23. Владыки человечества

Спрашивая «Кто правит миром?», мы, как правило, принимаем стандартное допущение, что в роли главных действующих лиц в мировых делах выступают государства, в основном супердержавы, поэтому для нас важны решения, которые они принимают, равно как и отношения между ними. Это неверно, и мы поступим правильно, если не будем упускать из виду, что данный уровень абстракции может оказаться в высшей степени обманчивым.

Каждое государство обладает сложной внутренней структурой, поэтому принимаемые политическим руководством решения в огромной степени зависят от внутренних центров власти, в то время как рядовые граждане нередко маргинализованы. Это справедливо даже для стран с развитой демократией, не говоря уже об остальных. Действительного понимания того, кто правит миром, мы не можем добиться, игнорируя «владык человечества», как их назвал Адам Смит: в его эпоху это были английские торговцы и промышленники, в наше время ими стали транснациональные конгломераты, гигантские финансовые институты, торговые империи и им подобные. В русле мысли того же Смита будет благоразумным уделить внимание «отвратительной максиме», которой посвящают себя «владыки человечества»: «Все для нас и ничего для народа» – эта доктрина также известна как ожесточенная, нескончаемая классовая борьба, нередко носящая односторонний характер, жертвами которой является народонаселение на только собственной страны, но и всего мира.

При нынешнем глобальном порядке институты владык человечества наделены огромной властью, причем не только на международной арене, но и внутри их собственных государств, на которые они полагаются каждый раз, когда эту власть надо защитить и оказать экономическую поддержку при помощи обширного арсенала средств. Рассматривая роль владык человечества, мы обращаемся к таким текущим приоритетам государственной политики, как Транстихоокеанское партнерство – соглашение о правах инвесторов, в пропаганде и комментариях неправильно называемое «договором о свободной торговле». Переговоры велись втайне, к тому же в них принимали участие сотни лоббистов и корпоративных юристов, вносивших жизненно важные детали. Цель – добиться одобрения всех проектов в достославном сталинском стиле «как можно быстрее и без проволочек», чтобы блокировать любые дискуссии и оставить лишь два варианта – либо да, либо нет (стало быть, да). Авторы подобных решений, как правило, действуют вполне успешно, что совсем не удивительно. Люди в этом процессе второстепенны – со всеми вытекающими последствиями.

Вторая супердержава

Вследствие неолиберальных программ, реализованных предыдущим поколением, деньги и власть сосредоточились в руках куда меньшего количества людей, чем раньше. Это подорвало функциональную демократию, но вместе с тем породило очаги сопротивления, в первую очередь в Латинской Америке, равно как и в центрах глобальной власти. Европейский союз, одно из самых перспективных новообразований периода после Второй мировой войны, ковыляет, едва держась на ногах, на фоне пагубных последствий политики жесткой экономии во время рецессии, которую осудили даже экономисты Международного валютного фонда (если, конечно, не относить их к категории политических деятелей). Демократия была подорвана, потому что право принимать решения передали бюрократам в Брюсселе, на каждый шаг которых оказывают влияние западные банки. Господствующие партии стали быстро терять членов, дрейфующих кто вправо, кто влево. Исполнительный директор парижской исследовательской группы EuropaNova относит всеобщее разочарование на счет «настроения злобного бессилия на фоне того, что реальная власть придавать событиям тот или иной оборот в значительной степени перешла от политических лидеров конкретного государства [которые, хотя бы в принципе, являются субъектом демократической политики] к рынку, корпорациям и институтам Европейского союза» – в полном соответствии с неолиберальной доктриной. Очень схожий процесс сегодня идет и в Соединенных Штатах, причем примерно по тем же причинам, что должно считаться важным вопросом и вызывать озабоченность не только внутри страны, но и, учитывая могущество Соединенных Штатов, во всем мире.

Растущее сопротивление наступлению неолиберализма подчеркивает еще один жизненно важный аспект вышеназванного стандартного допущения: оно отодвигает в сторону простых граждан, которые нередко отвергают роль «зрителей» (а не «участников»), отведенную им либерально-демократической теорией. Такого рода непокорность нередко тревожит правящие классы. Если вспомнить ту же американскую историю, то Джордж Вашингтон считал простых граждан, входивших в отряды ополчения, которыми ему предстояло командовать, «на редкость отвратительными и грязными людьми, причем их низшие слои демонстрируют непостижимую глупость». В своей работе «Политика насилия», мастерском обзоре протестных движений от Американской революции до нынешних Афганистана и Ирака, Уильям Полк приходит к выводу, что генерал Вашингтон с таким рвением оттеснял на второй план презираемых им борцов, что «чуть было не упустил Революцию». «Скорее всего, так оно и было бы», если бы не активное вмешательство французов, которые «спасли Революцию», до этого успешно защищаемую повстанцами – которых мы сегодня назвали бы «террористами», – в то время как «армия Вашингтона, построенная по британскому принципу, раз за разом терпела поражения и чуть не проиграла войну».

