События того дня встают передо мной, когда я засыпаю. Крик бьется в моей голове, пульсирует в моих окровавленных руках, мои нейроны активируются, напоминая мне о том, что произошло. Несмотря на все минувшие годы, чувства, которые я испытывала в тот момент, не выцвели.

Я проснулась позже, чем обычно, и это было странно. Разомкнув тяжелые веки, увидела на часах мерцающие красные цифры – 8:53. В доме было тихо, от окна доносилось тихое гудение кондиционера. Я вытянула ноги к тому месту, где спал Бо, но нащупала лишь складки простыни. Разгоняя сонный дурман, я села. Мать всегда будила меня перед тем, как уехать на работу; запах ее шампуня все еще чувствовался на моей подушке после того, как она поцеловала меня в лоб. Отец делал то же самое, но он всегда уезжал так рано, что я не просыпалась, когда он заходил ко мне.

Приминая босыми ногами ворс ковра, я вышла в длинный коридор, ведущий к кухне. К стенам были прислонены фотографии в рамках, мои родители были слишком заняты, чтобы повесить их. Эти фото стояли так вот уже больше года.

Леви сидел за столом и завтракал. Хлопья хрустели у него на зубах, молоко хлюпало на языке.

– Где мама? – спросила я.

– Уехала раньше, – ответил брат, не поднимая глаз. Он читал журнал про машины, один из тех, которые выписывал для него мой отец. Леви уже был невероятно умным, отлично разбирался в устройстве механизмов.

Настороженно глядя на него, я спросила:

– Почему ты меня не разбудил?

– Не хотел нарушать твой сладкий сон, – сказал Леви. Голос у него был недобрый. Я была еще маленькой, но уже понимала разницу в интонациях. Леви начал использовать сарказм в раннем возрасте. Я еще не знала этого термина, но когда позже усвою его, то буду думать о Леви.

Я не хотела оставаться наедине с ним.

– А Лейн здесь? – спросила я, выглядывая через стеклянную дверь на задний двор. Она уже сидела в шезлонге, нацепив наушники и прикрыв глаза от солнца; рядом с ней стоял стакан кофе со льдом. Леви проследил за моим взглядом, а потом вернулся к своему журналу.

Я влезла на табурет и достала из шкафа пластиковую упаковку с английскими маффинами. Потом с хрустом вскрыла ее – и только тогда осознала, что Бо не сидел у меня под ногами, как он делал это обычно.

– На улице сегодня очень жарко, – небрежно произнес Леви.

Я взглянула за окно, на сверкающую гладь бассейна, потом снова посмотрела на пол. Бо всегда прибегал, когда слышал хруст пластика, зная, что я приберегу для него последний кусочек маффина.

– Бо? – позвала я, потом слезла с табуретки, оставив маффины на кухонной стойке. – Бо? – повторила, заглядывая в гостиную.

Тишина и пустота. Его не было на диване, где он обычно валялся, вылизывая лапу, не было на полу у стеклянной двери, к которой он любил прижиматься мокрым носом.

Я проверила комнату родителей. Пусто. Комнату Леви – не то чтобы Бо когда-либо заходил туда. Пусто. Моя комната. Пусто. Гостевая. Пусто. Во всех комнатах было пусто. Я вернулась в кухню, ускоряя шаг от легкой паники.

– Леви, где Бо?

Я пыталась говорить как можно вежливее, взгляд мой был умоляющим.

Леви посмотрел на меня, и на его губах появилась усмешка. Он удержался, словно пытался что-то скрыть от меня, и выглянул наружу.

– Там такая жарища, а?

Мое сердце начало неистово колотиться в груди. Язык сделался жестким, челюсти свело. Леви смотрел на меня и прятал смех, подавлял улыбку.

Что-то в глубине разума подсказало мне проверить гараж.

Это выражение на лице Леви. Что-то было не так. «Сегодня очень жарко». Предупреждения, которые мать постоянно высказывала нам, ее страх оставить нас в машине с закрытыми окнами, кондиционер, дующий в лицо… Я развернулась на пятках и побежала к двери гаража, потом открыла ее.

Ничего. Ни машины, ни Бо. Я переступила порог. Пол был прохладным, пыль и грязь прилипали к моим ногам. Леви наблюдал за мной с любопытством во взгляде.

– Сегодня у мамы встреча в городе. Она поехала на такси. Ее машина стоит снаружи, помнишь? – сказал он небрежно, раздраженный тем, что я все еще не сообразила.

Когда мама не ставила машину в гараж, она парковала ее под баскетбольным кольцом.

«Сегодня очень жарко».

Я посмотрела влево, туда, где ждала меня выцветшая кнопка открывания дверей. Когда я нажимала ее, мои пальцы были ледяными. Едва дверь поднялась на достаточное расстояние от цементного пола, я скользнула под нее на жаркое солнце. Жара была ошеломляющей даже в утренние часы. Она забивала мои легкие, и когда я выпрямилась, моя пижама прилипла к телу.

