Глава XVIII

Душа Кэтрин переполнялась счастием, и юная дева едва ли сознавала, что миновало дня два или три, а она не виделась с Изабеллой более пары минут кряду. Впервые она ощутила сие и завздыхала по обществу подруги однажды утром, когда расхаживала по бювету подле г-жи Аллен, лишенная возможности говорить либо слушать; не успела Кэтрин и пяти минут протосковать о дружестве, как предмет такового появился и, пригласив ее на тайное совещанье, отвел к скамьям.

– Это мое любимое место, – сказала Изабелла, когда они уселись на скамью меж дверей, откуда открывался сносный вид на всех, кто в оные двери входил, – оно такое уединенное.

Кэтрин, заметив, что взор Изабеллы то и дело обращается к тем либо иным дверям, словно в пылком ожиданьи, и припомнив, сколь часто ложно обвинена была в лукавстве, сочла, что ныне ей представилась блестящая возможность взаправду оное явить, а посему весело сказала:

– Не переживай, Изабелла. Джеймс скоро будет здесь.

– Пф-ф! Драгоценнейшее созданье, – ответствовала та, – ужель ты полагаешь меня простушкою, что желает навсегда прицепить его к своему локтю? Веки вечные быть вместе – сие просто чудовищно; над нами станет хихикать весь город. Так, значит, ты едешь в Нортенгер! Я потрясающе сему рада. Насколько я понимаю, сие одно из блистательнейших старых поместий Англии. Я жду от тебя подробнейших описаний.

– И ты их, разумеется, получишь, насколько я в силах буду таковые дать. Но кого ты выглядываешь? Твои сестры должны прийти?

– Никого я не выглядываю. Надо же куда-то смотреть, а ты знаешь, какие глупости вытворяет мой взгляд, когда мысли мои витают в сотне миль отсюда. Я потрясающе рассеянна; по-моему, я наирассеяннейшее существо на земле. Тилни говорит, с людьми определенного склада всегда так.

– Но, Изабелла, я думала, ты хочешь мне что-то сказать?

– О! Да, точно. Вот подтвержденье моим словам. Бедная моя голова. Я напрочь забыла. Итак, дело вот в чем: я только что получила письмо от Джона; о содержаньи ты наверняка догадываешься.

– Вообще-то нет, не догадываюсь.

– Бесценнейшая любовь моя, не стоит так ужасно притворяться. О чем ему писать, как не о тебе? Ты сама отлично понимаешь, что он влюблен в тебя по уши.

– В меня? Милая Изабелла!

– Ну знаешь, бесценная моя Кэтрин, сие просто-напросто нелепо! Скромность и все такое – это по-своему неплохо, но честное слово, капелька обыкновеннейшей честности порою тоже вполне уместна. Я и не догадывалась, как трудно мне придется! Ты напрашиваешься на комплименты. Его ухаживанья были таковы, что заметил бы даже ребенок. И всего лишь за полчаса до его отбытья из Бата ты его ободрила весьма недвусмысленным образом. Так он мне пишет; а еще – что, можно сказать, сделал тебе предложенье и ты восприняла его авансы наилюбезнейшим манером; и теперь он хочет, чтобы я с тобою побеседовала, и передает тебе всяческие комплименты. Так что напрасно ты прикидываешься, будто ничего не знаешь.

Кэтрин со всем жаром правдивости изумилась подобному заявленью, провозгласила, что ни единое подозренье о влюбленности г-на Торпа никогда ее не посещало, и, следовательно, она никак не намеревалась его поощрять.

– Что до его ухаживаний – честное слово, уверяю тебя, я ни мгновенья их не сознавала; разве что сразу по приезде он пригласил меня танцевать. Касательно же его предложенья или подобия оного – здесь какая-то необъяснимая ошибка. Я, знаешь ли, не смогла бы такое проглядеть! И клянусь чем угодно – я торжественно отрицаю, что мы обменялись хоть словом подобного рода. Последние полчаса пред его отъездом! Все это сплошь совершенное недоразуменье, ибо в то утро я не виделась с ним ни единожды.

