Глава шестая

Только главные обстоятельства этого повествования сообщил мне Август, пока мы стояли у ящика.

Лишь позднее он вполне вошел во все подробности. Он опасался, как бы его не хватились, и горел нетерпением покинуть ненавистное мне место заключения. Мы решили тотчас пройти к отверстию в переборке, около которого я должен был пока оставаться, в то время как он пойдет на разведку.

Никто из нас не мог допустить мысли оставить Тигра в ящике; но как поступить с ним – вот в чем был вопрос. Тигр, казалось, совершенно успокоился, и мы не могли различить его дыхания, даже приложив ухо вплотную к ящику. Я был убежден, что пес мертв, и решил открыть крышку. Мы нашли его лежащим во всю длину, по-видимому, в глубоком оцепенении, но он был жив. Времени терять было нельзя, однако я не мог решиться покинуть животное, которое дважды спасло мне жизнь, не попытавшись что-нибудь для него сделать. Мы потащили его за собой, хотя нам было очень трудно и мы были утомлены; некоторое время Августу пришлось карабкаться через препятствия, находившиеся на нашем пути, держа огромную собаку на руках, – подвиг, к которому полная слабость делала меня совершенно неспособным. Наконец нам удалось достичь отверстия, Август пролез в него, а затем был втолкнут туда Тигр. Все обошлось благополучно, и мы не могли не возблагодарить Бога за избавление от великой опасности, которой избежали. Было решено, что я останусь пока около отверстия, через которое мой товарищ вполне сможет снабжать меня частью своих ежедневных съестных припасов и где у меня будет преимущество дышать сравнительно чистым воздухом.

В пояснение некоторых мест этого повествования, где я говорил о нагрузке брига, каковые места могут показаться двусмысленными иным из моих читателей, которые могли видеть настоящую или правильную нагрузку, я должен сказать здесь, что способ, каким это важнейшее дело было выполнено на борту «Грампуса», являлся позорнейшим примером небрежения со стороны капитана Барнарда, ибо он отнюдь не был столь заботливым и опытным моряком, как того, казалось, безусловно требовал рискованный род службы, ему порученной. Настоящая нагрузка не может быть выполнена небрежно, и множество самых злополучных случаев, даже на моем собственном опыте, произошли от небрежности или неумения в этой области. Береговые суда в частой спешке и суматохе, сопровождающей прием груза или разгрузку его, наиболее подвержены злополучиям, благодаря недостатку надлежащего внимания при укладке груза. Главный пункт – не дать возможности грузу или балласту перемещаться даже во время самой сильной боковой качки. Для этой цели большое внимание должно быть обращено не только на объем груза, но и на свойства его и на то, будет ли это полная или частичная нагрузка. В большинстве случаев нагрузка производится с помощью шнека. Таким образом, в клади из табака или муки все бывает так тесно уплотнено в трюме судна, что тюки при разгрузке находят совершенно сплющенными и лишь через некоторое время они принимают свой первоначальный вид. К этому уплотнению, однако, прибегают главным образом с целью получить больше места в трюме, потому что при полной нагрузке таких товаров, как мука или табак, не может быть опасности какого бы то ни было перемещения, или, по крайней мере, оно таково, что не может проистечь несчастья. Были, правда, случаи, где этот способ уплотнения привел к самым плачевным последствиям, обусловленным, однако, причинами, совершенно отличными от опасности, заключающейся в перемещении груза.

Уплотненный груз хлопка, находясь в известных условиях, как известно, распространяется в своем объеме до такой степени, что разрывает корабль, открывая ход воде. Не может быть никакого сомнения, что такое же обстоятельство могло бы возникнуть и с табаком, когда он находится в обычном брожении, если бы не промежуточные щели благодаря округлости тюков.

Главная опасность возникает, когда принят неполный груз, грозящий передвижением, и нужно всегда в этих случаях принять особые предосторожности против такового несчастья. Лишь те, кто встречался на море с сильным ветром, переходящим в бурю, или скорее те, кто испытывал боковую качку судна во время мгновенного затишья после бури, могут составить какое-нибудь представление о потрясающей силе этих нырков и о следующем отсюда страшном толчке, который дается всем незакрепленным предметам на судне. Именно тогда необходимость тщательной нагрузки, при наличности неполного груза, становится очевидной. Когда корабль лежит в дрейфе (в особенности с малым передним парусом), судно, которое не надлежащим образом построено в передней части, нередко опрокидывается набок; это случается даже каждые пятнадцать – двадцать минут средним счетом и все же без каких-либо серьезных последствий, если только нагрузка была сделана надлежаще. Если же, однако, это не было в точности выполнено, при первом же из этих тяжелых накрениваний судна весь груз рушится на ту его сторону, которая лежит на воде, и, будучи лишено возможности снова прийти в состояние равновесия, что оно неизбежно сделало бы при других условиях, судно достоверно наполнится водой в несколько секунд и пойдет ко дну. Не слишком много сказать, что по крайней мере в половине тех случаев, когда суда пошли ко дну во время тяжелых порывов ветра на море, случилось это благодаря перемещению груза или балласта.

