Глава 23

Ребекка пристроилась за спиной Эша на его снегоходе, пока они с ревом неслись по спрессованному снегу, подпрыгивая на твердом насте. Воздух был чистым и прозрачным. Поля сверкали белизной, и солнце рисовало на снегу мягкие оранжевые, желтые, персиковые и розовые узоры, сгущавшиеся до синевы в глубокой тени. В мозгу Ребекки как будто просыпались старые, полузабытые нейронные контуры. Она соприкоснулась с собой в юности, а ее мир на востоке страны превратился в расплывчатую альтернативную реальность, ею овладело чувство необузданной свободы, а перегрузки воспринимались как вызов внешних сил.

Эш сбросил скорость, по-прежнему скользя вдоль замерзшей лыжной колеи, ведущей от ранчо ее отца. Они достигли ограды ранчо Броукен-Бар. Здесь след поворачивал, недолго шел вдоль ограды, а потом направился через проем на территорию Броукен-Бар. Эш остановил снегоход перед проемом. Ребекка подняла шлем и прикрыла глаза козырьком ладони, прослеживая путь до плотного снега на подъездной дорожке, ведущей к дому.

– Хочешь поговорить с ними? – Эш поднял козырек своего шлема. – Сегодня вторник; Тори должна быть в школе.

– Да, – громко ответила Ребекка, перекрывая рокот двигателя, работавшего на холостом ходу. – Наверное, лучше сначала поговорить с ее матерью.

Они остановились перед большим крытым крыльцом. Резная фигура медведя, покрытая льдом, стояла на страже у подножия лестницы. Ребекка сняла шлем вместе с шерстяным подшлемником. Статическое электричество потрескивало в ее волосах, подхваченных ветром с озера. Она спешилась, пытаясь вспомнить, когда последний раз посещала этот дом. Должно быть, это была вечеринка в честь дня рождения Коула, когда она училась в десятом классе. Ее отец и Майрон Макдона, отец Коула, находились в прохладных отношениях. Судя по словам ее отца, у Майрона ни с кем не было теплых отношений после смерти его жены.

Эш тоже спешился и снял свой шлем. Из дома доносился собачий лай. Сегодня Эш оставил Кибу дома, поскольку они собирались поехать в Броукен-Бар. Он сказал Ребекке, что Кибу плохо ладит с большинством других собак. Это было особенностью его породы, с которой Эшу приходилось считаться. Но Эйс, по его словам, представлял особую проблему для молодого охотничьего пса.

Эш постучался в большую деревянную дверь. Кресло-качалка без подушек, стоявшее на крыльце, поскрипывало на ветру. У стены рядом с дверью стояло несколько пар теплых сапог.

Эш постучал громче. Ребекка прикоснулась к его плечу и указала на утепленные ботинки с высокой шнуровкой.

– Эти примерно совпадают по размеру, – тихо сказала она. Наклонившись, Ребекка подняла ботинки и осмотрела рисунок протектора на носках. Желтая краска. Она показала ботинок Эшу. – Сходный рисунок и краска на мыске, – прошептала она.

Дверь распахнулась, и Ребекка резко выпрямилась, по-прежнему с ботинками в руках.

Оливия Уэст – женщина из «Пончикового кафе Додда» – смотрела на нее; потом ее взгляд упал на ботинки, которые Ребекка держала в руках. Оливия была одета в облегающие джинсы и флисовый жакет. Ее густые блестящие волосы падали на плечи. Вокруг шеи извивался уродливый шрам, похожий на тонкую удавку.

Оливия перевела взгляд на Эша:

– Эш? Что здесь происходит?

– Лив, это Ребекка Норд, дочь Ноя.

Собака, немецкая овчарка, о которой упоминал Эш, – подошла к двери, подволакивая задние ноги, но явно желая увидеть посетителей.

Оливия нагнулась и потрепала овчарку по голове, словно успокаивая себя. Потом повернулась к Ребекке.

– Я видела вас у Додда, – сдержанно сказала Оливия. – Должно быть, это очень тяжело для вас, и я сожалею о Ное, но… Что здесь происходит?

Она снова посмотрела на бутсы, испачканные желтой краской, потом на снегоход Эша, стоявший у крыльца. За ее спиной появился мужчина, и Ребекка испытала мгновенную вспышку узнавания. Коул Мадона.

– Бекка? – произнес он. – Матерь… это ты?

– Коул.

– Боже, прошла целая вечность. – Он посмотрел на Эша, потом на Оливию, потом на женские ботинки в руках у Ребекки. Выражение его лица изменилось, но Коул быстро оценил ситуацию. И что-то в его реакции, особенно в том, что они с Оливией ничего не спросили о ботинках, подсказало Ребекке, что они ожидали этого, – или, во всяком случае, предчувствовали это.

