Глава XXI

Мгновенного взгляда хватило Кэтрин, дабы удостовериться, что апартамент ее вовсе не схож с тем, коего описаньем Генри тщился ее ужаснуть. Покои отнюдь не были несообразно велики и не таили в себе ни гобеленов, ни бархата. На стенах обои, на полу ковер; окна ни хуже, ни сумрачнее тех, что в гостиной этажом ниже; мебель, хоть и не распоследней моды, красива и удобна, и вообще атмосфера отнюдь не уныла. На сердце у Кэтрин тотчас полегчало, и она вознамерилась не терять времени на подробное обследование окруженья, ибо отчаянно страшилась досадить генералу малейшим опозданием. Посему наряд ее был сброшен со всею возможной поспешностью, и Кэтрин собралась уже вынуть булавки из свертка, кой для ее срочных нужд прибыл в ящике под сиденьем кареты; но тут взор юной девы упал на большой и высокий сундук, что прятался в глубокой нише пообок от камина. От зрелища сего Кэтрин содрогнулась и, обо всем позабыв, воззрилась на сундук в бездвижном изумленьи; в голове же ее проносились нижеследующие мысли:

«Вот это странно! Я и не ожидала увидеть такое! Какой громадный тяжелый сундук! Что же в нем хранится? Для чего поместили его сюда? И к тому же отодвинули подальше, будто ему не надлежит попадаться на глаза! Я загляну в него – чего бы мне это ни стоило, я в него загляну – и сию же минуту – при свете дня. Если я стану ждать до вечера, свеча может погаснуть». Кэтрин приблизилась и внимательно осмотрела хранилище; то был кедровый сундук, любопытным образом инкрустированный неким темным деревом и приподнятый над полом на фут посредством резного основания равно темного дерева. Замок серебряный, хоть и потускневший от времени; по бокам зазубренные остатки серебряных же ручек, преждевременно сломанных, по видимости, некоей странной силою; в центре же крышки обнаружился таинственный шифр того же металла. Кэтрин в сосредоточеньи нагнулась, но наверняка ничего разобрать не смогла. Как ни склоняла она голову, последняя литера не выходила буквой Т; и однако же было бы необычайно странно, если бы в сем доме литера оказалась иной. Если сундук не принадлежал хозяевам изначально, что за диковинные событья вручили его семейству Тилни?

Пугливое любопытство юной девы поминутно росло; и, дрожащими руками схватив засов, она решила во что бы то ни стало выяснить хотя бы, что в сундуке содержится. С трудом – будто нечто сопротивлялось ее усильям – она приподняла крышку на несколько дюймов; но в сей миг внезапно постучали в дверь, крышка выскользнула из пальцев Кэтрин и захлопнулась с ужасающим грохотом. Неуместное вторженье свершила служанка юной г-жи Тилни, посланная хозяйкою, дабы споспешествовать юной г-же Морлэнд; и хотя Кэтрин тотчас отпустила служанку восвояси, явленье сие привело деву в чувство, напомнило, что ей надлежит делать, и понудило, невзирая на отчаянное желанье разгадать тайну, завершить облачение безотлагательно. Одевалась она небыстро, ибо мысли ее и глаза по-прежнему не отрывались от предмета, столь замечательно способного внушать интерес и тревогу; и Кэтрин, хоть и не осмеливалась ни мгновенья потратить на вторую попытку, не находила в себе сил чрезмерно удалиться от сундука. В конце концов, впрочем, она продела одну руку в рукав платья и сочла, что ныне туалет почти завершен и вполне дозволительно уступить настоятельности любопытства. Уж минутку-то можно потратить; и столь отчаянны будут ее усилья, что, если сему не воспрепятствуют сверхъестественные силы, крышка сундука отброшена будет в единый миг. В таком настроеньи Кэтрин скакнула к сундуку – и вера ее не обманула. Решительный натиск откинул крышку и явил потрясенному взору белое хлопковое стеганое покрывало – бесспорное содержимое сундука, что, надлежащим манером сложенное, покоилось в углу!

Кэтрин взирала на него, залившись первым румянцем удивленья; тут юная г-жа Тилни, желая поторопить подругу, вошла в комнату, и к запылавшему стыду абсурдных ожиданий, что таились в груди Кэтрин уже немало минут, прибавился иной стыд, ибо она поймана была за столь праздным обыском.

