Глава 5
Ничего страшного. Просто полоса неудач. Со всяким бывает. А сколько их было раньше, этих полос! Тут надо только одно: переждать, не наделав глупостей. И верить, что лучшие дни впереди. Причем не слишком далеко.
Ведь что привязывает человека к жизни? Страх смерти? Да, но не только. Многие легко преодолевают этот страх, стоит им убедиться в отсутствии перспективы. Никто, веря в Прекрасное Завтра, не намылит себе петельку и не нырнет головой вниз в черный провал. Вера нужна. Или хотя бы надежда, пусть робкая…
Вопрос: откуда им взяться? Рано или поздно до каждого хуторянина доходит, что он долгие годы занимался самообманом. Где оно, Прекрасное Завтра? Ау!
Нету его. Не водится на Плоскости такой зверь. А все разговоры о том, чтобы «увидеть, чем это все кончится» да «понять смысл», – они больше для феодалов, чем для хуторян. Вдобавок похоже на то, что глубинного смысла Плоскости не понять никому, как никому не дано увидеть, чем все кончится и на чем сердце успокоится. Потому как не кончится никогда.
Людям нужны дети, это первое. Поднять детей – чем не могучий стимул выжить? А повзрослевших детей нужно как можно скорее женить, пока они не задумались на отвлеченные темы. И пусть рожают, растят новых детей, вытирают им сопли, высаживают на горшки, учат и воспитывают в меру своих способностей. Пусть стимул передается новому поколению, вроде эстафетной палочки.
Так и надо. Простенько, но со вкусом. И не ищи никакого смысла, забудь. Не умеешь жить для себя и семьи – живи назло. Кому-нибудь. Сам выбери кому.
Кстати, не увеличить ли оброк с бездетных пар?..
Фома уже вошел в границы оазиса, потому и мысли зашевелились вновь. Доморощенно-философские. Вне безопасных зон мысли всегда другие, частенько не мысли даже, а голый инстинкт. Обойти ловушку слева или справа? Рискнуть срезать путь по малознакомой местности или дать кругаля? Пополнить в ближайшем оазисе запас воды или обойтись оставшимися на донышке бутылки двумя глотками?
Нет, все же мысли. Мысли расчетливого игрока. Ставки и риск, тактика и потуги на стратегию. Глупость и ее последствия. Удача – и новая ставка.
Игра.
Он подумал о Борьке. Вот кто азартный игрок! Знает ведь, что банк ему все равно не сорвать, а рискует почем зря. Талантлив, но допрыгается…
Кстати, где он?
На дальнем краю оазиса за заброшенной рисовой плантацией Фома разглядел одинокую фигурку. Нет, это был не ученик. Это была подобранная давеча девчонка, как бишь ее… Олеся? Нет, Оксана, кажется. Да, точно Оксана. Ксюха. Черт разберет эти имена: Оксана и Ксения – это все еще одно имя или оно уже размножилось делением?
Оазис был тот самый, куда Фома поселил было родителей Борьки пять лет назад. И «коттедж» был тот же самый. За минувшее время он не стал новее.
Борька валялся на лежанке, читая «Смока и Малыша». Книга, выспанная давным-давно, еще не успела облохматиться, но явно доживала последние недели отпущенного ей срока.
– Глаза испортишь, – сказал Фома, с наслаждением сбросив с плеч рюкзачок и потягиваясь всем телом.
– Не-а. – Ученик перестал читать. – Светло. Во какие щели.
– То-то, что щели. Мог бы, между прочим, кровлю поправить.
– На кой? Дождей-то нет.
– Для порядка. Ладно, сообрази-ка мне чего-нибудь пожрать. Сутки не ел.
Согнав ученика, он повалился на лежанку. Весьма неохотно Борис выбрел из «коттеджа» и вернулся с охапкой хвороста. Скоро в очаге заплясал огонь.
– Суп есть? – спросил Фома.
– Не-а. Только чай и лепешки.
– И то ладно. Лепешки разогрей.
– Масла мало, кончается.
– А ты насухую разогрей.
– Угу… Как сходил – нормально?
Фома рассказал про Патрика и Автандила. Ученик отреагировал кратко:
– Кретины. Оба.
Хотелось его осадить, но Фома не стал. Чтобы не задремать, спросил об Оксане:
– Чего это она там одна слоняется? Оазис изучает, что ли? Одного дня ей на это не хватило?
– А ну ее, – скривился Борька. – Принцесса, блин. Недотрога. Сперва только и делала, что болтала, теперь молчит.
– А ты что?
– А что я? Я ничего.
Фома хмыкнул.