– Заходи, заходи, – сказал Коул. – Поговорим у огня.

Они вошли в дом. Оливия поспешно взяла у Ребекки ботинки с высокой шнуровкой и поставила их в шкаф. Ребекка и Эш обменялись взглядами. Коул взял их верхнюю одежду и повесил куртки на вешалку из оленьих рогов.

Массивная голова лося смотрела на них из арочного проема, ведущего в гостиную и столовую с баром, явно предназначенную для гостей дома.

Коул повел их в гостиную. Ребекка на мгновение замерла при виде Тори Бартон, сидевшей на кушетке перед камином. Она играла в шахматы с румяным мужчиной лет тридцати с небольшим. Они одновременно подняли головы, и Тори побледнела. Она вскочила на ноги, панически озираясь по сторонам. Оливия поспешила к дочери и ласково положила руку ей на плечо.

– Иди наверх, Тори, – тихо сказала Оливия.

– Вообще-то мне хотелось задать Тори несколько вопросов, – сказала Ребекка и выступила вперед. – Мы не ожидали, что она будет дома. Я…

– Сегодня я разрешила ей не ходить в школу, – сухо ответила Оливия. – Она плохо себя чувствовала. Тори, иди наверх.

Тори замешкалась, словно олень, застигнутый врасплох ярким светом фар. Она как будто не могла двинуться с места.

Ребекка смотрела на девочку. Она пришла сюда, чтобы узнать, побывала ли Тори в сарае ее отца, где хранилась брага. Судя по всему, она уже получила ответ от желтой краски и рисунка протектора на ботинках, стоявших перед дверью. Кроме того, у Ребекки были волосы и отпечатки маленьких ладоней. Теперь оставалось выяснить, с кем была Тори в сарае, что стало причиной их бегства и чему они могли быть свидетелями.

– Садитесь, пожалуйста, – любезно предложил Коул, но его глаза оставались серьезными. – Это Дэйв Бранниган, наш помощник на ранчо. – Он указал на партнера Тори по игре в шахматы. – Это он оповестил всех о пожаре и собрал добровольцев, которые отправились туда.

Мужчина встал и обменялся рукопожатием с Ребеккой.

– Рада познакомиться с вами, Дэйв, – сказала она. – И спасибо вам.

– Зовите меня Бранниганом, как все остальные. Жаль, что нам мало что удалось сделать. Огонь уже полыхал вовсю, и мы могли лишь дожидаться приезда пожарных из Клинтона. Это был тяжкий удар для нас, но не могу и представить, как тяжело вам.

– Я ценю ваши усилия, – сказала Ребекка, снова охваченная глубоким чувством. Резкие перепады настроения были непривычны для нее и оставляли ощущение пустоты внутри.

Бранниган засунул руки в карманы рабочих штанов.

– Значит, в пожаре было что-то подозрительное? По словам следователя, огонь вспыхнул случайно, из-за упавшей лампы, но в городе я слышал, что у вас есть какие-то сомнения.

– Я лишь пытаюсь восстановить полную картину, чтобы немного успокоиться. – Ребекка слегка покашляла, изображая неловкость.

– Мы хотели бы поговорить наедине, – обратился Коул к Браннигану.

– Нет проблем. Я все равно собирался помочь Рошен с одеждой для стирки. – Он кивнул Ребекке: – Мне действительно жаль. Если мы что-то можем сделать для вас…

– Спасибо.

– Садитесь, пожалуйста, – повторил Коул и опустился на диван рядом с очагом. Он держался с непринужденной властностью, так же, как Майрон Макдона, которого Ребекка помнила с детства.

– Ты тоже садись, Тори, – твердо сказал Коул.

Оливия быстро взглянула на него, и он ответил ей многозначительным взглядом.

Она облизнула губы и устроилась бок о бок с Тори на большой кушетке. Эйс уже посапывал на выцветшем персидском коврике перед камином. Ребекка и Эш сели рядом на диване.

– Тори, – произнес Коул. – Ты знаешь Эша, верно?

Тори кивнула, не поднимая головы и заламывая пальцы.

– А это Бекка Норд, дочь Ноя. Она тоже служит в полиции.

Тори напряглась и плотно сцепила руки перед собой в защитной позе.

– О чем ты хотела спросить Тори, Бекка? – поинтересовался Коул.

Ребекка подалась вперед, стараясь говорить спокойно и доброжелательно.

– Тори, ты можешь рассказать нам о колеях от снегохода, ведущих от дома моего отца к этому ранчо? Эш – отличный следопыт. Судя по состоянию снега и погодным условиям, он пришел к выводу, что эти следы были оставлены во время пожара.

Ребекка сделала паузу, глядя на девочку, которая, казалось, была готова упасть в обморок.

