– Я намажу немного геля на ваш живот, и он может показаться немного прохладным. Ничего?
Я хочу ответить узистке, что мне делали это и раньше, но не могу вообще о чем-либо говорить. Я застыла от страха. Мой живот обнажен. Когда я лежу, он выглядит довольно плоским. Пустым.
– Ничего, – наконец отвечаю я, и мой голос напоминает писк.
– Хорошо, тогда я повожу этим вокруг вашего живота, и мы посмотрим, что там.
Я закрываю глаза, когда она водит датчиком по холодному гелю, затем медленно приподнимаю веки и искоса гляжу на экран, совершенно не понимая, что же там.
– Отлично, – весело и певуче произносит узистка. – Вот так, мамочка. Все ясно, как Божий день.
– Что ясно? Я ничего не вижу.
Она указывает на расплывчатую серую кляксу, то и дело меняющую форму и выглядящую лишенной всякого смысла. И у меня возникает странное чувство, когда узистка водит рукой поперек моего живота.
– Это ребенок, – сообщает она, и я вздрагиваю.
– Вы уверены?
– Абсолютно, – смеется женщина. – Посмотрите! Вот это бьется сердце!
Она довольно сильно надавливает на мой живот, проводя датчиком по кругу, так что я даже ощущаю небольшую боль, но стараюсь рассмотреть сердцебиение. Затем она продолжает елозить прибором по моему животу, нажимая с таким усердием, будто желает перемешать мои внутренности.
– А вот и голова. Посмотрите, мамочка!
Она глядит на экран с таким видом, словно все это сюрприз и для нее. Я сглатываю комок в горле. А потом тихо говорю:
– Послушайте, не могли бы вы не называть меня мамочкой? Пока.
– О, – узистка принимает озадаченный вид. – О! Извините. Большинству женщин нравится, когда я их так называю.
– Да, наверно, – отзываюсь я. – Но, возможно, большинство состоит не из женщин сорока трех… почти сорока четырех лет, думающих, что у них началась ранняя менопауза.
Узистка смотрит на меня через стол.
– О, дорогая, – бормочет она, – извините. Я не знала, что все так… – Она нервно водит датчиком. – Я искренне прошу прощения. Меня должны были предупредить.
Я качаю головой:
– Все в порядке. Все будет хорошо. Просто я немного в шоке, только и всего.
– Я понимаю.
Ее голос становится мягче и спокойнее – возможно, именно так она и говорит в жизни. Мы молчим какое-то время, и тишину прерывает лишь свистящий звук, доносящийся из динамиков на экране.
– Вы хотите узнать, сколько уже недель? – наконец рискует спросить она.
Пожалуйста, не говорите мне. Просто скажите, что это неправда.
– Нет, – я взмахиваю рукой. – И я не хочу знать пол.
– Хорошо, в любом случае для этого еще слишком рано. – Женщина неловко замолкает. Водит датчиком туда-сюда, затем останавливается и обращается ко мне: – Послушайте. Конечно, это не мое дело, но надеюсь, вы не возражаете, если я спрошу… Вы хотите этого ребенка?
Я ощущаю, как оно возрастает – чувство страха. Отчасти от незнания того, что происходит с моим телом. Еще недавно я умирала, а сейчас создаю новую жизнь! Я пытаюсь осознать свою ответственность. Новая жизнь. Такого я не ожидала. Все так запутано… Конечно, я хочу этого. Но разве при таких обстоятельствах?
– Я не знаю, – отвечаю я.
Женщина берет меня за руку.
– Ну, это совершенно нормально. Далеко не все уверены в этом. К тому же это стало для вас потрясением. Обдумайте тщательно. Вы можете не быть полностью уверенной, но будьте честны с собой. И со своим партнером. У вас еще есть время, если вы хотите что-то с этим сделать.
– Если только мать-природа не сделает это первой.