– Молчащие женщины непобедимы, пора знать. Разговори ее.
– Ага, «разговори»! – обиделся ученик. – Умная больно. Воображает. О, говорит, тут у вас озеро. И ну купаться. Я ей и объяснить не успел, что это не озеро, а рисовая плантация, только без риса… Она юбку сбросила, разбежалась – и нырь! Вылезла вся в грязюке, и я же оказался виноват. Сперва обложила меня по-всякому, теперь молчит. Брезгует, типа.
– И ты молчишь?
– А то. На поклон мне к ней идти, что ли? Ничё, проголодается – придет.
– А как она по хозяйству? Делает что-нибудь?
Вопрос был излишним, Фома и так все прекрасно видел. Он только хотел подразнить Борьку.
– Щазз, делает! – совсем обиделся Борис. – Я лепешек напек, она и не подошла. Ходит вон… голодная. Хочешь, мол, похудеть, спроси меня как.
– Давно не ест?
– Второй день.
– Ты объяснил ей, что белоручек здесь не ценят?
– А то!
– По соплям – пробовал? – с виду строго, но внутренне потешаясь, осведомился Фома.
Ученик скривился:
– Не-а. Без толку. И потом, она женщина… ну, то есть девушка.
– Это что, аргумент?
– Какой есть. Я ей по соплям, а она возьмет да и утопится вон в той луже всем назло. Грозилась уже. Кто тогда виноват будет – я?
– Ты и будешь, – подтвердил Фома. – Не я же.
– Это почему же не ты? Кто меня здесь с ней оставил?
Мальчишка, совсем еще мальчишка… Фома выдержал педагогическую паузу. Длинно, напоказ сплюнул сквозь зубы на пол. А когда заговорил, самое внимательное ухо не уловило бы в его тоне ничего, кроме ледяного презрения:
– А ты, я вижу, хорошо устроился. Хочешь отвечать только за себя – вот тебе хижина, вот тебе плантация, вот тебе посевной материал. Работай, плати десятину и не ной. А если будешь плохо работать, я тебя выгоню. Что молчишь? Не нравится? Тогда изволь отвечать за других. Умей договариваться. Учись гнуть людей для их же пользы. Феодал ты или дерьмо на палочке?
Борис обиженно засопел и полез в спор. Фома махнул на него рукой:
– Молчи уж. Вон лучше дров под чайник подбрось. Долго мне ждать?
Он все-таки задремал и проснулся с великой неохотой, когда Борис прокричал ему побудку прямо в ухо. Вот урод. Нет, без толку все нотации… Словами учить его еще рано, а пороть – поздно.
Может, и впрямь «научить его плавать» радикальным методом – за шкирку и в воду?
И сейчас же Фома подумал: «Какого черта? Я ведь уже решил. Или это мне самому хочется дать задний ход? Сдрейфил я, что ли?»
Он повертел эту мысль так и эдак. Нет, вроде не сдрейфил. Во всяком случае, не настолько, чтобы отказаться от задуманного.
– Подай чай сюда… стряпуха.
Борька повел носом, однако смолчал. Понял по тону, что учитель шутит, и в бутылку не полез. «Все-таки взрослеет», – явилась теплая мысль и задержалась ненадолго, приятно грея.
После трех лепешек и кружки чая в сон потянуло уже совершенно неудержимо. Принимая пустую кружку, Борька споткнулся о рюкзачок.
– Ого! Что там?
– Гранаты, – сказал Фома, зевая. – Две РГД и две «Ф-1». Еще обоймы для «маргоши». Ну и барахло всякое. Положи в угол аккуратно.
– Выспал, что ли? – спросил ученик, потирая ногу.
– В оружейном магазине купил. С новогодней елки снял. С неба упали – чуть не по голове. Не задавай глупых вопросов.
– Это я к тому, что ты, вижу, спать намылился, – несколько обиженным голосом заметил Борис. – Не выспался в спальне?
– Выспался, – ответил Фома, уронив голову на набитый сухой травой мешок. – Только это позавчера было. Я еще после спальни прошвырнулся немного… У Пурволайненов был, у Юсуфа… точку проверил… ту, что на северо-востоке, за оазисом Гвидо… и еще…
Не договорив, он уснул. Ему снилась клейкая глубина и зависшие в ней тупоумные губошлепые рыбы, смахивающие на исполинских морских окуней. Среди них выделялось чудище, способное без всякого труда заглотить человека; оно подплыло совсем близко, открывая и закрывая пасть-капкан и шевеля жабрами, но не стало глотать, а лишь пучило глаза в изумлении. Застрявший в глубине человек не вписывался в рыбьи представления о враге или пище. И какое рыбе дело до того, что человек мучим удушьем и страхом?
