Жизнь есть сон

Действующие лица

Василий, царь Польский

Сигизмунд, сын его

Астольф, Московский князь

Клотальдо, старик

Кларин, слуга

Эстрелла, инфанта

Розаура, дама (боярышня)

Солдаты, придворные, слуги, стража и музыканты

Действие происходит в пустыне, в царском дворце и на поле битвы.

Действие первое

С одной стороны горные ущелья, с другой башня, в нижней части которой темница Сигизмунда; против зрителя в башне полуоткрытая дверь.

Наступает ночь.

Сцена 1-я

Розаура, в мужском костюме, на коне спускается с вершины горы; следом за нею Кларин.

Розаура

 

Как ветер, мчался ты, крылатый конь;

Куда теперь, о, неразумный зверь,

О, луч без пламени, без блеска птица

И рыба без чешуйных украшений,

Несешься ты, спускаешься, стремишься

К запутанному лабиринту скал?

Останься на верху горы, где звери

Тебя за Фаэтонта примут {1}. Мне

Один лишь путь дают судьбы веленья;

Другого нет; в отчаяньи слепом

Спущусь с горы я дикой и суровой,

Пред солнцем хмурящей свое чело.

Ты, Польша, принимаешь чужеземца

Неласково, записывая кровью

Его прибытье на своих песках:

При самом входе ждут его страданья.

Сказалось это и в моей судьбе.

Но, правда, кто страдальца пожалеет?

 

Кларин

 

Скажи: двоих; и, жалуясь, сеньора,

В гостинице не оставляй меня.

Ведь мы вдвоем покинули отчизну

И, подвергаясь разным приключеньям,

Вдвоем среди несчастий и безумств,

Мы прибыли сюда; вдвоем скатились

С горы; и если так, разумно ль будет

Меня лишь свесить, а не сосчитать {2}?

 

Розаура

 

Но горестей моих я не хочу

С тобой делить: а то и, сам страдая,

Ты не сумеешь мне давать советов.

О, жалобы приятны людям! Правду

Сказал философ, что готовы люди

Всегда страдать и жаловаться горько.

 

Кларин

 

Философ сей изрядный был глупец;

А дай ему кто тысячу пощечин,

Была бы в жалобах ему приятность.

Но что же будем делать мы, сеньора,

Пешком, одни, и заблудившись ночью

В уединеньи гор, когда уходит

Уже к другому горизонту солнце?

 

Розаура

 

Кто испытал столь странную судьбу?..

Но если взор виденьем не обманут,

Что создала фантазия ему,

При свете угасающего дня

Мне кажется, я вижу впереди

Строение?

 

Кларин

 

Иль лжет мое желанье,

Иль я скажу и признаки его.

 

Розаура

 

Меж голых скал я вижу дом столь низкий,

Что он едва глядеть на солнце смеет.

Искусством грубым создан этот дом,

И у подножья скал высоких камнем

Он кажется, упавшим с их вершины.

 

Кларин

 

Там подойдем; внимательный осмотр

Строенья этого не помешает;

Но лучше будет, если тот, кто в нем

Живет, великодушно примет нас.

 

Розаура

 

Открыта дверь, скажу вернее, пасть;

Из глубины ее исходит ночь.

Которая и возникает там,

 

(Слышно бряцание цепей.)

Кларин

 

Что слышу я, о, небо?

 

Pозауpа

 

Я дрожу,

Оцепенела вся, как в лихорадке.

 

Кларин

 

Должно быть, цепью узник там гремит;

Там каторжник, готов я провалиться:

Мне это ясно говорит мой страх.

 

Сцена 2-я

Сигизмунд (в башне), Розаура и Кларин.

Сигизмунд

 

О, я несчастный, о, страдалец!

 

Розаура

 

Услышала печальный голос я,

И новые в душе возникли муки.

 

Кларин

 

И новый страх возник в душе моей.

 

Розаура

 

Кларин…

 

Кларин

 

Сеньора…

 

Розаура

 

Убежим скорее

От башни; заколдована она.

 

Кларин

 

Я не могу, когда бы и хотел.

 

Розаура

 

Как в обмороке лишь биенье пульса

И сердца стук о жизни говорят,

Так здесь мерцает бледная звезда,

Печальный свет, и оттого весь дом

Еще мрачнее кажется. Темница,

Насколько можем мы судить, пред нами,

И кто-то заживо в ней погребен.

Смотри, прикрытый шкурою звериной,

Там человек, закованный в цепях;

Он фонарем едва лишь освещен.

Бежать не можем мы; а если так,

Отсюда станем слушать, что он скажет

О горестях своих, узнаем, кто он.

 

(Дверь башни отворяется, и выходит Сигизмунд в цепях, одетый в звериную шкуру. В башне горит огонь.)

Сигизмунд

 

О, я несчастный, о, страдалец!

Хочу, о, Небо! я узнать,

Какое зло своим рожденьем

 

 

Тебе я сделал, если ты

Со мною так всегда сурово?

Но понимаю, я родился,

И преступление готово.

Твое жестокое решенье

Причину явную имеет:

Весь самый величайший грех

Для человека есть родиться.

Но мне хотелось бы узнать,

Чтобы мое сомненье кончить,

(Оставив в стороне теперь

Тот тяжкий грех, что я родился)

Чем мог еще я провиниться,

За что мне больше наказанье?

