Глава 9

На стойке регистрации Эмили ввела свои имя и дату рождения и не удивилась, увидев, что ее очередь была следующей. Эрик Хадсон никогда не нарушал график приема и никого не заставлял ждать. На сегодня Эмили была его последней пациенткой, и комната ожидания была пуста. Она подошла к кулеру с водой и, чтобы утолить жажду, дважды наполнила бумажный стаканчик. Ей было жарко после езды на велосипеде, и она чувствовала себя не в своей тарелке. После ночной смены почти не спала. К ее обычным кошмарам с участием Зои добавились не менее тревожные сны об этой молодой женщине. В какой-то момент и та женщина, и Зои вдвоем сломя голову неслись по шоссе на мощном мотоцикле, причем за рулем сидела Зои.

Эмили чувствовала их страх. Они явно пытались спастись от кого-то, кто преследовал их; она же не сумела предупредить их о том, что впереди дорожная пробка. Мотоцикл врезался в автоцистерну, и Эмили проснулась в холодном поту сна.

Находка браслета не давала ей покоя. Она знала: сегодняшнее дежурство дастся ей с трудом, поскольку придется скрывать тревогу. Меньше всего хотелось добавлять к своему имени новый медицинский ярлык. Депрессия, тревожное расстройство, длительное переживание по поводу утраты, посттравматический стресс – эти «милые» ярлычки уже висели на ней. Именно их обсуждал с ней психотерапевт в течение последнего года, и постепенно Эмили согласилась с тем, что, вероятно, в той или иной степени все это у нее есть. Для этого даже не нужно быть психологом. Хотя, если честно, эти ярлыки уже начинали ее раздражать.

Ее лечение заключалось в том, чтобы озвучить их. Считалось, что это поможет ей бороться с негативными мыслями и вызовет позитивные изменения. Эмили, в свою очередь, прилагала усилия, чтобы доказать, что это работает. Она больше не стояла часами на углах улиц, глядя на каждую проходящую женщину в надежде на то, что это Зои. Она больше не ходила по пятам за незнакомыми людьми, думая, что это кто-то из приятелей Зои, и пугая их своим поведением. Она вела себя нормально. Вставала, умывалась, одевалась, ходила по магазинам, навещала своих родителей, психотерапевта, держала себя в руках и проводила каждый новый день, никого не пугая. А теперь еще вернулась на работу, сделав важный шаг вперед, чтобы доказать, что она способна держать себя в руках. Тогда зачем она все еще посещает эти сеансы, причем уже не первый раз за месяц? Наверняка у Эрика Хадсона имелись другие пациенты, которые куда больше нуждались в его помощи, чем она. Консультации психотерапевта по государственной медицинской страховке обычно длились от шести до двенадцати недель. Кто из этих двоих – ее лечащий врач или Эрик – настоял на том, чтобы она продолжила их сверх обычной квоты? Эмили чувствовала себя виноватой за то, что ее злит такая забота.

Человек сердечный и добрый, Эрик помог ей преодолеть самый тяжелый период в ее жизни. Когда Эмили впервые увидела его, ей меньше всего хотелось разговаривать с кем-то, кто будет анализировать каждое ее слово, пытаясь понять, что не так с ее головой. Она воспринимала его исключительно как врача, квалифицированного психотерапевта.

Лишь посмотрев на визитную карточку с его контактным телефоном, которую он ей дал, Эмили увидела после его имени буквы «д.п.» и поняла, что на самом деле он доктор психологии. Уже в первый час общения с Эриком, услышав, как тот открыто говорит о Зои, о разрушительном эффекте ее исчезновения, Эмили поняла: ей нечего бояться. Его задача состояла в том, чтобы исцелить ее, но, поскольку ее душевные муки были велики, быстрого выздоровления он не ожидал.

Худой, ростом чуть выше самой Эмили, сегодня Эрик выглядел моложе. Наверное, из-за того, подумала она, что он без халата и без галстука. А все потому, что в кабинете слишком жарко. Сегодняшнее пекло превратило его кабинет в раскаленную духовку. Жалюзи были частично опущены, чтобы не впускать солнце, в углу гудел вентилятор. Эмили знала, что ему сорок лет, – единственная информация личного характера, которой она располагала. Месяц назад, в свой сороковой день рождения, когда Эрик сказал, что прошел веху, она пошутила, сказав, что ему, наверное, тридцать. Он рассмеялся в ответ и посоветовал добавить еще десяток лет. Она считала его едва ли не другом, но о его личной жизни ничего не знала. Он же знал о ней все.

