Глава 7
– Вот ты какой, – очень знакомым и почему-то крайне неприятным голосом сказал король, чуть только гвардейцы вышли, повинуясь отданному небрежным жестом приказу. – Ну здравствуй. Присаживайся. Вон туда.
Столь обширного помещения Фома на Плоскости еще не видел. С некоторой натяжкой оно подходило под определение «зал». Тронный зал. А заодно и пиршественный.
Из широких окон лились потоки света. Половину зала занимал длинный, как подиум, стол персон на сорок-пятьдесят, крытый скромным, но чистым сукном явно местной выделки. Мутные стекла в окнах также наводили на мысль о кустарном стекольном производстве. Да и деревянный трон, помещавшийся во главе стола на небольшом возвышении, украшала грубоватая резьба заведомо ручной работы. Как видно, эфемерные вещи считались здесь моветоном.
Фома лишь скользнул по ним взглядом.
Он смотрел на короля.
На свое второе «я».
Похоже, жизнь шла королю на пользу. С тех пор как Фома попал на Плоскость, он ни разу не видел свое отражение в полный рост. Он и сейчас видел не себя. В пяти шагах от него на деревянном, вряд ли удобном троне восседала карикатура на феодала, ядовитая и омерзительная.
Ни морщинки на хорошо выбритом лице, ни следов ожогов, ни шелушащейся после обморожения кожи. А небольшое, но уже заметное брюшко? А отутюженный строгий костюмчик? С галстуком? А прическа ежиком и нарождающиеся залысины? Alter ego походил на гендиректора фирмы средней руки, взгромоздившегося зачем-то на трон времен короля Артура.
А голос? «Неужели и у меня точно такой же?» – содрогнувшись, подумал Фома. Он совсем забыл тембр своего голоса. Ни разу за тринадцать лет ему не пришло в голову выспать диктофон. Ненужная вещь.
– Не нравлюсь? – с многозначительной усмешкой произнесло второе «я». – Успокойся, ты мне тоже. А познакомиться нам надо было. Вот и свиделись. Ты садись, садись, не маячь. Разговор к тебе имею.
Стульев и кресел в тронном зале не водилось. Фома присел бочком на длинную скамью у стола. Мешали скованные руки.
А если все же рискнуть…
– Даже не пробуй. – Король со значением поднял палец. – Предусмотрено, так что не советую. Ведь я – это ты, поэтому вижу тебя насквозь. Знаю, чего тебе хочется.
– Врешь, – прошипел Фома. – Ты – это не я…
– Правда? – с фальшивой наивностью удивился король. – Да неужели? И чем же это я, интересно мне знать, от тебя отличаюсь? Два слепка с одной матрицы. Может, один из нас бракованный, а? И ты, разумеется, точно знаешь, кто именно?
– Знаю.
– Ну-ну. Я слушаю. Только давай по делу, без ругани. Толку от нее ноль, а время уходит. В чем я, по-твоему, не прав?
– А ты сам не видишь?
– Вижу, – спокойно ответил король. – Я был не прав, когда отправил к тебе посланником этого идиота Гумно. Он потом жаловался на тебя, требовал немедленной карательной экспедиции. И я чуть было не послушал его – ты ведь и моему имиджу урон нанес. К счастью, я вовремя одумался. Даже чуть раньше, чем вблизи Конвейера упала твоя дурацкая ракета…
– Долетела все-таки, сволочь, – пробормотал Фома.
– Долетела, как ни странно. Взорваться, правда, и не подумала, в чем я вижу прямое вмешательство Высшей Силы. Просто воткнулась в песок, никого не убив, и дня через три благополучно рассыпалась. Я запретил ее трогать. Ядерная боеголовка, верно? – Король коротко рассмеялся. – Ну ясно, ядерная… Что молчишь? Так кто же из нас двоих преступник?
– Ты.
– Очень интересно. Ты продолжай, я слушаю.
– Непонятно? Ты нагадил, я пытался исправить.
Тень задумчивости легла на лицо монарха. Длилось это всего несколько мгновений, но их хватило, чтобы Фома пришел в недоумение. Прикидывается дурачком, что ли? Или и впрямь не понимает?
– Ах, вот в чем дело! Да ты просто наивен, парень. Прост, как… как феодал. Гумно владел информацией, полученной от меня. Я же по причинам, о которых ты и сам догадаешься, не собирался открывать ему истину. Тебе по-родственному открою: Конвейер заработал сам по себе, я к этому делу никакого отношения не имею. Если бы он заработал в феоде Гумно, боюсь, он сейчас был бы королем, а я наместником. Понятно? Ты что, всерьез решил, что я открыл способ форсировать работу одной из точек выброса? Опомнись. Никому это не под силу. Можно только скрывать правду, и то до поры до времени. Время это давно вышло, так что не думай, будто я делюсь с тобой секретной информацией… Ладно! – Король пристукнул рукой по резному подлокотнику. – Мне вот что интересно узнать: допустим, в твоем феоде одна из точек выброса превратилась в Конвейер. От двадцати до пятидесяти пяти человек в день. Твои действия?