Фома проснулся от колющей боли в сердце. Стояла «ночь». Обыкновенная, серая, без глупых шуточек с непроглядной теменью. В «коттедже» сумрак казался живым, вещественным. Сверху его теснил серенький скудный свет, вползающий сквозь щели крыши. Вторая лежанка была пуста, ученик где-то слонялся.
Сердцебиение понемногу улеглось, ушла и боль. Фома осторожно потянулся, нового укола в области миокарда не ощутил и показал сам себе большой палец. Сейчас же вспомнил о том, что ему предстоит. Ничего, подумал он, прорвемся. Поискал глазами рюкзачок и нашел его в углу, как и было сказано. Похоже, Борька в нем не копался.
Точно, взрослеет.
Он вышел помочиться в компостную кучу. Справляя нужду, вертел головой. Борьки нигде не было видно, Оксаны тоже, но из-за обложенного камнями колодца с давно сломанным воротом доносились плеск воды и сдержанное повизгивание. Кто-то там мылся, и вернее всего, не Борька.
– Эй, у колодца! – грянул Фома, приближаясь. – Пять минут на помывку!
В полутьме испуганно ойкнули, и сейчас же сердитый девчачий голос потребовал отвернуться.
– Все равно ни лешего не видно, – пробормотал Фома, но все же повернулся к колодцу спиной.
Как раз в этот момент начало светать.
Рассвет на Плоскости длится минуту-другую, редко больше. Обычно все небо светлеет равномерно, но бывает и так, что яркая полоска разгорается вначале у горизонта. Тогда кажется, будто вот-вот взойдет солнце, и даже мерещится дуновение первого утреннего ветерка. Чушь, конечно. Обман. Привычный для старожила. До слез обидный для новичка, еще не свыкшегося с подлой натурой Плоскости.
Но для девчонки – еще рано. Любой феодал, пообщавшись полчаса с новичком, безошибочно определит, когда тот начнет тосковать по-настоящему, когда он впадет в первое, страшное отчаяние и когда он мало-помалу начнет свыкаться с мыслью, что Плоскость – это навсегда. Феодал новичка насквозь видит. Практика.
– Закругляйся, – бросил Фома через плечо. – Полотенце у тебя есть или так сохнуть думаешь?
– Полотенце! – донеслось из-за спины. – Тряпка, полы ей мыть! У вас тут что, по-нормальному искупаться нельзя?
– Могу дать лопату. Выроешь себе пруд.
Наверное, Оксане почудилась насмешка, хотя Фома вовсе не насмехался. На несколько минут стало тихо – как видно, девчонка была из тех, кто злится молча.
– Долго еще тебя ждать? Эй, наяда!
– Сам дурак! – послышалось в ответ. – Уже почти всё.
Фома беззлобно ухмыльнулся. Ну-ну. Кобылка необъезженная. А вообще-то нормальная девчонка. И чего это Борька не нашел с нею общего языка? Конечно, разница в возрасте, он для нее пока что молокосос… А, ерунда! Привыкнут оба. Девчонке все равно некуда деваться.
– Готово, – услышал он и обернулся.
Обернувшись – осмотрел критически. Н-да… Надо было выспать ей более подходящую одежду и обувь, чем мини-юбка и туфельки. Забыл, черт… Ничего, Борька сходит и выспит.
– Что, не нравлюсь? – спросила Оксана.
– У тебя волосы правда рыжие или это краска?
– Отличить не можешь? Я сроду не красилась.
– А, ну-ну. Борьку не видела? – сменил он тему.
И заметил, как лицо Оксаны – симпатичная мордашка, ничего не скажешь – исказила мимолетная гримаска.
– Нужен он мне, как же… Ушел, наверное. Я тоже уйду.
– Далеко ли? – поинтересовался Фома.
– А не знаю! Куда-нибудь. Надоело все.
– В том числе и жить? – хмыкнул Фома.
– А что, не дойду, по-твоему? – строптиво возразила Оксана.
– Смотря куда. До своего Ростова Великого – нет. Если тебе повезет, дойдешь до такой ловушки, которая убивает быстро. Если не повезет – помучишься… Если очень-очень повезет – наткнешься на оазис, примерно такой же, как этот. Шило на мыло. Здесь же нет ничего другого, ты разве еще не поняла? Борька тебе не рассказывал?
– Да, рассказывал! – засмеялась Оксана. – Я о него горшок разбила, так он мне рассказывал… о том, как нам с ним вдвоем хорошо в койке будет. Сопляк, малец совсем, ниже меня на полголовы, а туда же. У всех одно на уме.
