Ты завидуешь, что такой-то богат? Между тем он-то и достоин сожаления и слез. Но ты скажешь тотчас с усмешкой: «Я достоин слез, а не он». И ты достоин слез, — не потому что беден, но потому, что считаешь себя жалким. Тех, которые горюют, не имея никакого горя, мы оплакиваем не потому, что их постигло какое-либо несчастье, но потому, что они без несчастья считают себя несчастными. Если бы кто, освободившись от горячки и совершенно выздоровев, продолжал стонать и ворочаться, лежа на постели, такой, скажи мне, не достоин ли был бы слез более, нежели те, которые страдают горячкой, — не потому, что он в горячке (ведь он уже не в горячке), но потому, что он, будучи вне всякой опасности, думает, что еще в опасности? И ты достоин слез потому, что считаешь себя жалким, а не по бедности, — ради бедности ты даже очень благополучен.

Почему ты завидуешь богачу? Потому ли, что он подвергает себя большим безпокойствам и тягчайшему рабству? Что он своими стяжаниями связан, как бы какой пес безчисленными цепями? Пришел вечер, настала ночь, но для него и это время покоя есть время смятения, неудовольствия, печали и заботы. Послышался шум? Он тотчас вскочил. Кого-нибудь ограбили? Он, не лишившись ничего, безпокоится более того, кто лишился, — тот однажды потерял и, поскорбев, перестал безпокоиться, а он озабочен непрестанно, даже когда настает ночь — предел наших бед, облегчение наших несчастий, врачество ран.

Как тело, разгоряченное и изнуренное от борьбы со знойными лучами, находит успокоение в каком-нибудь месте, орошаемом многими источниками и прохлаждаемом легким ветерком, так ночь успокаивает во сне нашу душу, а лучше сказать, не ночь и не сон делают это, но Бог, предвидя бедственность рода человеческого, все это устроил. Однако ж мы не жалеем сами себя, а, как враги самим себе, выдумали мучение, которое сильнее естественной необходимости и покоя — безсонницу от богатства. Забота о богатстве, — сказано, — отгоняет сон (Сир. 31, 1).

Смотри, как велико попечение Божие! Он не оставил отдыха на волю и пользования сном на наш произвол, но подчинил естественной необходимости, чтобы мы и против воли получали благодеяние: ведь спать — дело естественное. А мы, как бы сильно ненавидя самих себя, как бы против других враждуя и других угнетая, из-за денег выдумываем мучение, которое сильнее этой естественной необходимости.

Настал день? Богач боится доносчиков. Настала ночь? Трепещет разбойников. Угрожает смерть? Он более смерти поражается тем, что его стяжания достанутся другим. Имеет дитя? Хочет быть богаче, и все-то ему кажется, что он беден. Не имеет детей? Еще больше скорбит. Ужели же ты почитаешь счастливым того, кого ничто не может порадовать? Тому ли, кого обуревают волны, завидуешь ты, находящийся в тихой пристани — в бедности?

Подлинно, и это слабость человеческой природы, что ненадлежащим образом пользуются благами, но, находясь в счастье, удручаются. И это здесь! А когда перейдем туда, то послушай, что говорит богач, обладатель безчисленных благ, как ты говоришь, хотя я не назвал бы их благами, а вещью безразличной. Итак, послушай, что говорит этот обладатель безчисленных благ и в чем имеет нужду: Отче Аврааме! — говорит, — пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь (Лк. 16, 24). Если этот богач не терпел ничего такого, о чем я говорил, если всю жизнь провел спокойно и без забот (впрочем, что я говорю всю жизнь? Одно мгновение, потому что жизнь — мгновение: как бы одно мгновение, говорится, весь наш век перед веком безконечным), — итак, если все шло по его желанию, то не жалок ли он по тем словам своим, а более по своим делам? Не вино ли лилось на твоем столе? А теперь и капля воды не в твоей власти, и в этом ты весьма нуждаешься. Не презирал ли ты бедного, покрытого ранами? А теперь желал бы увидеть его, но никто не допускает. Он был у твоих ворот — а теперь в недрах Аврамовых, ты же возлежал под пространными кровлями — а теперь в огне гееннском.