Фома угрюмо промолчал.
– Ты, наверное, скажешь: отдать все внимание этой точке, забыв об остальных. Ликвидировать кадровый дефицит у себя в оазисе, это можно сделать в первый же день, а далее собирать народ гуртом и водить к соседям? Разок получится, да. А дальше сам сообрази, как скоро твои соседи пошлют тебя далеко и надолго. Человеколюбец, блин! Начиная с какого времени из каждых ста вновь прибывших у тебя начнут погибать сто? И ты, конечно, сделаешь от большого человеколюбия то же, что сделал Моисей: поводишь-поводишь народ по пустыне, а потом вооружишь его и обрушишься со всей силой на соседей. Чтобы подвинулись. Нет? Попытаешься отбить и ограбить оазисы, истребить чужих хуторян ради своих. Чужие ведь будут защищаться не на жизнь, а на смерть. И в лучшем случае ты добьешься того, что из ста у тебя погибнут не сто, а девяносто девять… Большой, однако, прогресс!
– А у тебя было иначе?
– Что было, то прошло, – отрезал король. – Сейчас у меня на первых порах выживает девяносто пять процентов вновь прибывших.
– Чтобы стать проводниками? – уколол Фома.
– Чепуху несешь. В проводники попадает не всякий, да ведь можно и выслужиться. Примерно восемьдесят процентов новичков живут год и более. О большем сроке говорить пока рано, статистики нет, но можно надеяться, что каждый второй проживет свой срок и мирно скончается от старости. Есть к тому предпосылки. Этот оазис, моя столица, так велик, потому что его таким сделали. Отвоевали у пустыни. Раньше тут было три оазиса с десятком человек нищего населения – теперь живет тысяча!
– Я видел другие оазисы…
– Удивил! А то я не знаю, как у меня на периферии люди живут! Дай срок, везде будет нормальная жизнь. Ловушки избегают воды, значит, с ними можно бороться. Копать арыки. Бурить скважины. Артезианской воды сколько угодно. Если правильно поставить дело, добиться можно многого. Естественно, только в рамках крупной корпорации, иначе не стоит и браться за дело. Никакой феодал не сможет даже подступиться к преобразованию Плоскости, кишка у него тонка и фирма слабосильна. Взять хоть тебя. Из кожи вон лезешь, чтобы поддержать статус-кво. Никакого потенциала развития, никакой перспективы…
– Одного не пойму, – перебил Фома, – почему ты не начал войну? Второй боеголовки испугался – вдруг рванула бы?
– И это тоже, – спокойно ответил король. – Это как раз то, чего мне совсем не надо. Но не главное. А главное вот что: мне войны не нужны. Конвейер понемногу успокаивается, это раз. Феодалы, кто с мозгами, присоединяются ко мне добровольно на выгодных условиях, это два…
– А их хуторяне мрут от голода.
– Не мрут, не выдумывай. Недоедают – это да. Кстати, ты сам виноват. Чтобы люди не голодали, страна должна расширяться. Не спорю, многим у меня приходится туго. Зато они живут и надеются на лучшее. Я вовсе не изувер. Живи сам и давай жить другим… по возможности. Как у тебя с больными? У меня есть медицина. Держу даже лепрозорий для прокаженных и всяких прочих неизлечимых заразных больных, да-да! Просто отдаленный оазис, где они могут прокормиться. Налогов с них не берут. А уж поберечь полезного человека просто сам бог велел. Не сомневайся, со временем перестанут голодать и менее полезные…
– А через двадцать лет все будут жить при коммунизме, – глумливо вставил Фома.
– Чего не обещаю, того не обещаю. Но сыты будут. Кстати, ты не мог бы заткнуться на время? Мешаешь. Третий фактор – недостаточная скорость связи, ограничивающая предельные размеры королевства. Над этим мы думаем. Наконец, четвертый фактор – у меня достаточно данных для анализа, и вот что он показал: твой феод со временем достанется мне без всякой войны. Ну, год, ну, от силы два… Проще подождать. Сам пришел – вот и хорошо. Ускорил дело.
Фома сглотнул. Да, его коронованный двойник – не Сагит Губайдуллин! Тот хотя бы укоризненно напомнил об убитых при облаве – этот даже не упомянул. Мелочь. Не тот масштаб.