И вдруг все сразу обрушивается на меня. Каждое потрясение, каждый взлет и падение за последние несколько месяцев. И это уже слишком. Я разражаюсь слезами прямо перед этой женщиной, которую впервые вижу. К моему удивлению, она обнимает меня, и я рыдаю на ее плече.
– Извините, – всхлипываю я, – все это выбило меня из колеи. Просто у меня выдались напряженные месяцы…
Узистка молча обнимает меня, пока мои рыдания не стихают. А потом берет мои ладони в свои, глядя на меня с сочувствием.
– Все в порядке, – заверяет она. – Вы не должны чувствовать вину, если не хотите ребенка. Это ваше тело и ваше право.
– Нет, – говорю я, – может, я и хочу его. – Я сильно сжимаю ее руку от волнения. – А может, и нет. Я имею в виду, что всегда хотела ребенка, но это совсем не то, чего я ожидала. Не сейчас. В любом случае, я даже не смею верить, что могу выбирать в таком вопросе… – Я с трудом сглатываю слезы. И опять начинаю всхлипывать. – Обычно я теряла детей до истечения двенадцати недель…
– О, мне так жаль, – откликается женщина. – Я только позволю себе заверить вас, что сердцебиение плода – это хороший знак. Но я полностью понимаю ваши чувства.
Она снова обнимает меня и смотрит в глаза.
Я киваю:
– Я уже в порядке, спасибо.
Узистка берет бумажное полотенце и вытирает гель с моего живота, а затем и со своего белого халата, где я к ней прикасалась.
– Давайте я вам принесу немного воды.
Она выходит из кабинета, и дверь за ней мягко закрывается. Я сморкаюсь, радуясь в душе, что эта женщина оказалась такой понимающей.
Возможно, она постоянно видит таких, как я?
Узистка скоро возвращается и протягивает мне пластиковый стаканчик с холодной водой.
– Вчера вечером у меня было небольшое кровотечение, – признаюсь я, понимая, что должна сказать ей.
Женщина смотрит на меня с беспокойством:
– Насколько небольшое?
– Капля. Буквально одна капля. Но свежая кровь.
– Хорошо. Это могло быть смещение плаценты. Если это случится снова, вы должны сразу же прийти на прием.
– До этого у меня был секс.
– Хм, ясно, – говорит она. – Важнейший показатель – это сердцебиение. Просто будьте осторожнее.
– Вы имеете в виду, больше никаких плетей?
Узистка едва не шарахается в сторону.
– Да я шучу, – успокаиваю я ее.
Реальность такова, что у меня, возможно, больше не будет секса. Не в том случае, если Гарри узнает о моей беременности. Мне останется лишь с ним попрощаться, это точно. Он не захочет ребенка, тем более чужого. Или захочет? Боже, я не знаю. Сейчас я вообще ничего не знаю. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями.
Узистка отходит к раковине вымыть руки.
– Ну, я надеюсь, все выйдет так, как вы захотите. – Она ласково мне улыбается. – И возможно, мы снова увидимся. Вы сможете сами найти выход?
– Да, – киваю я, снимаю с вешалки у двери кардиган и пальто и перекидываю их через руку. И когда я выхожу через приемную на улицу, в моей голове крутятся мысли об этом посещении.
Я рада, что смогла попросить ее не называть меня мамочкой. Раньше я бы промолчала, позволила бы ей весело щебетать, водя датчиком по моему обнаженному животу. Я бы остро ощущала свою уязвимость, но терпела бы и сдерживалась. А потом мучилась бы всю дорогу домой, и у нас не случилось бы этого значимого разговора, который оказался мне так нужен.
Если я чему и научилась за последние несколько месяцев, так это тому, что чем больше я говорю и стараюсь быть услышанной, тем лучше люди реагируют. Хорошие люди. Ну а другие – те, кто защищается, злится и ожесточается, – больше не важны для меня. А вот что важно, по-настоящему важно – то, что я – я! – беременна…