Глава 13

За решеткой. День 1.

Ника уже потряхивало от холода, когда его нагишом, с охапкой одежды под мышкой, втолкнули в камеру.

Дверь позади него закрылась с каким-то неестественным металлическим щелчком, мгновенно отрезав все стенания и крики, полнившие тюремный приемник. Почти все вокруг было железным или бетонным, и любой звук отдавался таким резким эхом, что на протяжении первого часа, проведенного в окружной тюрьме, он то и дело нервно вздрагивал.

Стены маленькой камеры были сделаны из шлакобетонных блоков, друг напротив друга находились две металлические двери, снабженные замками. В каждой из дверей имелось по небольшому окошку из армированного стекла, через которые внутрь чуть ли не каждую минуту заглядывал охранник. В камере стоял запах хлорки и мочи. В углу был установлен стальной унитаз, его окружала желтого цвета лужица. Нику хотелось помочиться, но не искупав все ноги в моче, сделать это было затруднительно.

С другой стороны, он хотя бы был один в этой камере временного содержания.

Впервые с момента, когда его доставили в это здание, Ник наконец-то смог вздохнуть спокойно. Несмотря на видеокамеру под потолком, наблюдавшую за арестованными, отсутствие сокамерников стало для него, пусть и ненадолго, желанным облегчением – нервное напряжение и так уже было на максимуме, в животе то и дело ощущались приступы тошноты.

Скоро его отправят к остальным заключенным. Хуже того – не просто к заключенным, а в блок D, где содержались наиболее опасные преступники, ведь его обвиняли в жестоком преступлении. Там он познакомится с обществом других убийц, сидящих за решеткой в ожидании приговора.

Презумпция невиновности – полная фикция.

Весь день он провел на поступлении в тюрьму: его полностью раздели и осмотрели, потом провели дезинфекцию и окатили из душа. Дезинфекционный порошок попал в глаза, они покраснели и до сих пор слезились. Никогда в жизни он еще не испытывал такого унижения и страха, как во время всех этих процедур. Все его представления о человечности были разбиты вдребезги – он скорее чувствовал себя животным, хотя с обитателями зоопарков явно обращались с большим уважением.

Он положил на привинченную к стене металлическую скамью выданную ему оранжевую робу и оделся. Хорошо хоть, что на нем были белые трусы – белье всех остальных цветов подлежало конфискации. Если бы утром он, например, выбрал те, что в клеточку, сейчас щеголял бы вообще без трусов. И что-то подсказывало ему, что без нижнего белья ощущение беззащитности было на порядок сильнее…

Он думал, что тюремная роба – это что-то вроде спортивного костюма, но на деле она оказалась больше похожей на грубо сшитую форму для медперсонала. Он натянул штаны и сунул ноги в казенные резиновые тапочки, которые напоминали те, что заставляли надевать в школьном бассейне. Верхняя часть робы была на несколько размеров больше нужного, и холод легко проникал внутрь сквозь тонкую ткань.

Сидя на жесткой холодной скамье, он сосредоточился на дыхании. Его ужасала каждая мысль, возникавшая в голове, и нужно было успокоиться. Это не то место, где стоит показывать страх. Он стал проигрывать в голове шахматную партию, просчитывать ход за ходом – хаос потихоньку уступал место порядку.

Дверь вдруг открылась, своим металлическим лязгом вонзив в Ника стрелу страха, и в камеру вошел крупный белый мужчина с оранжевой робой в руках. Все в нем было большим, начиная с кулаков размером с голову и заканчивая покрытыми татуировками широченной грудной клеткой и огромными руками. Его лицо обрамляла густая светлая борода, не менее обильной была и растительность на груди. Он неторопливо и в полном спокойствии оделся, что со всей очевидностью выдавало в нем знакомство с данным помещением. Ник старался не подавать вида, пряча испуг, однако судя по выражению веселой иронии на лице его нового соседа это ему удавалось слабо.

– Меня зовут Босс, – представился он, произнеся последнее слово так, будто это был королевский титул. Он присел на скамейку напротив Ника и, мельком глянув на него, спросил: – Первый раз здесь?