«Ай да Борька!» – подумал Фома, но вслух сказал иное:
– У меня, например, на уме помыться. Так что иди-ка ты посиди в хижине. Чайку разогрей, лепешек поешь. Иди, иди, нечего тут голодовки устраивать…
Он фыркал, обливая себя тепловатой водичкой из мятого оцинкованного ведра, ронял ведро в колодец, вытягивал его за веревку, мылился обмылком, тер себя глиной пополам с песком и обливался еще и еще, смывая с себя пот и страх Плоскости. Хорошо-о! Жаль, нельзя принять ванну. Выкопать углубление – не труд, но как подвести проточную воду? Родники-то вон где – в низине… в болоте… на бывшей рисовой плантации.
Руки оазису нужны. И желательно азиатские. Разве Николая заставишь возиться с рисом, целыми днями топтаться задницей кверху по жидкой грязи, высаживая рассаду? Николаю проще лечь и помереть, чем так над собой издеваться. В упадок приходит оазис. Не феодалам же на нем работать, в самом деле… Да, а где все-таки Борька?
Фома попрыгал, стряхивая с себя воду, влез, не вытираясь, в штаны и заметил ученика. Тот быстро спускался с холма, выбрав почему-то окольный путь. Еще несколько секунд – и он скрылся бы за «коттеджем», чего, по-видимому, и добивался. Фома сделал рукой недвусмысленный жест – иди сюда, мол. Партизан.
Поняв, что обнаружен, Борис неохотно подошел. Вид у него был насупленный.
– Что у тебя там? А ну, не прячь за спиной. Какие между нами секреты? Показывай.
Борис нехотя достал из-за спины бинокль. Все было ясно: несмотря на запрет, ученик копался в рюкзачке, пока учитель спал. Гранаты ему были не нужны, а вот попользоваться мощным биноклем и незаметно вернуть его на место…
– Подглядывал? – спросил Фома. – Давай колись быстрее, тут все свои. Вон там в кустах позицию выбрал? Смотрел, как она моется, млел и рукоблудничал? Правильно я понимаю?
– Ничего я не руко… – сконфуженно начал Борька и сейчас же вспылил: – Сам такой! Я просто смотрел.
– Дурак! Ты мужчина, и ты почти феодал. Тебя к чему-нибудь должность обязывает?
Борька отвернулся и демонстративно сплюнул. Слыхали, мол.
– Смирно стоять! – рявкнул Фома так, что ученик от неожиданности вздрогнул. – Морду тебе набить? Не боись, при свидетелях не буду, потом разберемся. Хочешь, чтобы я тебя выгнал? Выгоню.
– Да ну? Выгнал один такой… Так я и ушел.
Глядя на глумливую ухмылку Борьки, Фома медленно считал до десяти. И дождался: ухмылка сделалась неуверенной, затем и вовсе начала сползать с лица.
– Уйдешь, если я захочу. Можешь не сомневаться. Но сейчас задача иная: я ухожу, ты остаешься. Будь добр, сделай так, чтобы мне за тебя не было стыдно перед хуторянами. Уловил?
От изумления Борька даже глазами захлопал, сразу забыв о том, что собирался схлестнуться с наставником. Не, так нечестно! Помочь в делах – одно, а взваливать на свой горб весь груз – так мы не договаривались!..
– Куда это ты уходишь?
– Куда надо. Когда вернусь – не знаю. Может быть, скоро, но не факт. До моего возвращения феодалом останешься ты. Начинай обход прямо сегодня. Девчонка пусть тут живет, ей полезно поскучать. Не торопи события, понял? Про штурм забудь, займись осадой. И держи авторитет. Посоветуй ей починить ворот над колодцем. Теперь вот что…
Он подробно рассказал о новых ловушках, об исчезнувших ловушках, о нуждах хуторян, напомнил о необходимости проверять точки выброса, посоветовал быть пожестче с Николаем и закончил так:
– Потрать денек-другой на Патрика. Он мне что-то не понравился. В гости к сыну его своди, пусть малость развеется. Ему полезно.
– Да? А что с ним такое?
– Задумываться начал.
В глазах Борьки запрыгали веселые чертики.
– Это вредно?
– Тебе пока не понять. А теперь иди и положи бинокль на место так, чтобы Оксана его не видела. Догадается ведь. Ты и так уже напортачил, а поймет, что подглядывал, – навсегда останешься для нее наглым щенком. Сумеешь незаметно?
Ученик кивнул.
