллион километров, не раз брал призы на серьезных соревнованиях и сейчас показывал отнюдь не все, что умел.
Шульгин гнал по Москве вроде бы без системы и цели, как преследуемый борзыми заяц. Везде, где можно, он нарушал правила, но внезапно и почти незаметно со стороны, а в основном использовал легальные возможности и отличное знание дорожной обстановки. И если бы за ними гнались обычные преследователи, пусть даже асы дорожно-патрульной службы, Шульгин ушел бы свободно. Но их преследователи были отнюдь не обычными людьми, даже совсем не людьми, человеческого в них было куда меньше, чем казалось на первый взгляд. Они постепенно нагоняли. Ирина заметила погоню минут через десять и больше уже не теряла из виду приметный синий «Мерседес 300 С». Пришельцы проявили хороший вкус и знание техники, выбрав эту машину.
Только в самой глубине души у Ирины оставалась вера, что не все еще потеряно, что ее ребята рассчитывают на какой-то неожиданный ход. То, что уже произошло, не соответствовало стилю Новикова, выглядело примитивно и прямолинейно, он не должен был проиграть так просто. Или она по-прежнему ничего не понимает в его натуре.
Ирина еще не догадывалась, что именно сейчас в ней происходит окончательная перестройка личности. Все предыдущее было лишь подготовкой. И когда она решила прекратить работу, и когда ночью беседовала с Андреем и его друзьями, и весь сегодняшний бесконечный день. И только в этой отчаянной и безнадежной гонке она наконец нашла свою сторону баррикады. После прямого и непосредственного контакта с братьями по крови. Машина пришельцев резко увеличила скорость, и теперь их разделяло не более ста метров. Шульгин резко повел мотоцикл поперек потока, из левого ряда в правый, вышел к перекрестку и, невзирая на светофор, на возмущенные гудки и скрип тормозов встречных и попутных машин, нырнул в переулок. Он уходил с широких проспектов в лабиринт центра, где мотоцикл сразу получал ощутимые преимущества.
– Все равно ничего не выйдет! – крикнула Ирина в ухо Шульгину. – У них наверняка «шар» в машине, он вычисляет наш путь…
Сашка повернул голову. Против ожидания, он весело улыбнулся.
– Спокойно, Ира! Не дрейфь! Я от них в любой секунд уйду! Все идет по плану.
Распугивая нежащихся на вечернем солнышке старушек, мамаш с колясками и кошек, мотоцикл понесся по совсем уже глухим и узким переулкам, каких мало осталось в старой Москве и о которых не подозревает большинство не только гостей столицы, но и жителей новых районов. Сбавив скорость, свернул в низкую сводчатую подворотню.
Ирина и не знала, что в двух шагах от центра сохранились такие дворы – прямо готовая декорация для съемок фильма из жизни преступного мира нэповских времен.
Задохнувшись от счастья, она увидела, как от стены черного закопченного кирпичного дома к ним бежит Новиков.
В такой же, как на ней, белой ветровке, джинсах и шлеме.
– Сашка, только не останавливайся! – закричал Новиков.
Шульгин ехал, отталкиваясь ногами от асфальта. Новиков уже бежал рядом, держась за дугу заднего сиденья.
– Где блок?
– У меня…
Андрей обхватил Ирину за талию, сдернул на землю. Теперь они бежали рядом, держась за руки, через арку свернули во второй двор, еще более грязный, заваленный строительным мусором, разобранными лесами, бочками с побелкой, валяющимся на боку сварочным аппаратом, из которого растекалась лужа воняющего карбидом раствора. Такое впечатление, что строители штурмовали ремонтом эти антикварные строения, повозились, отчаялись и, плюнув, отступили в беспорядке, бросая оружие и технику.
