Глава XXI

На другое утро Энн с удовольствием вспомнила о своем обещании навестить миссис Смит, ибо таким образом она могла уйти из дому, когда, по всем вероятиям, нагрянет мистер Эллиот, а более всего ей хотелось избегнуть общества мистера Эллиота.

Она желала ему всяческого добра. Несмотря на вред, причиненный ей его благосклонностью, она испытывала к нему благодарность, и почтение, и, быть может, жалость. Она думала о странных обстоятельствах первого их знакомства, о правах, которые, казалось, давало ему родство и давали чувства и давние его намерения. Все вместе ей казалось необычайно лестно и так огорчительно. Ей, право, было очень, очень его жаль; изменились бы мысли ее или нет, не будь на горизонте капитана Уэнтуорта, сказать трудно, ибо капитан Уэнтуорт был на горизонте; и чем бы ни разрешилась нынешняя неизвестность, сердце ее навеки принадлежало ему. Союз их не более отвратил бы ее от всех прочих поклонников, чем даже разлука навеки.

Никто еще не проносил по улицам Бата столь возвышенных рассуждений о преданной любви и неколебимой верности, как те, какие украшали дорогу Энн от Кэмден-плейс до Уэстгейт-билдингс. Они даже почти расчищали этот путь и чуть ли не напояли его благовониями.

Она не сомневалась, что ей окажут любезный прием, но на сей раз ее подруга была так ей благодарна, будто ее и не ждала, хотя они определенно условились.

Тотчас же с нее потребовали рассказа о концерте; и она с такой радостью о нем вспоминала, что рассказывала с удовольствием и лицо ее сияло. Все, что могла она сообщить, она сообщала с охотой, но она могла сообщить до странности мало и не удовлетворила миссис Смит, которая уже получила от швейцара и прачки более полное донесение о ходе и успехе концерта и теперь тщетно допытывалась о кое-каких подробностях касательно публики. Миссис Смит знала понаслышке всех богатых и славных обитателей Бата.

– Стало быть, и маленькие Дьюронды были, – говорила она, – слушали музыку разинув рты, как неоперившиеся воробушки в ожидании корма. Ни одного концерта не пропускают.

– Да. Я сама не видела, но они были, мистер Эллиот говорил.

– Ну, а Иббитсены? Такие две модные нынче красотки с высоким офицером-ирландцем, который, говорят, на одну имеет виды.

– Не помню. Этих, по-моему, не было.

– А старуха леди Мэри Маклин? Хотя что же я спрашиваю. Без нее никогда не обходится. И как вы ее не заметили? Она ведь была, верно, близко от вас. Раз вы были в кружке леди Дэлримпл, вы сидели на самых роскошных местах подле самого оркестра, не так ли?

– Нет. Я ужасно этого боялась. Мне было бы это неприятно по многим причинам. Но нет, леди Дэлримпл любит, по счастью, сидеть несколько дальше; и мы очень мило сидели; то есть, я хочу сказать, нам все очень хорошо было слышно. А вот видела я все, кажется, плохо.

– Ах! Вы видели то, что хотели. Я понимаю вас. Бывает, и в шумной толпе наслаждаешься тихим домашним весельем. Вы пришли своей большой компанией – и что же вам в остальных?

– Отчего же, мне не мешало бы больше смотреть по сторонам, – сказала Энн и тотчас вспомнила, что по сторонам она смотрела достаточно, хотя и не всегда с достаточным успехом.

– Ну что вы, до того ли вам было. Можете меня не убеждать, что приятно провели вечер. Я по вашим глазам вижу. Я очень хорошо вижу, как вы провели вечер. Вы непрестанно слушали милые вещи. Когда музыка умолкала, вас развлекали беседой.

Энн улыбнулась и сказала:

– И это видите вы по моим глазам?

– А как же, моя милая. Лицо ваше яснее ясного мне говорит, что вы были вчера в обществе того, кто вам приятней всех на свете, кто важнее вам сейчас всего человечества.

Лицо Энн залилось краской. Она не знала, что сказать.

– А коли так, – продолжала миссис Смит, помолчав немного, – вы, я надеюсь, поверите, что я ценю вашу доброту, видя вас сегодня у себя. В самом деле, как же вы добры, что пришли ко мне, имея возможность куда приятнее провести время.

Последних слов ее Энн не слышала. Ее повергла в недоумение и смятение проницательность подруги, и она гадала, каким же образом отчет о капитане Уэнтуорте мог достигнуть ее слуха.

– Скажите, – снова помолчав, спросила миссис Смит, – а мистер Эллиот знает о нашем с вами знакомстве? Он знает, что я в Бате?