Когда неполный груз какого бы то ни было рода взят на борт, после того как все предварительно было так тесно уложено, как только возможно, он должен быть прикрыт рядом толстых незакрепленных досок, простирающихся вдоль всего протяжения поперек судна. На этих досках должны быть воздвигнуты временные подпоры, достигающие до ребер судна наверху и таким образом обеспечивающие всему достоверное место. При нагрузке зерна или материала подобного же свойства потребны еще добавочные предосторожности. Трюм, целиком наполненный зерном по оставлении порта, будет, когда достигнет назначения, наполнен лишь на три четверти, и это даже в тех случаях, когда весь груз, смеренный четверик за четвериком товарополучателем, будет значительно превышать (по причине вздутости зерна) предназначенное количество. Происходит это благодаря оседанию во время плавания и более заметно в соразмерности с бурностью погоды. Если зерно, неплотно нагруженное в судне, хорошо закреплено подвижными досками и подпорами, оно может перемещаться во время длинного морского перехода настолько, что способно обусловить самые тягостные злополучия.

Чтобы предупредить это, всяческие способы должны быть применены, прежде чем порт оставлен, дабы заставить груз осесть как только возможно, и для этого существуют различные приспособления, среди которых может быть упомянут способ вгонять в зерно клинья. Даже когда все это сделано и необыкновенные хлопоты предприняты для обеспечения подвижных досок, никакой моряк, который знает, в чем дело, не будет чувствовать себя вполне обеспеченным во время сколько-нибудь сильной бури, если он везет груз зернами, в особенности если он везет неполный груз. Существуют, однако, сотни наших береговых судов и, вероятно, гораздо большее количество судов, принадлежащих к портам европейским, которые ежедневно плавают с неполным грузом даже наиболее опасных разрядов, и это без принимания каких-либо предосторожностей. Дивно, что случается не больше несчастных случаев, чем это есть в действительности. Мне известен прискорбный случай такой неосмотрительности, случившийся с капитаном Джоилем Райсом на шхуне «Светляк», которая плыла из Ричмонда, штат Виргиния, в Мадейру с грузом зерна в 1825 году. Капитан совершил много плаваний без серьезных злополучий, хотя он имел обыкновение не обращать никакого внимания на свою нагрузку, лишь бы груз был закреплен заурядным способом. Он никогда ранее не плавал с грузом зерна, и в данном случае зерно было нагружено неплотно, оно наполняло судно немного более чем наполовину. В первой части плавания он повстречался лишь с легкими ветерками, но, когда он был на один день плавания от Мадейры, примчался бурный ветер с северо-северо-востока, и судно было принуждено лечь в дрейф. Он поставил шхуну под ветер лишь под одним передним парусом с двумя рифами, и она держалась так хорошо, как только можно было ожидать, не зачерпывая ни капли воды. К ночи буря несколько улеглась, и шхуна стала испытывать боковую качку с меньшей устойчивостью, чем прежде, но все продолжало идти хорошо до тех пор, пока одним тяжелым накрениванием она не была брошена набок, к правой стороне. Послышалось, как зерно все целиком переместилось, сила движения взломала и открыла главный люк. Судно пошло ко дну как камень. Это случилось на расстоянии голоса от малой шлюпки из Мадейры, которая подобрала одного моряка из экипажа (лишь один человек был спасен) и которая посмеивалась над бурей с совершенной безопасностью, как это может сделать малое гребное судно при должном управлении.

Нагрузка на борту «Грампуса» была сделана самым неуклюжим образом, если только может быть названо нагрузкой безразборное набрасывание бочек для ворвани [Китобойные суда обыкновенно снаряжены железными чанами для ворвани, почему это не было сделано на «Грампусе», я никогда не мог узнать. – Авт.] и корабельного материала. Я уже говорил, в каком состоянии находились предметы, бывшие в трюме. На палубной части кубрика было (как я говорил) достаточно места для моего тела между бочками и верхним деком, свободное место было оставлено вокруг главного люка, и другие значительные свободные промежутки были оставлены в грузе. Около отверстия, прорезанного Августом в переборке, было достаточно места для целого бочонка, и в этом промежутке я в данное время примостился с полным удобством.