Но каков апломб у Игоря-второго! Впрочем, тут его, наверное, зовут Игорем Первым…
– Что ты можешь знать о моем феоде?
– Чего там знать, – презрительно сказал король. – У тебя семнадцать оазисов, не считая того, что совпадает с дурилкой. Четырнадцать из них заселены, три пустуют. Ограниченный набор сельскохозяйственных культур, скота нет вовсе. Пять или шесть точек выброса. Гм, многовато. Как ты с ними управлялся?.. Ах да, у тебя же есть ученик. Твои соседи: Шредер, Бао Шэнжуй, Магнуссон. Ну и я, конечно. Что еще? Назвать тебе место, где ты иногда спишь и видишь полезные сны?
– Назови. – Фома сглотнул.
– Почти точно к северу от твоего оазиса. Могу примерно показать на карте. Почти у всех феодалов спальня более или менее посередине феода, но твоя немного смещена к востоку. Я мог бы принудить тебя к сдаче без большой стрельбы, просто захватив спальню, но зачем? Устранять тебя, упрямца, – и вовсе лишнее. Сам… освободишь место. В смысле, освободил бы. А уж с твоим преемником мы как-нибудь договорились бы.
– Уверен?
– Насчет преемника? Безусловно.
– Насчет меня.
– Тем более. Феодала, если он настоящий, губят не ловушки. У феодала со временем психику клинит. Лет пять, ну десять, у самых уникумов пятнадцать – и баста. Вот ты, к примеру, когда тебе надо выспать какую-нибудь ерунду, кусок мыла, к примеру, о чем раньше думал перед сном? О Мойдодыре? Да здравствует мыло душистое, да? Ребенком себя воображал? Вспоминал, как мама тебя в корыте купала? А лет через пять тебе уже снилось дерьмо какое-нибудь и как ты от него отмываешься. Теперь – по глазам вижу – виселицей во сне любуешься. И материализуется у тебя обмылок, а в придачу к нему веревка с петелькой. Нет?
– Психоаналитик какой! – процедил Фома.
– Ага, значит, угадал. Да тут большого ума не надо – угадать. Что я, феодалов не видел? Кто ради людей из кожи вон лезет, кто ради себя, любимого, а итог один: выработка ресурса и полная профнепригодность в перспективе. Вот так оно обстоит с феодалами.
– А с монархами? – спросил Фома, пытаясь нагло улыбнуться.
– У монархов свои закидоны, – равнодушно сообщил Игорь-второй. – Традиционные. Монарх – он и в Африке монарх, и на Плоскости. Ну, ты же историю в школе учил? Про Людовиков хоть помнишь? Мания величия, неприятие критики и все такое. Тоже вредная профессия, зато я знаю, как с этим бороться. Да тьфу! – все основатели династий это знали. Хрен бы они чего построили с нуля, эти Людовики, хоть Пятнадцатый, хоть Четырнадцатый. Нашлись бы другие люди.
– Так ты, значит, намерен основать династию? – ухмыльнулся Фома.
– Уже основал. Наследники есть. Один еще мал совсем, а другой толковый, далеко пойдет. Дальше что?
Фома смолчал. Мысли путались. А в самом деле, что дальше? Ничего, пожалуй.
А на столе перед Его Величеством вдруг появился невиданный круглый предмет, и только когда из него полились звуки, Фома понял, что это плеер. Как ни неуместно было удивление феодала, он удивился: куда же вставляется кассета?
Уйти труднее, чем остаться,
Сломаться легче, чем согнуться.
Забыть труднее, чем расстаться,
А сгинуть – проще, чем вернуться…
– Сечет фишку Щербаков, – сказал король, остановив запись. – Как раз для Плоскости песня. У меня несколько таких. «Чижа» слышал? «Иду в поход, два ангела вперед…» Очень по делу. И я ведь был когда-то феодалом… Хорошее было время. Как детство. И очко играет, и адреналин аж из всех пор сочится, и ответственность всего-навсего за два-три десятка человек. Выжил сегодня, помог выжить еще кому-нибудь – вот и ладно. День да ночь – сутки прочь, а о завтрашнем подумаю завтра. Так, что ли?
Фома молчал. «Попытайся сыграть свою роль как можно лучше».
Как можно лучше…
– Нечего возразить? Что ты знаешь о великих потопах, о синей тьме, о зеркальном безумии, о черном пламени, о распаде сущности, о каменных демонах? О ядовитой саранче, наконец? О песчаном цунами? Я могу назвать еще с десяток подобных бедствий. Конвейер – из того же ряда. Все это уже было, все отмечено в древних записях или дошло в устных пересказах. Почему? Потому что у меня есть люди, изучающие историю Плоскости. Есть архивариусы, археологи, фольклористы и прогнозисты. Существуют повторяющиеся явления, их можно и нужно предвидеть. Это уже много. А предвидя – принимать меры. Это не забота об общем благе?