– Спрячься здесь, подожди минут двадцать и можешь идти домой. Ко мне. Жди, я скоро позвоню. И не бойся, теперь уже все в порядке… – торопливо говорил Новиков, потом толкнул ее к подъезду с сорванной дверью, запрыгнул в седло. Шульгин чемпионским жестом вскинул вверх обе руки, вновь перехватил руль, дал по газам, и они исчезли, оставив после себя лишь клуб повисшего в неподвижном и затхлом воздухе синеватого дыма.
Ирина по разгромленной лестнице поднялась на второй этаж, морщась от обычной в таких местах мерзости запустения, подошла к окну. И едва успела отпрянуть назад. Внизу проезжал синий «Мерседес». За рулем сидел «валет», а второй, опустив голову, внимательно смотрел вниз, похоже – себе на колени. Вид у обоих был спокойный и уверенный. Деловой, можно сказать. С привычным уже ужасом она представила, что вот сейчас они остановятся, выйдут из машины, и все будет кончено. Даже крика никто не услышит. Но машина проехала мимо, и вновь уши заполнила глухая тишина.
Без сил Ирина опустилась на грязные штукатурные козлы в углу.
…Новиков хлопнул Шульгина по плечу и крикнул, перекрывая гул мотора:
– Теперь давай! Предположим, что мы от них уже оторвались…
Он сам не знал, почему ему пришла в голову мысль, что Сашке ни в коем случае нельзя останавливаться во дворе. Просто вообразилось, как пришельцы смотрят на экран, по которому ползет зеленая яркая точка. И вдруг эта точка замирает. И у дурака возникнет вопрос: зачем она остановилась? А раз вопрос, так и поиски соответствующего ответа. Вопросы же возникать не должны.
Им сейчас все ясно: загнанный заяц мечется по полю, петляет, хитрит, а охотнику все его хитрости – открытая книга. И вызывает этот зайчишка только брезгливую жалость. Ничего больше…
Когда сзади вновь замаячил знакомый фирменный радиатор, Андрей почувствовал к себе уважение. Тоже мне, пришельцы! Логика у них прямая, как рельс. Никакой фантазии. Историю надо учить, ребята, знать, с кем дело имеете.
Дальнейшие перемещения, при всей их причудливости и видимой беспорядочности, постепенно уводили гонку в северо-западный сектор города. Здесь уже почти не осталось узких, загруженных транспортом улиц, и Шульгин повел мотоцикл по прямой, держа скорость около 90. Пришельцы больше не теряли с ними визуального контакта, видимо, уверенные, что их жертвы, в последней надежде, попытаются за городом оторваться от них на предельной скорости.
Сашка сбросил газ и плавно свернул вправо, в длинный проезд между глухими бетонными заборами, за которыми поднимались краснокирпичные корпуса не то гаражей, не то складов. По случаю субботы все здесь было тихо, уныло и безжизненно.
Стук мотора резким диссонансом взорвал сонную атмосферу и вдруг смолк, словно осознал свою здесь неуместность.
Дальше ехать было некуда. Проезд заканчивался тупиком – запертыми на массивную штангу железными воротами. Шульгин начал разворачиваться.
Новиков нашел еще время удивиться, как необычно и интересно выглядит этот проезд, освещенный косыми пыльными лучами солнца, уже коснувшегося краем кромки забора, как эта картинка напоминает эпизод из заграничного авангардистского фильма, и увидел, что для полноты впечатлений навстречу им, не спеша, вплывает в переулок, бесшумно и неумолимо накатывается надоевший до тоски синий автомобиль.
По правилам сюжета им следовало бы попытаться проскочить мимо него на полном газу, лучше – отстреливаясь из длинноствольных «Магнумов». Или, подсаживая друг друга, кинуться через забор, чтобы еще и там побегать между корпусами, опять же – пострелять, обращая внимание на пронзительный вой рикошетов от кирпича и бетона. Но сколько же можно? Они и так добросовестно отыграли свою роль.
Оба агента уже выскакивали из машины и бежали к мотоциклу, держа в руках штуки, достаточно неприятные и многозначительные на вид.