Другие разве не рождались?

Конечно, и они родились,

Но преимущество у них,

Которым я не наслаждаюсь.

Родится птица; перьев блеск

Дает ей высшую красу;

Но что она? Цветок из перьев,

Букет крылатый, а как быстро

Летит в эфирное пространство,

Как быстро рассекает воздух,

Гнездо спокойно покидая

И негу тихую его!

Ведь у меня побольше духа,

Так почему ж свободы меньше?

Родится зверь: с своею шкурой,

 

 

Которая вся в пестрых пятнах,

Он лишь подобье звезд небесных,

(Хвала природы мудрой кисти!)

Но голод мучит и его,

Становится он смел и жаден,

Страшит жестокостью своей,

Пустыни целой он гроза.

А я с душой гораздо лучшей

Свободу меньшую имею!

Родится рыба, что не дышит,

Ублюдок пены и травы,

И лишь она себя увидит

Корабликом из чешуи,

Как всюду плавать начинает

С такой проворностью, какую

Холодные пучины моря

Ей оставляют для движенья.

Ведь лучше разум у меня,

Но почему свободы меньше?

Из-под земли ручей пробился,

И, как серебряная змейка,

Среди цветов сверкает он,

И прелесть их он прославляет

Своим журчаньем музыкальным,

И широко открыто поле

Для бега звучного его!

Ведь больше жизни у меня,

Но почему свободы меньше?

О, как в темнице я томлюсь!

 

 

И став Вулканом или Этной,

Хотел бы из груди я вырвать

И разорвать на части сердце.

Какой закон и справедливость

И разум могут у людей

Такое право отнимать,

Такое сладостное право,

Какое дал Творец ручью,

И рыбам, и зверям, и птицам?

 

Pозауpа

 

И страх и жалость пробудили

В душе моей его слова.

 

Сигизмунд

 

Меня подслушивает кто-то?!

Клотальдо, ты?

 

Кларин

 

Скажи, что да.

 

Розауpа

 

О, нет! Страдалец здесь (увы!).

То он в ущелии холодном

Услышал жалобы твои.

 

Сигизмунд

 

В ущельи в этом и умрешь.

О горестях моих ты знаешь;

Но ты о них не должен знать;

Ты слышал; этого довольно,

Чтоб разорвать тебя на части

Могучими руками.

 

Кларин

 

Я,

 

 

Увы! я глух, не мог я слышать.

 

Розауpа

 

Коль ты от женщины рожден,

К твоим ногам упасть довольно,

И ты помилуешь меня.

 

Сигизмунд

 

Твой голос мог меня смягчить,

И я невольно уваженьем

К тебе проникся. Расскажи,

Кто ты и как сюда попал?

Немного знаю я ваш мир,

Ведь это башня колыбелью

 

 

Моей была и будет гробом;

Со дня рожденья моего

(Не знаю, счесть ли то рожденьем?)

Я вижу дикую пустыню

И в ней живу, как мертвый зверь,

Скелет, подобье человека {3}.

Хотя из всех людей доныне

Я говорил с одним, который

О всех моих страданьях знает

И от которого узнал я

Кой-что о небе и земле,

Хотя, чудовище для всех,

Я человек среди зверей

И дикий зверь среди людей,

Хотя учился обращенью

Я у зверей и птиц пустыни,

И только милых, ясных звезд

Я наблюдал круговороты {4},

Однако ты мое страданье

Обычной горечи лишил,

Ты, восхищенье глаз моих,

Восторг ушей. Ты каждый раз,

Когда взгляну я на тебя,

Меня даришь блаженством новым.

Чем больше на тебя гляжу,

Тем больше хочется смотреть;

Мои глаза больны водянкой,

Их жажда будет бесконечна,

Они погибнут от питья

 

 

И все же пьют. И я погибну

С восторгом, глядя на тебя.

Смотреть я буду и умру.

Лишаюсь сил я и не знаю,

Что станется со мною, если

Тебя не буду больше видеть?

Твой ясный взор приносит смерть,

А если ты уйдешь отсюда,

Наступит нечто хуже смерти,

Ужасней бедствий и страданий;

Наступит жизнь! Свое мученье

Могу я так определить:

Несчастному оставить жизнь —

Ведь это смерть послать счастливцу {5}.

 

Pозауpа

 

Смущен видением печальным,

Тебе внимаю с изумленьем.

Не знаю, что сказать тебе,

О чем спросить тебя, не знаю.

Одно скажу тебе я, узник;

Меня утешить хочет Небо,

И потому сюда в пустыню

Меня сегодня привело;

Порой слетает утешенье

К несчастному, когда он видит

Других, чье горе еще больше {6}.

Рассказывают: жил мудрец,

 

 

Он так был беден и несчастлив,

Что только травами питался,

Которые сбирал в полях.

Он раз спросил себя: найдется ль

Другой такой бедняк, как я?

И вот, когда он обернулся,

Он получил ответ, увидев,

Что сзади шел другой мудрец,

Листки смиренно подбирая,

С презреньем брошенные им.

Своей судьбою недовольный,

Жил в этом мире я, и вот,

Когда я спрашивал себя,

Другой найдется ль человек

С судьбою более жестокой,

Страдалец, ты ответил мне;

Я, поразмыслив, нахожу,

Что взял бы ты мои страданья,

Чтоб сделать их своим блаженством,

И если в чем-нибудь они

Тебе доставят облегченье,

О них внимательно послушай

И те возьми ты для себя,

Которые мне лишни. Я…

 

СЦЕНА 3-я Те же, Клотальдо и Солдаты.