– Мистер Эллиот? – отозвалась Энн, удивленно глядя на нее. В следующую секунду она поняла свое заблуждение. И, тотчас оправившись, уже спокойным тоном она спросила: – А вы знакомы с мистером Эллиотом?

– Я была с ним близко знакома, – отвечала без улыбки миссис Смит. – Теперь знакомство наше оборвалось. Мы не видимся больше.

– А я и не знала. Вы не говорили. Если б я знала, я не отказала бы себе в удовольствии поболтать с ним о вас.

– По правде сказать, – вновь заговорила миссис Смит уже с обычной своей веселостью, – я как раз бы и хотела, чтобы вы поболтали обо мне с мистером Эллиотом. Мне нужно, чтобы вы использовали свое влияние. Он мог бы мне сослужить важную службу. И будьте уж так добры, милая мисс Эллиот, замолвите за меня словечко, вам-то он не откажет.

– Я бы и счастлива вам помочь. Я думаю, вы не усомнитесь, что я рада хоть чем-нибудь быть вам полезной, – отвечала Энн. – Но, боюсь, вы преувеличиваете мое влияние на мистера Эллиота, предполагая во мне больше прав ему указывать, чем те, какими я обладаю. И откуда взялось в вас подобное убеждение? Поверьте, я всего только родственница мистера Эллиота. Но все, что может просить кузина, я у него попрошу ради вас, и в этом вы можете на меня положиться.

Миссис Смит взглянула на нее проницательно и сказала с улыбкой:

– Выходит, я чересчур поспешила. Вы уж простите меня. Мне бы дождаться формального извещения. Однако, милая моя мисс Эллиот, вы уж мне намекнете по старой дружбе, когда можно будет про это спрашивать, да? По правде говоря, я надеюсь, к следующей неделе все и уладится и я смогу строить свои корыстные планы на удаче мистера Эллиота.

– Нет, – отвечала Энн, – ни к следующей неделе, ни еще к следующей. Ни на какой неделе, уверяю вас, ничего такого не уладится. Я не выйду замуж за мистера Эллиота. И отчего, хотелось бы мне знать, вы это вообразили?

Миссис Смит снова на нее поглядела, поглядела серьезно, улыбнулась, покачала головой и воскликнула:

– Ах, хотелось бы мне вас понять! Как бы хотелось мне угадать вашу душу! Я же знаю, вы не можете быть жестокой, когда придет решительная минута. А пока она не пришла, все мы, женщины, в нее не верим. Все мы готовимся отказать, пока к нам не посватались. Но зачем же вам быть жестокой? Вы мне позвольте ходатайствовать перед вами за моего – нет, теперь-то уж я не назову его другом – но за прежнего моего друга. Ну можно ли ожидать партии более удачной? Где еще найдешь такого истинного джентльмена и в полном смысле слова приятнейшего человека? Позвольте мне заступиться за мистера Эллиота. Я ведь уверена, вы и от полковника Уоллиса слышали о нем одно хорошее, а кому же его и знать, как не полковнику Уоллису?

– Дорогая моя миссис Смит, жена мистера Эллиота всего полгода как умерла. Едва ли прилично ему сейчас иметь на кого-то виды.

– Ах, ну если за тем только дело стало, – воскликнула миссис Смит с лукавой улыбкой, – тогда я спокойна за мистера Эллиота и беру назад все свои ходатайства. Но вы уж не забудьте обо мне, когда будете замужем. Только намекните ему, что я ваш друг, и ему легки покажутся хлопоты, которых теперь он избегает, потому что ему не до них. Понятное дело. Девяносто девять из ста поступали бы так же. Да ведь он и не знает, как для меня это важно. Что же, милая мисс Эллиот, я надеюсь, я уверена, вы будете счастливы. В мистере Эллиоте довольно ума, чтобы оценить такое сокровище. Ваш покой не подвергнется бурям, какие выпали мне на долю. Вы можете во всем на него положиться. Уж его-то никто не собьет с дороги, не заманит к его же погибели.