Фома молчал.
– Какой-нибудь феодал может хотя бы отдаленно приблизиться к такой заботе? Молчишь? Знаешь, что нет. Кто-то там, наверху, время от времени кидает в наше болото камешек и смотрит, как будут расходиться круги. Это его дело. Но мы должны быть готовы. Я хочу быть уверен, что при любом катаклизме кто-то уцелеет. Что придется начинать заново не на пустом месте. Вольных феодалов катастрофа сметет. Королевство выдержит.
– Слишком большое хозяйство? – ядовито спросил Фома. – Не по зубам стихиям?
– Хозяйство порядочное, – не принял иронии король. – Твой феод будет тридцатым.
– Да неужели?
Его Величество соизволил улыбнуться. Улыбка у него вышла почти ласковая и очень снисходительная. Так улыбаются взрослые, разговаривая с несмышлеными, но милыми детьми.
– Будет, будет. И с твоей помощью.
На этот раз его продержали в «тюрьме» полсуток, если не больше. Избавили от наручников, принесли поесть, позволили выспаться. Спалось, правда, плохо. И сон приснился только один: та же вязкая глубина, но всего с одной рыбой – гигантской пятнистой муреной с гастрономическим интересом к беспомощному человеку. После третьего оторванного куска мяса Фома проснулся с сердцебиением.
Гипсовой мурены в камере, разумеется, не оказалось. И неудивительно: спальни никогда не совпадают с оазисами. А если бы совпадали, никому не пришло бы в голову выстроить посреди спальни тюрьму.
Фома подумал, что у короля должны быть доверенные люди для обслуживания спален. Умение хоть как-нибудь, хоть в малой степени управлять снами – это ведь талант. И нужна еще стопроцентная лояльность. Нелегко, наверное, королю с кадрами.
Но если, помучившись, все же подобрать надежных людей – красота! Пусть живут в спальнях, пьют снотворные отвары, как можно больше дрыхнут и не отвлекаются на постороннее. У них только одна задача – спать, вызывая из небытия эфемерные, но полезные вещи. Специальные караваны будут доставлять им пищу и воду и увозить готовую продукцию. Спальня – это же неиссякаемое месторождение, и верх глупости не эксплуатировать его постоянно. Вот он, хозяйский подход! А чтобы надежные люди не спятили со скуки и пересыпа, можно ввести вахтовый метод: один спит в спальне, другой в это время ковыряет тяпкой землю в ближайшем оазисе. И рад: размять мышцы после многодневной сонной вахты – это же одно удовольствие!
Озадачивала неприятная мысль: у королевства есть перспектива. Многие подданные жили хуже, чем самый нищий хуторянин у самого нищего феодала, но многие жили лучше. Со свободой было туго, но кто же выберет голодную смерть взамен сытой несвободы? Да и полуголодное существование все-таки лучше, чем никакого. Все хотят жить.
Но начальство ведь и не возражает! Живи. Живи хорошо, если ты годен на многое. Если амбициозен, упорен, смел и неглуп. Живи похуже, если ты робкая посредственность. И не обижайся, если тебя определят в проводники за то, что ты бездарен и ленив, вне зависимости от уровня твоих запросов. Каждому – свое.
И есть возможность роста! Докажи, что ты способен на большее, дождись вакансии – и можешь претендовать на освободившееся место солдата, сборщика налогов, агронома, строителя, а то и наместника. Выкажи ум, расторопность и преданность – и живи сыто, безопасно и со смыслом. Уже доказано, что королевству по силам преобразовать Плоскость. Вот и преобразуй! Наступай на нее, гадину, арыками и садами. Проектируй каналы. Руду поищи, займись металлургией – не век же пользоваться эфемерным инвентарем!
И наступит время, когда все станут сыты. Если король не соврал, если взбесившаяся точка выброса понемногу успокаивается – оно наступит обязательно. Оазисы сольются. Люди позабудут о ловушках и подлянках, зато вспомнят о средствах транспорта и коммуникации. На Плоскости появится почти все, что есть на Земле. И это не будет застывший мир – это будет развивающийся мир благодаря новичкам, приносящим знание из Большого мира…
Если только не будет вмешательства «сверху». Если Экспериментатор не решит, что эксперимент выходит из-под контроля.
Но кто из людей может знать смысл эксперимента? Цели Экспериментатора туманны. Может, он изучает социальное поведение людей? Изменит какую-то мелочь – например, производительность одной точки выброса – и смотрит, какую социальную модель родят в мучениях эти двуногие чудики, какую форму общественных отношений они в конце концов сочтут оптимальной в данных условиях. Почему бы нет?