Клотальдо (за сценой)

 

Заснув иль оплошав от страха,

Вы, стражи башни, пропустили

Сюда каких-то двух людей;

Они темницу отворили.

 

Розауpа

 

Я еще более смущен.

 

Сигизмунд

 

Тюремщик это мой, Клотальдо.

Когда ж конец моим страданьям?

 

Клотальдо (за сценой)

 

Сюда скорее, чтоб они

Не приготовились к защите;

Схватите их или убейте!

 

Голоса (за сценой)

 

Измена!..

 

Кларин

 

Стражи башни мрачной,

Вы допустили нас пройти,

И если выбор нам позволен,

Скажу я вам: схватить нас легче {7}.

 

(Входят Клотальдо с пистолетом

в руках и солдаты; все в масках.)

Клотальдо (входя, солдатам)

 

Вы на лицо наденьте маски;

Необходимо, чтоб никто

Нас не узнал, пока мы здесь.

 

Кларин

 

Так, значит, это маскарад?

 

Клотальдо

(Розауре и Кларину)

 

Вы в заповедные пределы,

Закрытые для всех людей,

Проникнули и, по незнанью,

Нарушили царя приказ,

Гласящий, чтоб никто не мог

Узнать о том, что скрыто здесь.

Свое оружье нам отдайте,

 

 

Иль пистолет, как грозный аспид,

Двух пуль жестокий яд изрыгнет

И воздух тихий и спокойный

Огнем блестящим потрясет.

 

Сигизмунд

 

Но прежде, чем обидишь их

Иль оскорбишь ты их, тиран,

Добычей будет жизнь моя

Несчастных рук моих. Клянусь

Творцом! Я разорву на части

Себя руками и зубами,

Скорей умру я среди скал,

Чем допущу погибель их,

Чем оскорбленье их оплачу.

 

Клотальдо

 

Ты, Сигизмунд, прекрасно знаешь,

Как велико твое несчастье:

Ведь прежде, чем родился ты,

Ты умер – так решило Небо.

Ты знаешь, что сия темница

Узда для гордости твоей

И колесо, которым я

Твой бег безумный направляю.

Зачем шумишь ты, это зная?

 

(Солдатам.)

 

Закройте дверь темницы тесной

И скройте в ней его!

 

Сигизмунд

 

О, Небо!

Как хорошо, что ты меня

Свободы сладостной лишило.

Я был бы против них гигантом,

И, чтобы стекла и кристаллы

Разбить у солнца в небесах,

Горой бы яспис положил я

На основание из скал {8}.

 

Клотальдо

 

Вот чтоб ты этого не делал,

Сегодня терпишь столько зол.

 

(Несколько солдат схватывают Сигизмунда и запирают его в темницу.)

СЦЕНА 4-я Те же, без Сигизмунда.

Pозауpа

 

Я вижу, дерзость здесь бессильна,

Безумцем быть я не хочу;

 

 

К твоим ногам повергнув жизнь,

Пощады ей прошу смиренно.

О! пожалей меня, молю.

Была бы редкая жестокость,

Когда ни гордость, ни смиренье

Тебя бы тронуть не могли.

 

Кларин

 

Когда и гордость и смиренье,

Изображения которых

Духовных драм судьбу решали

Уж много раз {9}, бессильны здесь,

То я ни гордый, ни смиренный,

А средним между них являясь,

Помилуй нас и пощади,

Молю тебя…

 

Клотальдо

 

Гей, стража!

 

Солдаты

 

Здесь мы.

 

Клотальдо

 

Оружие у них возьмите; И чтоб они не увидали,

Куда и как отсюда выйдут, Скорей глаза им завяжите.

 

Розауpа

 

Тебе я только шпагу дам,

Ведь ты начальник остальных,

А доблесть меньшим не сдается.

 

Кларин

 

А я могу отдать свою

И подлецу (отдает шпагу солдату). Бери ее {10}.

 

Pозауpа

 

И если должен я погибнуть.

Тебе я шпагу оставляю,

Доверясь жалости твоей;

Ее ценить высоко можешь,

Ее носил когда-то рыцарь.

Прошу тебя, храни ее.

Хотя мне тайна неизвестна,

Одно наверно знаю я:

Великие сокрыты тайны

В сем позолоченном клинке.

Надеясь только на него,

Стремился в Польшу я отмстить

За оскорбление!

 

Клотальдо (в сторону)

 

О, Небо!

Что это значит? Возросли

Мои страданья и смущенье.

Печаль и горести мои.

 

(Розауре):

 

Кто шпагу дал тебе, дитя?

 

Розауpа

 

Мне женщина ее дала.

 

Клотальдо

 

Как женщину зовут?

 

Розауpа

 

Не смею

Я это имя открывать.

 

Клотальдо

 

Откуда заключаешь ты,

Что в этой шпаге тайна скрыта?

 

Розауpа

 

Кто дал ее мне, тот сказал:

«Отправься в Польшу; осторожно

 

 

И ловко постарайся там,

Чтоб увидали эту шпагу

Военачальники, дворяне.