– Нет, – сказала Энн. – Я верю всему тому, что говорите вы о моем кузене. Характер у него, кажется, спокойный и твердый, он не подвержен опасным влияниям. Я высоко его ставлю. Покамест я не замечала за ним ничего дурного. Но я так недавно еще его знаю; и он не из тех, кого за короткий срок можно близко узнать. Ах, да неужто по тону моему, миссис Смит, вы не поняли, что он мне безразличен? Ведь в противном случае я не могла бы с таким спокойствием о нем рассуждать. Поверьте, миссис Смит, он мне безразличен. И, случись ему посвататься (а я вовсе не думаю, чтобы он собирался свататься), я ему откажу. Уверяю вас. Уверяю вас, если вчерашний концерт доставил мне удовольствие, то вовсе не благодаря мистеру Эллиоту. Мистер Эллиот ни при чем. Это вовсе не мистер Эллиот…

Тут она осеклась, покраснев от досады, что так много уже высказала; но едва ли могла она сказать меньше. Миссис Смит не поверила бы в безнадежное положение мистера Эллиота, не допусти она существования кого-то другого. Зато теперь она сразу успокоилась, явственно более ни о чем не догадываясь, и Энн с облегчением приступила к миссис Смит с нетерпеливыми расспросами о том, как могла она вообразить, будто Энн собирается выйти замуж за мистера Эллиота; как могла ей прийти такая идея, от кого могла она слышать такое?

– Скажите, почему вдруг вы это решили?

– А потому, – отвечала миссис Смит, – что я знала, как часто бываете вы вместе, и замечала, что всем вокруг только того и надобно. И, уж поверьте, все знакомые ваши точно так же вами распорядились. Но прямо никто мне про это не говорил до самого позавчерашнего вечера.

– А позавчера говорили?

– Заметили вы женщину, которая вам вчера отворяла дверь?

– Нет. Но разве это не миссис Спид была и не горничная? Нет, я ее не заметила.

– Это была моя приятельница миссис Рук, няня Рук, которая, кстати сказать, горела желанием на вас поглядеть и была счастлива, что ей представился случай. Она только в воскресенье воротилась из Мальборо-билдингс. Вот она-то мне и поведала, что вы выходите за мистера Эллиота. А ей поведала о том сама миссис Уоллис, а уж той бы, кажется, можно поверить. В понедельник она вечер целый со мною сидела и рассказала мне всю повесть.

– Всю повесть! – смеясь, подхватила Энн. – Не длинную же могла она сочинить повесть из смутных неверных слухов!

Миссис Смит промолчала.

– Однако же, – продолжала Энн, – хотя и не имея тех прав на мистера Эллиота, какие вы мне приписывали, я рада сослужить вам службу. Объявить мне ему, что вы в Бате? Передать ему что-нибудь от вас?

– Нет, благодарствуйте, не нужно. Сгоряча, ошибкой я бы, верно, и посвятила вас в кое-какие обстоятельства. Но не теперь. Нет, благодарствуйте, я ничем не стану вас обременять.

– Мне казалось, вы упомянули, что давно знали мистера Эллиота?

– Да, правда.

– Но не до того еще, как он женился?

– Отчего же, он был еще не женат, когда мы свели знакомство.

– И… близкое знакомство.

– Самое близкое.

– Вот оно что! Так расскажите же мне, каков он был тогда. Мне не терпится узнать, каков был мистер Эллиот в ранней юности. Похож на себя теперешнего?

– Последние три года я не видала мистера Эллиота, – отвечала миссис Смит с такою твердостью, что Энн не решалась больше расспрашивать; она ничего не достигла и только раззадорила свое любопытство. Обе молчали. Миссис Смит глубоко задумалась. Потом она вдруг воскликнула со всегдашней своей сердечностью:

– Простите меня, милая мисс Эллиот, что я так отрывисто отвечала на ваши вопросы, но я, право же, не знала, что делать. Право же, я не знала, что я должна, что могу я вам рассказать. Все слишком запуталось. Боишься ведь вмешиваться не в свое дело, оговаривать и вредить. Даже и видимость мира семейственного стоит того, чтобы ее охраняли, на чем ни была бы она основана. Но вот я решилась. И думаю, я права. Я думаю, вам пора узнать истинный характер мистера Эллиота. Хотя я убедилась вполне, что у вас нет сейчас намерения принять его руку, кто предскажет, как еще все обернется. Рано или поздно ваше расположение вдруг и переменилось бы. Так выслушайте же всю правду теперь, когда вы беспристрастны. Мистер Эллиот человек без чести и совести; недоверчивое, коварное, холодное существо, он занят одним собою. Для собственных целей и выгоды готов он на любую жестокость, любое предательство, на преступление, какое только можно совершить, себя самого не подвергая опасности. Ему никто не дорог на свете. Тех, кого сам он завлек в беду, он бросает без жалости и раскаяния. Ох, это черная душа, пустая и черная душа!