– Эш также утверждает, что два человека небольшого роста – в сущности, дети – выбежали из сарая, где мой отец готовил и хранил брагу. Потом они подошли к кухонной двери моего отца. Потом они бегом поднялись по склону холма за избушкой. Они несколько раз падали в глубокий снег, пока бежали к осинам, растущим на гребне холма за домом моего отца, и наконец уехали на снегоходе прямо сюда, к дверям этого дома.

Последние слова она произнесла с легким нажимом, ожидая реакции.

Никакой реакции не последовало. Тори оставалась застывшей и отказывалась встретиться с ней взглядом. Но Оливия заметно побледнела.

– Значит, вы все-таки считаете, что пожар был подозрительным? – спросила она.

– До сих пор у нас нет свидетельств, указывающих на поджог, – ответила Ребекка. – Как и на что-то иное, кроме смертельной раны, нанесенной моим отцом самому себе из дробовика. Но у меня есть некоторые вопросы. Например, кто был в сарае моего отца вместе с Тори, и почему она убежала вместе со своим другом? – Ребекка помедлила, почти жалея девочку. – Дело в том, Тори, что мне нужно узнать точные обстоятельства смерти моего отца. И я считаю, что ты или твой друг видели что-то такое, что могло бы помочь мне. – Еще одна короткая пауза. – Я могу доказать, что ты побывала в том сарае. Но будет гораздо легче, если ты просто скажешь нам, что видела.

Тори полыхнула взглядом на Ребекку.

– Меня там не было! – Щеки девочки стали пунцовыми. – Меня там не было! Я ничего не видела!

Оливия положила руку ей на колено.

Ребекка запустила руку в карман и достала свой мобильный телефон и три коричневых конверта. Она разложила их на кофейном столике перед собой.

– В этом конверте… – она указала, где именно, – находятся длинные темные волосы с легкой волной, очень похожие на твои волосы, Тори. И у нас есть технология, которая может это доказать.

Ребекка прикоснулась ко второму конверту с заметной выпуклостью внутри.

– А в этом конверте лежит навесной замок, взломанный с целью проникновения в сарай. – Она взяла третий конверт и раскрыла его, показывая Тори, что находилось внутри. – А здесь мы имеем карманный нож с костяной ручкой, использованный для взлома замка.

Тори сглотнула. Эш наклонился, чтобы получше рассмотреть нож. Ребекка почувствовала, как он напрягся при виде матовой ручки.

– Ты узнаешь этот нож, Тори?

– Нет. – Ответ последовал слишком быстро; Тори даже не посмотрела в ту сторону. Она начала покачиваться, обхватив руками колени. – Меня там не было.

– Криминалистика помогает определить воздействие металлических инструментов на замок, так что мы в любом случае это докажем, – сказала Ребекка. – Еще у меня есть фотографии.

Она включила телефон и выбрала из фотогалереи снимок отпечатка ботинка на подсохшей желтой краске. Когда она показала его Тори, потом Оливии, Коул тоже наклонился посмотреть. Он обменялся взглядами с Оливией.

– Эта краска осталась на твоих зимних ботинках, которые стояли перед входной дверью, Тори. Рисунок протектора тоже совпадает, как и размер обуви.

Она перешла к следующей фотографии и показала Тори и Оливии отпечатки ладоней.

– Это называется скрытыми отпечатками, но при соприкосновении с вязкой средой, такой, как краска, они легко различимы. Каждый человек имеет уникальные папиллярные узоры на ладонях и кончиках пальцев, которые можно сравнить с отпечатками. – Еще одна пауза. – Дело в том, что человек повсюду оставляет следы. Они могут быть незаметными для неопытного глаза, но специалисты знают, где нужно искать. Наука может доказать, что ты была там, Тори. Это называется принципом Локара.

Взгляд Тори отскочил, как пуля, к ряду фотографий в рамках на стене возле бара. Ребекка посмотрела туда; Тори сосредоточилась на портретной фотографии офицера конной полиции при полных регалиях. Стало ясно, что девочка уже знает о принципе Локара. Ее приемный отец, Гейдж Бартон, был ведущим детективом из отдела по расследованию убийств. Очевидно, Тори была знакома с основами криминалистики. Это был портрет Гейджа Бартона.

Ребекка поднялась на ноги и подошла к портрету и нескольким снимкам меньшего размера, развешанным вокруг.

На небольших фотографиях – сцены торжественных похорон сержанта Гейджа Бартона: члены RMCP в парадной форме, традиционных куртках из красной саржи, с офицерскими ремнями, стетсоновскими шляпами, медалями и траурными ленточками. Восемь человек, которые несли гроб, сопровождались морем офицеров в красной униформе. Почетный караул и троекратный салют холостыми патронами над могилой. И скорбный образ сидящей Тори, которой преподнесли безупречно сложенный канадский флаг в честь ее приемного отца. Оливия и Коул сидели по обе стороны от девочки, а немецкая овчарка лежала у ее ног. На последнем снимке был изображен офицер конной полиции, игравший на волынке в утреннем тумане.