А надоест – нашлет синюю тьму, ядовитую саранчу или использует еще какой-нибудь ластик, чтобы все стереть и начать заново…
Вероятно, Земля для него – контрольная группа. В жизнь землян он не вмешивается. Ради чистоты эксперимента. Зато с копиями людей в созданном им мире волен делать все, что угодно.
Можно ведь стереть и королевство, и самую разбольшущую империю. Смотря какой ластик. Зря alter ego вообразил, что человек может бороться с богом.
Фома вдруг заметил, что утешает себя, и разозлился. «Если» да «кабы»… А разобраться – обыкновенные самооправдания плохого хозяина, получившего по мозгам от хозяина рачительного. За что? За все хорошее. За доброту вместо рационализма. За ту самую доброту, благодаря которой у него, неплохого вроде феодала, гибнет все-таки больший процент людей, чем у короля.
Он никак не ожидал, что придется опять пускаться в путь. Да еще так скоро.
Однако пришлось. Стояли серые сумерки, всхрапывали лошади, люди носили тюки. Готовилась экспедиция. Куда, зачем – Фома решил не расспрашивать. И так скоро станет ясно. В путь собирался отряд человек в двадцать при восьми лошадях. Две лошади были вьючными.
Высокая вороная кобыла, крытая богато расшитой попоной, предназначалась, несомненно, Его Величеству. А низкорослая кляча с печальными глазами, отвислым брюхом и веревочной сбруей – феодалу.
Ему вновь сковали руки. Затем, как куклу, взгромоздили на клячу и привязали наручники к луке седла. Гвардейцы работали быстро и без лишних слов. Фома безуспешно пытался понять, где они приобрели квалификацию – еще на Земле? Или под чутким и дальновидным руководством монарха вызревают местные кадры?
Долго ждали короля. А когда он появился в дорожной одежде, Фома решил, что монарх косит под Алена Делона в фильме «Красное солнце». Пижон. Черная шляпа, черный костюм, высокий каблук и, конечно же, пистолеты. Один из них – наверное, любимый – был спортивным «марголиным».
Монарх легко взлетел в седло. Четверо гвардейцев последовали его примеру. Тронулись шагом. Кляча понуро кивала головой, опустив морду ниже колен и даже не пытаясь тянуться к придорожным лопухам. В ее возрасте ей уже ничего не хотелось. Беарнский жеребец д’Артаньяна в сравнении с ней показался бы призовым скакуном. За животным, мешая ему уснуть, шел с хворостиной специальный холуй. На гладких скальных выходах, засыпанных на полях плодородной землей и оставленных как есть на дороге, кляча ставила ноги раскорячкой – похоже, ее не догадались подковать.
«Ночь» не была помехой при движении по огромному оазису. Правильные четырехугольники полей сменялись фруктовыми садами, отдельно стоящими домишками, пастбищами для скота, виноградниками, гигантскими огородами, плантациями чая, риса, табака и таких культур, о которых Фома ничего не знал. Изредка встречались даже цветники, маленькие, но очень ухоженные. Кое-где, несмотря на сумерки, шла работа. На крохотной площади посреди маленького селения свистели лозы, и секомый верещал поросячьим голосом. При виде королевского кортежа толстый обер-профос скомандовал «смирно» и отдал честь, приложив руку к непокрытой голове. Его подручные, перестав сечь, повторили движение начальника, в то время как толпящиеся вокруг места экзекуции крестьяне и с ними вскочивший с деревянного топчана истязаемый низко поклонились. Монарх ответил милостивым кивком.
Наступил «день», а оазис еще не кончился, правда, его граница изрядно приблизилась. В последнем селении толстый бритоголовый тип, взгромоздившись на большой валун, декламировал что-то нараспев, то и дело вздымая длани к мутному небу. Надо думать, служил заутреню на местный лад. Паства нестройно подпевала. Какая религия могла произрасти на местной почве и в какой степени она поддерживается монархом, Фома так и не выяснил.
К его удивлению, кортеж держал путь не на восток, а на юго-запад. По основательности тюков и количеству носильщиков можно было догадаться, что путь предстоит долгий, не на один день.
Куда? Зачем?
На границе перестроились. Гвардейцы, король и феодал оказались в середине колонны. Вперед вытолкнули проводника – смуглого парня, мешающего русские слова с испанскими. Через час Фома пришел к выводу, что тот худо-бедно знает свое дело. На троечку.
А еще через час он понял, что троечка в этих краях – не проходной балл.