Удивленный вид Энн, вырвавшееся у нее недоуменное восклицание заставили миссис Смит остановиться, и, овладев собой, она продолжала так:

– Вас пугают мои выражения. Снизойдите же к оскорбленной, разобиженной женщине. Вот я уже стараюсь сдержаться. Я не стану его поносить. Я только расскажу вам, какой стороной он ко мне повернулся. Пусть факты скажут сами за себя. Он был близким другом моего любимого мужа, и муж любил его и верил ему, как самому себе. Они близко сошлись еще до того, как муж мой на мне женился. Я застала их близкими друзьями; мне и самой пришелся по душе мистер Эллиот, я была от него в восхищении. Много ли понимаешь в людях, когда тебе девятнадцать лет? Нет, мистер Эллиот мне казался ничем не хуже других и вдобавок приятнее многих, и скоро мы стали почти неразлучны. Мы тогда жили в городе, и жили на широкую ногу. Он же был в стесненных обстоятельствах; он был беден; он нанимал комнаты в Темпле и этим одним мог поддерживать видимость жизни, приличной джентльмену. У нас он находил приют, когда хотел. Ему всегда были рады. Его встречали как брата. Мой бедный Чарлз, прекраснейшая, великодушнейшая душа на свете, готов был с ним поделиться последним фартингом; кошелек его всегда был открыт для мистера Эллиота; я знаю, он часто его выручал.

– Это была, верно, та самая пора в жизни мистера Эллиота, – сказала Энн, – которая всегда вызывала во мне особенное любопытство. В то самое время он, верно, и познакомился с моим отцом и сестрою. Сама я его тогда не знала, я только про него слышала; но было что-то такое в его отношениях к отцу и сестре и потом, в обстоятельствах его женитьбы, что я никак не могу увязать с нынешним его поведением. Словно совсем другой человек.

– Знаю, знаю, все знаю! – воскликнула миссис Смит. – Он представился сэру Уолтеру и сестре вашей еще до того, как мы сдружились, но он без конца про них поминал. Я знала, что его приглашали, зазывали, но он не благоволил явиться. Я могла бы такое вам порассказать, чего вы, быть может, и не ожидаете. Ну, а про женитьбу его я тогда же все знала. Меня посвящали во все «за» и «против»; мне поверяли опасенья и надежды; и хоть раньше я не была знакома с его женою, не к тому кругу принадлежала она, чтобы нам свести знакомство, зато потом я знала всю ее подноготную, вернее, знала до последних двух лет, и могу ответить вам на любой вопрос, какой только вы пожелаете предложить.

– Нет, – сказала Энн. – Про нее я не стану расспрашивать. Я и без того знаю, что они не были счастливы. Но я хотела бы знать, отчего в ту именно пору он так пренебрег вниманьем, ему оказанным? Мой отец был расположен отнестись к нему с подобавшим ему уважением. Почему же мистер Эллиот его избегал?

– Мистер Эллиот, – отвечала миссис Смит, – в ту пору преследовал одну-единственную цель – разбогатеть, и разбогатеть поскорее, не дожидаясь, пока его обогатит изучение права. Он решился достигнуть цели с помощью выгодной партии. Во всяком случае, он решился не вредить своей цели необдуманной партией; а я знаю, он почел (уж справедливо ли, нет ли, не мне судить), что отец ваш и сестра завлекали его, собираясь выдать юную даму за молодого наследника, а такая партия вовсе не отвечала его понятиям о богатстве и независимости. Вот почему он их избегал, уверяю вас. Он мне ведь все рассказывал. Он от меня ничего не таил. Странно, что, оставя вас в Бате, я первым делом после замужества сдружилась с вашим кузеном; и от него я вечно слышала о вашем отце и сестре. Он описывал мне одну мисс Эллиот, а я нежно вспоминала другую.

– Постойте, – вскричала Энн, пораженная внезапной догадкой, – так вы иногда говорили обо мне мистеру Эллиоту?

– Разумеется. И очень часто! Я хвасталась своей милой Энн Эллиот и уверяла, что она ничуть не похожа на…

Она вовремя осеклась.

– Это кое-что объясняет! – воскликнула Энн. – Теперь мне понятны вчерашние намеки мистера Эллиота. Я узнала вчера, что он давно обо мне слышал. И я не постигала, от кого. Каким только не предаешься нелепым фантазиям, когда речь идет о собственной бесценной особе! И как же легко обмануться! Да, но простите меня; я вас перебила. Значит, мистер Эллиот женился на деньгах? Верно, это обстоятельство и отвратило вас от него?

Миссис Смит мгновенье помешкала.

– Ах, ведь это вещь такая обыкновенная! Когда живешь в свете, привыкаешь к тому, что мужчины и женщины вступают в брак ради денег, и уж не возмущаешься этим, как должно. Я была молода, водила знакомство с молодыми, все мы были беспечны, веселы, строгость правил была у нас не в моде. Мы жили ради одних удовольствий. Теперь-то я стала другая. Время, болезнь и горе научили меня, но тогда, признаюсь, я не видела большого греха в поступке мистера Эллиота. «Радеть о собственном благе» – был тогда наш девиз.