У Ребекки перехватило горло. Она подумала о фотографии в доме Эша, о фотографии ее собственного отца в парадном мундире, о гордом выражении его лица, о его выправке. И неожиданно испытала острую боль при мысли о том, как бесславно он ушел из жизни.

Он никогда не будет похоронен с воинскими почестями, как сержант Гейдж Бартон. В груди Ребекки вспыхнула ярость.

Она собиралась доказать, что ее отец не покончил с собой. Она собиралась предоставить несомненные доказательства, что ее отец погиб в результате расследования давно закрытого дела, которое он никогда не забывал и собирался раскрыть. Что он фактически был убит при исполнении служебного долга. И будь она проклята, если не сможет обеспечить ему мемориальную церемонию, которой он мог бы гордиться. Прощание с героем. Потому что в ее глазах он был героем, даже если она ни разу не говорила ему об этом. А волынки… что же, она наймет волынщика. Ребекка хорошо помнила, как звуки гимна «О, благодать», исполняемого одиноким волынщиком, однажды довели отца до слез.

Она сделала глубокий, дрожащий вдох, почти опасаясь повернуться лицом к комнате. Опасаясь, что все увидят ее безраздельную любовь к отцу, почувствуют ее боль и уязвимость.

По-прежнему не оборачиваясь, Ребекка тихо спросила:

– Это твой отец, Тори?

Молчание. Ребекка повернулась к ней.

– Это действительно прекрасная церемония. Ты должна гордиться им.

У Тори задрожали губы. Ребекка вернулась к Эшу и опустилась на диван рядом с ним.

– Я хочу, чтобы мой отец смог получить такую похоронную службу, которой он мог бы гордиться. Он был офицером полиции, как и твой отец.

– На самом деле Гейдж не был моим отцом, – пробормотала Тори.

– Конечно же был. Есть много разных способов быть отцом… или ребенком.

Тори уставилась на нее.

– Я хочу узнать, застрелился мой отец или же погиб при расследовании уголовного дела, над которым он работал. То есть на боевом посту. – Ребекка откашлялась. – Мой отец не будет удостоен почетного воинского погребения, как сержант Гейдж Бартон, но я хочу почтить его память так, чтобы отец мог гордиться этим. Поэтому я должна выяснить все обстоятельства его смерти.

Оливия и Коул обменялись резкими взглядами.

– Меня там не было, – прошептала Тори и зажмурилась. В уголках ее глаз показались слезы.

Ребекка кивнула:

– Тяжело терять родителей в таком возрасте. Я знаю, потому что потеряла свою маму, когда мне было двенадцать лет. Она скоропостижно скончалась от рака, и, думаю, это навсегда изменило меня. А теперь моего отца тоже нет, и мне остается только сожалеть об этом, потому что я не приезжала домой так часто, как было нужно, и не говорила, как я люблю его. Я… – Она вдруг охрипла и еле слышно добавила: – Я слишком редко обнимала его. Не понимала, как ему тяжело и одиноко.

Эш положил руку ей на колено. Жест был теплым и утешительным, и Ребекка не оттолкнула его. Вместо этого она почти рефлекторно, словно нуждаясь в подсознательном утешении, накрыла его руку своей в знак молчаливой благодарности.

– Я никого и ни в чем не обвиняю, Тори, – мягко сказала Ребекка. – Мне известно, что ты была там. Я просто хочу знать, что ты видела.

Тори вздрогнула как от удара.

– Меня там не было!

– Кто был с тобой?

Девочка начала дрожать; ее лицо было призрачно-белым.

– Никто. Я же сказала. Никто. Меня там не было.

Оливия вскочила на ноги:

– Вам нужно уйти. Вы травмируете мою дочь.

– Лив… – начал Коул.

– Нет, Кол, они должны уйти. Сейчас же. Если у них будут новые вопросы к Тори, они могут вернуться с официальным ордером, предписанием или чем-нибудь еще. Тори, немедленно иди наверх! – Когда Оливия повернулась к Ребекке, ее глаза сверкали от гнева. – Я не позволю так обращаться с ней. Только не теперь, после всего, что ей пришлось пережить. Прошу вас уйти.

Они встали, но перед самым уходом Ребекка повернулась и тихо обратилась к Оливии:

– Я понимаю, что вы хотите защитить ее. Действительно, понимаю. Но если Тори была там, то игра в прятки – не лучший способ уладить дело. Есть доказательства. Вам нужно помочь ей, чтобы она нашла в себе силы все объяснить.

Оливия не ответила. Решительно поджав губы, она молча ждала, пока Ребекка и Эш выходили на улицу. Потом она со щелчком захлопнула дверь за ними.