– Занимательный старый сундук, да? – молвила юная г-жа Тилни, когда Кэтрин торопливо захлопнула его и отвернулась к зеркалу. – Даже не знаю, сколько поколений он тут простоял. Не имею понятия, отчего поместили его сюда, но я не стала убирать – думала, пригодится для всяких шляпок. Хуже всего, что он такой тяжелый, – открывать очень трудно. Впрочем, в этом углу он менее всего мешается.

Кэтрин не успевала отвечать, ибо разом краснела, затягивала платье и в бешеной спешке принимала наимудрейшие решенья. Юная г-жа Тилни мягко намекнула, что боится опоздать; и через полминуты они вместе сбежали по лестнице, тревожась не вовсе безосновательно, ибо генерал Тилни мерил шагами гостиную, держа в руке часы, а едва девы пред ним возникли, яростно дернул колокольчик и распорядился подавать на стол сию же минуту!

Кэтрин затрепетала от нажима, с коим он заговорил, и села, бледная и запыхавшаяся, охваченная робостью, беспокоясь за его детей и ненавидя старые сундуки, а генерал, взглянув на нее и вновь обретя вежливость, принялся корить дочь – она столь глупым манером торопила свою прелестную подругу, что та в спешке сей совершенно задохнулась, хотя не было ни единого повода для подобной горячки; Кэтрин, впрочем, никак не могла избыть двойное расстройство – ибо побудила генерала к прочтенью нотации дочери и сама выставила себя дурочкой, – пока все они удовлетворенно не воссели за обеденный стол, где генеральские услужливые улыбки и хороший аппетит юной девы возвратили ей душевный покой. Столовая была величественна, размерами своими подобала гостиной гораздо обширнее той, кою использовали повседневно, и обставлена была роскошно и дорого, чего почти не различил неопытный взор Кэтрин, толком ничего не заметившей, помимо просторности комнаты и числа прислуги. Касательно первого она восхитилась вслух; и генерал с гримасою очень милостивою согласился, что размерами сие помещенье отнюдь не обделено, а затем признал, что, хоть и равнодушен к подобным вопросам, как и большинство, почитает сносно просторную столовую одной из первейших потребностей в жизни; он, впрочем, полагает, что «в доме господина Аллена она привыкла к апартаментам существенно крупнее».

– Вовсе нет, – честно заверила его Кэтрин. – Столовая господина Аллена составит не более половины сей.

Она в жизни не видала такой огромной комнаты. Благодушье генерала обострилось. Что ж, поскольку он такими комнатами располагает, было бы неразумно ими не пользоваться; но, воистину, ему представляется, что комнаты вдвое меньшие дарят больше удобства. Дом г-на Аллена, не усомнился генерал, наверняка обладает размерами, потребными для разумного счастья.

Вечер миновал бестревожно, а в периодические отлучки генерала Тилни – весьма жизнерадостно. Лишь в присутствии генерала ощущала Кэтрин крошечную усталость поездки; и даже тогда, в минуты скованности либо томности, общее блаженство пересиливало, и Кэтрин вспоминала друзей в Бате, ни мгновенья не желая очутиться подле них.

Ночь выдалась бурная; полдня временами подымался ветер, а к тому часу, когда собранье разошлось, дуло и лило яростно. Пересекая вестибюль, Кэтрин с трепетом прислушалась к буре; а услышав, как ветер мчится за угол древнего зданья и в припадке бешенства захлопывает дверь вдалеке, впервые почувствовала, что взаправду оказалась в аббатстве. Да, сие типические звуки; они привели на ум юной девы бесчисленное разнообразье устрашающих положений и чудовищных сцен, наблюдаемых в подобных домах и сопровождаемых подобными грозами; и от всего сердца возрадовалась она, ибо ее вступленье под сии величественные стены случилось в более благоприятных обстоятельствах. Ей нечего страшиться полуночных душегубов или пьяных кавалеров. Утром излагая свою повесть, Генри, конечно, просто шутил. В столь обставленном и так охраняемом доме Кэтрин нечего исследовать и нет причин страдать; она может отправляться к себе уверенно, будто в собственную спальню в Фуллертоне. Сим мудрым образом укрепив душу и поднявшись лестницею, Кэтрин – в особенности сообразив, что юная г-жа Тилни спит через каких-то две двери от нее, – ступила в комнату, сносно расхрабрившись; дух ее тотчас поддержало яркое полыханье дров в камине. «Сколь приятнее, – сказала она себе, приближаясь к каминной решетке, – сколь приятнее найти разожженный камин, чем, дрожа от холода, ждать, подобно столь многим бедным девам, пока все семейство уляжется, а верный старый слуга напугает, появившись с охапкою хвороста! Как я рада, что Нортенгер таков, каков он есть! Будь он иным, не знаю, смогла бы в подобную ночь нести ответ за свою храбрость или нет; теперь же, разумеется, ничто меня не потревожит».