Справа стеной стояла радужно переливающаяся завеса, и не было ей конца-края. Слева к тропе там и сям вплотную подступали заливы и бухты огромного моря зыбучего песка. Морозный вихрь заставил поежиться, и в тот же миг проводник, торящий путь шагах в сорока впереди, вспыхнул факелом, лишь спустя секунду-две отчаянно завопив и заметавшись. Ничего не соображая от боли и ужаса – или, напротив, понимая больше, чем Фома, – он побежал не назад, а вперед и влево. Один из гвардейцев снял с плеча автомат – и напрасно, потому что несчастный проводник внезапно исчез, не достигнув границы зыбучих песков.
Фома не удивился. Черный провал, обычное дело. И горячий вихрь. Очень горячий, такие редки. Сам не влипал, умудрялся уклоняться от самого жара, отделываясь волдырями, но за тринадцать лет дважды видел, как вспыхивают люди. Оба не выжили – один умер через пять минут, второй мучился несколько суток. Застрелить сразу – это, пожалуй, гуманно.
Вперед колонны вытолкнули нового проводника…
– Скалы видишь? Вскарабкаешься наверх – свободен.
Серый скальный массив изогнулся полумесяцем. Сухой песок, сбитый ветрами в волны, подступал к его вогнутой крутой стороне. Скалы походили на береговой обрыв сорокаметровой высоты, вырезанный в речном меандре рекой, исчезнувшей тысячелетия назад. Видно было, что они не отвесны и состоят из отдельных каменных блоков. Для опытного скалолаза вскарабкаться – вопрос пяти минут. Даже без снаряжения. Для молодого здорового мужчины, никогда не увлекавшегося скалолазанием, – задача непростая, но выполнимая. И даже без особого риска.
Это-то и настораживало.
– Я буду карабкаться, а мне станут стрелять в спину? – прошипел Фома, кривя рот. – Здесь так принято развлекаться?
– Я этого не говорил. Не веришь, что тебя отпускают?
– С какой радости я должен верить?
Король пожал плечами:
– А что тебе остается? Ведь королевскому слову, данному при свидетелях, ты не поверишь?
– Вряд ли.
– Так я и думал. А зря. Ну ты иди, иди, не задерживай… Пинками тебя гнать, что ли? Чудак-человек. Ему предлагают свободу, а он еще кочевряжится.
– Не торопи меня, – нахально сказал Фома. – Я занят.
Он и в самом деле был занят – растирал онемевшие запястья. Сине-багровые полосы болели и отчаянно чесались. Наручники были сняты только что – после четырех с гаком суток пути. Монарх лучше всех знал, с кем имеет дело, и не хотел рисковать.
Весь путь Фома проделал верхом. Удивительно, но кляча не сдохла. Утром четвертого дня она даже начала вяло подбрасывать задом, пыталась избавиться от седока, но годы ее были уже не те, и Фома усидел. Не преуспев в открытом бунте, животное расставило ноги и принялось шататься, симулируя адскую усталость, и одумалась, лишь получив молодецкий пинок в брюхо от одного из гвардейцев.
Ночевали в оазисах, вводя хуторян в состояние безмолвной паники. Наручников с феодала не снимали.
И теперь, растирая запястья, он тянул время, пытаясь понять смысл комедии. Предлагают свободу? Ну-ну. Отпустила кошка мышку… Какой-то смысл, несомненно, был. Не зря же Его Величество четверо суток терпел все неудобства кочевой жизни.
Фома еще раз взглянул на скальный обрыв. Отсутствие теней на Плоскости, портящее глазомер всякого новичка, не мешало феодалу. По прямой до скал было метров четыреста-пятьсот. Песок… нет, не зыбучий. Стрелять в спину, конечно, не станут – для этого незачем было забираться в такую даль. В чем подвох?
Какая-нибудь ловушка из числа редчайших, расправляющаяся со своей добычей так, что на это специально стоит съездить поглазеть?
Не исключено.
– Иди, иди, – повторил король. Его черный костюм давно стал серым от пыли. Подбородок монарха зачернила густая щетина. Не похоже было, что он притащился сюда ради пустой забавы.
– Марш! – Тычок прикладом под лопатку получился чувствительным.
Тогда Фома пошел – не оглядываясь, не желая больше видеть ни своего двойника в роли короля, ни его свиту. Он шел, вытаскивая ноги из песка, и знал, что сейчас что-то случится. Обязательно. В этом весь смысл. На месте монарха Фома ни за что не отпустил бы своего двойника, тем более не разделяющего его взглядов… И этот не отпустит. Наверное, про скалолазание сказано просто так – все должно произойти еще до скал…
Шагов через пятьдесят он заметил камни.
Полузасыпанные песком серые булыжники лежали в нескольких шагах один от другого, образуя плавно изогнутую линию. Фома мысленно продолжил ее. Получилась большая, больше полукилометра диаметром, окружность. Скальная дуга целиком помещалась внутри нее.