– Тебе помочь ее отвлечь?
– Чего там отвлечь, сам справлюсь…
– Иди.
Фома надел потную рубашку, носки, завязал на ногах кроссовки. Вещи были достаточно новыми, чтобы не бояться их внезапного распыления. Конечно, одежду не мешало бы постирать, но какой в том толк перед выходом? Очень скоро будет то же самое. Издержки жаркого климата.
А есть ли где-нибудь на Плоскости иной климат? Холодный, с ледяным ветром, сугробами и снежной крупой в лицо? Или муссонный, с периодическими затяжными ливнями?
Никто не знает. Может, и есть где-нибудь далеко-далеко. А может, и нет. Не исключено, что Экспериментатор вычислил некий температурный оптимум и его поддерживает. Ведь половина, не меньше, жителей Земли обитает именно в теплом климате, а многие и в более жарком. Для Нсуэ было в самый раз. Как-никак здесь все-таки не Сахара в полдень и даже не Калахари, здесь куда прохладнее…
В дверном проеме он столкнулся с Оксаной – та как раз выходила. По-видимому, она считала ниже своего достоинства находиться с Борисом в одном помещении. Фома не стал ее останавливать.
Он собирался деловито и быстро. Потрогал отросшую щетину, подумал, не побриться ли, и отверг мысль как несвоевременную. Проверил оружие, боеприпасы, бинокль. Завернул в тряпицу несколько лепешек. Одну пластиковую бутылку наполнил теплым чаем, вторую водой из канистры. Канистра была специальная, из чистого серебра. Вода в ней стояла подолгу, совершенно не тухла и была приятной на вкус.
Покончив со сборами, сделал Борьке ручкой – пока, мол.
– А я знаю, куда ты уходишь, – сказал ученик. – Ты на запад идешь, в разведку. Угадал?
– А если и угадал, то что? – осведомился Фома.
– Возьми меня с собой, а? Польза будет.
– Кому польза будет?
– Ну ваще-е… Вопросы у тебя! Тебе будет польза, кому же еще.
– Ты лучше тут пользу приноси, – сказал Фома. – А там я уж как-нибудь сам управлюсь.
– Да, управишься… А если не вернешься?
– Твое счастье, что я не суеверный. Огреб бы ты у меня за такие слова… Если не вернусь – сам знаешь. Тебе быть феодалом. Хочешь?
– Да. То есть нет. Я маленький, мне еще рано.
– Жулик ты. И лодырь.
– Не, я правда не хочу…
– А придется. Поэтому пожелай мне удачи.
– Удачи.
– Так-то лучше. Ну пока.
Прощаться с Оксаной было незачем. От «коттеджа» Фома прямиком пошел на запад. Девчонка догнала его на вершине холма.
– Что ты за мной ходишь? – набросился он.
– А что, нельзя? – с вызовом спросила Оксана.
– Нельзя. Опасно.
– И ловушки кругом, да? Это я уже слышала. Только я все равно уйду отсюда. Не с тобой уйду, значит, одна. Так и знай.
– Погибнешь.
– А тебе-то что? Моя жизнь, мне решать.
«Чтоб вас всех, – подумал Фома. – Пропадите вы пропадом. С вашими решениями за себя и за других! С вашими амбициями и капризами! Плюнуть бы на вас и уйти навсегда. А ведь когда-нибудь так и сделаю…»
– Слушай, может, ты после решишь, а? – взмолился он. – Ну некогда мне! Потерпи. Почему я за всех терпеть должен? Я ведь феодал, не нянька…
– А мне няньки и не нужны!
– Уф-ф! Ладно, просьбу выполнишь?
– Смотря какую.
– Дождись меня тут, в оазисе. Борька скоро тоже уйдет, надоедать не будет. А я вернусь – обсудим вдвоем твою проблему. Может, и придумаем чего.
– А ты надолго?
– Не знаю. Нет, наверное. Но если все-таки задержусь – дождись. Договорились?
Она капризно выпятила губку.
– Я подумаю.
Наверное, это стоило счесть согласием.
– Дождись, – повторил Фома.
Он не стал говорить ей, что совсем недавно узнал ее и себя в двух прошедших мимо полупрозрачных фигурах, в призраках. С этим явлением натуры лучше было прежде разобраться самому. Да и ни хрена они, наверное, не значат, эти призраки!
Со Спины Крокодила Фома долго рассматривал в бинокль ближайший оазис к западу от своих владений. Поле – то ли ячменное, то ли пшеничное, издали не разглядеть – было наполовину сжато. Двое мужчин и одна женщина трудились как заведенные, безостановочно срезая колосья серпами. Еще одна работница вязала снопы. Судя по дымку над крышей хибары, третья женщина стряпала.