До последнего момента Новиков прятал лицо за щитком светофильтра на шлеме, и лишь когда до пришельцев оставалось метров десять, поднял забрало и с откровенной насмешкой взглянул им в глаза.
Чисто человеческая реакция инопланетян вознаградила его за труды.
Он соскочил на дорогу, с удовольствием потянулся, попружинил ногами, разминая затекшие мышцы. Шульгин установил мотоцикл на подножку, оперся спиной о забор и закурил, изображая полную непричастность к происходящему.
Помня об инциденте в квартире, пришельцы не стали подходить слишком близко и остановились, настороженно глядя на землян, сумевших их так просто и лихо обмануть банальной подставкой. Они не подозревали, что несколько крупных, с грецкий орех шариков от подшипника, которые Шульгин прятал в рукаве, делали их предосторожности бессмысленными. Такими шариками метров с двадцати Шульгин заколачивал гвозди в стену, причем взмаха руки, бросающей шарик, заметить было практически невозможно. Вот он и посвистывал скучающе.
– В чем дело, ребята? – радушно улыбнулся Новиков.
– Где Седова? – спросил старший.
– Постой-постой… Мы вроде знакомы? – Новиков прищурился. – А-а… Опять вы свою бабу ищете? А черт ее знает, где она есть. Мне со своими и то никак не разобраться. Вот, – и провел ребром ладони по горлу.
Такой стиль хорош, чтобы дезориентировать противника, заставить его думать – для чего это тебе потребовалось валять дурака. Раз он знает, что ты все знаешь, он вынужден предположить, что за этим кроется какая-то особая комбинация. Но пришельцы в тонкости вдаваться не стали.
– Где та вещь, что она тебе передала? – спросил «Валет».
– Что ты плетешь, парень? Какая вещь?
– Я сказал – не валяй дурака. Ту, что она отдала, когда ты ее подменил. Давай сюда…
Новиков пожал плечами. И тут же позвоночник его пронзила раскаленная игла. Так ему показалось. Сразу ослабели ноги и рот наполнился горечью. Андрей несколько раз шумно вздохнул. Вспышка боли была мгновенной, но страшной, и ясно намекала, что ждет его в дальнейшем.
Очевидно, и Шульгину досталось, потому что он прошипел нечто неразборчивое сквозь сжатые зубы и так глянул на Андрея, что тот понял – Сашка готов работать по полной программе. Пока еще есть такая возможность. И отрицательно мотнул головой.
– Ну ладно, браток, держи… – и протянул блок старшему.
Тот внимательно осмотрел прибор и спрятал в карман пиджака.
– Кто вы такие? Где Седова? Почему она отдала вам эту вещь?
– Мы ее друзья. Она попросила помочь, когда узнала, что вы заходили. Сказала, что ее преследуют враги, шантажисты. Как прошлый раз… В милицию она обратиться не может. Вот мы и помогли. Вам ничего плохого не сделали, как видите. Где она сейчас – не знаю. Наверное, далеко. А вот как вы нас достали – не понимаю. Чистая работа. Похоже, мы зря влезли в это дело…
Пока Андрей так старался, готовый, кажется, просить прощения, Шульгин явно портил ему игру. Слишком у него был профессиональный и независимый вид. Как у каскадера или мафиози. Будто его все это и не касалось, он осматривал мотоцикл – постучал по шинам, покачал спицы, проверил контакты на свечах. Словно готовился к новой и дальней дороге. «Валету», который по положению был явно главнее своего напарника, это не понравилось.
– А ну ты, стань сюда. И не шевелись…
Шульгин вновь вопросительно посмотрел на Новикова и, пожав плечами, стал, где указано.
А «Короля» заинтересовало другое.
– Ты сказал, как прошлый раз? Поясни.
– Ну, было уже так. Тогда за ней грузины какие-то гонялись. Но тех мы пугнули и они сразу слиняли…
– Опять врешь… – с сожалением сказал младший.