Я знаю, что один из них

Тебя полюбит, защитит…»

 

Клотальдо (в сторону)

 

О боже правый, что я слышу?

Я даже не могу решить:

То, что случилось здесь со мною,

Действительность или мечта {11}?

Ведь эту шпагу я оставил

Моей прекрасной Виоланте

И ей сказал: «Кто с этой шпагой

В мои объятия придет,

Найдет во мне, как милый сын,

Благоволение отца».

Но что же делать мне (о горе!)

В таком ужасном затрудненье?

Ему любовь дала оружье,

Оружье смерть ему дает;

Пощады просит у меня

На смерть заране обреченный.

Какая горькая судьба!

Какой непостоянный жребий!

Что сын он мне, сказали ясно

И признаки и голос сердца;

Оно зовет его ко мне

На грудь; в ней бьет оно крылами,

 

 

Не в силах цепи разорвать.

Как человек в темнице мрачной,

На улице заслышав шум,

К окну подходит посмотреть,

Так и оно теперь, не зная,

Что здесь такое, слышит шум,

К глазам поспешно подступает,

Которые суть окна сердца,

И хочет выйти через них

В слезах горючих. Что мне делать?

Его отправить к королю?

Но это значит – смерть ему!

А скрыть такое приключенье

Я не могу, я дал присягу.

Меня любовь терзает к сыну,

Но есть и верность государю.

Но, впрочем, что я сомневаюсь?

Дороже чести, выше жизни

Должна быть верность королю.

Живи, о верность! Он погибнет.

И если я не ошибаюсь,

Он отомстить сюда пришел,

А если так, он оскорблен,

А всякий оскорбленный низок.

Нет, он не сын мой; нет моей

В нем благородной крови; нет!

Но вдруг беда случилась с ним?

От ней никто не огражден;

Работы тонкой наша честь,

 

 

Ее один поступок губит!

Ее и воздух запятнает!

И что же больше мог он сделать,

Он – крови благородной отпрыск,

Когда, опасности презрев,

Пришел сюда за честью смело?

Нет! Сын он мой; в нем кровь моя,

Великую в нем вижу доблесть.

Я в обе стороны колеблюсь,

Но лучше выбрать середину;

И так пойду я к королю,

Скажу ему: «Вот это сын мой».

Пусть он убьет его. Быть может,

Увидев, что я чести верен,

Простит он юношу; и если

Удастся мне спасти его,

Я помогу ему отмстить

За оскорбление. Но если

Король с суровостью обычной

Его на казнь отправит злую,

Погибнет он и не узнает,

Что я отец ему. (Розауре и Кларину.) Идите

Со мною вместе, чужеземцы.

Не бойтесь; горькое страданье

Не вам одним дано в удел.

Среди сомнений тяжких жить

Иль умереть, не знаю, право,

Где больше мук, где больше горя {12}!

 

(Все трое уходят.)

СЦЕНА 5-я

Зала во дворце царя. Астольф и солдаты входят с одной стороны, с другой – инфанта Эстрелла

и дамы. За сценой военная музыка

и приветственные клики.

Астольф

 

Как луч кометы, ваши очи

Огнем блистают перед нами,

И звучный им привет поют

Ручьи, органы, трубы, птицы.

И вас в глубоком изумленье

Равно приветствуют теперь

И вашу славят красоту

Одни – рожки из пестрых перьев {13},

Другие – птицы из металла {14}.

И пули, как своей царице,

Поют приветственный вам гимн,

И птицы – как Авроре; трубы

Вас воспевают, как Палладу,

Цветы – как Флору. День блистает

И гонит сумрачную ночь;

Но вы ясней, чем ясный день;

Аврора – вы в часы веселья,

Когда повсюду мир, вы – Флора,

В час грозный битвы, на войне,

Паллада вы, и вместе с этим

Царица вы души моей {15}.

 

Эстрелла

 

Когда должны согласоваться

Слова людские и дела,

То дурно поступили вы,

Сказав так вежливо и тонко.

У вас, пожалуй, отниму я

Великолепные трофеи,

Я в бой за них вступаю смело {16}.

Мне кажется, не согласить

Ту лесть, которую я слышу,

С суровостью, какую вижу.

Подумайте, ведь это низко,

Скорее свойственно зверям,

Полно обмана и измены,

Словами нежно льстить, лелеять,

А повеленьем убивать.

 

Астольф

 

Как плохо знаете вы дело,

Когда не верите вы мне;

Эстрелла, я открою вам

Мои все мысли и желанья,

Тогда поймете вы меня.

Евсторгий Третий, польский царь,

Имел троих детей; Василий

Теперь повелевает Польшей,

 

 

По праву, как его наследник.

Он дядя наш: и вы и я

Родились от его сестер;

Евсторгий – дед наш; но об этом

Я больше говорить не стану;

Оно излишне; Клорилена,

Моя синьора, ваша мать, —

Теперь она в том лучшем мире,

Под балдахином ясных звезд, —

Родилась первая, и вы

Ей дочь; вторая, ваша тетка,

Прелестнейшая Рецизунда,

Пусть жизнь ее продлит Господь!

С Московским князем повенчалась;

От брака их родился я.

К другому делу перейдем.

Василий, знаете, синьора,

Влиянью времени сдается;

Наукам больше предан он,

Чем женщинам, он овдовел,

Нет сына у него, и вы,

И я – наследники престола;

Вы потому, что дочь вы старшей

Сестры, а я, рожденный младшей,

Как муж, имею больше прав.