Тихо было.
В мутном воздухе – ни ветерка. Ни одной ловушки в пределах ста шагов. И только на той стороне – монотонная работа, редко-редко прерываемая коротким, минут в пять, отдыхом.
Он наблюдал долго, пока не понял, что просто тянет время, не в силах решиться. И тогда решился сразу.
Что могло ждать внизу по ту сторону границы? Небывалое скопище ловушек? Минное поле? Пока не проверишь, не узнаешь.
Осторожно спустившись со Спины Крокодила, Фома и дальше шел с опаской. Когда, по его понятиям, миновал час, он оглянулся и приободрился: ого, сколько отмахал! Километра два, пожалуй. Правда, оазис впереди будто бы и не приблизился совсем, но это, безусловно, обман зрения, знаем мы наперечет все эти обманы…
Один черный провал, одно скромных размеров облачко белого тумана да участок зыбучего песка, который пришлось обойти, – вот и все, что пока встретилось. Красота! Можно позавидовать Перонелли – или кто тут у них теперь главный? Если вся местность вокруг столь же безопасна – это же не жизнь, а сказка!
Хотя ясно, конечно, что это лишь местная флуктуация плотности ловушек. Сугубо временная и вполне допустимая теорией вероятностей.
И сейчас же под ногой раздался знакомый легкий треск. Фома рванул, как на стометровке. Пыхтуны, черт!.. Ничего, успел, проскочил. Вот уже все, совсем все… Уф-ф. Можно отдышаться.
А недурной условный рефлекс наработан, однако! Голова еще не сообразила, а ноги уже помчались… Фома оглянулся назад, где низко над песком ветерок шевелил облачка едкой, вроде иприта, дряни. Надо запомнить место. Грибницы восстанавливаются быстро.
Хотелось бы знать, зачем им это надо? Если грибница пыхтунов и впрямь местная форма жизни, то от кого она защищается кожно-нарывной взвесью? От многоножек? От каких-нибудь неведомых кротов или почвенных нематод? Вряд ли, скорее уж от какого-то роющего, но все же наземного пожирателя, вроде мышкующей лисы… А где он? Кто жрет пыхтуны? Кто их вообще видел?
А, наплевать!.. Всякому чуду дивиться – дивилка сломается. Убежал, никуда не влипнув, – ну и радуйся. Есть чему.
Часа через два он уже подходил к оазису, не встретив больше ни одной ловушки. Надо же. Если у Перонелли ловушки везде разбросаны так редко, то это не пустыня – рай! Тогда феод может быть вдвое больше, и феодал с ним управится. Хотя какой теперь Перонелли феодал? Наместник он. Сатрап. И феод его – сатрапия.
Нет, поправил себя Фома. Так было пять лет назад. Теперь – неизвестно. Если все изменилось, то почему от западных соседей пять лет не поступало известий? Если нет – тот же вопрос. Почему новоявленное королевство оставило восточных соседей в покое? Думай, феодал, думай.
Опять ничего не придумал?
Да, опять.
– Вскрытие покажет, – пробормотал он, пересекая границу оазиса. Долгая практика учит находить границу безошибочно, и изумляется феодал чужой бестолковости: «Как, разве вы не видите? Да вот же она!»
Вряд ли его заметили. Хуторяне были слишком заняты в поле, чтобы глазеть по сторонам. И женщине, оставшейся в хижине, вряд ли взбрело бы в голову то и дело высовываться, оглядывая окрестности. Да и зачем? Пять лет никто не приходил с востока. За такой срок любая караульная служба продолжит существование лишь на словах. Если она вообще была когда-либо.
Он вошел в хижину и нос к носу столкнулся с женщиной – от неожиданности она отпрянула назад, едва не опрокинув исходящий паром горшок, пристроенный на камнях над очагом.
– Здравствуйте, – сказал Фома вежливо.
Беглый взгляд на внутренность хижины сказал ему многое. Бедность, бедность и еще раз бедность. Печать убогости на всем, от посуды до лежанок. Инвентарь, развешенный по стенам, правда, сносный, но остальное…
Женщина – костлявая, изможденная – медленно пятилась. Казалось, она онемела от страха. Зрачки ее то начинали панически метаться по сторонам, будто женщина собиралась удрать, проломив головой стену, то с ужасом останавливались на госте. Заберись в лачугу саблезубый тигр, вряд ли он сумел бы сильнее напугать хозяйку.
– Хэллоу! – сказал Фома. – Хау ду ю ду?