Теперь боль была куда серьезнее. На грани шока. Андрею стоило огромного усилия удержаться на ногах, не сесть в пыль посреди дороги. Но зато теперь он тоже полностью избавился от пережитков гуманизма по отношению к братьям по разуму. Какое, к дьяволу, братство! Стрелять их надо, как классовых врагов…
А вокруг все по-прежнему было тихо, умиротворенно, будто и не в Москве, а в Переславле-Залесском. Безветрие, небо отливает перламутром, птички какие-то порхают над проводами… Новиков молил судьбу, чтобы никто случайно не нарушил их уединения, а то все могло пойти наперекосяк.
– После третьего раза ты уже долго не встанешь, – сказал пришелец спокойно.
– Хорошо пусть будет по-вашему. Что вы хотите?
– Молодец, дошло! Кажется, мы хотим немногого. Покажете, где Седова, и свободны.
– И что дальше? Что вы с ней сделаете?
– Ну, это вас не касается. Понятно?
– Не все, – сказал Новиков совсем другим тоном. – Послушай теперь меня. Только не вздумай баловаться, не знаю, что там у тебя за игрушка. Без нашей помощи вы ее не найдете. Так что не перестарайся невзначай.
– У нас есть и другие способы.
– Возможно. Только и нас за мальчиков не держи. Ты что думаешь, мы сюда сдуру заехали? Место тут больно хорошее, присмотрись… Если с оптикой, так дырок в вас больше чем в Кеннеди наделать можно. И скрыться негде… Если так вопрос станет.
Пришельцы заозирались. Действительно, не так уж далеко виднелись ряды стандартных шестнадцатиэтажек, и из любого окна они были как на ладони.
– Так что, коллеги, нам лучше поговорить вежливо. Согласны?
Резкая смена в поведении Новикова, вдруг перешедшего к угрозам, его жесткий тон, по-видимому, пришельцев встревожил. Они обменялись несколькими фразами на своем языке.
– Ну и что же вы предлагаете? – спросил младший.
– Поехать в надежное место, а потом уже принимать решения. У вас есть свои интересы в этом мире, у нас тоже, вот и подумаем вместе.
Теперь пришельцы совещались дольше. Новиков ждал. Главное сказано, и выбора у них все равно нет.
Пришельцы вряд ли рассчитывали на такой поворот. Просто потому, что слишком упрощенно, наверное, подошли к своей задаче. Найти координатора-дезертира, провести расследование, принять меры. Все. И встретились вдруг с противодействием группы, подготовленной и действующей по четкому плану. Если б они чего-то подобного ждали… А им сказал, наверное, шеф: «Ребята, на Земле непорядок. Сбегайте на денек, разберитесь. Командировочные по норме, надбавка не положена. По возвращении представите отчет…» Вот и сбегали.
– Хорошо, мы согласны. Садитесь в нашу машину.
– Не пойдет. Мы поедем впереди, а вы за нами. Чтоб все на равных. Дистанция до ста метров, скорость шестьдесят.
– А вы не слишком много себе позволяете? Пока что вы у нас в руках…
– Не советую так думать. Не та позиция для переговоров. Так что поехали.
Пока они разговаривали, Шульгин еще раз обошел вокруг мотоцикла, потом, любопытствуя, подошел к «Мерседесу», заглянул в окно. Старший пришелец напряженно смотрел за его перемещениями. Услышав последние слова Новикова, Шульгин торопливо вернулся к мотоциклу, по пути чуть не столкнувшись с пришельцами и вежливо уступив им дорогу.
Теперь они ехали не спеша, строго по правилам. Сначала по длиннейшему проспекту, переходящему в загородное шоссе. Здесь Шульгин чуть прибавил скорости, но совсем немного, чтоб только не выбиваться из ритма дорожного потока. На пятнадцатом километре от окружной он помигал стоп-сигналом, выбросил руку вправо и свернул на узкую, но все же асфальтированную дорогу, плавными изгибами прорезающую массив мачтовых меднокорых сосен. И очень осторожно, по километру, начал наращивать скорость.