Мы о намереньи своем

Послали дяде извещенье;

Он отвечал нам, что согласен

 

 

Навек соединить нас с вами;

Мы день назначили и место…

С таким намереньем уехал

Я из Московии своей;

За этим я пришел сюда,

Не воевать хочу я с вами;

Стремитесь только вы к войне.

О, пусть захочет бог Амур,

Чтобы народ, астролог верный,

Не ошибался и для нас,

Предсказывая наш союз,

В котором были б вы царицей,

Царицей моего ума.

О, если бы для большей чести

Корону дядя отдал нам,

Триумф дала бы доблесть ваша,

Моя любовь бы власть дала {17}.

 

Эстрелла

 

На эти ласковые речи

Ответить лаской не хочу.

О, будь империя моей,

Она бы тотчас стала вашей.

Но все же вы неблагодарны,

И я от этого страдаю.

Мне думается, вашу ложь

Портрет, который на груди

У вас висит, невольно выдал.

 

Астольф

 

И я сейчас вас успокою

Насчет его; однако поздно:

Я слышу звуки инструмента;

Должно быть, близко государь

Со всею свитою своею.

 

СЦЕНА 6-я

Те же, Василий и свита.

Эстрелла

 

Фалес!

 

Астольф

 

Ученейший Эвклид!

 

Эстрелла

 

Ты среди звезд

 

Астольф

 

Небесных знаков

Находишься

 

Кальдерон де ла Барка Эстрелла

 

И пребываешь

 

Астольф

 

И их пути

 

Эстрелла

 

И их следы

 

Астольф

 

Описываешь

 

Эстрелла

 

Измеряешь.

 

Астольф

 

Дозволь в смирении души,

 

Эстрелла

 

Дозволь моим объятьям нежным

 

Астольф

 

Дозволь к твоим ногам склониться {18}.

 

Эстрелла

 

Плющом быть древа твоего.

 

Василий

 

Племянники, вам мой привет!

Я знаю, что и вы с любовью

Моей любви пришли навстречу.

О, верьте мне, нет человека,

Которого бы я обидел;

И вас не стану обижать я.

Я сознаю, что я согнулся

Под тяжким бременем годов,

И потому прошу смиренно

У вас молчания; потом

Настанет время изумленью,

Когда услышите рассказ

О том, что мнится невозможным.

Вы знаете, друзья мои,

Что в мире за свои познанья

Стяжал я имя мудреца.

Бессильны время и забвенье

Мне повредить, когда повсюду,

На всем земном огромном шаре

Тиманта кисть, Лизиппа мрамор

Меня давно провозгласили

Василием Великим. Все

Вы знаете, что до сих пор

 

 

Одной науке предан я,

Науке цифр и вычислений.

Нас учит каждый новый день,

Молва несет нам поученье,

Но предвосхитил я наукой

Обязанности их и право:

В своих таблицах вижу я

Все новости веков грядущих,

Все есть «теперь» в моих таблицах.

Что нового расскажет время?

Все сам могу я рассказать.

Небесный свод с его красою,

Лучами солнца освещенный

Иль озаряемый луной,

Миры бриллиантов и кристаллов,

Где звезды ласково сияют

И блещут знаки зодиака —

Вот вам предмет моих занятий

В течение многих, долгих лет;

Вот книги вам мои, в которых

На бриллиантовой бумаге

И на сапфировых страницах,

Златыми буквами, понятно

Судьбу людскую пишет Небо,

Благоприятную и злую {19}.

Так быстро их читаю я,

Что духом следую своим

За ними в быстром их движеньи,

И прямо, и на поворотах.

 

 

О, если б раньше умер я,

Небесным гневом пораженный,

Чем комментарием стал ум мой

Движенья звезд, регистром неба {20}!

Ах! кто несчастен, для того

И преимущество есть нож!

Кто Небом осужден на знанье,

Тот самого себя убийца.

И это лучше, чем я сам,

Судьба моя вам разъяснит.

У вас я вновь прошу молчанья:

Чудесен будет мой рассказ!

От Клорилены дорогой

Имел несчастного я сына;

И кажется, что все приметы,

Какие бедствием грозят,

Свершились при его рожденьи {21}.

Так, прежде чем на божий свет

Он вышел из гробницы чрева, —

Рождение подобно смерти, —

Среди видений беспокойных

Приснилось матери его,

Что зверь, по виду человек,

Ей внутренности разрывал,

И, вся в крови, она родила

Ехидну злую, человека,

И тотчас после умерла {22}.

Но вот приходит день рожденья,

И предсказанья совершились.

 

 

Как редко ложными бывают

Те предсказанья, что печальны!

Таков был сына гороскоп:

Окрашенное кровью солнце

С луной вступало в бой жестокий;

Земля была их валом темным;

Они схватиться не могли

Руками, но сражались светом.

Такого страшного затменья

Ни разу с солнцем не случалось

С тех давних пор, как смерть Христа

Оно оплакало однажды.

Земля затоплена пожаром

Была зловещего огня

И думать в ужасе могла,

Что час ее пришел последний.

Небесные затмились своды,

Дрожали зданья на земле,

Дождь каменный на землю падал,

Текли волной кровавой реки {23}.