– Но она была происхождения самого низкого?

– Да. И сколько я ему ни толковала про это, он и слушать не хотел. Деньги, деньги – вот чего он добивался. Отец ее был скотовод, дед – мясник, но для него это было пустое. Она была прекрасная женщина, получила приличное воспитание, какие-то родственники ей покровительствовали, случай свел ее с мистером Эллиотом, она влюбилась, и происхождение ее ничуть ему не мешало. Он заботился только о том, чтобы удостовериться в точных размерах богатства, прежде чем сделать последний шаг. Поверьте, как бы ни пекся ныне мистер Эллиот о своем положении в свете, юношей он им решительно пренебрегал. Он не забывал, конечно, про киллинчское именье, но честь семьи он ставил ни во что. Часто случалось ему при мне объявлять, что, ежели баронетства бы продавались, свое он продал бы первому встречному за пятьдесят фунтов, имя, герб и девиз в придачу. Однако мне и половины не повторить того, чего я тогда от него на этот счет понаслышалась, да и ни к чему. Вам ведь надобны доказательства, это все одни пустые слова, а вы получите доказательства.

– Право же, милая миссис Смит, – воскликнула Энн, – никаких мне не надобно доказательств. Вы ничего не сказали такого, что противоречило бы собственным догадкам моим о прошлом мистера Эллиота. Все это скорей подтверждает то, что мы сами о нем слышали и думали. Куда больше мне хотелось бы узнать, отчего он переменился.

– Нет, хотя бы ради меня, если бы вы были так добры и кликнули Мэри; впрочем, постойте. Я знаю, вы будете даже так добры, что сами пойдете ко мне в спальню и принесете маленькую резную шкатулку, которая стоит там на шифоньере.

Энн, видя, что подругу не переспорить, все сделала, как ее просили. Она принесла шкатулку и поставила перед миссис Смит, и та, вздохнув, повернула ключик и сказала:

– Тут битком набито бумаг моего мужа. И это еще небольшая часть того, что после него осталось. Я ищу письмо мистера Эллиота, посланное до нашей женитьбы. Сама не знаю, почему оно уцелело. Муж был беспечен в таких делах, как все мужчины. И когда я стала разбирать его бумаги, я среди всякой ненужной всячины нашла и это письмо, а многие важные документы бесследно пропали. А, вот оно. Я его не сожгла, я и тогда уж была недовольна поведением мистера Эллиота и решилась сохранить это свидетельство былой близости. Теперь же у меня явились новые причины радоваться тому, что я могу его представить.

То было письмо, адресованное Чарлзу Смиту, эсквайру, Танбридж-Уэлс, и помеченное июлем давнего 1803 года.

«Милый Смит. Право же, ты чересчур ко мне снисходителен. Хотел бы я, чтобы природа каждого наделяла таким золотым сердцем, но, прожив на свете двадцать три года, я одно только твое покуда и встретил. Сейчас, поверь, я не нуждаюсь в твоем попечении, разжившись деньгами. Поздравь меня, однако. Я избавился от сэра Уолтера и мисс. Они повлеклись обратно в Киллинч, взявши с меня чуть ли не клятвенное обещание быть у них летом. Я же буду в Киллинче не ранее как с исправником, который и растолкует мне, как поудобней продать его с молотка. Барон, впрочем, еще может жениться; ума у него достанет. Зато в таком случае они от меня отвяжутся, что и утешит меня вполне в потере наследства. С прошлого года он стал еще несносней.

Я уж и не рад собственному имени. Эллиот – какая скука! Слава богу, хоть Уолтера могу я отбросить. И ты, мой милый, сделай одолжение, вперед не оскорбляй меня вторым этим «У», ибо до конца дней я желаю пребыть преданным твоим слугою

Уильямом Эллиотом».

Прочтя об отце своем такие строки, кто б не смутился? И миссис Смит, заметя, как вспыхнула Энн, поспешила сказать:

– Да, выражения там самые сильные. Точных слов я не помню, но помню общую мысль. Вот он вам весь. А как перед мужем моим распинается, заметьте. Дальше, кажется, некуда.

Энн не тотчас оправилась от потрясения и обиды, прочтя такие слова о своем отце. Пришлось ей вспомнить, что, читая письмо, она преступала законы чести, что никого мы не вправе судить на основании подобных свидетельств, что частная переписка не терпит постороннего глаза, – а уж затем овладела она собой, смогла возвратить письмо, над которым задумалась, и произнесть:

– Благодарю вас. Да, это бесспорное доказательство. Бесспорное доказательство всему, что вы говорили. Но зачем же теперь мы ему понадобились?