Граница?.. Несомненно. Но граница чего? Кто и с какой целью выложил камни?
С бьющимся сердцем феодал переступил обозначенную линию.
Ничего не произошло.
Совсем ничего.
Он шел, смаргивая обильно выступивший пот, ему было очень страшно, но Плоскость словно издевалась над ним, подсовывая под ноги лишь мелкие песчаные волны – и только. Один песок. Ничего, кроме песка. По статистике, уже должна была встретиться какая-нибудь пакость, пусть мелкая. Мелких гораздо больше, чем крупных.
Он чувствовал, что у него вот-вот закипят мозги. Мало-помалу приближалась гряда. Ни малейшего намека на прячущуюся поблизости ловушку. Слабый теплый ветерок ласково обдувал пылающий лоб. Фома предпочел бы морозный вихрь.
Мысль мелькнула и сейчас же попыталась удрать. Нет, стой… Морозный вихрь?.. Вот оно. Что-то нет тут никаких вихрей, ни морозных, ни раскаленных. Магнитных тоже нет. И вообще…
Где никогда не бывает ни ловушек, ни подлянок?
В оазисах.
В спальнях.
Ну и в дурилках, конечно.
Значит?..
Он чуть было не запаниковал. Дурилка? Вот как, значит…
Ноги пошли медленнее. Безумно хотелось рвануть что есть сил назад – пусть стреляют! Лучше быть трупом, чем никчемным идиотом. Но – стоп!.. Дурилка ли это? Почему пришлось проделать такой долгий путь? Дурилки встречаются довольно часто, можно было найти и поближе… А если это не дурилка, то что?
Обменник!
Еще десяток шагов – и все стало пронзительно ясно. Дурилка не годилась. Королю не был нужен двойник-идиот. Королю был нужен феодал, утративший самую суть характера феодала – гордую независимость! Ошибочно думать, будто тот, кто умеет по малозаметным признакам находить ловушки, – уже и феодал. Он всего лишь внимательный человек с хорошей реакцией. Феодал – это свойство души, а не тактико-технические характеристики глаз, ушей и мышц. Каждого пятого можно научить худо-бедно избегать ловушек, но человеку зависимому, робкому, трусливому, мечтающему о теплом местечке под чьим-нибудь крылышком, никогда не стать феодалом. Нечего и пробовать.
Много ли среди людей прирожденных лидеров? Немного. Много ли тех, кто к лидерству не стремится, но сам себе голова и вообще цельная личность? Тоже не густо. Почти наверняка нужный королю эффект будет достигнут с одной попытки!
Отличная идея – раз и навсегда сбить с феодала спесь, изменив его внутреннее «я»! И станет феодал ручным. Наместником станет. Присоединение к королевству еще одного феода пройдет на «ура» – добровольно и бескровно. А спустя какое-то время можно уже решить, что с этим наместником делать. Он все же двойник Его Величества, значит, может оказаться и полезен, и опасен. На первом-то этапе почти не имеет значения, какие черты личности приобретет пациент, – гораздо важнее, какие он потеряет! А дальше… дальше можно или ликвидировать его, или еще раз, два и вообще сколько нужно пропустить через обменник, пока наудачу брошенные кости не сложатся в комбинацию «покорная овца». Немножко тягомотно, зато надежно и при возможностях короля вполне осуществимо…
Все эти мысли пронеслись в пять секунд и пять шагов. Паника улеглась. Теперь Фома знал, что из него не хотят сделать слабоумного, а это было уже много. Никто не покушался ни на его ум, ни на его память. У него хотели отнять его «я», но ведь предлагали что-то взамен!
Кота в мешке.
Зато гуманно. А разве он сам не обрек Автандила на ту же лотерею с личностями? Словно вчера это было. Обрек ведь без тени сомнения в своем праве вмешиваться в чужое, сокровенное…
Ну и не ной теперь.
– А вот хрена вам лысого, – пробормотал Фома, оглядываясь.
Голова была ясная, мысль работала. Напропалую рвануть когти?.. Поймают, свяжут и отнесут в обменник – лежи, голубчик, до конца процедуры. Никому из гвардейцев не хочется заходить за обозначенную границу – но по прямому приказу зайдут ненадолго, ничего им за малое время не сделается…
Стоп, а какое время?
В дурилках – проверено – примерно полчаса. Так. Шредер рассказывал, как выгнал из дурилки одного лопоухого новичка, проторчавшего там минут сорок, и тот поначалу нес дебильную чепуху, но потом мало-помалу оклемался. Значит, до какого-то времени процесс обратим… А Бао – сволочь. Мог бы поподробнее рассказать соседям о своем обменнике. Не рассказал, перестраховщик. Ладно, отбросим лишние сущности, будем считать, что в запасе есть максимум полчаса…
Нет, уже двадцать пять минут.