По свидетельству Полка, общим для всех успешных восстаний является то, что, как только поддержка со стороны народа после победы сходит на нет, лидеры подавляют этих «отвратительных и грязных людей», которые, собственно, и одержали победу методами партизанской борьбы и террора, – подавляют из страха, что те бросят вызов классовым привилегиям. Презрение элит к «низшим слоям» этих людей с течением лет может принимать разнообразные формы. В последнее время одной из форм такого презрения является призыв к пассивности и подчинению («умеренность в демократии»), брошенный международными либералами в ответ на опасные последствия демократизации общественных движений в 1960-х годах.

Иногда государства все-таки следуют общественному мнению, вызывая страшную ярость центров власти. В качестве одного из показательных примеров можно привести случай, имевший место в 2003 году, когда администрация Буша призвала Турцию принять участие во вторжении в Ирак. Девяносто пять процентов турок выступили против такого развития событий, и правительство страны, к изумлению и ужасу Вашингтона, учло их взгляды. Турция подверглась резкой критике за это отклонение от разумного поведения. Заместитель министра обороны Пол Уолфовиц, которого пресса прозвала «главным идеалистом» президентской администрации, обрушился на турецких военных с бранью за то, что они позволили правительству совершить это преступление, и потребовал извинений. Ничуть не смущаясь этого и бесчисленных других свидетельств надуманного «стремления к демократии», респектабельные комментаторы продолжили восхвалять президента Джорджа Буша-младшего за его приверженность «делу продвижения демократии», время от времени критикуя за наивность, с которой он полагал, что демократические устремления можно кому-то навязать извне.

Турецкий народ оказался не одинок. Противостояние американо-английской агрессии во всем мире приняло всепоглощающий характер. По данным международных опросов общественного мнения, поддержка военных планов Вашингтона почти повсеместно едва набирала 10 %. Это движение сопротивления вылилось в масштабные протесты по всей планете, в том числе и в Соединенных Штатах, – имперская агрессия, пожалуй, впервые в истории, натолкнулась на жесткое противостояние еще до ее официального начала. Журналист Патрик Тайлер с первой полосы New York Times заявил тогда, что «на планете, вероятно, есть две сверхдержавы: Соединенные Штаты и мировое общественное мнение».

Беспрецедентные протесты в Соединенных Штатах вспыхнули и в ответ на агрессию, совершенную несколько десятилетий назад, – их участники осуждали войну, развязанную США в Индокитае. В 1967 году, когда антивоенное движение уже стало значимой силой, Бернард Фолл, военный историк и специалист по Вьетнаму, предупреждал, что Вьетнаму «как культурно-исторической сущности… грозит исчезновение… потому что его территория буквально гибнет под ударами самой мощной военной машины, когда-либо натравливаемой на регион таких размеров». Война будет завершена только к середине 1970-х, и надо признать, что протесты, действительно достигшие неслыханного масштаба, оказали немалое влияние на мировоззрение американцев. Антивоенное движение превратилось в силу, которую больше нельзя было игнорировать. В том числе и в тот момент, когда хозяином Овального кабинета стал Рональд Рейган, полный решимости развязать агрессию в Центральной Америке. Администрация президента чуть ли не в точности повторяла шаги, предпринятые за двадцать лет до этого, когда Джон Кеннеди начал войну против Южного Вьетнама. Но в итоге, уже в других реалиях, пришлось отступить под натиском протестов со стороны общества. Рейгана сложно назвать пацифистом, и его внешняя политика была далеко не миролюбивой, но то, что случилось с Индокитаем, было несравненно хуже, так что мировое общественное мнение сыграло свою роль.

Нередко можно услышать утверждения о том, что масштабное неприятие обществом вторжения в Ирак не оказало никакого эффекта. Мне кажется, что это неправильно. Нападение, опять же, было ужасным, а его последствия в высшей степени гротескными. Вместе с тем могло быть и гораздо хуже. Вице-президент Дик Чейни, министр обороны Дональд Рамсфелд и остальные высокопоставленные чиновники администрации президента Буша так и не смогли лицезреть судьбу мер, к которым президенты Кеннеди и Линдон Джонсон активно прибегали сорок лет назад в отсутствие протестов.