– Я и это берусь вам объяснить, – отвечала миссис Смит с улыбкой.

– Неужто беретесь?

– Я показала вам мистера Эллиота, каков он был двенадцать лет назад, а теперь покажу, каков он стал ныне. Тут уж письменных доказательств я не могу вам представить, но могу привести самые достоверные изустные свидетельства о мыслях его и намерениях. Он теперь не лицемерит. Он искренне хочет на вас жениться. Теперь он от чистого сердца оказывает знаки внимания вашей семье. Открою, однако, от кого идут мои сведения, – от полковника Уоллиса.

– Полковник Уоллис! Так вы с ним знакомы?

– Нет. Прямой связи меж нами нет. Мой источник немного петляет. Но это не беда. Если по излучинам и соберется немного сора, его легко убрать. Мистер Эллиот без утайки поверяет виды свои на вас полковнику Уоллису, каковой полковник Уоллис – сам по себе, я полагаю, человек благородный, умный и скромный; но у полковника Уоллиса есть жена, прехорошенькая и глупая, которой он всегда рассказывает то, чего рассказывать бы не следовало. Она, оправляясь после родов, в разнеженном своем состоянии, всем делится с сиделкой; а сиделка, зная о нашем с вами знакомстве, очень натурально все докладывает мне. И вот в понедельник вечером моя приятельница посвятила меня в тайны Мальборо-билдингс. Значит, когда я говорю про «всю повесть», я не так уж и фантазирую, как вам казалось.

– Милая миссис Смит, ваш источник недостоверен. Какие бы мистер Эллиот ни имел на меня виды, они никак не объясняют шагов, им предпринятых для примирения с моим отцом. Все это было еще до моего приезда. Я застала их в самых дружественных отношениях.

– Я знаю. Я очень хорошо знаю, но…

– И право же, миссис Смит, едва ли стоит доверяться сведениям, почерпаемым из такого источника. Когда факты и мнения столько раз переходят от лица к лицу, искажаясь то глупостью одного, то неведением другого, в них мало остается от истины.

– Дайте же мне сказать! И вы сами будете судить, достоверны ли мои сведения, когда я помяну о подробностях, какие тотчас можете вы подтвердить или опровергнуть. Никто и не говорит, будто он помирился с отцом вашим ради вас. Да, он увидел вас до того, как вы явились в Бат, и вы ему понравились, но он не знал еще, кто вы. Так, по крайней мере, утверждает повествователь. Правда ли это? Видел он вас прошлым летом или осенью «где-то на западе», выражаясь его словами, еще не подозревая, кто вы?

– Да, в самом деле. Покамест все верно. В Лайме. Я была в Лайме.

– Ну так вот, – с торжеством продолжала миссис Смит. – Отдайте же должное моей приятельнице: первая часть ее повести подтвердилась. Итак, он увидел вас в Лайме, и вы до того ему понравились, что он счастлив был снова встретить вас на Кэмден-плейс, уже в качестве мисс Энн Эллиот, и с той самой минуты у него появилась еще одна причина бывать там. Но еще раньше была иная причина, о которой я вам сейчас и поведаю. Если что в моем рассказе покажется вам неверным или недостоверным, вы меня остановите. По моим сведениям, подруга сестры вашей, дама, которая живет сейчас вместе с вами и о которой вы мне как-то упоминали, приехала в Бат с мисс Элизабет и сэром Уолтером еще в сентябре (то есть когда они сами впервые здесь объявились) да так при них и осталась; она умная, вкрадчивая особа, она недурна собой, бедна и умеет понравиться, и положение ее и повадки наводят знакомых сэра Уолтера на мысль, что она решила стать леди Эллиот, и всех удивляет, как это мисс Элизабет не замечает опасности.