Фома оглянулся. Два верховых гвардейца, пустив коней все тем же неспешным шагом, направились вдоль обозначенной камнями границы вправо, два других – влево. Смысл маневра был понятен: перехватить пациента по ту сторону скал. И все-таки сохранялась надежда: как можно скорее влезть на чертов обрыв, вырваться из обменника и на сохранившихся остатках своего былого «я» попытаться поиграть с верховыми в догонялки. Небезнадежное занятие, если там полно ловушек…
Фома не знал, полно их там или нет. Думать об этом было некогда, приходилось пробовать. Ускорив шаг, с трудом заставив себя не перейти на бег, он выбирал место для подъема. На обрыв надо взбежать, как геккон взбегает на стену, как мартышка на пальму… Плевать на страх. Надо рисковать. Сорвался – пропал, даже если не разбился. Задержался на стене – пропал.
Уже наметив трассу подъема, он еще раз оглянулся. Скальная стена загородила полнеба, и трасса подъема была намечена. Один участок беспокоил – метра четыре без единой трещины, с мелкими неровностями, то ли пригодными как зацепки, то ли нет, – но Фома мгновенно забыл о нем. С запада, вытянув впереди себя хищный раструб, приближался, рос горизонтальный смерч.
Бешено вращаясь, он не издавал ни звука. Не видно было, где он начинался. Казалось, вечно висящей над Плоскостью дымке надоело смирно висеть и она выпустила гигантское щупальце. Фома видел, как коричневый хобот протянулся над свитой короля, сразу кинувшейся врассыпную вместе с монархом. Простучала автоматная очередь, но кто и куда стрелял, Фома не смог бы сказать. На границе обменника хобот чуть-чуть запнулся и вдруг, словно продавив невидимую преграду, ринулся вперед с удвоенной скоростью, изгибаясь в намерении подцепить с земли что-то мелкое. Воронка опускалась на феодала.
Это было страшно. Это было страшнее, чем потерять в обменнике свое «я».
Фома вскрикнул и побежал вдоль стены. Бежал он недолго.
В памяти осталась бешено вращающаяся коричневая туча. Она грубо схватила его, и свет померк. Только тогда в уши ударил такой рев, что последней эмоцией феодала перед потерей сознания было желание, чтобы все это поскорее кончилось…
Кончилось тем, что он очнулся на песке. Смерча нигде не было. Фома пошевелился, приготовившись к адской боли, и никакой боли не ощутил. Приподнявшись на локте, он обшарил окрестности диким взглядом. Повсюду желтел песок. Лишь вдали проступали в дымке какие-то иззубренные скалы, показавшиеся смутно знакомыми. Он долго таращился на них, пока не понял, что это Спина Крокодила.
Спина Крокодила!
Только видимая с другой стороны. Фома всхохотнул диковатым смешком. Он все еще находился во владениях короля, но всего лишь в двух-трех часах пути от своего феода. Горизонтальный смерч шутя перебросил его на сотню-другую километров – и не только оставил живым, но и не сломал ни одной кости! Чудеса.
А бывают ли чудеса на Плоскости? В особенности приятные чудеса?
– Вот оно что… – прошептал он и принялся смеяться.
Его Величество остался в дураках. Никому уже было не по силам перенять феодала на пути в его родное феодальное гнездышко.
Фома смеялся долго. Но когда вышел весь смех, оказалось, что под ним, как мутный лед под пушистым веселым снегом, лежит такая же мутная ледяная ярость. Взгромоздившись на ноги, Фома погрозил кулаком бесцветному небу.
– Нужен я тебе, да? – спросил он с гадливой гримасой. – Ответь, для чего я тебе нужен? Интересный экземпляр? Стольких людей ты загубил и не поморщился, а меня – спасать? Зачем? Может, я нарушил чистоту твоего эксперимента?
Плоскость молчала.
– Или результат показался тебе чересчур уж тривиальным? И ты решил переиграть? Что молчишь? Ответь.
Он выждал несколько секунд, будто и впрямь надеялся получить ответ.
– Думаешь, я скажу тебе спасибо за то, что ты меня спас? Не дождешься. У тебя свои цели – у меня свои. Ты мне жизнь изуродовал, понял? Жизнь, сволочь! Букашка я тебе? – вдруг заорал он, кривя рот. – Букашка?! Ладно, посмотрим…
Фома не представлял себе, куда и на что надеется посмотреть. Он еще долго кричал, угрожая пескам и мутному небу и надеясь, что Экспериментатор его слышит.
И не просто слышит – ведь и белой крысе в лабиринте не возбраняется пищать, – но и понимает каждое слово.