– Готовы ли вы поговорить о том, чего не могли сказать по телефону на прошлой неделе? – спросил Эрик, в упор глядя на нее своими спокойными голубыми глазами.

Эмили с опаской посмотрела на него. Это было совсем не то, что она ожидала услышать.

Она села в кресло напротив него – в удобное синее кресло с широкими подлокотниками, – аккуратно поставила на пол рюкзак и дала себе время подумать.

– Если вы не готовы, это нормально; но я здесь, чтобы выслушать вас.

Тяжело сглотнув, Эмили заставила себя заговорить:

– Что-то случилось, когда я была в больнице. В смысле, была как пациентка. На соседней кровати лежала молодая женщина. Невысокая, темноволосая, похоже, иностранка. Я заговорила с ней, пытаясь ее успокоить. Она не отвечала и казалась напуганной.

Эрик медленно кивнул:

– Безусловно, вам может быть страшно, когда вы лежите в больнице и не знаете врачебный жаргон…

– Да, я тоже так сначала подумала. Но ночью меня разбудил звук дефибриллятора. Характерный треск. Я отодвинула занавеску. Возле ее кровати стояли сотрудники больницы и пытались ее реанимировать. Внезапно, напугав меня, рядом со мной появилась медсестра или врач – кто именно, я не смогла разглядеть, потому что мне в лицо направили луч фонарика. Последнее, что я помню, – мне сделали внутривенную инъекцию, и я отключилась.

– Бедная женщина, – прокомментировал Эрик.

Эмили сцепила пальцы. Как жаль, что ей нечего повертеть в руках… В прошлый раз, когда она была здесь, на кресле была подушка, но сегодня ее нет. Не иначе как отдали в чистку от слез, пролитых на нее другими пациентами.

– На следующее утро кровать рядом со мной была пуста. Медсестра предположила, что ночью ее перевели в другую палату, и я решила, что ее спасли. – Поерзав в кресле, Эмили сложила на груди руки, словно попыталась сжаться, сделаться меньше, затем закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Эрик не торопил ее. Обычно он давал ей собраться с мыслями, не перебивал и не подсказывал. Нередко они сидели в тишине несколько минут подряд.

Медленно выдохнув, Эмили открыла глаза и с благодарностью посмотрела на него:

– Когда ко мне пришли хирург и медсестра, чтобы сказать, что все прошло хорошо и я могу пойти домой, я спросила у них о той женщине. На что они ответили мне, что я была единственной пациенткой в этой двухместной палате.

Эрик удивленно моргнул:

– В самом деле? Они так и сказали? Что вы там были одни?

Эмили кивнула:

– Хирург порекомендовал мне поговорить с анестезиологом.

– Я так понимаю, он подумал, что это реакция на обезболивание. С вами такое бывало раньше?

– До этого у меня не было никаких операций.

– И что вы думаете по этому поводу, Эмили? – На его лице читалось неподдельное любопытство.

– Если честно, не знаю. Может, это галлюцинация? – Она горько усмехнулась. – Мне очень хочется в это поверить. До прошлой ночи я почти убедила себя, что мне все примерещилось… – Потянулась к рюкзаку и вытащила сложенный белый лоскуток. Положив его на подлокотник кресла, осторожно развернула его. – На девушке был этот браслет. Я видела его на ней. Еще подумала тогда, что он слишком большой и может легко соскользнуть с ее запястья. Я не знаю, что, черт возьми, происходит и кому я могу доверять. – Она растерянно посмотрела на него. – Неужели все это могло мне померещиться?

Эрик сочувственно улыбнулся:

– Все может быть. Вы всё еще активно искали – да и сейчас ищете – Зои, так что поиск сходства вполне понятен. Вы и раньше принимали за нее других пациенток. Обе женщины были похожи на вашу сестру…

Эмили закрыла глаза, пытаясь заблокировать память о тех последних днях на старой работе, когда она едва могла выполнять свои обязанности.

О Зои ничего не было известно уже три недели, когда Эмили внезапно перестала работать. Коллеги поняли, что она приходит в больницу лишь для того, чтобы проверить каждую пациентку из тех, кто только что прошел через больничные двери.