Тут миссис Смит помолчала немного; но Энн нечего было сказать, и она продолжала:

– Так представлялось дело людям, знакомым с вашей семьей еще задолго до того, как вы приехали; и полковник Уоллис достаточно наблюдал вашего отца, чтобы это заметить, хотя он и не был вхож на Кэмден-плейс. Но из расположения к мистеру Эллиоту он с интересом следил за событиями, и, когда мистер Эллиот явился в Бат на несколько дней незадолго до Рождества, полковник Уоллис поведал ему о том, что все упорней твердила молва, и о собственных своих догадках. А надо вам сказать, что со временем понятие мистера Эллиота о баронетском достоинстве весьма круто изменилось. Родословная куда более его теперь занимает. Давно уж имея столько денег, сколько не в состоянии он потратить, удовлетворя вполне и жадность свою, и все свои прихоти, он постепенно научился связывать свое счастье с высоким титулом, какой предстоит ему наследовать. Мне это начинало казаться еще до прекращения нашей дружбы, и теперь догадка моя подтвердилась. Мысль о том, что он так и не будет сэром Уильямом, для него несносна. Вы можете, стало быть, поверить, что новость, сообщенная ему приятелем, его не обрадовала, и можете вообразить, что за этим последовало; он решил при первой возможности воротиться в Бат и задержаться там, восстановить прерванное знакомство и стать в те отношения к семейству, какие бы ему позволили убедиться в размерах угрозы, и, буде она окажется основательной, обойти упомянутую особу. Оба друга сочли, что план этот единственно верный; и полковник Уоллис взялся во всем помогать мистеру Эллиоту. Он собирался представиться, и миссис Уоллис собиралась представиться, и все собирались представиться. И вот мистер Эллиот воротился; ходатайствовал о прощении; был прощен, как вы знаете, и снова принят в доме. И неотступной целью, и единственной (до приезда вашего в Бат), поставил он себе наблюдать за сэром Уолтером и миссис Клэй. Он не пропускал случая бывать с ними вместе, вечно становился у них на пути, являлся нежданный; впрочем, к чему распространяться? Вы можете вообразить, на что способен ловкий человек, да и сами легко припомните кой-какие егоманевры.

– Да, – сказала Энн, – обо всем этом я, кажется, и раньше догадывалась. Слушать о хитросплетениях коварства всегда противно. Уловки себялюбия и двуличия не могут не отвращать, но ничего удивительного я не услышала. Я знаю тех, кого поразили бы такие открытия о мистере Эллиоте, кому трудно было бы в них поверить, но сама я всегда что-то подозревала. Мне мнились тайные побуждения за явными его поступками. Хотелось бы мне знать, однако, нынешнее его суждение о вероятности события, которого он страшился. Уменьшилась ли, на его взгляд, опасность?

– Как я понимаю, уменьшилась, – отвечала миссис Смит. – Он считает, что миссис Клэй его боится, поняв, что он насквозь ее видит, и не решается при нем вести себя так, как вела бы в его отсутствие. Но коль скоро отсутствовать ему иногда приходится, я не постигаю, отчего он так уверен в успехе своего замысла при нынешнем влиянии ее на сэра Уолтера. Миссис Уоллис высказала забавную мысль, как доложила мне няня Рук, что в брачный контракт, когда вы с мистером Эллиотом поженитесь, включат якобы условие, по которому сэр Уолтер не вправе будет жениться на миссис Клэй. План поистине достойный миссис Уоллис! Однако няня Рук, моя разумница, видит всю его нелепость. «Господи, сударыня, – сказала она мне, – да ведь кто ж запретит тогда сэру Уолтеру еще на ком-то жениться!» Впрочем, сказать по правде, я не думаю, чтобы няня в глубине души была ярой противницей женитьбы сэра Уолтера. Как-никак ей положено ратовать за материнство; и (от себя никуда ведь не денешься) кто знает, не роятся ли в голове ее смутные мечты о том, как она, по рекомендации миссис Уоллис, будет принимать роды у новоявленной леди Эллиот?

– Я очень рада, что все это узнала, – сказала Энн после недолгого раздумья. – Мне будет труднее сносить его общество, зато я знаю теперь, как мне поступить. Я знаю, как вести себя с этим человеком. Мистер Эллиот – хитрый, суетный светский притворщик и все готов принести в жертву своему себялюбию.

С мистером Эллиотом, однако, еще не было покончено. Миссис Смит отвлеклась в сторону от первоначального предмета, и Энн, занятая интересами собственной семьи, позабыла, какие тяжкие грехи могли скрываться за намеками подруги; но теперь миссис Смит принялась их разъяснять, и Энн со вниманием выслушала повесть, каковая, ежели и не совсем оправдывала горячность миссис Смит, поведение мистера Эллиота рисовала бесчувственным и непростительным.

