18. Исторический шаг Обамы

Установление дипломатических отношений между Соединенными Штатами и Кубой широко приветствовалось как событие исторической значимости. Журналист Джон Ли Андерсон, который весьма проницательно освещает этот регион, обобщил реакцию либеральных интеллектуалов, написав в New Yorker:

Барак Обама продемонстрировал, что может действовать как государственный деятель исторического масштаба. Как Рауль Кастро, по крайней мере в данный момент. Для кубинцев это время эмоционального очищения и исторических преобразований. Их отношения с богатым и могущественным северным соседом были заморожены в 60-х годах XX века и пребывали в таком состоянии пятьдесят лет. В определенном, метафоричном смысле подверглись заморозке и их судьбы. Для американцев это тоже важно. Мир с Кубой возвращает нас к золотым временам, когда Соединенные Штаты были любимы во всем мире, когда страной правил молодой, красивый Джон Фицджеральд Кеннеди – до Вьетнама, до Альенде, до Ирака и остальных бедствий, – и позволяет нам ощутить гордость за то, что мы наконец поступили правильно.

Прошлое, которое нам так настойчиво представляют в образе Камелота, далеко не столь идеально. Дж. Ф. К. был не «до Вьетнама». Когда Кеннеди пришел к власти, жестокость диктаторского режима Нго Динь Зьена, навязанного Соединенными Штатами, в конечном счете и породила в стране неконтролируемое движение сопротивления.

Кеннеди вывел вмешательство США на уровень открытой агрессии, приказав американским ВВС бомбить Южный Вьетнам (маскируя самолеты эмблемами армии Южного Вьетнама, что на самом деле никого не обмануло), разрешил использовать напалм и боевые химикаты для уничтожения посевов, урожая и домашнего скота, приступил к реализации программы переселения крестьян в некое подобие концентрационных лагерей, якобы «защищая» их от повстанцев, которых крестьяне – и Вашингтон знал это – в основном поддерживали.

К 1963 году репортажи с мест событий стали свидетельствовать, что Кеннеди в этой войне добивается успеха, но здесь возникла серьезная проблема. В августе администрация президента узнала, что правительство Зьена изыскивает возможность инициировать с Северным Вьетнамом переговорный процесс с тем, чтобы положить конфликту конец.

Если бы у Кеннеди было пусть даже малейшее желание вывести войска, он смог бы сделать это в высшей степени изящно, никоим образом не заплатив политическую цену. И даже имел бы возможность заявить, что Северный Вьетнам «сдался», чему-де способствовали американская сила духа и следование принципу отстаивания свободы. Однако вместо этого Вашингтон поддержал военное наступление, чтобы привести к власти генералов-ястребов, ориентированных на предпочтения Кеннеди. Президента Зьема и его брата между делом убили. Когда на горизонте замаячила победа, Кеннеди неохотно принял предложение министра обороны Роберта Макнамары о начале вывода войск (Директива национальной безопасности №263), но при этом выдвинул основополагающее условие: только когда враг будет разбит. Это требование Дж. Ф. К. упорно поддерживал вплоть до того, как был убит. О событиях тех лет ходит много красивых легенд, однако все они рушатся под весом многочисленных документальных свидетельств.

Копнем еще? Одним из самых значимых решений Кеннеди было переключить латиноамериканских военных с «защиты полушария» на «внутреннюю безопасность» в 1962 году, что повлекло за собой ужасные последствия. Все, кому не нравится практика, которую специалист по международным отношениям Майкл Гленнон назвал «преднамеренным неведением», могут без труда восстановить недостающие детали.

На Кубе Кеннеди унаследовал начатую Эйзенхауэром политику эмбарго вкупе с категоричными планами свергнуть режим и вскоре приступил к активной реализации этих планов, вторгшись в Залив свиней. Провал операции вызвал в Вашингтоне истерику. Как отмечал в своих личных записях заместитель госсекретаря Честер Боулс, на первой после неудачной агрессии встрече кабинета царила атмосфера «чуть ли не бешенства», «реакция на программу действий граничила с яростью». Свою истерику Кеннеди продемонстрировал в публичных выступлениях, хотя, по его собственным ироничным признаниям в узком кругу, знал, что союзники «полагают нас немного помешанными» на кубинском вопросе.