Тем временем как мой друг благополучно занял свою койку и приспособил опять свои кандалы и веревку, совсем наступил день. Поистине, мы еле-еле спаслись, потому что едва он все устроил, как сошел вниз штурман с Дёрком Питерсом и поваром. Некоторое время они говорили о судне, идущем от Зеленого Мыса, и, казалось, весьма нетерпеливились, ожидая его увидеть. В конце концов повар подошел к койке, на которой лежал Август, и сел на нее у изголовья. Я мог видеть и слышать все из моего убежища, ибо вырезанная закрышка не была прилажена на своем месте, и каждое мгновение я ждал, что негр обратит внимание на матросскую куртку, которая висела для скрытия отверстия, и тогда все будет обнаружено и, без сомнения, нам придется немедленно расстаться с жизнью. Добрая наша судьба, однако, превозмогла, и, хотя он неоднократно касался куртки из-за боковой качки судна, он ни разу не притронулся к ней настолько, чтобы сделать открытие. Низ куртки был тщательно прикреплен к переборке, и, таким образом, отверстие не разоблачалось качанием ее в одну сторону. Все это время Тигр лежал в ногах койки, и, казалось, в некоторой мере к нему вернулись его силы, ибо я видел, что время от времени он раскрывает глаза и делает глубокие вдыхания.

Через несколько минут штурман и повар ушли наверх, оставив Дёрка Питерса, который, как только они ушли, подошел и сел на том месте, где только что был штурман. Он начал говорить очень приветливо с Августом, и мы могли теперь заметить, что видимое его опьянение в то время, как двое других были с ним, в значительной степени было притворством. Он отвечал на все вопросы моего товарища совершенно свободно, сказал ему, что его отец, конечно, был подобран каким-нибудь кораблем, потому что не меньше пяти парусов было видно перед закатом солнца в тот день, когда его пустили по воле моря и ветра; и вообще он говорил разные вещи утешительного характера, вызвавшие во мне столько же удовольствия, сколько и удивления. Я начал на самом деле питать надежды, что с помощью Питерса мы могли бы в конце концов снова завладеть бригом, и сказал об этом Августу, как только представился случай. Август нашел, что это вещь возможная, но настаивал на необходимости соблюдать при этой попытке величайшую осторожность, ибо поведение этого полуиндейца, по-видимому, было вызвано лишь самой произвольной прихотью и поистине было трудно сказать, находился ли он хоть одну минуту в здравом уме. Приблизительно через час Питерс ушел на палубу и не возвращался до полудня, в полдень он принес Августу солонины и пудинга в изобилии. Когда мы остались одни, я принял в еде живейшее участие, не возвращаясь через отверстие. Никто другой не сходил в бак в течение дня, а ночью я пробрался на койку к Августу и крепко спал сладким сном почти до рассвета; тут он меня разбудил, услышав какое-то движение на палубе, и я спрятался в мой тайник с наивозможной быстротой. Когда день совершенно занялся, мы увидели, что к Тигру почти совсем вернулись его силы и, не выказывая никаких признаков водобоязни, он с явною охотою испивал предлагаемую ему воду. В течение дня к нему совершенно вернулись его прежняя сила и аппетит. Странное его поведение, несомненно, было вызвано зловредными качествами воздуха в трюме и не имело никакого отношения к собачьему бешенству. Я не мог достаточно нарадоваться на то, что настоял на желании взять его с собою из ящика. Это было тридцатого июня, и это был тринадцатый день с тех пор, как «Грампус» отплыл из Нантакета.

Второго июля штурман сошел вниз, пьяный, как всегда, и в чрезвычайно хорошем расположении духа. Он подошел к койке Августа и, хлопнув его по спине, спросил, будет ли он достодолжным образом вести себя, если он его освободит, и может ли Август обещать, что более не будет входить в капитанскую каюту. На это, конечно, мой друг ответил утвердительно, и негодяй освободил его, заставив предварительно выпить рому из фляжки, которую он вытащил из кармана куртки. Оба тотчас же пошли на палубу, и я не видал Августа часа три. Потом он сошел вниз с добрыми вестями: он получил позволение ходить по бригу, где ему угодно, до главной мачты, и ему был отдан приказ спать, как обычно, в баке. Он принес мне, кроме того, добрый обед и богатый запас воды. Бриг продолжал гнаться за кораблем с Зеленого Мыса, и теперь был виден парус, который был сочтен за предполагавшийся. Так как события следующих восьми дней были маловажными и не имели никакого прямого отношения к главным приключениям моего повествования, я занесу их здесь в форме дневника, ибо не хочу опускать их совсем.