Ник не знал, что лучше: сказать правду или соврать. Он чувствовал себя не просто не в своей тарелке – тут лучше подошло бы сравнение с экспедицией на Марс или другую враждебную планету. Все, о чем он сейчас мог думать – это как унять дрожь в руках, ведь не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что проявлять слабость в тюрьме – все равно что оказаться в море, кишащем акулами, с кровоточащей раной.

– Можешь не отвечать. И так видно, что малек, – коротко хохотнул Босс. – Вести себя тихо – хороший вариант, только не позволяй думать, что ты боишься разговора. Будешь игнорировать начальника блока – тоже задницу надерут. Ну и, само собой, надо уметь постоять за себя, а не то каюк тебе.

Ник кивнул, будто все понял, хотя на самом деле мысли скакали и путались. Пока что только одно он ощущал четко: он угодил в жуткий водоворот, и шансов выплыть на поверхность не просматривалось.

Босс уселся поудобнее и вытянул свои мощные ноги.

– У меня уже третья ходка. Дам тебе один совет. Мы здесь держимся вместе, белые с белыми. Нас меньше, а гребаной политкорректностью здесь и не пахнет. Надо просто выжить, так что держись себе подобных.

Ник молча слушал.

– Голову не поднимай, рот не открывай. Вопросов не задавай. Кто бы что тебе ни говорил, сплетни не распускай: стукачи тут долго не живут. – Босс поднял руку, демонстрируя внутреннюю сторону предплечья. – Видишь?

– Угу. – Ник не был уверен насчет значения символа сдвоенной молнии и числа 88, но неверно истолковать изображение свастики было невозможно.

Босс был сторонником превосходства белой расы.

– Мальку типа тебя без защиты тут крышка. Быстро чьей-нибудь подружкой станешь. – Он похлопал пальцем по свастике. – А вот это защита.

Вот черт.

Ник не подумал про банды. Он понятия не имел о том, как строится тюремная жизнь, и это только подогревало его страхи. Стать частью банды – это звучало очень серьезно, как некое ответственное решение, принятие которого навсегда отсекало путь назад.

Серьезный поступок с необратимыми последствиями.

– Многие в тюрьме сильно не любят насильников. А вот мне лично это до лампочки.

Ник резко выпрямился, его словно обдало холодной волной:

– Вы знаете, кто я?!

– Скоро все узнают, кто ты есть. В тюрьме больше делать нечего, только языком трепать. Новости расходятся быстро, – пожал плечами Босс. – Как я сказал, я ничего против тебя не имею. Бабам нужно знать свое место, а некоторых приходится как следует проучить. Но найдутся отдельные чуваки, которые не против будут тебя завалить, просто из-за того, что ты сделал. А другим захочется прикончить тебя чисто забавы ради. Всегда помни о том, что некоторые из этих ребят получают такие приговоры, что свободы им уже никогда не видать, и они это осознают. Терять им нечего.

– Я этого не делал, – слетело с губ Ника.

– Это уж как водится. Мы тут все чисты, как стеклышко. Все по ложному обвинению, – усмехнулся Босс. – У тебя один шанс уцелеть! – Он снова выразительно постучал по свастике.

– А вы за что здесь? – спросил Ник. Раз Босса ни капли не напрягало обвинение в изнасиловании и убийстве, сам он, видимо, тоже проходил по тяжелой статье.

– Непреднамеренное убийство, но я, само собой, не виноват ни разу. – Он откинулся назад и сложил руки на груди. – Я бы на твоем месте играл в это ложное обвинение, насколько будет возможно. У любого может возникнуть симпатия к тому, кто случайно попал под горячую руку кровожадного правосудия. Ну, а если не сработает… – Босс опять показал на татуировку. – Потому что охране глубоко пофиг.