Она огляделась. Кажется, шевелились портьеры. Быть может, причиною тому – одно лишь буйство ветра, что проникал сквозь щели в ставнях; дабы в сем удостовериться, Кэтрин, беззаботно напевая, отважно ступила к окну, храбро заглянула за каждую портьеру, ничего пугающего не нашла на обоих низких сиденьях, а приложив руку к ставне, нашла совершенно наглядное подтвержденье мощи ветра. Отворачиваясь от окна, она взглянула на старый сундук, и взгляд сей был не лишен пользы; Кэтрин выбранила себя за беспричинные страхи праздной фантазии и с наиблаженнейшим равнодушьем принялась готовиться ко сну. Ей не следует торопиться; ей незачем спешить; ей все равно, даже если она одна в доме бодрствует. Но ворошить огонь она не станет – вот это помстится трусостью, будто, оказавшись в постели, она все еще нуждается в защите света. Итак, огонь угаснул, а Кэтрин, провозившись почти час, вознамерилась было залезть в постель, но тут, на прощанье обводя взором комнату, потрясена была появленьем высокого старомодного черного шкафа, кой, хоть и располагался весьма заметно, до сего мгновенья взора ее не привлекал. В тот же миг в голове ее пронеслись слова Генри, его описанье шкафа черного дерева, каковому предстояло избегнуть ее вниманья; и хотя, конечно, тут ничего такого быть не могло, в сем виделось нечто причудливое – безусловно, замечательное совпадение! Кэтрин взяла свечу и внимательно осмотрела шкаф. Не вполне черное дерево и золото; лак – черный и желтый лак прекраснейшего сорта; а когда Кэтрин воздевала свечу, желтизна напоминала золото довольно сильно. Ключ торчал в дверце, и юной девою овладела странная прихоть заглянуть внутрь; без малейших ожиданий что-нибудь найти, впрочем, просто после рассказа Генри это ведь так чудно. Короче говоря, она не уснет, пока не обследует шкаф. Итак, с великими предосторожностями поместив свечу на стул, Кэтрин дрожащей рукою сжала ключ и попыталась повернуть; ключ, однако, сопротивлялся упорнейшим ее стараниям. Встревожившись, однако не пав духом, она попыталась повертеть его в другую сторону; язычок шевельнулся, и она решила, что преуспела; но как странна сия загадка! Дверца пребывала недвижною. Задыхаясь в недоуменьи, Кэтрин на миг замерла. Ветер ревел в трубе, потоки дождя хлестали в окна, и все, казалось, говорило о чудовищности положенья. Но без толку ныне отправляться в постель, не удовлетворив любопытства; ибо сон невозможен, когда помнишь, что рукой подать до шкафа, запертого столь таинственным манером. Посему Кэтрин снова применилась к ключу и по прошествии нескольких мгновений, в кои она вертела ключ во все стороны с целеустремленной поспешностью финального порыва надежды, дверца подалась; сердце Кэтрин возликовало от сей победы, и, распахнув обе дверцы – вторая держалась лишь на задвижках, удивительностью конструкции своей не сравнимых с замком, но в сем взор Кэтрин ничего необычного не распознал, – дева узрела два ряда ящичков, выше и ниже коих располагались ящики покрупнее; в центре же помещалась дверца, тоже запертая на ключ и, по всему вероятию, скрывавшая некое важное хранилище.