Сейчас ходит много разговоров о том, следует ли исключать Кубу из списка государств, поддерживающих терроризм. Подобный вопрос может воскресить в памяти слова Тацита о том, что «явные бесчинства могут найти опору лишь в дерзости». Вопрос в том, что эти бесчинства благодаря «предательству интеллектуалов» так и не стали явными.

Вступив после убийства Кеннеди в должность, президент Линдон Джонсон несколько ослабил режим террора в отношении Кубы. Но при этом в его планы не входило позволить Кубе жить спокойно. Однажды в разговоре с сенатором Уильямом Фулбрайтом он объяснил, что хотя и не имел никакого отношения к операции в Заливе свиней, все же нуждался в совете, «что мы должны сделать, чтобы “опустить” кубинцев еще больше, чем сейчас». Ларе Шульц, специалист по истории Латинской Америки, отмечает, что такого рода «опускание» с тех пор так и остается американской политикой.

Кому-то конечно же показалось, что столь деликатные меры не принесут должного результата. Взять хотя бы члена кабинета Ричарда Никсона Александра Хейга, который просил президента: «Скажите мне только слово, и я превращу этот долбаный остров в парковку». Его красноречие очень живо описывает давнее уныние Вашингтона в вопросе «этой маленькой, чертовой Кубинской республики». Первым колоритную фразу произнес Теодор Рузвельт, в бешенстве ругая нежелание Кубы благосклонно отнестись к вторжению на остров в 1898 году, в ходе испано-американской войны, которая закончилась захватом Кубы, Пуэрто-Рико и Филиппин, ранее принадлежавших Испанской короне.

Историк Луис Перес пишет, что это вторжение, провозглашенное в самих США гуманитарным актом по освобождению Кубы от колониального господства, достигло своих истинных целей (притом что на острове с 1895 года не прекращались успешные восстания против испанцев). «Кубинская война за освобождение превратилась в американскую завоевательную войну – или войну “испано-американскую”, если воспользоваться имперской терминологией, – призванную затмить кубинскую победу, быстро сведенную вторжением на нет». Ее итог развеял опасения американцев по поводу «кубинской независимости, которая была анафемой для любых североамериканских политиков со времен Томаса Джефферсона».

Как же все изменилось за два столетия!

В последние пятьдесят лет порой предпринимались робкие попытки наладить отношения, о чем Уильям Лео Гранде и Питер Корнблах подробно написали в своей книге «Тайный канал связи с Кубой». Можно спорить о том, стоит ли нам «гордиться собой» за шаги, предпринятые Обамой, однако они представляют собой «правильный поступок», даже несмотря на то, что губительное эмбарго никуда не делось, в пику всему миру (за исключением Израиля), а туризм до сих пор остается под запретом. В своем обращении к нации, объявляя новую политику, президент недвусмысленно заявил, что в «остальных отношениях» США и далее будут наказывать Кубу применением силы за отказ подчиняться их воле, в который раз перечислив предлоги слишком смехотворные, чтобы их как-то комментировать.

В то же время, заслуживают внимания следующие слова президента:

Пятьдесят лет Соединенные Штаты поддерживают на Кубе демократию и права человека. В первую очередь мы добиваемся этого политикой, цель которой состоит в изоляции острова, пресечении торговли и поездок рядовъис граждан США, которые могут осуществлять их в любые другие места. И хотя эта политика обусловлена самыми лучшими намерениями, ни одна страна мира не присоединяется к нам в практике введения наших санкций, в итоге они не обеспечивают должного эффекта, а лишь позволяют кубинскому правительству подвергать свой народ новым лишениям… Сегодня я с вами откровенен. Мы никогда не сможем стереть нашу совместную историю

Можно восхищаться поразительной дерзостью этой его речи, которая опять же отсылает нас к словам Тацита. Обама, разумеется, был в курсе подлинной истории, которая включает в себя не только кровопролитную террористическую войну и позорное экономическое эмбарго, но и военную оккупацию юго-восточной части Кубы (залив Гуантанамо), в том числе главного порта страны, несмотря на требования вернуть то, что было украдено под дулом пистолета, выдвигаемые правительством со времен обретения независимости. Такую политику единственно можно оправдать фанатичной приверженностью делу блокирования экономического развития Кубы. По сравнению с ней незаконный захват Путиным Крыма выглядит чуть ли не милостью. Решимость отомстить нахальным кубинцам, противящимся американскому господству, достигает таких пределов, что даже препятствует стремлению весьма могущественных сфер бизнеса – производство лекарств, сельское хозяйство, энергетика – вернуть в нормальное русло столь необычное развитие американской внешней политики. Мстительные, агрессивные действия Вашингтона практически изолировали страну от всего полушария, попутно вызвав презрение и насмешки по всему миру. Вашингтону и его приспешникам нравится утверждать, что это они «изолируют» Кубу, о чем нам пел Обама, но хроника событий свидетельствует, что Соединенные Штаты сами себя изолируют, к чему, вероятно, и сводится первая причина для частичной смены курса.

