Глава двадцать первая

Как только я мог собраться с растерзанными чувствами, я увидел себя почти задыхающимся и отыскивающим путь свой ощупью в полной темноте среди нагроможденной рыхлой земли, которая тяжело падала на меня со всех сторон, угрожая похоронить меня совсем. Ужасно встревоженный этой мыслью, я силился вытащить ноги из земли, что мне наконец и удалось. Некоторое время я оставался неподвижным, стараясь понять, что случилось со мной и где я находился. Вскоре я услышал глухой стон, как раз над моим ухом, и после этого заглушенный голос Питерса позвал меня на помощь во имя Бога. Я протеснился с трудом на шаг или на два вперед и упал прямо через голову и плечи моего товарища, который, как вскоре я увидал, до половины был погребен в рыхлой громаде земли и отчаянно барахтался, чтобы избавиться от ее давления.

Я разгреб землю кругом него со всей энергией, которой мог располагать, и наконец мне удалось его вытащить.

Как только мы настолько пришли в себя от страха и удивления, чтобы быть способными говорить здраво, мы оба пришли к заключению, что склоны расселины, куда мы вошли, от какого-то сотрясения в природе или благодаря собственной тяжести обрушились сверху и что, следовательно, мы были потеряны навсегда, будучи таким образом заживо погребены. В продолжение долгого времени мы бессильно предавались напряженной муке и такому отчаянию, равносильного которому не могут себе вообразить те, кто никогда не был в подобном положении. Я твердо уверен, что ни одно происшествие, случающееся когда-нибудь в жизни, не может сильнее внушить умственное и телесное отчаяние, чем случай, подобный нашему, погребения заживо. Это черная тьма, которая окутывает жертву, ужасающая сдавленность легких, удушливые испарения сырой земли вместе со страшным сознанием, что мы далеко за пределами чаяния и что это участь, назначенная мертвым, все это наполняет человеческое сердце такой степенью потрясения, страха и ужаса, которая нестерпима и которую никогда невозможно понять.

Наконец Питерс предложил постараться точно проверить, насколько велико наше злополучие, и ощупью исследовать нашу тюрьму, ибо было возможно еще, заметил он, что могло оставаться какое-нибудь отверстие для нашего спасения. Я страстно ухватился за эту надежду и, сделав над собой усилие, постарался проложить себе путь в рыхлой земле. Я с трудом пробрался на один шаг вперед, прежде нежели заметил мерцание света, которого было довольно, чтобы убедиться, что, во всяком случае, мы не погибнем тотчас же от недостатка воздуха.

Мы обрели теперь некоторую долю храбрости и подбадривали друг друга надеждой на лучшее. Перебравшись ползком через кучу обломков, которые заграждали наш дальнейший путь по направлению к свету, мы увидели теперь, что нам было менее трудно двигаться вперед, а также мы чувствовали некоторое освобождение от чрезвычайного давления на легкие, которое мучило нас. Теперь мы могли различать некоторые очертания предметов вокруг и увидели, что находимся около края прямой части расщелины, где она делала поворот налево.

Еще несколько усилий, и мы достигли выгиба, и тут, к нашей несказанной радости, мы увидели длинную щель или раздавшееся наслоение, простиравшееся кверху на большое расстояние под углом в сорок пять градусов, хотя иногда и гораздо круче.

Мы не могли видеть всего протяжения этого отверстия, но, когда свет в достаточной мере проник через него, у нас не оставалось больше сомнения, что мы найдем у его вершины (если мы сможем каким-нибудь образом достичь вершины) свободный проход к открытому воздуху.

Теперь я вспомнил, что нас трое вошло в расщелину из главного ущелья и что нашего товарища Аллена не было с нами; мы решили тотчас возвратиться и посмотреть, где он. После долгих поисков, очень опасных из-за обрушивавшейся на нас земли, Питерс крикнул мне, что он наткнулся на его ногу и что все тело его было глубоко погребено под щебнем, из которого не было возможности его высвободить. Вскоре я увидел, что он был слишком прав и что, конечно, жизнь здесь давно угасла. С опечаленным, однако, сердцем мы предоставили тело его участи и снова двинулись к повороту.