…В свою последнюю смену Эмили бросила своих пациентов без присмотра и без спроса ушла из отделения, услышав, что из реанимации в операционную доставили молодую пациентку. Медсестра, ухаживающая за ней, сказала, что у девушки красивые черные волосы. Это были лишь невзначай сказанные слова, но их оказалось достаточно, чтобы Эмили со всех ног бросилась узнавать, не Зои ли это. Нечто подобное случилось и накануне. Эмили нашли в другом крыле больницы; словно в трансе, она уставилась на пациентку в палате. Ее моментально отправили на больничный. Вместе с этим пришел страх, что она покидает последнее место, где Зои видели живой…

Эмили посмотрела на Эрика со слезами на глазах:

– Да, когда-то было так. Но мне и в голову не могло прийти, что я увижу человека, которого там не было… Это были реальные люди. Возможно, я думала, что это Зои, но то были люди из плоти и крови! Честное слово, я не знаю, что думать… Мне страшно. Вдруг я скажу что-то не то, и меня уведут оттуда в смирительной рубашке? Мне нужна моя работа. Это единственная вещь в жизни, которая позволяет мне сосредоточиться на чем-то ином, нежели моя сестра, и если я сорвусь, если меня примут за чокнутую, я не знаю, что со мной будет. У меня больше ничего нет.

– Дышите, Эмили, – тихо приказал Эрик, видя ее страдания. – Просто дышите.

Когда она наконец успокоилась, он заговорил снова:

– Скажите, это не могло вам присниться?

Эмили в отчаянии фыркнула:

– В том-то и дело. Видимо, ночью у меня был кошмар, и именно поэтому мне ввели успокоительное, но, как вы знаете, мои кошмары всегда одни и те же: я застряла в холодильнике морга вместе с мертвым телом. Почему мне должен присниться кто-то еще, кто даже не похож на Зои?

Эрик сложил ладони домиком и положил подбородок на кончики пальцев:

– Возможно, ваш разум сосредоточился на попытках помочь другой молодой женщине, потому что вы отчаялись найти Зои. Возможно, вы даже видели эту женщину мимоходом, сохранили в памяти ее образ и придумали, что она пациентка. Возможно, она даже была вашей старой пациенткой, за которой вы ухаживали… Эмили, вы страдаете от неоднозначной потери; у вас нет ответов, и, следовательно, для вас эта тема остается болезненной. Кроме того, ваше отношение к Зои выходит за рамки отношения к младшей сестре.

– Но как я могла придумать ее в таких подробностях? Одежда, цвет волос, лицо, а не просто размытое изображение?

Эрик указал через окно на маленький огороженный садик:

– Я вижу, что вы стоите там прямо сейчас. Я спроецировал перед собой ваш образ, и теперь для меня вы снаружи, в саду; правда, стоите, а не сидите. Надежда – это обоюдоострый меч; желание увидеть кого-то заставляет ум отчаянно верить в то, что это правда. Это означает, что горе не дает вам обрести душевный покой. Это называется навязчивыми образами.

Эмили посмотрела на пустой сад и увидела себя, точно так же, как представил ее себе Эрик; точно так же, как она могла представить мягкий песчаный пляж, плеск волн и голубое небо…

– Я понимаю, что вы хотите сказать. Честное слово, я понимаю. Чего я не понимаю, так это того, как я могу просто войти в эту палату и увидеть человека из плоти и крови, а не призрачный образ. Или как я могу почти через две недели найти на полу ее браслет.

– Вы могли видеть этот браслет, когда были там в качестве пациентки, – просто сказал Эрик. – Ваши глаза могли в какой-то момент заметить его на полу или под кроватью. Причем в том же самом месте, где вы его нашли. Вернувшись на дежурство, вы вспомнили о нем.

Эмили отвела взгляд и прикусила губу.

– Значит, вы считаете, что я не должна ее искать? – Она знала: это единственный вопрос, с помощью которого можно проверить его терпение.