Сердце Кэтрин колотилось как бешеное, но отвага не оставила ее. Щеки ее пылали в надежде, глаза щурились от любопытства; пальцы стиснули ручку ящика и потянули. Ящик был совершенно пуст. Тревожась менее и любопытствуя более, она потянула вторую ручку, третью, четвертую; всякий ящик оказывался не менее пустым. Ни один не избегнул досмотра, и ни в одном ничего не нашлось. Начитанная в искусстве утаиванья сокровищ, Кэтрин сознавала, что в ящиках не исключены фальшивые стенки, и ощупала каждый – вотще. Ныне от исследованья пребывало избавлено лишь хранилище посредине; и хотя Кэтрин «с самого начала и не думала, будто хоть что-нибудь найдет в каком-либо углу шкафа, и ни капельки не огорчена безуспешностью своего предприятья, будет глупо не осмотреть шкаф целиком, раз уж взялась». Впрочем, дверца некоторое время не открывалась; с внутренним замком Кэтрин провозилась так же, как с внешним; в конце концов, однако, дверца распахнулась; и не тщетою обернулись ее поиски, как было доныне; острый взгляд ее тотчас упал на бумажный сверток, задвинутый в глубины хранилища – явно сокрытия ради; и никакими словами не описать, что пережила Кэтрин в сей миг. Сердце ее затрепетало, колени задрожали, щеки побелели. Трясущейся рукою схватила она драгоценную рукопись, ибо хватило беглого взгляда, чтобы увериться в наличьи рукописных букв; в ужасе отметив, сколь поразительно воплотились предсказания Генри, она тотчас вознамерилась, прежде чем рискнет отойти ко сну, прочесть все до последней строчки.

Тусклое мерцанье, исторгаемое свечою, понудило Кэтрин воззриться на таковую в тревоге; нет, свече не грозит внезапно погаснуть, она станет гореть еще несколько часов; и, дабы различенье письмен было легче, нежели сие, вероятно, дозволяет их древность, Кэтрин торопливо сняла со свечи нагар. Увы! Тем самым она потушила свечу. Даже светильник не погас бы манером более пугающим. На минуту Кэтрин застыла в страхе. Свеча погасла совершенно; ни самомалейший остаток света в фитиле не давал надежды на возрожденье огня. Комнату затопила непроницаемая и неподвижная тьма. Бешеный порыв ветра, что задул с внезапной яростью, усугубил ужас мгновенья. Кэтрин дрожала с головы до ног. В воцарившемся безмолвии напуганный слух ее уловил некое подобье удаляющихся шагов и хлопок далекой двери. Вынести сего душа человеческая была уже не в силах. Холодный пот выступил на лбу юной девы, рукопись выпала из руки, и, ощупью пробравшись к кровати, Кэтрин торопливо нырнула в постель и забилась под одеяла, взыскуя отсрочки кошмара. Закрыть глаза, уснуть в такую ночь – о сем не могло быть и речи. Столь объяснимо растравлено любопытство, чувства, как ни погляди, ажитированы – отдохновенье решительно невозможно. И снаружи бушует столь устрашающая гроза! Кэтрин не имела привычки пугаться ветра, однако теперь всякий порыв его исполнился дурных вестей. Рукопись, столь чудесно найденная, столь чудесно воплотившая утренние предсказанья, – как сие изъяснить? О чем в ней повествуется? Кому она принадлежала? Каким манером пребывала сокрыта столь долго? И как исключительно странно, что сия находка выпала на долю Кэтрин! Но ей не знать покоя и утешенья, пока она не изучит рукопись вдоль и поперек; и Кэтрин решила приступить к чтенью с первыми лучами солнца. От таковых, впрочем, ее отделяли многие тоскливые часы. Она дрожала, металась в постели и завидовала всякому, кто покойно спит. Гроза ярилась по-прежнему, и порою до настороженного слуха юной девы доносились всевозможные шумы страшнее ветра. Один раз словно бы зашевелился кроватный полог, а однажды сотрясся замок, будто кто-то тщился пробраться в комнату. Замогильные шепоты расползались по галерее, и не раз от далеких стонов кровь Кэтрин стыла в жилах. Миновали час за часом, и изнуренная Кэтрин успела расслышать, как все часы в доме бьют три, а затем буря утихла или же юная дева крепко уснула, сама того не заметив.