Ширина расщелины была едва достаточной, чтобы вместить нас, и после одной или двух бесплодных попыток взобраться наверх мы снова стали отчаиваться. Я сказал раньше, что цепь холмов, через которую проходило главное ущелье, состояла из некоторой мягкой горной породы, похожей на мыльный камень. Склоны расщелины, куда мы теперь пытались взобраться, были из того же самого вещества и, будучи влажными, столь чрезмерно скользкие, что мы едва могли держаться даже на менее крутых местах; в некоторых же местах, где подъем был почти отвесный, трудность, конечно, была еще серьезнее, и, поистине, мы считали ее иногда непреодолимой. Мы, однако, обрели мужество в нашем отчаянии и, вырезая ступеньки в мягком камне большими нашими ножами, переметывались, с опасностью для нашей жизни, до малых выдающихся выступов более твердого сланцевого камня, которые то тут, то там выдавались из общей громады; мы наконец достигли таким образом естественной площадки, с которой можно было видеть клочок голубого неба, на краю рытвины, густо заросшей лесом. Смотря теперь несколько более внимательно и не торопясь назад, на путь, по которому мы так далеко прошли, мы ясно заметили по виду его склонов, что он был позднейшего образования, и заключили, что сотрясение, которое так неожиданно завладело нами, в то же самое мгновение оставило открытым этот путь для спасения. Так как мы были совершенно обессилены борьбой с препятствиями и так слабы, что с трудом могли стоять или членораздельно говорить, Питерс предложил призвать наших товарищей на выручку выстрелами из пистолетов, которые остались у нас за поясом, – мушкеты так же, как и кортики, были утрачены в рыхлой земле на дне расщелины. Последующие события показали, что если бы мы выстрелили, то горько бы раскаялись в этом; но, к счастью, полуподозрение о злостной проделке возникло в это время в моем уме, и мы не захотели дать знать дикарям о месте нашего нахождения.

После того как мы целый час отдыхали, мы, не торопясь, двинулись вперед вверх по оврагу и не очень много прошли, как услышали повторность ужасающих воплей. Наконец мы достигли того, что можно было назвать поверхностью земли, ибо наш путь, с тех пор как мы оставили площадку, лежал под сводом скалы и листвы, простиравшейся сверху на далекое расстояние. С великой предосторожностью мы пробрались к узкому отверстию, через которое был открыт вид на окружную местность, как вдруг вся ужасающая тайна сотрясения открылась нам в одно мгновение и при одном взгляде.

Место, с которого мы смотрели, было недалеко от верха самой высокой остроконечной вершины в цепи мыльняковых холмов. Ущелье, в которое вошел наш отряд из тридцати двух человек, проходило в пятидесяти шагах от нас влево. Но по крайней мере на сто ярдов желоб, или русло, этой расселины был совсем заполнен беспорядочно набросанными обломками, там было более миллиона тонн земли и камня, которые были искусственно собраны туда. Способ, которым эта могучая тяжелая громада была низвергнута, был столь же простой, как и очевидный, ибо достоверные следы этого злодейского дела еще оставались. В различных местах вдоль вершины восточного склона ущелья (мы находились сейчас на западном) можно было видеть деревянные колья, вбитые в землю. В этих местах земля не поддалась, но на всем протяжении поверхности пропасти, с которой упала эта громада, было ясно из отметин, оставленных в почве и похожих на те, которые делают горным сверлилом, что эти колья, похожие на увиденные нами, были вбиты не более чем на ярд один от другого на протяжении, быть может, трехсот футов и расположены были приблизительно шагов на десять от края пропасти.

Крепкие веревки из виноградной лозы были привязаны к кольям, еще оставшимся на холме, и было очевидно, что эти веревки были также привязаны ко всем другим кольям. Я уже говорил о своеобразном строении этих мыльняковых холмов, и только что сделанное описание узкой и глубокой расщелины, через которую мы ускользнули от погребения заживо, даст более цельное представление о ее свойствах: оно было таково, что почти всякое естественное сотрясение достоверно раскалывало бы почву на отвесные слои, которые проходили параллельно один к другому, и достаточно было весьма малого усилия и искусства для выполнения такой цели. Этим-то наслоением воспользовались дикари для осуществления своего предательского замысла. Не может быть сомнения, что непрерывным рядом кольев был сделан частичный раскол почвы, вероятно до глубины одного или двух футов, и, если один дикарь дергал за конец каждой веревки (веревки эти были привязаны к верхушкам кольев и тянулись назад от края ущелья), получалось могучее действие рычага, способное сбросить весь склон холма по данному сигналу в недра пропасти, находившейся внизу. Относительно участи наших несчастных товарищей нельзя было более сомневаться. Мы одни пережили бурю этого всезахватного разрушения. Мы были единственными белыми, оставшимися в живых на острове.