Женщина забилась в угол. Невозможно было предугадать, что она сделает в следующий момент. Завопит благим матом, зовя своих на помощь? Повалится в ноги, умоляя о пощаде? С воем бросится на незнакомца, целясь ногтями в глаза?
– Еды у нас нет, – сказала она наконец. По-русски.
– Вижу, – ухмыльнулся Фома, указав на горшок с булькающим варевом. – Я не голоден. Не беспокойтесь, ничего у вас не отниму. Вот разве что воду… Вода-то чистая найдется?
– В роднике. Родник там…
– Ясно, что не в доме. Хотя всякое бывает. Вот, помню, я видел…
Он непринужденно рассказал целиком выдуманную историю о хижине с самодельным водопроводом, якобы встреченной им во время скитаний. Сочинял на ходу и видел: его легкомысленная болтовня мало-помалу оказывает нужное действие. Ужас еще плескался в расширенных зрачках, но уже не в компании с безумием. Женщина успокаивалась. Хотя рукоятку пистолета за поясом визитера она, несомненно, заметила. Небритый, грязноватый, вооруженный гость, явившийся неизвестно откуда, по-видимому, не был намерен причинить ей зло. И Фома видел, что с ее опытом это никак не вяжется.
– Урожай еще не снят, – торопливо сказала женщина. – Зерна нет.
– А зачем мне ваше зерно? – улыбнулся Фома.
– Так вы… не сборщик?
– Я просто проходил мимо.
Он произнес эти слова как можно наивнее. Что, мол, тут такого особенного? Шел куда придется, зашел испить водицы. Заурядное явление. С каких это пор туристы на Плоскости стали диковиной?
– Не понимаю, – сказала женщина.
– Что тут не понять, – еще более обворожительно улыбнулся Фома. – Хожу, ищу, где осесть. Сейчас иду на запад. Увидел оазис, решил заглянуть. Как тут у вас вообще живется?
– Вообще ничего. Не жалуемся.
– Вижу, как ничего! Пятеро в одном оазисе. Тут и троих было бы многовато. Нет?
– Везде так. – Женщина беспомощно развела руками.
– Ну, не везде…
Фома мимолетно удивился, как хорошо у него выходит роль легкомысленного болтуна. Словно и не прожил на Плоскости почти тринадцать лет. Что ж, в той, прежней жизни московского студента его вовсе не гнали из компании за молчаливость. По пиву после лекций – это святое. Компания однокурсников, дешевое пиво, дешевые сигареты – к счастью, не успел втянуться, иначе по сию пору страдал бы без табака – и треп, треп…
Он рассказывал историю небывалую, зная, что как раз в небывальщину люди верят охотнее всего. Никто ведь не укажет точно, чего на самом деле не бывает на Плоскости. Можно выдумывать на ходу. В общем, он попал сюда недавно, может, полгода, может, год назад. Трудно тут считать время, да и зачем? С тех пор он путешествует. Бывал хуторянином то у одного феодала, то у другого, но всякий раз надоедало – уходил. Говорят, у него есть способности ходить по Плоскости. Может, и впрямь есть, учитывая, что он до сих пор жив, хотя насмотрелся всяких ужасов. И нигде ему не нравилось. Теперь решил пойти поискать феод без феодала. Говорят, можно найти, если постараться? Нет ли где поблизости? А что? Ему говорили, что из него выйдет отличный феодал. Правда, он пока в сомнениях: видел разных феодалов, и что-то ни один из них не светился счастьем…
– Так вы с востока пришли, – с непонятным значением сказала женщина. – Там людям плохо живется, мы знаем.
– Здесь лучше? – спросил Фома как можно наивнее.
– Здесь у нас порядок. Здесь есть закон. И мы ни в чем не нуждаемся.
– Правда?
– Конечно, – убежденно сказала женщина. – Если вы и впрямь такой удачливый, проситесь в сборщики. Или в военные. От нас прямо к оазису наместника дорога идет, я покажу. Довольны останетесь. Это у феодалов люди с голоду пухнут. У нас такого не бывает. Король не допустит.
– А сборщики – от короля?
– От наместника.
Женщина тяжело вздохнула.
– Вы короля когда-нибудь видели? – продолжал допытываться Фома.
– Нет. – И новый тяжкий вздох. – Никто из наших не видел.
Фома озадаченно похмыкал. Приходило в голову только одно: извечная сказочка про доброго и справедливого монарха, который – вот ведь незадача! – всегда обретается где-то вне пределов досягаемости.
Тем временем наместник стрижет свой двуногий скот так, как считает нужным.
