Всем было интересно послушать про моего преследователя. Я умею рассказать о нем так, чтоб мороз по коже. И это ведь так странно, правда? Настоящий сталкер. Все же думают, что они бывают только у знаменитостей – актрис, певиц, которых приглашают в утренние телешоу. Иногда я замечаю, как человек, которому я рассказываю о сталкере, поглядывает на меня как-то странно, словно оценивая. Действительно ли я стою того, чтобы меня преследовать? Неужели я настолько интересная?

Я частенько упоминаю своего маньяка на вечеринках. Временами это звучит как рассказ о каком-нибудь поразительном, экзотическом домашнем питомце или об очень одаренном ребенке. Прекрасный способ завязать разговор. Или же оборвать – заявить, что мне кажется, будто кто-то наблюдает за мной. Обычно после рассказа о сталкере я перехожу к рассуждениям о том, что если вдуматься, в наше время все мы шпионим друг за другом. Каждый из нас так много знает о жизни других. Даже люди, которых мы не видели долгие годы. Друзья детства, одноклассники. Я рассуждаю о том, насколько мы уязвимы. Нам кажется, что все у нас под контролем, делимся только тем, чем считаем нужным, но в действительности выставляем напоказ гораздо больше, чем сами осознаем.

«На самом деле, – говорю я в этой мизансцене, – мой сталкер был всегда на шаг впереди! Законодатель моды в некотором роде. Он попросту был моим двойником. Вероятно, тоже учился в Оксфорде. – Небольшая пауза, чтобы дать слушателям осознать. – Насколько я знаю, он стоит за одним из новых приложений в социальных сетях. Делится своим опытом с миром!»

Ремарка: иронический смех.

Ремарка: продолжительная беседа о личном пространстве, с чем мы должны смириться и где провести черту… и о том, что в двадцать первом веке личное пространство стало настоящим полем боя.

Ремарка: обмен рассказами о странных случаях с разными людьми. Тут идут личные сообщения от незнакомцев в инстаграме, троллинг в твиттере, неприятный запрос на добавление в друзья в фейсбуке от неведомого человека с пустым аккаунтом. Но ни один рассказ не сравнится с моей историей.

Я села на диван, чувствуя, как слегка горят щеки. Как будто я только что исполнила хорошо отрепетированный номер и справилась с ним даже успешней прежнего. Мой личный общественно-акробатический этюд. Джулиен наверняка слегка разозлился. Сколько раз он уже видел это мое представление – пятьдесят, сто или тысячу? И никогда не находил в нем ничего ни забавного, ни интересного. Он из тех, кто всегда считал, что мне следует заявить в полицию. Неизменно впадал в раздражение, когда я заговаривала о сталкере, полагал, что не стоит выносить на всеобщее обсуждение «такие мерзости», как он это называл. А сейчас, я думаю, ему просто осточертело про это слушать.

Но правда, о которой я никогда никому не говорила, состоит в том, что я боялась – и боюсь. Есть вещи – тайные, постыдные, – которые он обо мне знает и о которых я не говорила никому. Даже Кейти, даже когда мы с ней были неразлучны, даже Джулиену.

Например, сталкер знал, что время от времени я развлекалась мелкими кражами в магазинах Оксфорда. Только в периоды сильного стресса – во время экзаменов или перед важным сочинением. Мой психотерапевт (единственный человек, кому я об этом рассказывала) уверена, что я могла держать свою клептоманию под контролем, что я была сильнее ее и могла с ней справиться, что для меня это была своего рода разрядка. Она считает, что все в прошлом, но я и сейчас могу украсть дурацкую помаду, пару кашемировых перчаток, журнал. Это будоражит нервы, психотерапевт не отработала эту часть.

Однажды я стащила пару сережек в оксфордском «Топшопе». Золотые колечки с маленькими расписными попугайчиками. Через несколько дней они исчезли из моей комнаты. А еще неделю-другую спустя я обнаружила их в своем шкафчике в колледже – с запиской: «Миранда Адамс, я ожидал от тебя большего. Искренне заинтересованный друг, ххх». Вот эти крестики-поцелуйчики были хуже всего.

Он наверняка находился где-то совсем рядом в магазине. Там было полно народу, мужчин не меньше, чем женщин. Либо сопровождали подружек, либо направлялись в мужской отдел. Никаких лиц я не запомнила. Никто мне в глаза не бросился. Не помню, чтобы кто-то смотрел на меня особо пристально или вел себя подозрительно.

Когда сережки пропали из комнаты, я встретила в Бодлианской библиотеке девушку в очках и с точно такими же серьгами и чуть не увязалась за ней. Но вовремя сообразила, что сережки мог купить кто угодно. Господи, они же из «Топшопа». Такие наверняка есть у двадцати, пятидесяти девушек в городе. Каким же параноиком я стала из-за этого маньяка, если сама готова преследовать незнакомого человека.