Пусть выслушают это богатые, или, лучше, не богатые, а немилосердные. Он не за то наказан, что был богат, но за то, что был немилостив, богатый же и вместе милостивый может получить всякое благо.

Богач не видит никого другого, кроме того нищего (Лазаря) для того, чтобы, вспомнив дела свои, узнал, что праведно терпит это. Не великое ли множество было бедных праведников? Но ему является тот самый, который лежал пред его воротами, научая его и нас, как хорошо не надеяться на богатство. Ему бедность нисколько не воспрепятствовала получить Царство, а тому богатство нисколько не помогло избежать геенны.

Кто же бедные? Кто нищие? Истинно не тот беден, кто ничего не имеет, но кто желает многого, и не тот богат, кто приобрел много, но кто ни в чем не нуждается. Какая польза приобрести всю вселенную, а жить печальнее ничего не имеющего? Свободная воля делает богатыми и бедными, а не изобилие стяжаний и не скудость. Ты, бедный, хочешь быть богатым? Можешь, если хочешь, и никто не препятствует: пренебреги богатством мира, почитай его за ничто, как бы его и не было, отринь желание богатства — и ты богат.

Тот богат, кто не хочет быть богатым, и тот беден, кто не хочет быть бедным. Как болен тот, кто и при здоровье стонет, а не тот, для кого болезни легче всякого здоровья, так и здесь: беден тот, кто не может сносить бедности и при богатстве считает себя беднее бедных, а не тот, кто лучше богатых сносит бедность, — последний гораздо богаче.

Скажи мне: отчего ты боишься бедности? Отчего ты дрожишь? От голода ли, или жажды, или стужи или не от этого? Но нет, нет человека, который бы терпел когда-либо такие недостатки. Взгляните на древние роды и посмотрите: кто верил Господу — и был постыжен? (Сир. 2, 10)? И еще: Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их (Мф. 6, 26).

Никто не может указать нам ни одного такого, кто вдруг погиб бы от голода и стужи. Почему ж ты трепещешь бедности? Нечего тебе на это сказать. Если у тебя есть необходимое, то почему боишься бедности? Потому ли, что нет у тебя множества рабов? Это избавление от господства, это постоянное счастье, это свобода от забот. Или потому, что не имеешь сосудов, кроватей, утвари, сделанных из серебра? Но что более тебя имеет для наслаждения тот, кто приобрел все это? Ничего. Польза от вещей одинакова, из того или из другого вещества они будут. Или потому, что для многих ты нестрашен? Но и не будь таковым никогда! Какое удовольствие в том, что некоторые дрожат и боятся тебя? Или потому, что ты боишься других? Но можно не бояться. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее (Рим. 13, 3). «Но, — говорят, — мы в пренебрежении, и нас легко обидеть»? Но не бедность, а порок наиболее производит это.

В то время как многие бедняки проводят всю жизнь без забот, начальникам, богатым и сильным труднее избавиться от всех злодеев, разбойников и гробокопателей. Что тебе причиняет бедность, то богатому — богатство. Желающие делать зло делают его как тебе — из презрения, так богатому — по ненависти и зависти, и в последнем случае зла больше, чем в первом, потому что побудительная причина к злу здесь сильнее. Ненавистник делает все со всевозможным напряжением и силой, а презритель часто и щадит презираемого.

Для бедного уже то самое, что он беден, что не может иметь силы, служит ко спасению. Когда мы скажем обидчику нищего: «Великое ли дело ты сделаешь, если истребишь такого-то, если убьешь одного бедняка, велика ли будет твоя награда?» — то этими словами укротим его гнев. А когда против богачей восстает зависть, то не прежде она утихает, как совершив то, что хочет, и излив яд свой.

Видишь ли, что добро не в бедности и не в богатстве, но в нашем намерении? Итак, направим его к добру и сделаем благоразумным. Если ему будет дано хорошее направление, то ни богатство не сможет нас лишить Царства, ни бедность причинить нам вреда. Будем с кротостью сносить бедность, не имея в ней препятствия к получению ни будущих благ, ни даже и настоящих, но и настоящими благами насладимся, и небесных достигнем, которых и да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому со Отцом и Святым Духом слава, держава и честь ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.