– И много с вас сборщики собирают?
– Десять мешков. Когда треть урожая выходит, когда и половина. А как же? Носильщикам тоже что-то есть надо. И проводникам. И самим сборщикам, конечно. Опять же король наш должен армию кормить. Случись война – что тогда? Страна должна быть сильной. Соседние феодалы только и думают, как бы нас поработить…
– Вам это сборщики рассказали? – перебил Фома.
– Они, – кивнула женщина и сейчас же с горячностью принялась доказывать: – Да ведь это правда. У нас люди нормально живут, а за границей? Шантрапа одна. Голодные да завидущие. Как у них совсем животы подведет, так к нам и полезут. Все пожрут, все изгадят, а нас если не убьют, так выгонят – все одно помирать. Не-ет, не будь у нас армии, все давно бы прахом пошло. Все труды наши…
– Это да, – согласился Фома, изо всех сил стараясь не расхохотаться. – Это верно. Точат они там когти на ваши земли, ох, точат. Видел, знаю. Вы крайние, на вулкане живете. Вот припрутся к вам однажды человек с полсотни, да с оружием – что тогда? До бога высоко, а до короля, знаете ли, далековато. Пока он подоспеет со своей армией… А ведь может и так случиться, что, пока он узнает о вторжении, враг уже полстраны захватит, верно?
– Сигнал подадим, – горячо возразила женщина и сейчас же испуганно охнула. Полутьма хижины не помешала Фоме заметить мгновенную испарину на посеревшем лбу.
– Сигнал? Интересно, какой же?
Женщина села на низкую лежанку. Голос дрожал:
– Ну… костер разожжем… дымный.
– Будет врать-то, – жестко усмехнулся Фома. – Сболтнула, так теперь не отнекивайся. Какой сигнал?
Женщина забилась в угол. Ее трясло.
– Не надо… Меня накажут… Пожалуйста, не надо…
– Я и накажу, если не скажешь. А скажешь – не трону. Какой сигнал?
– Дымный костер.
– Очень хорошо. Я уж проверю, ты не обижайся.
Он перевернул ближайшую к выходу лежанку – кое-как набитый соломой тюфяк, отделенный от земляного пола жиденькой плетенкой из прутьев. Перевернул и плетенку – пусто.
– Па-а-аша-а! А-андри-и-ис!
Женщина с воплем метнулась было мимо него – к выходу. Перехватив беглянку поперек туловища, Фома отшвырнул ее в угол.
В ухоронке под второй лежанкой он обнаружил искомое – толстый, размером чуть ли не с армейский барабан наполеоновских времен, картонный цилиндр с кричащей раскраской и надписью «Made in China». Праздничный фейерверк из самых мощных и дорогих. Хотя что на Плоскости цена? Имеет значение лишь срок существования.
Фома не удивился находке. Чего-то в этом роде и надо было ожидать. Вряд ли местная власть решилась бы доверить нещадно обираемым хуторянам что-нибудь хоть отдаленно похожее на оружие, вроде армейской ракетницы. Не говоря уже о спецназовских средствах оглушения-ослепления, чье действие не захочешь, а почувствуешь за несколько километров… Фома примерил ситуацию на себя – нет, он ни за что не доверил бы. Разве что фейерверк или дымовую шашку. Сказано: не вводи в соблазн. Не культивируй ненужные мысли в чужих головах. Любой предмет со стволом и спусковым крючком и хуторянин противопоказаны друг другу.
Приняв в себя китайское изделие, рюкзачок феодала раздулся до предела. Чтобы повесить его на спину, пришлось ослабить лямки.
Трясущейся в углу женщине Фома сказал так:
– Никто на вас не нападет, кому вы нужны. Живите. Давно на Плоскости?
Женщина всхлипнула.
– Я с-под Омска. Шла домой с рынка, и вот… тут… третий год уже.
– Остальные тоже недавно?
– Да…
– Тогда понятно. Информацией не владеешь, помирать не хочется, а жить по-людски смелости не хватает. Значит, будете гнить. Чао.
– Меня теперь в носильщицы определят. – Женщина разрыдалась. – Или в проводницы…
– А кто меня видел? – сказал Фома, остановившись перед низеньким дверным проемом. – Я спрашиваю: кто видел? Пока не хватятся пропажи, никто ничего не узнает. А хватятся – шлангом прикинешься. Рассыпался фейерверк и исчез, срок ему вышел. Понятно? Не было меня тут. Повтори.
– Вас тут не было, – послушно пробормотала женщина и громко хлюпнула носом.
– Урок усвоен, ставлю «отлично». Пока!