…Берестин с биноклем сидел на толстой ветке, под прямым углом отходящей от мощного ствола векового дуба. Ветка плавно и широко раскачивалась от ветра, почти неощутимого внизу, и Берестину казалось, что он беззвучно летит над лесом, желтыми песчаными откосами, серой полосой дороги.
Солнце уже село, но прозрачные летние сумерки только чуть подсинили воздух, и дорога, то скрывающаяся в чаще, то вновь взлетающая на пологие вершины холмов, отлично просматривалась с двадцатиметровой высоты на добрый десяток километров.
Весь день они с Левашовым монтировали аппаратуру, подключались к низковольтной линии электропередачи, бились над настройкой.
С тех пор, как Левашов впервые сумел создать канал совмещенного пространственно-временного перехода и в полутемной комнате с забрызганными серым дождем стеклами раскрылось окно в яркий и праздничный неведомый мир, он провел уже сотни более или менее удачных опытов. Если бы не Ирина, отдавшая ему всю свою технику, его опыты так и остались бы манящим намеком на недоступные пока возможности. Но теперь канал между двумя планетами получался надежным, как рельсы пригородной электрички. Только вот первое полевое испытание выходит совсем не такое, как друзья планировали.
…Они назвали эту неведомую землю Валгаллой. Покрытая густыми сосновыми лесами, с пронзительно синим небом, с текущей вдали серебристой рекой, широкой, как Нева под Дворцовым мостом, эта планета поразительно напоминала Землю. Была даже мысль: а не Земля ли это в какие-нибудь иные времена? Но картина звездного неба, совсем не земного, убедила их в том, что все же луч привел в другую точку пространства, а не времени. В том месте, где распахивалась дверь с Земли, пейзажи планеты напоминали древнескандинавский рай для воинов и охотников. Традиция требовала мифологического названия, но греческая мифология тут явно не подходила, а родной славянской дохристианской поры они, увы, не знали…
Берестин уловил напряженным слухом тихий, почти комариный звон, который постепенно густел. В дрожащем поле бинокля стала заметна скользящая вдоль дороги точка, за ней вторая, побольше. Алексей нервно вздохнул. Все-таки получилось!
– Олег! Едут! Ключ на старт!…
Левашов, сидя за кустами на пригорке, вывел стрелки на рабочий режим. Теперь осталось перебросить всего один тумблер в крайнее положение…
Не доезжая с километр до засады, Шульгин включил обе фары и до упора открыл заслонку дросселя.
Заметив, что мотоцикл стремительно уходит, «Мерседес» резко, отрывисто засигналил и тоже рванулся вперед.
Мотоцикл с гулом пронесся мимо Левашова, в лицо ему ударила тугая воздушная струя. И тотчас же он врубил поле. Метрах в тридцати перед несущейся машиной распахнулось, словно экран стереокино, окно через бесконечность пространства. На дорогу лег яркий конус света, и Левашов от отчаяния застонал. Как же он промахнулся?! Совершенно упустил из виду: здесь сгущаются сумерки, а там полыхает солнце в зените!
С оглушительным визгом покрышек «Мерседес» клюнул носом. Но при скорости сто тридцать километров в час тормозной путь составляет не меньше двухсот метров, а у них не осталось и двадцати. Синий автомобиль влетел в «окно», в заросли сочной травы, и Левашов тут же снял напряжение с генератора поля. Картинка исчезла.
Пришельцам не помогла даже и концепция «растянутого настоящего». Они, может, и применили бы ее, но слишком уж быстро все произошло. Им бы еще секунды две…
Новиков с Шульгиным вообще ничего не заметили. В зеркале заднего вида «Мерседес» только что был – и сразу его не стало на дороге. «Окно» – категория односторонняя, с обратной стороны его увидеть невозможно.
Левашов первым делом сдернул провода, подключавшие аппаратуру к ЛЭП, снял резиновые перчатки и вышел из-за кустов. Мотоцикл, развернувшись, стоял у обочины. Андрей и Сашка медленно шли ему навстречу по самой середине дороги. Позади раздался глухой стук. Это спрыгнул с дерева Берестин.