Снова лязгнула дверь, и в камеру вошли еще двое нагих мужчин. Черному парню было около двадцати пяти, он был высок и мускулист, всю его спину покрывали татуировки. Второй новоприбывший был белым подростком лет девятнадцати, высоким и тощим, как зубочистка. Даже из своего угла камеры Ник мог сосчитать его позвонки. Босс иронично фыркнул, наблюдая за тем, как пацан облачается в штаны на три размера больше. Тот трясся от страха так, что казалось, вот-вот описается.

Ник на минуту задумался – а не поселился ли и у него в глазах такой же взгляд перепуганного до потери сознания кролика. Уж лучше бы нет. Он молча благодарил свою лень, в силу которой не брился каждый день, и сейчас густая четырехдневная щетина придавала ему более взрослый вид, а также необходимость заниматься физическим трудом, благодаря которому на теле за прошедшее с окончания школы время проступили кое-какие мускулы. А вот тощий пацан выглядел как готовая живая мишень.

Как жертва для хищников.

Босс сидел молча. Через некоторое время открылась противоположная дверь, раздались отрывистые команды, и четырех арестантов препроводили вдоль по коридору в другое помещение. Там им выдали по тонкому синтетическому матрасу, свернутому в рулон, и потрепанному одеялу, после чего повели в нужный блок.

Ник последовал примеру Босса и закинул матрас с одеялом себе на плечо – так хоть как-то можно было прикрыться, лицо увидит лишь половина тюремного населения. Тощий пацан вцепился в матрас, как в щит, держа его на уровне груди, и, войдя в блок, побледнел так, что сделался белее выбеленной кости, а его глаза излучали ужас.

Собрав все свои силы, Ник придал лицу такое выражение, которое, по его замыслу, должно было выглядеть как отсутствие всякого выражения.

Он ожидал увидеть перед собой ряд запертых камер – наподобие тех, что видел по телевизору, однако блок D в окружной тюрьме представлял собой одно большое помещение с бетонными стенами, внутри которого свободно перемещались заключенные. Одну из сторон помещения занимал ряд открытых дверей – это камеры?! Проходя мимо, Ник заглянул в одну из них: минимум пространства, двое металлических двухъярусных нар, разделенных метром бетона, предназначенных для четырех человек. Обитатели стояли в дверях, оценивая новичков, и Ник чувствовал на себе их внимательные плотоядные взгляды.

Все камеры, должно быть, были набиты под завязку, так как вдоль другой стены общего помещения располагались ряды дополнительных стальных нар. На всех них уже были постельные комплекты, и еще какое-то количество матрасов лежало прямо на полу. В центре помещения стояли металлические столы с приделанными к ним лавками.

Быстро прикинув в уме, Ник понял, что блок был предназначен для сорока человек, в то время как находилось здесь сейчас по меньшей мере шестьдесят. Те, кто сидел с ним в обезьяннике участка Скарлет-Фоллз, жаловались насчет переполненности окружной тюрьмы, но до Ника не доходило, что это значит на практике. Так что же, на ночь никого не запирают?

Выходит, вместо трех сокамерников, которые могут попытаться его прикончить, ему теперь надо следить за всем блоком?! Он думал, что столкнется с приказами, дисциплиной, может даже клаустрофобией, но вот держать шестьдесят зеков, страдающих от безделья, вместе в одной комнате – это больше похоже на эксперимент по созданию хаоса.

Он старался не дергаться от комментариев, раздававшихся из открытых камер:

– Глянь-ка на этого белого стесняшку!

– Так-так, что за пирожок, хочу кусочек!

– М-м-м, свежатинка!

Это они про него или про тощего пацана? Ник изо всех сил надеялся, что не про него.

Другой волосатый белый мужик поприветствовал Босса, символически стукнувшись с ним кулаками, после чего все это сообщество бород и угрожающих тату радостно приняло его в свои ряды, будто викинга, вернувшегося домой после успешного набега.

Кто-то поспешно убрал матрас с одеялом, и Босс разместился на верхней полке. Ник мало что понимал в тюремных правилах, но было очевидно, что Босс не просто пользуется уважением – его еще и боятся.

Ник понаблюдал и за тем, как черный парень растворился в группе афроамериканцев – чувствовалось, он прекрасно знает, что тут к чему.