Эрик медленно покачал головой:

– Это не очень хорошая идея, Эмили. Как пациентка, вы были в той палате в непривычной для себя роли. Вы привыкли быть там медсестрой. А Зои пропала из больницы. Возможно, вам нужно было поставить себе другую цель – быть в той палате кем-то еще, а не пациенткой. Возможно, ваш разум хотел искать кого-то нового. – Его взгляд был полон неподдельной озабоченности. – Будьте осторожны, Эмили. Не забывайте, как далеко вы продвинулись и чего достигли. Я по-прежнему считаю, что возвращение на работу – это лучший шаг вперед. Возможно, было бы мудрее вернуться на полставки, но вы упрямы, и я не стану вас за это укорять. Однако не нагружайте себя больше, чем сможете вынести. Я не хотел упоминать об этом, но, пожалуй, все же скажу – я знаю, что дата вашей операции совпала с днем рождения Зои. Даты, юбилеи, празднования Рождества – это особенно тяжелое время, если человек переживает потерю. Возможно, ваш разум просто отвлек вас от этого, заставив сосредоточиться на чем-то менее болезненном.

На глаза Эмили навернулись слезы.

– О боже! Как я могла забыть? Ее день рождения!…

Вернувшись домой, Эмили дала волю слезам. Она была зла на себя: 30 июня наступило и прошло, а она даже не вспомнила, что это был день рождения Зои. Второй день рождения сестры без нее самой. Зои пропала 19 июня, за одиннадцать дней до своего девятнадцатилетия. Сейчас ей исполнилось двадцать, и ее родители даже словом не упомянули об этом, что, впрочем, неудивительно. Шесть месяцев назад они, поставив на колени подносы с рождественским ужином, смотрели рождественские телепередачи и даже нарядили искусственную рождественскую елку. В доме Джейкобсов все праздники отмечались по-прежнему, даже без Зои.

Вытерев глаза, Эмили взяла одну из множества фотографий сестры, вставленных в рамки, и сердито посмотрела на нее. Фото было снято вечером. Зои в кожаной куртке Эмили, потому что ей холодно, сидит на влажной траве в Перейд-Гарденс, куда они с Эмили отправились на музыкальный рок-фестиваль.

Снимок был сделан за четыре недели до исчезновения Зои. Последнее фото ее сестры…

– Иногда я ненавижу тебя, Зои. Из-за тебя я теперь должна страдать. Иногда мне кажется, что лучше б ты вообще не родилась, – прошептала Эмили, зажмурившись, чтобы не видеть фотографию сестры.

Сейчас она уязвима, и позволь она себе думать, что могло произойти худшее, это тотчас бы сломило ее. Эмили постоянно напоминала себе, что Зои уже однажды исчезала на три дня после фестиваля в Гластонбери, когда ей было семнадцать.

Тогда от нее не было ни телефонного звонка, ни эсэмэски о том, что она нашла себе новых друзей, или о том, что отправилась на побережье, чтобы устроить там продолжение праздника. С ее стороны это было эгоистичное, бездумное поведение. От тревоги за нее Эмили тогда не находила себе места – и не сомкнула глаз, пока сестра не вернулась домой.

Если Эмили отказывалась дать ей что-то (обычно деньги) или ругала за то, как Зои объявляла на весь «Фейсбук», что где-то развлекалась всю ночь напролет, хотя ее сестра знала, что завтра ей выходить на смену, – она просто выключала свой мобильник. Именно это ее бездумное поведение позволило Эмили цепляться за надежду, что точно так же она поступила и на этот раз. Просто исчезла на какое-то время…

Эрик шагал по Королевскому парку, с улыбкой наблюдая в лучах раннего вечера за молодыми семьями: отцы пинали с малышами мячи, матери стерегли коляски.

Сквозь деревья ему были видны яркие краски воздушных шаров, слышно шипение горелок. По выходным он обычно приводил сюда своих детей, несмотря на погоду, так как считал, что дети не должны расти в тепличных условиях. Пусть они почувствуют капли дождя на лицах, ветер в волосах, потрогают руками снег. Находиться на улице в любую погоду, а не только в солнечный день, должно быть для них естественным делом. Эрик не хотел, чтобы они росли в четырех стенах, сидя перед экраном лишь потому, что на улице идет дождь. И им нравилось здесь бывать, особенно кормить уток.

Он заметил в парке три плаката «Пропала Зои Джейкобс». Вставленные в пластиковые прозрачные файлики, они были примотаны к фонарным столбам проволокой. На вид все как один были новые. Похоже, Эмили повесила их недавно, на замену тем, что были испорчены дождем. Он знал, что она меняет их раз в несколько месяцев.