Они сошлись там, где обрывались на асфальте жирные черные следы торможения. В воздухе висел еще запах горящей резины. Все, что осталось на память о пришельцах в нашем мире.
– Вот так, значит… – сказал Новиков.
– Будем считать, что очередная попытка космической агрессии успешно пресечена, – бодро заявил Левашов.
– Потерь в живой силе и технике не имеем, – добавил Шульгин.
Новиков вдруг увидел, что Берестин держит левой рукой за цевье «Барс» – автоматический охотничий карабин с оптическим прицелом.
– Ты что, Леша, стрелять собрался?
Берестин ответил без тени шутливости, с которой говорили друзья:
– Не только собирался, уже и спуск подвыбрал… Им бы, дуракам, сразу руль влево, там песочек, и выпрыгивать… Я так и подумал…
– И сразу на поражение? – с сомнением спросил Шульгин.
– А как же? Лично я второй раз в эти игры играть не собирался…
– Все верно, – кивнул Новиков. – Кое-что мы с Сашкой на себе испытали. Они б нас отсюда не выпустили, если б что… Ладно, поехали домой.
Шульгин, все это время стоявший, засунув ладони под ремень, раскачивавшийся с каблука на носок и тихо насвистывавший мелодию некогда популярной песенки «Здравствуй и прощай», неожиданно рассмеялся.
– Олег, тебе эта штука на будущее не пригодится? – и протянул ему на раскрытой ладони пресловутый блок-портсигар. – Вещичка больно красивая, жаль было оставлять…
– Когда это ты успел? – поразился Новиков.
– А когда мимо проходил. Кто ж такие вещи в наружный карман кладет? Грех не взять. Так их, фрайеров, и учат…
Трудно было придумать лучший способ, чтобы снять огромное нервное напряжение, и они долго хохотали, стоя посреди лесной дороги и хлопая друг друга по плечам…
У первого же городского телефона-автомата Шульгин, оторвавшийся от берестинской машины, остановился. Новиков набрал свой номер. Ирина не подходила довольно долго. Наконец сняла трубку.
– Привет, – сказал он. – Это я…
– Я так и думала. – В трубке слышалось дыхание – А где ребята?
– Едут за нами. Все живы и вертят дырки в пиджаках. Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит… И уже далеко убежал… За много-много световых верст.
Ирина молчала.
– Ну-ну, успокойся… Мы едем. А ты накрывай столы. Все что найдешь, выставляй. И учти, на Руси воинов из похода встречают с энтузиазмом и восторгом. Допускаются радостные клики… Ты поняла меня?
– Да, Андрей. Жду. Только езжайте осторожнее…
– Все исполним. Мы будем в пути минут еще тридцать. У тебя есть время. Ну, всего. Целую…
Он повесил трубку, усмехнулся печально своему отражению в остеклении будки и вышел. Шульгин ждал, вновь делая вид, что ничего на этом свете его не касается. Левой рукой он подбрасывал и ловил сверкающий стальной шарик.
– Дай я за руль сяду, – сказал Новиков. – Отвлекусь. Нервы ни к черту стали. – Шульгин кивнул.
Трогаясь, Новиков слишком резко отпустил сцепление, и мотор сбился с ритма, застучал, теряя обороты. Пришлось перегазовывать, выключать и вновь включать скорость.
– Кто ж так ездит! – не удержался Шульгин. – Движок порвешь!
Андрей не ответил.
Шульгин подождал, пока они влились в поток движения и двигатель зашелестел на пятой передаче, и вдруг сказал, наклонившись к голове Новикова так, что глухо стукнулись друг о друга шлемы:
– Я вот все время думаю – зря тебя на классику потянуло. Придумал же – «Одиссей покидает Итаку…» Забыл, что потом было? И главное – сколько? А у меня жена через три недели приезжает…