– Однако вы абсолютно точно виделись, ибо все утро ты провела в Эдгарз-билдингз – в тот день пришло согласие твоего отца, – и я вполне уверена, что пред твоим уходом вы с Джоном некоторое время провели наедине в салоне.

– Правда? Ну, как скажешь, – видимо, так оно и было… но я сего не помню совершенно. Теперь я вспомнила, что была у вас и видела его со всеми прочими вместе… но чтобы мы хоть пять минут провели наедине… Впрочем, без толку спорить: что бы он ни говорил, я не помню ни слова, и сие наверняка убедит тебя, что я ничего подобного не думала, не ждала и от него не желала. Меня безмерно тревожит, что он питает ко мне привязанность, – но честное слово, я тут ни при чем; я вовсе не имела о сем представления. Прошу тебя, раскрой ему глаза как можно скорее и скажи, что я молю о прощении… то есть… я не знаю, что́ тут надо сказать… но внуши ему то, что я имею в виду, как сие наиболее подобает. Ни единого непочтительного слова я не скажу о твоем брате, Изабелла; но ты прекрасно знаешь – если и могу я думать о некоем мужчине более, нежели обо всех прочих, мужчина сей – не он. – Изабелла не отвечала. – Милая моя подруга, не сердись на меня. Вряд ли твой брат так уж сильно ко мне привязан. И мы с тобой, знаешь ли, все равно будем сестрами.

– Да-да, – краснея, – есть много путей к сестринству. Что-то я отвлеклась. Итак, драгоценнейшая моя Кэтрин, похоже, ты настроена решительно против бедняги Джона, да?

– Я определенно не могу ответить взаимностью на его привязанность и с равной определенностью никогда не желала ее поощрять.

– Раз так, я, конечно, не стану долее тебя дразнить. Джон хотел, чтобы я с тобою побеседовала; я так и поступила. Но должна сознаться, едва прочтя его письмо, я подумала, как сие глупо и неблагоразумно; вряд ли пошло бы на пользу вам обоим, ибо на что вы стали бы жить, если бы, допустим, соединились в браке? Конечно, оба вы располагаете некими средствами, однако нынче содержать семью – не пустяк; и что бы там ни говорили романисты, без денег счастья не будет. Удивительно, что Джон мог такое надумать; очевидно, он не получил моего последнего письма.

– Так ты не винишь меня? Ты убедилась, что я никогда не желала ввести в заблужденье твоего брата, до сего момента и не подозревала, будто ему нравлюсь?

– Ах! В сем, – со смехом отвечала Изабелла, – я не стану делать вид, будто постигаю, каковы могли быть прежде мысли твои и планы. Тебе самой сие известно лучше. Случается крошечный безвредный флирт, не более, и человек нередко бывает понуждаем ободрить другого более, нежели готов признать. Однако уверяю тебя, я последняя в этом мире, кто сурово тебя осудит. Все сие дозволено юности и жизнерадостности. Не всегда сегодня думаешь то же, что и вчера. Преображаются обстоятельства, переменяются мненья.

– Но мое мненье о твоем брате никогда не переменялось; оно всегда было одинаково. Ты живописуешь то, чего не было.

– Драгоценнейшая моя Кэтрин, – отвечала Изабелла, вовсе не слушая. – Ни за что на свете я не стану подталкивать тебя к помолвке, прежде чем ты разберешься в себе. Не будет мне оправданья, пожелай я, чтобы ты принесла в жертву свое счастье, дабы только усладить моего брата, ибо он мой брат; к тому же он, знаешь ли, вполне может быть счастлив и без тебя; люди редко соображают, чего хотят, а особенно юноши – они так потрясающе переменчивы и непостоянны. Я вот что хочу сказать: отчего мне следует ценить счастье брата выше, нежели счастье подруги? Понятье о дружбе мне очень важно, ты сама знаешь. Но превыше всего, драгоценнейшая моя Кэтрин, не торопись. Поверь мне, если чересчур поспешишь, будешь расплачиваться всю жизнь. Тилни говорит, ни в чем так не заблуждаются люди, как в собственных чувствах, и я считаю, что он абсолютно прав. Ах. Вот и он; не беспокойся, наверняка он нас не увидит.