А потом я купила у старшекурсника сочинение, чтобы переписать и выдать за свое. Оба – оригинал и моя плохо переделанная копия – лежали на столе в моей комнате. Я отправилась в паб выпить, а когда вернулась, сочинения пропали. Мне пришлось на пьяную голову по-быстрому накропать что-то за несколько часов до сдачи. В итоге я получила лишь переходной балл, свою худшую отметку в колледже. Неделю спустя оба сочинения вернулись. С запиской: «Не стоит идти таким путем, Миранда». А еще через неделю, когда нескольких студентов уличили в плагиате, я ощутила почти благодарность.

Однажды, когда у нас с Джулиеном все только начиналось, я ему изменила. Спьяну покувыркались с одним парнем из моей репетиторской группы. Ну и как нарочно, в этом месяце у меня случилась задержка. Я сделала тест на беременность – к счастью, отрицательный, – а через неделю мне прислали его с запиской: «Проказница, проказница Мэнди. Что бы сказал Джулиен?»

Мэнди меня зовут только самые близкие друзья.

Я никому не рассказала об этих случаях. Даже Кейти с Самирой. В них я открывалась с таких сторон, о каких предпочла бы умолчать. Кроме того, я боялась, что если сделаю нечто такое, что не понравится моему сталкеру, он использует эти секреты, чтобы уничтожить меня.

А вот в полицию я тогда все же отправилась, хотя никому об этом не сказала. Прихватила пару записок, которые решилась показать. Но в полиции меня не приняли всерьез.

– Были ли в этих записках какие-нибудь угрозы, мисс? – спросил офицер.

– В общем, нет.

– Кто-нибудь вел себя угрожающе по отношению к вам?

– Нет.

– Были ли признаки незаконного проникновения?

– Нет.

– У меня впечатление, – он взял одну из записок и прочел, – что кто-то из ваших приятелей просто разыгрывает вас, дорогуша.

И это все.

Высокомерный ублюдок.

Я пожалела, что вообще пошла в полицию, толку от них ноль. Поступив так, я признала себя жертвой, которой быть не желаю.

История продолжалась и несколько лет в Лондоне. Он смог проникнуть в мой дом. Одно дело – пробраться в комнату студенческого общежития, и совсем другое – в лондонское жилье, где дверь запирается на три замка повышенной безопасности. Потом мы переехали, но он меня нашел и на новом месте. И все мои пропажи были одного типа. Ценности они не представляли, но что-то значили лично для меня. Самая маленькая куколка из красиво раскрашенной матрешки, подарок моей любимой крестной перед тем, как она умерла от рака. Расписной шарфик, который я купила в греческой деревушке во время нашего первого отдыха с Джулиеном – второе лето нашей совместной жизни. Плетеный браслет дружбы, который Кейти подарила мне в год нашего знакомства.

Мне уже казалось, что сталкер был всегда. Он стал частью моей жизни, если не частью меня самой. А затем вдруг все прекратилось. И с тех пор прошло уже два года. По крайней мере, мне кажется, что прекратилось. Посылки и записки прекратились. Но иногда, потеряв что-нибудь, я снова испытываю знакомый страх. Вот недавно пропала детская серебряная погремушка, которую я зачем-то купила в «Тиффани», когда шла по Бонд-стрит. Наверняка где-нибудь обнаружится. В конце концов, я не самый организованный человек. Я убеждаю себя, что все это просто паранойя. Но меня никогда не оставляет чувство, что за мной наблюдают.

Я никому не говорила – ни Джулиену, ни Кейти или Самире, – какой тошнотворный страх охватывает меня порой. Иногда в толпе мне вдруг кажется, что кто-то стоит прямо у меня за спиной, дышит мне в шею… я резко оборачиваюсь, а сзади никого. Или внезапное ощущение, что кто-то пристально смотрит на меня. Знаете… такое покалывание от чужого взгляда. Это случалось на музыкальных фестивалях, во время походов по магазинам, в супермаркетах и ночных клубах. На платформе метро я иногда отшатываюсь от края, уверенная, что кто-то стоит сзади, собираясь толкнуть.

Нет, я никому не говорила об этих страхах. Ни Кейти, ни Джулиену, ни моим веселым друзьям.

Хуже всего бывает, когда Джулиен уезжает в командировки. В такие вечера я дважды проверяю дверные замки, а посреди ночи просыпаюсь в темноте, уверенная, что в комнате кто-то есть. А еще мне снятся кошмары. Кошмары эти сродни тем, что мозг показывает вам, если накануне вечером вы посмотрели какой-нибудь особенно пугающий триллер. Мрачные тени шевелятся в каждом углу. Вот только мои кошмары ужаснее во сто крат. Потому что тени могут быть реальными.