Машина моей матери жарилась на подъездной дорожке. Солнце отражалось от ее ярко-синей поверхности. Что-то внутри меня хрустнуло. Я почувствовала, как это случилось. Хруст был тихий, словно чья-то нога наступила на веточку.

Я подбежала к машине и прижалась лицом к теплому стеклу. Ободрала ступни о гравий подъездной дорожки, но заметила это только тогда, когда все закончилось.

Бо дышал часто и неглубоко. Он лежал на обтянутом тканью сиденье, его грудь быстро ходила вверх-вниз, вверх-вниз.

Его взгляд был прикован ко мне. Он попытался вильнуть хвостом, но был уже слишком слаб. Его глаза ритмично закрывались и открывались. Я потянула за ручку, но машина была заперта. Я застучала по стеклу, выкрикивая его имя.

Мне нужны были ключи.

Я развернулась, понимая, что уже слишком поздно. Леви стоял, прислонившись к двери гаража и наблюдая за мной. Затем, покачав головой, сунул руки в карманы.

– Ты их никогда не найдешь, – сказал он, торжествующе улыбаясь.

К тому времени, как меня нашла соседка, мои руки были размозжены в кровь. Кровь была размазана по стеклу. Вскоре приехала полиция. Соседка, которая услышала мои крики, пухлая женщина лет шестидесяти, прижимала меня к себе, пока полицейские направлялись к машине. От нее пахло детской присыпкой и горелым кофе, но я даже не обращала внимания на то, что она касается меня.

Полицейские разбили стекло, сделав то, чего не смогли сделать мои кулаки, то, что не пришло мне в голову. Только теперь я увидела камень подходящего размера, который вполне могла бы поднять над головой и бросить в стекло. Я поняла, что мне следовало сделать, и прикусила губу изнутри с такой силой, что почувствовала боль и ощутила вкус крови.

Я вывернулась из рук соседки и побежала к машине, петляя между полицейскими. Думаю, они не ожидали, что я попытаюсь пролезть в окно. Они перехватили меня за талию, но я цеплялась за разбитое стекло, стремясь помочь Бо. Я даже не чувствовала боли, когда меня оттаскивали прочь, а зазубренные края стекла резали мои ладони. Один из полицейских держал меня, а второй достал Бо из машины и положил на землю.

Бо не двигался. Его окатили водой из шланга, но тельце оставалось неподвижным. Темная шерсть намокла, завитки прилипли к розовой коже. Полицейские покачали головами, лица их были угрюмы. Тот, который держал меня, осторожно разжал руки. Я села рядом с Бо и положила окровавленную ладонь на его грудь. Ничего. Лейн расхаживала в конце подъездной дорожки, плача и уверяя, что из-за наушников не слышала моих криков.

Я подняла Бо с асфальта и прижала к груди. «Пожалуйста, проснись, пожалуйста, проснись, проснись, проснись». Мы оба были такими маленькими… Его глаза были закрыты, словно он спал. Я прижалась лицом к его морде, нос к носу, и держала его так; мои щеки стали мокрыми от его шерсти. Вдали завыла сирена «Скорой помощи», и тогда осколки стекла, впившиеся мне в ладони, начали жечь.

Позже я узнала, что Леви нашли за кухонным столом, он так и читал свой журнал. Он уверял, что не слышал происходящего снаружи – дескать, шум кондиционера был слишком громким.

Мать приехала в больницу, когда мне заканчивали зашивать и бинтовать ладони. В стерильной комнате было тихо, мы все четверо сидели вместе. Я по-прежнему не могла сказать ни слова. Врач заверил моих родителей, что это шок. Конечно, моя мать тоже была врачом и, вероятно, уже поняла это сама.

Она была слишком слаба, чтобы сделать что-нибудь; все, чему она научилась за годы, оказалось принесено в жертву ее сыну. Она все отдала ему. Она даже не спросила, как Бо попал в машину, как он оказался заперт внутри. Она не знала, что делать, она попалась в ловушку своего материнского инстинкта. Она не могла защитить нас обоих.

Мой отец смотрел на Леви. Скептически. И испуганно.

Когда мы уходили из больницы, Леви улыбался матери и держал ее за руку. Он крепко вцепился в ее ладонь, слабую, казавшуюся вялой и бессильной в его хватке.

Мы все знали, что он сделал. Я видела, как родители обмениваются встревоженными взглядами. А мне хотелось зарыться лицом в шерсть Бо. Хотелось вдохнуть его запах и забыться, хотелось ощутить невеликую тяжесть его тела у себя на коленях. Мои ладони были крепко забинтованы, руки казались чужими, словно они остались где-то вовне и все еще сжимали его тело.

Прежде чем рухнуть на кровать, я краем глаза заметила что-то блестящее.

Ключи от машины лежали у меня на подушке.