Кэтрин подняла голову и узрела капитана Тилни; Изабелла же, не успев договорить, пришпилила его взглядом и тем самым вскоре добилась вниманья. Капитан Тилни тотчас приблизился и уселся туда, куда его пригласила ее рука. От первой же фразы его Кэтрин содрогнулась. Говорил он тихо, однако она разобрала:

– Как? Вечно под наблюденьем – лично или же чрез посланцев!

– Пф-ф, ерунда! – отвечала Изабелла тем же полушепотом. – Зачем вы внушаете мне такое? Если я в сем уверюсь… дух мой, знаете ли, жаждет свободы.

– Жаль, что несвободно сердце. Сердца мне бы достало.

– Сердце! На что вам сердца? Вы, мужчины, вовсе лишены сердец.

– Пускай мы лишены сердец, однако обладаем глазами; и они терзают нас с лихвою.

– В самом деле? Мне жаль сие слышать; жаль узнать, что они во мне обнаруживают нечто столь неприятное. Я отвернусь. Сие вас утешит, надеюсь, – поворачиваясь к нему спиною. – Надеюсь, теперь глаза ваши не терзаемы.

– Напротив, они терзаемы как никогда; абрис цветущей ланиты виден по-прежнему – одновременно чрезмерно и недостаточно.

Все сие Кэтрин услышала и, лишившись самообладанья, слушать долее не могла. Поражаясь, как выносит сие Изабелла, и ревнуя за брата, Кэтрин поднялась, сказала, что ей следует поискать г-жу Аллен, и предложила прогуляться. К сему, однако, Изабелла склонности не выказала. Она так потрясающе устала, и парадировать по бювету столь отвратительно; она непременно пропустит сестер, если двинется с места; она ждет сестер с минуты на минуту; посему драгоценнейшая Кэтрин должна ее извинить и сесть обратно. Но Кэтрин тоже умела упрямиться; и поскольку г-жа Аллен как раз приблизилась и пожелала возвратиться домой, Кэтрин ушла с нею из бювета, оставив Изабеллу с капитаном Тилни. В великом беспокойстве покидала она этих двоих. Ей мнилось, будто капитан Тилни влюбляется в Изабеллу, а та бессознательно его ободряет; наверняка бессознательно, ибо привязанность Изабеллы к Джеймсу безусловна и общепризнанна, как ее помолвка. Невозможно усомниться в верности Изабеллы или доброте намерений; и все же на протяженьи их беседы Изабелла вела себя странно. Лучше бы она болтала как обычно, размышляла Кэтрин, лучше бы реже поминала о деньгах и не так радовалась появленью капитана Тилни. Как странно, что она не постигает его восхищенья. Кэтрин желала намекнуть о сем подруге, предостеречь, предотвратить всю боль, кою чрезмерное жизнелюбие Изабеллы рискует причинить и капитану, и Джеймсу.

Лестность чувств Джона Торпа не сгладила бездумности его сестры. В искренность его расположенья Кэтрин верила едва ли более, нежели сей искренности желала; ибо она помнила, что он умеет ошибаться, а его заявленья о предложении и ее ободреньи убедили ее, что ошибается он порою вопиюще. Таким образом, ее тщеславье потешилось мало – главным образом потешилось удивленье. Ее живо изумляло, что он полагает стоящим воображать, будто в нее влюблен. Изабелла говорила о его ухаживаньях; Кэтрин же таковых не замечала; однако Изабелла сказала много такого, что, надеялась Кэтрин, сказано было по неосмотрительности и повторено не будет; и на сем юная дева с радостью погрузилась в душевный покой.