Мнение внутри страны тоже бесспорно является одним из факторов «исторического шага» Обамы, хотя общество уже давно ратует за нормализацию отношений с Кубой. Опрос, проведенный в 2014 году CNN, показал, что сегодня только четверть американцев усматривают в Кубе угрозу Соединенным Штатам, в то время как тридцать лет назад, когда президент Рейган предупреждал о серьезной угрозе жизни каждого из нас, исходившей от мускатной столицы мира (Гренада) и от армии Никарагуа, которую от Техаса отделял лишь двухдневный марш-бросок, этот показатель составлял две трети. Поскольку сегодня подобные страхи пошли на спад, мы, вероятно, можем слегка ослабить бдительность. Во всеобъемлющих комментариях решения Обамы лидирующей темой было то, что благонравные попытки Вашингтона принести страдающим кубинцам свободу и права человека, запятнанные единственно детскими происками ЦРУ, успеха не принесли.

Мы так и не достигли заявленных высокоморальных целей, поэтому вынужденная смена курса стоит на повестке дня.

Потерпела ли эта политика провал? Это зависит от того, какие она преследовала цели. Исходя из документальных свидетельств, ответ на этот вопрос ясен. Кубинская угроза нам хорошо знакома и проходит через всю историю «холодной войны». Отчетливо ее сформулировала администрация Кеннеди, когда он только вступил в должность: в первую очередь озабоченность вызывал тот факт, что Куба могла стать «вирусом», способным «распространять заразу». Как отмечает историк Томас Патерсон, «Куба как символ и реальность бросила вызов гегемонии США в Латинской Америке».

Методика борьбы с «вирусом» заключается в том, чтобы убить его, а всем потенциальным жертвам сделать прививку. Именно этой здравой политике и следует Вашингтон, причем весьма успешно. Куба выжила, но своего потенциала, внушающего столько опасений, так и не достигла. А в виде «прививки» в регионе, стараниями США, появился целый ряд порочных военных диктатур. Начало этому процессу положил совершенный вскоре после убийства Кеннеди военный переворот в Бразилии, в результате которого в страну пришел режим пыток и террора. Генералы подняли «демократическое восстание», телеграфировал домой посол США в Бразилии Линкольн Гордон. Это «великая победа для свободного мира», она предотвратила «полную потерю для нас всех республик Южной Америки» и «значительно улучшила климат для частных инвестиций». «Демократическая революция» в Бразилии стала «самым решительным триумфом свободы во второй половине XX века, – напишет позже Гордон, – одним из ключевых поворотных пунктов в мировой истории» того периода, ибо позволила избавиться от правителя, в котором Вашингтон видел двойника Кастро.

То же самое во многом справедливо и в случае войны во Вьетнаме, в которой многие тоже усматривают неудачу и провал. Сам Вьетнам это мало заботило, однако документальные свидетельства говорят о том, что Вашингтон боялся, как бы успешное независимое развитие не разнесло по всему региону «заразу». Вьетнам подвергся почти тотальному разрушению и многим послужил примером. А для защиты в регионе установили кровавые диктатуры, в точности такие же, как в Латинской Америке, хотя имперская политика в разных регионах не должна следовать одному и тому же сценарию, это ненормально.

Войну во Вьетнаме принято описывать как провал, как поражение Америки. В действительности же она, хотя бы частично, принесла победу. Соединенные Штаты пусть и кое-как, но справились с ключевыми проблемами, однако достичь по максимуму своих целей по превращению Вьетнама в Филиппины так и не смогли. Как следствие, подобный исход считается провалом, поражением, страшным приговором.

Имперский менталитет поистине удивителен, если его лицезреть.