Тощий же дрожал, как испуганный котенок.

Ник инстинктивно отступил от него на некоторое расстояние. Пацан оказался в роли пушечного мяса, и с этим ничего не поделаешь. В душе у Ника не было места для чувства вины – все внимание было брошено на просчет опасностей и шансов на выживание, так что ему было совершенно не до того, чтобы думать о ком-то еще. Все тут неоднократно побывали в шкуре героев «Повелителя мух». А поскольку Ника обвиняли в сексуальном насилии, счет был уже не в его пользу.

Он присмотрелся к полу – в отличие от предварительной камеры его бетонная поверхность здесь была относительно чистой. Не особо представляя, что делать дальше, Ник расстелил свой матрас на полу в конце ряда таких же. Никто вокруг на это и ухом не повел, и он решил, что поступил правильно.

Ник уселся на матрас, привалившись спиной к стене.

С тощим пацаном все было ясно: доходяга, с которым никто не станет иметь дела. Неизвестно, что стало бы с ним в другой ситуации, но сейчас всеобщий интерес вызывал Ник. И если его первоначальным планом было не высовываться и по возможности слиться с бетонной стеной, то теперь стало ясно, что этот план не сработает. Нужен новый.

Сейчас он в первый раз прочувствовал всю тяжесть ситуации.

Ведь скорее всего, во всем этом блоке не было заключенного, совершившего более серьезное, чем у Ника, преступление – если только тут не найдется какой-нибудь серийный убийца.

Как же до этого дошло?!

У него не было даже шанса оплакать Тессу. Перед глазами возникло ее лицо, и от тоски защипало в носу. Пришлось решительно пресечь воспоминания и дать дорогу здоровому чувству гнева – слезы быстро поставят его на один уровень с тощим пацаном.

Глубоко в душе у Ника кипела смесь ярости и отчаяния. Пока он сидел тут в заточении, где-то на воле бегал настоящий убийца Тессы. Кто же он? Джейкоб? Этот высокомерный ублюдок вполне мог пойти на это…

Многозначительный свист вернул Ника в реальность.

А в реальности он был человеком, обвиняемым в изнасиловании и убийстве. Конечно, жестокий характер предъявляемого ему преступления заставит соседей по блоку задуматься. Но на самом деле стоит им только захотеть начистить Нику морду, изнасиловать или даже убить его, он мало что сможет сделать.

Их было шестьдесят, а он был даже не в запертой камере.

Все глаза были устремлены на Ника. Ему жутко хотелось закричать, броситься к двери блока и молотить в нее что есть сил.

Я не делал этого.

Я невиновен.

Среди мыслей звякнуло предупреждение Босса: Охранникам глубоко пофиг.

Дверь притягивала к себе его взгляд, будто шепча: сейчас я откроюсь, и тебя отсюда уведут, еще и извинятся за то, что по ошибке упекли за решетку…

Но этого не произошло. О чем тут говорить – у него даже не было адвоката, которому хоть капельку не пофиг. Тот, которого дали перед предъявлением обвинения, ознакомился с делом буквально за три секунды до начала слушания и не выказал ни намека на желание опротестовать решение судьи о назначении залога в размере одного миллиона долларов. У отца и в помине нет таких денег.

Ник продолжал наблюдать за группой заключенных вокруг него, напряженно вслушиваясь в то, о чем они переговаривались, и держа свой рот на замке. В уме у него все так же шла воображаемая шахматная партия, при этом он жестко следил за тем, чтобы его поза выглядела по возможности расслабленной.

Он обдумал, какие есть варианты.

Изображать крутого чувака. Дебилизм. Он – белый парень из семьи среднего класса, проживающей в милом пригороде. Другими словами, до крутого чувака далеко, как до звезды. Единственная татуировка, которая у него была в жизни, – это переводной стикер с Губкой Бобом в детстве. Других идей не было, так что он решил просто сидеть на месте и не дергаться. Рано или поздно они сами подойдут, и надо будет проявить себя наилучшим образом, а пока ждать и наблюдать.

Приближалась ночь. Продержится ли он до утра?