Энн узнала, что женитьба мистера Эллиота не повредила дружбе, они по-прежнему были неразлучны с мистером Смитом, и мистер Эллиот вовлекал приятеля в непосильные траты. Миссис Смит никак не желала счесть и себя виноватой и с большой неохотою признавала кое-какую вину в своем муже; но Энн заключала, что они и всегда жили не по средствам и вели вместе жизнь самую расточительную. По рассказу жены догадалась она, что мистер Смит был человек чувствительный, покладистый, но чересчур беспечен и прост; он был куда добрей своего приятеля и ничуть на него не похож, а тот помыкал им, быть может его презирая. Мистер Эллиот, зажив со всею пышностью вследствие женитьбы, склонен был потакать собственным прихотям, какие только можно удовлетворить, не роняя себя в глазах света (ибо при всем себялюбии своем он сделался осмотрителен), и, разбогатев именно тогда, когда друг его обеднел, он вовсе не заботился о средствах своего друга, но, напротив, вовлекал его в траты, которые неминуемо вели к разорению. И в самом деле, Смитыразорились.

Муж умер вовремя, так и не узнав всей печальной правды. Они и прежде попадали в тяжелые переделки, принуждены бывали испытывать терпение друзей, имели случай убедиться, что терпение мистера Эллиота испытывать не следует, но только уже после смерти мистера Смита открылось, до какой же степени расстроены дела его. Доверяя мистеру Эллиоту, что более делает чести сердцу его, нежели уму, мистер Смит назначил его своим душеприказчиком; но мистер Эллиот отказался исполнять его последнюю волю, доставя и без того несчастной вдове такие страдания, о которых нельзя было рассказывать без горечи и слушать без гнева.

Энн показали письма мистера Эллиота, писанные по этому случаю, и во всех видна была твердая решимость его не обременять себя пустыми хлопотами, и за холодной учтивостью сквозило жестокое безразличие к судьбе миссис Смит. Черствая и неблагодарная душа неприглядно в них открывалась, и кое-какие пассажи наводили Энн на мысль, что прямое вопиющее злодейство, пожалуй, не было бы страшней. Многое пришлось ей выслушать; о последних неприятных свиданьях, о всех неисчислимых своих бедах, обо всем, чего прежде коснулась она лишь намеком, миссис Смит наконец позволила себе распространиться.

Одно обстоятельство в особенности ее удручало. У нее были основания полагать, что часть состояния покойного мужа в Вест-Индии можно было бы вернуть, если умело за это приняться; и, хоть состояние было невелико, оно доставило бы ей средства жить безбедно. Но никто не хотел этим заняться. Мистер Эллиот не желал себя утруждать, а сама она ничего предпринять не могла, ибо не имела ни сил действовать, ни денег, которые бы ей позволили обратиться к посторонней помощи. Родных, которые бы помогли ей советом, у нее не было, и ей нечем было купить участие адвокатов. Все это усугубляло и без того тяжелое положение. Мысль о том, что судьба ее облегчилась бы, если б только вовремя похлопотать где следует, и страх, что промедление окажется непоправимо, терзали ее.

Потому-то и решилась она прибегнуть к помощи Энн. Она было уж заране готовилась потерять подругу; но, поняв, что едва ли мистер Эллиот будет стараться их разлучить, раз он и не знает, что она в Бате, она подумала, что можно будет использовать влияние женщины, которую он любит, насколько позволят кое-какие хорошо ей известные свойства мистера Эллиота, да сразу и взялась за дело. Но как только Энн объяснила ей всю неосновательность предположений ее о помолвке, все тотчас и переменилось; но, обманувшись в своих надеждах, она уж не могла отказать себе в удовольствии разоблачить мистера Эллиота.

Ознакомясь с подробным сим его портретом, Энн не могла, однако, не выказать удивления, что миссис Смит в начале беседы отозвалась о нем столь лестно. Она ведь буквально его превозносила!

– Милая моя, – отвечала ей миссис Смит. – А как еще могла я себя вести? Я считала, что ваш брак дело решенное, пусть предложения он покамест и не делал, но он был в моих глазах все равно что ваш муж, и я не могла говорить о нем правду. Сердце мое обливалось кровью, пока я толковала о вашем счастье; но ведь он и в самом деле умен; и в самом деле он приятен; а с такой женщиной, как вы, он еще мог бы исправиться. С первой женой обращался он дурно. Они были оба несчастны. Но она была легкомысленна и невежественна, он не мог ее уважать, и он никогда не любил ее. Я тешилась надеждою, что ваша участь будет завидней.

Энн подумала о том, что вдруг бы ей пришлось стать его женою, и содрогнулась при мысли о несчастьях, какие могло бы это повлечь. Вдруг бы она склонилась на доводы леди Рассел! И узнала бы правду слишком поздно!

Оставалось поскорей развеять заблуждения леди Рассел; и в конце важного сего совещания, длившегося чуть не до самого обеда, Энн взяла у миссис Смит позволение рассказать своему дорогому другу обо всех невзгодах, в которые ввергло ее поведение мистера Эллиота.