Июля 3-го. Август принес мне три шерстяных одеяла, с помощью которых я смастерил себе преудобную постель в моем тайнике. Никто не сходил вниз, кроме моего товарища, в течение дня. Тигр занял свое место на койке как раз около отверстия и спал тяжелым сном, как будто бы еще не вполне оправившись от действия своей болезни. К ночи налетел ветер и ударился о бриг, прежде чем успели убрать парус; бриг сильно качнуло набок. Порыв ветра затих, однако же, немедленно, и никакого ущерба не было причинено, кроме того, что порвало передний четырехугольный парус. Дёрк Питерс держал себя по отношению к Августу весь этот день с большой добротой и вступил с ним в долгую беседу касательно Тихого океана и островов, которые он посетил в этой области. Он спросил его, не будет ли ему приятно отправиться с бунтовщиками в некоторого рода разведочное и приятственное плавание к этим областям, и сказал, что экипаж постепенно склоняется ко взглядам штурмана. Август счел за наилучшее ответить, что он был бы рад пуститься в такое предприятие, раз ничего лучшего не может быть сделано, и что какой бы то ни было план предпочтительнее пиратской жизни.

Июля 4-го. Судно, которое было на виду, оказалось небольшим бригом из Ливерпуля, и ему позволили пройти беспрепятственно. Август проводил большую часть времени на палубе с целью получить все возможные сведения касательно намерения бунтовщиков. Среди них происходили частые и бешеные ссоры, во время одной из них гарпунщик Джим Боннер был брошен за борт. Сторонники штурмана приобретают почву под ногами. Джим Боннер принадлежал к шайке повара, коего Питерс был партизаном.

Июля 5-го. Около рассвета с запада пришел стойкий ветер, который к полудню посвежел и превратился в бурю, так что на бриге пришлось убрать все паруса, кроме трайселя и фокселя. Убирая переднюю стеньгу, Симмс, один из матросов, также принадлежавший к шайке повара, будучи сильно пьян, упал за борт и утонул; никакой попытки спасти его не было сделано. Всего теперь на борту брига было тринадцать человек, а именно: Дёрк Питерс; Сэймур, черный повар; Джонс; Грили; Гартман Роджерс; и Вилльям Аллен из партии повара; штурман, имени которого я никогда не мог узнать; Абсалом Хиккс; Вильсон; Джон Гёнт; Ричард Паркер из партии штурмана да еще Август и я.

Июля 6-го. Буря продолжалась весь этот день, налетая тяжелыми шквалами, сопровождаемыми дождем. Бриг захлебнул порядком воды через свои сшивки, и один из насосов все время действовал, Август был вынужден соблюдать очередь. Как раз в сумерки совсем близко от нас прошел большой корабль, не будучи замеченным до того, как он был на расстоянии звука голоса. Согласно предположению, корабль этот был один из тех, которые высматривались мятежниками. Штурман салютовал, но ответ потонул в реве бури. В одиннадцать часов море, хлынув, рвануло корабль в середине и оторвало значительную часть укреплений левого борта, а также причинило и другие ущербы незначительного свойства. К утру погода успокоилась, и на восходе солнца было очень мало ветра.

Июля 7-го. Море надулось, и весь день было тяжелое волнение; бриг, будучи налегке, испытывал чрезвычайную качку, и в трюме многие предметы сорвались со своих мест, как я мог явственно слышать из моего тайника. Я сильно страдал от морской болезни. У Питерса был сегодня длинный разговор с Августом, и он рассказал, что двое из его шайки, Грили и Аллен, перешли на сторону штурмана и решили сделаться пиратами. Он предлагал Августу разные вопросы, которых тот не мог в это время в точности понять. В течение этого вечера на судне обнаружилась течь, и мало что могло быть сделано, чтобы устранить ее, ибо она была причинена тем, что бриг просачивался и забирал воду через сшивки. Был шпикован парус и подложен под скулы брига, что помогло нам в некоторой мере, так что мы начали овладевать течью.

Июля 8-го. Легкий ветерок пришел на восходе солнца с востока, штурман же направил бриг на юго-запад с целью пристать к одному из Вест-Индских островов в осуществление своих пиратских замыслов. Никакого противоборства не было оказано Питерсом или поваром – по крайней мере, ничего, о чем бы слышал Август. Всякая мысль о захвате судна с Зеленого Мыса была оставлена. С течью теперь легко боролись, заставляя действовать один из насосов каждые три четверти часа.

Парус был убран из-под корабельных скул. Перекинулись через рупор словечком с двумя шхунами за день.

Июля 9-го. Погода прекрасная. Все работают над починкой укреплений. У Питерса опять был долгий разговор с Августом, и он говорил более начистоту, чем до сих пор. Он сказал, что ничто не могло бы его заставить склониться ко взглядам штурмана, и даже намекнул, что у него есть намерение захватить бриг в свои руки. Он спросил моего друга, может ли рассчитывать в таком случае на его помощь, и Август без колебания сказал «да». Тогда Питерс сказал, что поосведомится у других своих сторонников на этот счет, после чего ушел. В продолжение остальной части этого дня у Августа не было случая говорить с ним с глазу на глаз.