Эрик привык видеть лицо Зои по всему городу. И всегда невольно отмечал, как похожи друг на друга сестры: обе темноволосые, голубоглазые, светлокожие. Когда он впервые встретил Эмили, ее волосы в отличие от волос сестры на плакатах были до плеч. Затем она обстригла их почти под ноль. Сначала Эрик думал, что Эмили сделала это себе же назло, но потом та объяснила, что они выпадают, и за одним ухом даже появилась проплешина. Он знал, что выпадение волос часто бывает вызвано стрессом. Впрочем, за последние несколько недель волосы слегка отросли, и эта прическа ей очень шла. С ней Эмили еще больше была похожа на Зои, что, очевидно, и задумывалось. Возможно, так она чувствует себя ближе к сестре…

Он тяжело вздохнул, вспоминая их разговор, состоявшийся полчаса назад. Эмили беспокоила его. До этого все шло хорошо, причем уже несколько месяцев, – и вот теперь, похоже, у нее рецидив. Хотя она утверждала, что действительно кого-то видела, реакция персонала больницы подсказывала, что, похоже, ей все примерещилось. Впрочем, это не первый случай, когда Эмили кто-то привиделся. Тогда она принимала антидепрессант амитриптилин, и галлюцинации были указаны как один из побочных эффектов.

Эмили была уверена, что видела Зои в метре от себя, что та стояла прямо перед ней. Эрик с трудом убедил ее, что это было просто дерево с лицом Зои на плакате. В те первые несколько месяцев он серьезно волновался, что в долгосрочной перспективе, если только сестра не найдется, Эмили не придет в норму. Она горела энергией, ей нужно было вечно делать что-то такое, что помогло бы ей найти Зои. Ежедневно бродила по улицам Бата, искала сестру в домах старых друзей, одноклассников, друзей, в надежде, что кто-то, возможно, видел ее…

Со своими бесконечными запасами плакатов она обошла все магазины и пабы, железнодорожный и автовокзал и отказывалась уходить, пока они не выставят фото Зои в своих окнах. Обосновалась в полицейском участке, каждый день сидя в зоне ожидания, чтобы получить от Джеральдин Саттон свежую информацию. В первые несколько месяцев детектив Саттон звонила ему пару раз – просила, чтобы он пришел в участок и поговорил с Эмили, поскольку тревожилась за нее и не хотела отправлять ее домой без каких-либо хороших известий.

Эмили была пациенткой Эрика уже год. Постепенно он проникся к ней восхищением – пережить это страшное время ей помогли спокойное достоинство и внутренняя сила. Как же обидно, что как раз тогда, когда худшее, казалось, осталось позади и впереди замаячила нормальная жизнь, она дала ему повод для новых опасений… Может, она слишком рано вернулась на работу, тем более в больницу? Эрик не мог закрыть глаза на тот факт, что ее работа заключалась в заботе о других людях – тех, что были уязвимы и нуждались в ком-то, кто сильнее их. Многие работники здравоохранения страдали психическими расстройствами, однако могли полноценно функционировать, с психологической поддержкой или без таковой. Некоторые даже полностью выздоравливали. Лечащий врач Эмили был доволен тем, что она готова работать, как и он сам до сегодняшнего дня. И очень надеялся, что в конце концов их сеансы закончатся и Эмили перестанет быть его пациенткой…

И вот теперь ему придется переоценить ситуацию и вновь пристально следить за ней. Для начала можно возобновить еженедельные сеансы, даже если они будут проводиться по телефону. Если Эмили вознамерилась искать воображаемую женщину, это чревато для нее самыми разными неприятностями – например, недопониманием со стороны коллег по работе, которые не имеют представления о ее душевном состоянии. Не дай бог, ситуация станет неуправляемой и Эмили потерпит неудачу, едва только снова начав нормально жить…

Эрик имел дело с разными формами утрат: выжившие в автомобильных авариях, ставших смертельными для других пассажиров; родители, потерявшие ребенка; люди, у которых болезнь забрала близкого человека. Недавно он начал консультировать женщину, чей муж, которому было лишь за шестьдесят, страдал ранней формой старческой деменции. Она заранее оплакивала утрату, которую ей еще предстояло пережить, – полную потерю им разума. Утрата Эмили была, пожалуй, самым тяжелым случаем – она не знала, что произошло, и возможно, не узнает никогда.