Четырнадцатая поправка, введенная после Гражданской войны, наделяла бывших рабов правами человека, но больше в теории. В то же время она создала новую категорию субъектов, обладающих правами, – корпорации. По сути, почти все судебные разбирательства о нарушении Четырнадцатой поправки касались именно корпоративных прав, а сто лет назад суды постановили, что коллективные правовые фикции, созданные и поддерживаемые государственной властью, обладают полноценными правами физических лиц из плоти и крови, а на деле правами даже большими, благодаря масштабам, (относительному) бессмертию и защите ограниченной ответственности.
Права корпораций сегодня намного превышают права простых смертных. К примеру, в рамках «соглашений о свободной торговле» горнодобывающая компания Pacific Rim может подать иск на Сальвадор за то, что тот пытается защищать на своей территории окружающую среду, хотя физическое лицо этого сделать не может. General Motors претендует на права национальных производителей в Мексике. Нет нужды размышлять о том, что было бы, если бы какой-нибудь мексиканец приехал в США и потребовал предоставить ему права американца.
В самих Соединенных Штатах постановления Верховного суда в последнее время значительно расширили и без того огромную политическую власть корпораций и крохотной прослойки сверхбогатых, нанеся еще несколько ударов по зыбким остаткам функциональной политической демократии.
Вместе с тем на Великую хартию вольностей совершаются и более прямые нападки. Вспомните акт Хабеас корпус 1679 года, запрещавший «заточение за морями» и значительно более порочную процедуру поимки за границей с целью дальнейших пыток. Сегодня подобная практика стыдливо называется «выдачей», именно это сделал Тони Блэр, когда отдал ливийского диссидента Абдель-Хакима Белхаджа во власть Муаммара Каддафи, а Соединенные Штаты – когда депортировали канадского гражданина Махера Арара властям его родной Сирии, лишь впоследствии признав, что против него никогда не возбуждались судебные дела. То же самое произошло и с многими другими, которых зачастую высылали через аэропорт «Шаннон», что не раз вызывало в Ирландии мужественные протесты.
Вы, разумеется, слышали о таком понятии, как надлежащая правовая процедура. Это свод правил, или правовых гарантий, в соответствии с которым государство должно уважать все законные права, принадлежащие человеку.
Концепция надлежащей процедуры была расширена администрацией Обамы, инициировавшей кампанию убийств за рубежом с помощью беспилотников. Благодаря его инициативе основополагающий элемент Хартии вольностей (а заодно и Конституции) обесценивается и выхолащивается. Министерство юстиции объяснило, что конституционные гарантии надлежащей процедуры сегодня обеспечиваются после внутреннего рассмотрения исполнительной ветвью власти. Специалист по конституционному праву из Белого дома с этим согласился. Король Джон мог бы удовлетворенно кивнуть.
Данная тема возникла после того, как президент отдал приказ уничтожить с беспилотника Анвара аль-Авлаки, которого обвиняли в разжигании джихада в устных и письменных высказываниях, а также путем других действий, характер которых не уточнялся. Общую реакцию элит на его убийство с помощью беспилотника, равно как и на традиционные в таких случаях «побочные потери», выразил заголовок в New York Times. Сосредоточимся на главном: «Запад празднует смерть духовного лица». Некоторые все же удивленно подняли бровь, потому что Авлаки был американским гражданином, что вызвало вопросы в части надлежащей процедуры, которые считались неуместными, когда по прихоти верхушки исполнительной власти убивали граждан других государств. Благодаря правовым новшествам Обамы теперь они неуместны и в отношении граждан США.
Презумпция невиновности тоже получила новое, полезное толкование. Как впоследствии сообщала New York Times, «господин Обама одобрил спорный метод подсчета жертв среди мирного населения, за который на него вряд ли подашь в суд. По сути, по информации некоторых официальных лиц, в эти показатели включаются все мужчины призывного возраста в зонах боевых действий, в том числе и боевики, если посмертно не будет доказана их невиновность». Получается, что посмертное определение невиновности и включает в себя священный принцип презумпции невиновности.
Здесь было бы безнравственно упоминать Женевские конвенции (чего не делает в своем обзоре и Times) как основу нынешнего гуманитарного права: они запрещают «осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными нациями».
Самым известным случаем убийства по решению исполнительной власти стала ликвидация Усамы бен Ладена, который, беззащитный, в обществе одной лишь жены, сначала был схвачен отрядом из семидесяти девяти «морских котиков», а затем уничтожен. Кто бы что о нем ни думал, он был подозреваемым, и не более того. С этим согласилось даже ФБР.
Восторги в США выплескивались через край, но возникло несколько вопросов о слепом отрицании принципа презумпции невиновности, особенно когда суд вряд ли возможен. Такой подход подвергся резкой критике. Самыми интересными в этом отношении стали слова уважаемого леволиберального политического комментатора Мэттью Иглесиаса, объяснившего, что «одна из функций международного институционального порядка как раз и сводится к тому, чтобы легитимизировать использование летальной военной силы западными странами», поэтому «поразительно наивно» предполагать, что Соединенные Штаты подчинятся международному законодательству или выполнят какие-либо иные условия, на которых мы так неукоснительно настаиваем, когда имеем дело со слабыми».
Против убийств, агрессии, кибервойны и других действий, которые Священное государство предпринимает на службе человечеству, выдвигаются, по всей видимости, только тактические возражения. И то, что традиционные жертвы относятся к этим вопросам иначе, свидетельствует лишь об их нравственной и интеллектуальной отсталости. А на редкого критика Запада, который никак не может понять этих фундаментальных истин, можно не обращать внимания и даже называть «дураком», объясняет Иглесиас, и здесь он имеет в виду не кого-то, а меня, и я с радостью признаю свою вину.