И в этот страшный час, когда

Казалося безумным солнце,

Родился Сигизмунд и сразу

Свою природу обнаружил;

Родился он, скончалась мать,

И он, причина этой смерти,

Сказал жестокие слова:

«Я человек, и потому

Отплачиваю злом за благо».

 

 

И я в науке стал искать

Разгадку ужасов таких

И увидал, что Сигизмунд

Жестокий будет человек,

Монарх – губитель благочестья;

Добычей войн междоусобных

Из-за него вся Польша станет

И будет школою измены,

И академией пороков.

А он, безумьем увлеченный,

Среди разврата и злодейств,

Поднимет руку на меня,

И голова моя седая

Его ногам подстилкой будет.

О, горе мне! И предсказаньям

Поверил я; и как не верить

Тому, что говорит наука?

Себя мы любим и охотно

Заботимся мы о себе.

И так, предсказывало Небо

Несчастия и мне и Польше;

Решил животное смирить я,

Хотя и сам родил его,

Смирить затем, чтобы узнать,

Покорны ль звезды мудрецу?

Объявлено народу было,

Что мертвым родился наследник,

А я, обдумав осторожно,

Велел в горах построить башню,

 

 

Куда и свет едва проникнет,

И вход в которую закрыт

Громадой мрачных обелисков.

Суровые мои законы,

Тогда объявленные всем,

Чтобы никто под страхом смерти

Проникнуть в горы те не смел,

Причиною имели то,

О чем сейчас я вам сказал.

Там Сигизмунд живет поныне,

Несчастный, жалкий, в тяжком плене;

При нем находится Клотальдо,

И только он с ним говорит;

Наставник Сигизмунда он;

Он научил его наукам

И католическою верой

Ребенка душу просветил;

И только он был до сих пор

Свидетелем невольных мук

И униженья Сигизмунда.

Здесь три вопроса перед нами;

Сначала первый укажу.

Я так люблю вас, дети Польши,

Что в рабство королю-тирану

Отдам ли вас когда-нибудь?

А кто в несчастия такие

Отчизну ввергнет, государем

Великодушным быть не может.

 

 

Второй вопрос не легче будет:

Прилично ли христианину

Дитя свое тех прав лишить,

Какие и людьми и Небом

За ним быть признаны должны?

Такого нет еще закона —

Тираном быть, чтобы других

Спасать от дерзкого тирана,

Когда мы согласимся с тем,

Что будет Сигизмунд тираном.

И хорошо ли делать зло,

Другое зло предупреждая?

И, наконец, еще вопрос:

Я предсказаниям поверил,

Но хорошо ли так легко

Поверить им без колебаний?

Хотя несчастьями грозит

Характер дикий Сигизмунда,

Быть может, зло не победит!

Нам мнится, рок неумолим,

Дурны наклонности, планета

Вещает гибель, но они

Склоняют только нашу волю,

А не насилуют ее {24}.

И так колеблясь, размышляя,

Придумал наконец я средство;

И всех вас изумит оно!

Сегодня ночью Сигизмунда,

 

 

Ему не открывая раньше,

Что он мой сын и ваш король,

Я во дворец велел доставить.

Под балдахином королевским

Он на моем воссядет троне,

Повелевать он будет вами,

А вы в покорности ему

Дадите клятву. Трех вещей

Я этим способом достигну

И дам ответ на три вопроса,

Сейчас поставленные вам.

Быть может, злое предсказанье

Пустым окажется обманом,

И Сигизмунд умом и лаской

Любовь всеобщую заслужит,

И государем вашим будет

Тот, кто имеет все права,

Хотя и был он до сих пор

Товарищем зверей пустыни

И блеск придворного и ловкость

Мог показать лишь пред горами.

А если он и в самом деле

Безумный, дерзкий и жестокий,

Поводья закусив, помчится

Чрез поле мерзостных пороков,

Тогда я долг исполню свой:

Преодолев души страданья,

Лишу я Сигизмунда власти,

В темницу вновь его отправлю,

 

 

И заключенье уж не будет

Жестокостью, но наказаньем.

И, наконец, когда мой сын

Характер дикий обнаружит,

Вас всей душой любя, вассалы,

Других я дам вам королей,

Достойных скиптра и короны:

Они – племянники мои!

Соединив права обоих,

Сердца связав святыней брака,

Отдам Эстрелле и Астольфу

Корону и свои владенья.

Вполне заслуженные ими.

Все это я повелеваю,

Как государь; но, как отец,

Прошу об этом; как старик,

Даю благие вам советы,

И если правильно Сенека

Царя рабом владений назвал,

Как раб, смиренно умоляю,

Как раб, об этом вас прошу.

 

Астольф

 

Тебе ответить должен я,

Мой голос больше прав имеет;

Скажу от имени других:

Верни свободу Сигизмунду!

По праву он наследник твой.

 

Все

 

Верни свободу Сигизмунду, Его мы просим в государи.

 

Василий

 

Любезность вашу я ценю.

И вас благодарю, вассалы;

Теперь скорей идите вслед

Вы за атлантами моими {25}.

Его увидите вы завтра.

 

Все

 

Да здравствует великий царь Василий!

 

(Эстрелла, Астольф и свита уходят; Василий остается один.)

СЦЕНА 7-я

Василий. Входят Клотальдо, Розаура и Кларин.

Клотальдо

 

Могу ль с тобой поговорить,

Великий государь?

 

Василий

 

Клотальдо,

Сюда пришел ты в добрый час!

 

Клотальдо

 

К твоим ногам склоняюсь я,

И должен, государь, склониться.

Несчастный случай! Все открыто,

Нарушен строгий твой закон,

Который стал уже привычным.

 

Василий

 

Но что случилось?

 

Клотальдо

 

Государь,

Со мной произошло несчастье,

Тогда, когда я мог считать

Себя счастливейшим из смертных.

 

Василий

 

Но что же дальше? Говори.

 

Клотальдо

 

Вот этот юноша прелестный,

Намеренно иль по ошибке,

 

 

Проник в темницу Сигизмунда,

Там принца увидал он и…

 

Василий

 

Напрасно ваше беспокойство;

Случись все это не сегодня,

Не скрою, он бы поплатился.

Но тайна всем теперь известна,

И не беда, что и ему

О ней проведать удалось.

Ко мне придите вы попозже;

Предупредить я должен вас

О многом; ваша помощь также

Нужна мне будет; да, Клотальдо,

Произойдет престранный случай,

Какого не бывало в мире;

И вы в нем будете орудьем.

Я этим пленникам прощаю,

Чтоб вы не думали, что я

Сержусь на вашу нерадивость.

 

(Уходит.)

Клотальдо

 

Благодарю вас, государь.

 

СЦЕНА 8-я

Клотальдо, Розаура и Кларин.

Клотальдо (в сторону)

 

Немного легче стало мне,

Но я, пока скрывать возможно,

Не буду говорить ему,

Что он мой сын.

 

(Розауре и Кларину.)

 

Свободны вы.

 

Розаура

 

Целую ноги я твои.

 

Кларин

 

А я твои стопы целую;

Различье маленькое слов

Друзьям, конечно, незаметно {26}.

 

Розаура

 

Сеньор, вы жизнь вернули мне;

На ваш я счет живу отныне,

И потому навеки буду

Рабом я вашим.

 

Клотальдо

 

Погоди!

То, что я дал тебе, не жизнь:

Кто от рожденья благороден,

Тот, оскорбленный, жить не может.

Ты говорил мне, что пришел

Сюда отмстить за оскорбленье.

Не мог тебе вернуть я жизни,

Которой ты и не имел:

Ведь жизнь позорная – не жизнь!

 

(В сторону.)

 

Задеть стараюсь за живое

Я самолюбие его {27}.

 

Pозауpа

 

Пожалуй, жизни не имею,

Хотя вернул ты мне ее;

Но отомщением жестоким

Я честь свою восстановлю;

Тогда, во что бы то ни стало,

Казаться будет жизнь моя

Твоим подарком.

 

Клотальдо

 

Меч блестящий,

Который ты мне дал, возьми.

Довольно этого меча:

 

 

Он, обагренный вражьей кровью,

Отмстит, я знаю, за обиду.

Он был в моих руках однажды,

Ведь я держал его в руках,

Хотя не очень долго, – он

Отмстить сумеет за тебя.

 

Pозaypa

 

Я снова опояшусь им,

И именем твоим клянусь,

Что буду мстить, хотя мой враг

Сильней меня.

 

Клотальдо

 

А он сильней?

 

Pозауpа

 

Он так силен, что я не смею

Его назвать перед тобою;

Не потому, чтобы боялся

Тебе открыть такую тайну;

О нет! Боюсь, что ты меня

Тогда лишишь своей защиты.

 

Клотальдо

 

Напротив, помощь от меня,

Назвав его, скорей получишь.

 

 

Когда его ты мне укажешь,

Я буду знать, что он твой враг.

 

(В сторону.)

 

О если бы узнать, кто он?

 

Розауpа

 

Ценя доверие твое,

Я за него плачу доверьем.

Противник мой и оскорбитель

Был сам Астольф, Московский князь.

 

Клотальдо (в сторону)

 

Я поражен его словами!

Мое страдание тяжеле,

Чем думал я до этих пор.

Но выясним получше дело.

 

(Розауре)

 

Ты по рожденью москвитянин,

И твой природный государь

Едва ли мог тебя обидеть.

Ступай назад в свою отчизну

И буйный свой сдержи порыв:

К безумству он тебя ведет.

 

Розауpа

 

Он государь, я это знаю,

Но мог меня он оскорбить.

 

Клотальдо

 

Не мог, когда бы даже в гневе

Тебя ударил по лицу {28}.

 

Розауpа

 

Была моя обида больше.

 

Клотальдо

 

Открой мне все, не утаи;

Ведь то, что я воображаю,

Наверно более того,

Что приключилось в самом деле.

 

Розауpа

 

Сказал бы я, но, ах! не знаю,

С каким глубоким уваженьем

Я на тебя смотрю! Какое

В груди моей зажглося чувство!

Как я люблю тебя и чту {29}!

С трудом промолвить я могу,

Что эта верхняя одежда —

Загадка, и тому, кто носит

Ее, она едва ль подходит.

Прошу, подумай хорошенько:

Ведь я не то, чем я кажусь,

 

 

               Кальдерон де ла Барка И в этом случае возможно, Что брак Астольфа и Эстреллы Обида горькая и мне. Я все тебе сказала ясно. (Розаура уходит, за нею и Кларин.)

 

Клотальдо

 

Послушай, подожди, останься!

Какой возник здесь лабиринт,

В котором разум не находит

Своей руководящей нити!

Жестоко честь моя задета;

Могуч, силен мой оскорбитель,

Вассал – я, женщина – она;

Укажет небо пусть дорогу!

Хотя удастся ли, не знаю,

Когда в сей пропасти глубокой

Одна таинственность – все небо,

И чудо дивное – весь мир!

 

 

1. Обращение к коню вполне в духе того «изящного стиля» (estilo culto), который с легкой руки поэта Луиса Гонгоры (Luis de Gongora, 1561–1627) привился довольно крепко к испанской литературе; неестественные сравнения, напыщенные уподобления и происходящая отсюда

      неясность составляют главный признак этого явления, имеющего свои параллели почти во всех литературах XVII в. Очень многие из драм Кальдерона, и между ними «Жизнь есть сон», несвободны от этого стилистического недостатка. См. ниже, действие III, сц. 9-я, новое описание коня Розауры, которое автор влагает в уста Кларина.

2. (…оставлять в гостинице» (dejar en posada) – картинное выражение, смысл которого «покидать»; Кларин этими словами, а также и следующими указывает Розауре, что и он, страдая одинаково с нею, имеет такое же право жаловаться, как и она.

3. Название страдающего, истомленного человека «живым трупом и скелетом» у Кальдерона довольно обычно; ср. ниже, д. III, сц. 6-я, где каждый солдат назван лишь живым скелетом.

4. Т. е. изящное, правильное обращение известно мне только из правильного движения звезд. Красоту звезд Кальдерой прославляет и в других драмах.

5. Обычное выражение пессимизма, считающего за благо освобождение от зол жизни при помощи смерти. Вся эта тирада Сигизмунда может служить примером, как иногда неясен стиль Кальдерона.

6. В комедии «Тюремщик самого себя» (Et alcaide de si mismo) Елена, у которой убили на турнире

брата, говорит Федерико, над которым также

разразилась беда:

 

Твои жестокие страданья

Утешили мою печаль;

Тому, кто сам страдает тяжко,

Несчастного найти отрадно.

 

      Действие I, сц. 2-я по изданию Кейли, т. 4, с. 373, столб. 2.

7. Трусость и грубое остроумие составляют отличительные признаки характера Кларина; ср. ниже, в этой же сцене далее, в д. III, сц. 12-я и т. д.

8. Как в древней басне, по которой гиганты стали громоздить горы на горы, чтобы добраться до небес и убить Зевса.

9. В духовных драмах того времени (autos sacramentales) постоянно действуют аллегорические изображения гордости, смирения, идолопоклонства, сладострастия и других отвлеченных понятий. Понятно, что от искусства в их изображении зависел успех или неуспех известной драмы, на что и намекает Кларин.

10. Ср. выше, примеч. 7.

11. Первый намек, что в жизни нет резкой разницы между мечтой и действительностью.

12. Верность государю, забота о чести и любовь, из-за столкновения которых так часто возникает в

 

 

      испанских драмах трагическое положение героя, ярко отражаются в речи Клотальдо.

13. Птицы.

14. Рожки или трубы.

15. Это напыщенное приветствие Астольфа для современного читателя является совершенно безвкусным, но у Кальдерона довольно много примеров такой речи.

16. Т. е. мне легко показать, что ваше пышное приветствие только ложь и вашим истинным чувствам не соответствует.

17. Т. е., вероятно, моя любовь даст вам власть над моей душою.

18. Подобные разговоры двух лиц, постоянно прерывающих друг друга, не редкость в поэзии Кальдерона.

19. Одним словом, Василий занимается астрологией.

20. Прозаическое, но чрезвычайно смелое сравнение.

21. Ср. след. место из Montesquieu, Lettres persanes (письмо XXXIX): Il me semble, ben Josue, qu’il у a tonjours des signes eclatants, qui preparent a la naissance des hommes extraordinaires; comme si la nature souffrait une espece de crise et que la puissance celeste ne produisit qu’ avec effort.

22. В древности и в Средние века полагали, что рождение ехидны влекло за собой неминуемую смерть ее матери. Ср. у Пруденция, Hamartigenia, ст. 580–606, и многие места в пьесах Кальдерона.

 

 

23. Ср. Евангелие от Матфея, гл. 27, с. 45–52, рассказ о знамениях, бывших при смерти Иисуса Христа.

24. Убеждение в силе и свободе человеческого духа, сближающее Кальдерона с Софоклом; ср. знаменитый хор из «Антигоны», начинающийся словами: «Много могучего в свете, но что человека могучей?»

25. Под этими атлантами Василий подразумевает Астольфа и Эстреллу, надежду и опору польского трона.

26. В подлиннике непереводимая игра слов: _Ros_. tus pies beso; _Clar. _у yo los piso. T. e. целую твои ноги, а я попираю следы их, ставлю свои ноги на след твоих.

27. Мы говорили в предисловии, как ревниво оберегали испанцы свою честь от малейшего оскорбления; человек оскорбленный, по их мнению, не имел права жить, пока не смывал кровью своего оскорбления.

28. Король – особа священная и никоим образом не может оскорбить своего подданного.

29. Любовь и уважение к отцу, основываясь на голосе крови, невольно возникают в детях; на этой мысли основана драма Кальдерона «Las tres justicias en una».