Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы по своей структуре напоминает чертеж многоярусного дворца. Историческая основа праздника — посвящение Девы Марии Богу по обету Ее родителей, святых и праведных Иоакима и Анны; символический и духовный план — мистика храма, значение его для христианина, посвящение человеческой души Богу, цель и смысл православного монашества.

Когда Деве Марии исполнилось три года, то Ее родители вместе с Дочерью, в сопровождении многочисленных родственников, пешком отправились из Назарета в Иерусалим. На рассвете третьего дня они приблизились к Святому Граду. Чудная картина открылась их взору. Храм на уступе горы Мориа был похож на стоящий у пристани корабль с распущенными белоснежными парусами, казалось, что он готов подняться ввысь и поплыть по лазурному океану неба. Лучи восходящего солнца, отражаясь и искрясь на золотых спицах купола, окружали Храм переливающимся призрачным облаком света, словно сияющим нимбом.

Навстречу паломникам вышел первосвященник, по преданию — праведный Захария, отец Иоанна Предтечи. Дева Мария, оставив родителей, быстро взошла по высоким ступеням Храма, не поддерживаемая никем, и обняла ризу первосвященника. Он взял Ее за руку и ввел в Храм, к изумлению священников и левитов — в алтарь, который назывался Святая Святых. Десять лет Мария жила при Храме. Душа Ее под его священными сводами сама стала живым Храмом Божества.

Храм — это икона Неба, храм — место невидимого присутствия Божия, поле Божественных сил и энергий. В храме Церковь земная соединена с Церковью Небесной. В храме непрестанно льются, как волны реки, песнопения Ангелов, их небесные хоралы слышит человеческая душа, погруженная в молитву; храм наполняет духовный свет, незримый для глаз, но видимый человеческим сердцем, омытым слезами покаяния. В храме проходит в священных символах и образах вся история человечества. В храме время теряет свою прямолинейную протяженность, будущее и прошлое во взаимопроникающих циклах становятся настоящим. В храме время, оцерковленное ритмами богослужения, отражает световой образ вечности. В храмовом богослужении раздается голос Пророков, возвещающих о пришествии Христа, и проповедь Апостолов о том, что спасение мира совершилось; в храме безгласно звучит пение серафимов, которым они славили Бога при мироздании; в храме предвозвещается будущий Страшный Суд над Ангелами и людьми. В храме само пространство и время открываются в новых таинственных глубинах и измерениях, в огромных внутренних емкостях, в которые вмещаются вся история мира и все пространство Вселенной. Храм — это Библия, воплощенная в камне, это иерархические ряды священных символов, через которые душа человека восходит к Богу. Храм — это место сокровенной встречи души с Божеством.

Круг храмового богослужения становится золотым кольцом, которым человек обручается с вечностью. Люди, не включенные в духовную жизнь, обычно воспринимают храм как синтез зодчества различных эпох, культур и народов, как достижение человеческой мысли и воплощение эстетического гения художника. Но это не так: храм является откровением Божественного Логоса на Земле, частью Священного Предания. Христианский храм несет в себе вечное и неизменное содержание, поэтому формы храма, его знаково-символический язык должны быть твердыми и устойчивыми, общими для всех регионов и времен. Образ ветхозаветной Скинии — походной церкви — был показан Моисею во время Теофании на Синайской горе.

План Иерусалимского храма составили цари-пророки Давид и Соломон. Один из них написал «Псалтирь» — основу богослужебных молитв, другой — «Песнь Песней», которую древние мистики сравнивали со Святая Святых храма. Все в храме священно, все имеет таинственный смысл. В Библии подробно указаны формы и пропорции храма, описаны внутреннее убранство и утварь, определен даже материал для его строительства и для изготовления богослужебных предметов (может быть, потому, что каждое вещество обладает неизвестными нам излучениями — эманациями).

В образе величественного храма апостолы Павел и Иоанн созерцали Царство Небесное. Идеи и пророчества ветхозаветного Храма раскрылись и воплотились в храме новозаветном. Здесь их генетическое единство и историческое различие — как между самими заветами — Ветхим и Новым. Ветхозаветный храм — храм надежды; новозаветный — храм благодати.

Мистическое значение храмового богослужения заключается в том, что молитва каждого вменяется всем, и молитва всех присутствующих возносится за каждого. Храмовая молитва становится единой и цельной, как неразделим свет от множества горящих свечей, как неотделимы друг от друга капли дождя в общем потоке.

Чем выше духовная культура человека, чем глубже его внутренний религиозный опыт, тем более он дорожит традицией — как сокровищницей, из которой боится потерять хотя бы один драгоценный камень. Некоторые говорят: «Если храм — это образ неба, то ведь наше представление о Космосе меняется, значит, и форма храма должна изменяться и эволюционировать». Но, во-первых, храм — образ духовного Неба, знания о котором на протяжении истории человечества скорее не приобретаются, а теряются; во-вторых, храм — не модель и не зеркальное отражение Вселенной, а сложная символика.

Храм — это живая Библия. Храм дает человеку возможность самому участвовать в событиях Священной Истории в качестве действующего лица. В храмовом богослужении человек через священные символы и ритуалы присутствует при творении мира, молится в Скинии, сопровождает Господа во время Его земной жизни, находится на Тайной Вечере с Апостолами, причащается из рук Спасителя, слышит весть мироносиц о Воскресении Христа из мертвых, видит картины Страшного Суда. Как белый цвет является не отсутствием цветов, а синтезом красок всего спектра радуги, так и безмолвие храма содержит в себе молитвы и священные песнопения Небесной и земной Церкви. Храм — это образ потерянного Эдема и возвращенного Рая.

Символика Храма учит человека смотреть на видимый мир как на образы и символы, тени и подобия мира духовного, чувствовать бесконечное в конечном, видеть, как просветы в тумане, отражение вечного во временном.

В Иерусалимском храме Дева Мария дала обет девства. Монашество существовало во все времена, у всех народов. Однако монашество остается непонятным явлением для страстного и чувственного мира, загадочным, как каменный сфинкс, стерегущий безмолвие пустыни. Многим монашество представляется отречением от всего ради ничего, бессмысленным самоистязанием, потерей лучшего, что дает человеку жизнь. Другие относятся к монашеству терпимо, но, не понимая его сути, считают только удобной формой для занятий научной и благотворительной деятельностью. Что же касается пустынников и отшельников, то они обычно кажутся мирским людям фанатиками или человеконенавистниками вроде Тимона Афинского. Ответить на вопрос, что такое монашество, так же трудно, как объяснить, что такое любовь, тому, кто никогда не испытывал этого чувства.

Уже древние философы учили, что Бог открывается миру как совершенная Сила и Могущество, как высшая Мудрость и Благо, как Неизреченная Красота. Большинство людей воспринимают Бога как всемогущую Силу и потому чаще всего обращаются к Нему в несчастии и скорби, когда особенно ясно ощущают свое бессилие, немощь и одиночество, когда рушится всякая надежда на человеческую помощь, подобно тому, как исчезают замки из облаков при порыве ветра.

Второй аспект — Мудрость и Благо. Это религия тех, кто ищет смысл человеческого бытия. Это вера подвижников, которые служат людям ради вечного спасения.

И третий, сокровенный план — Бог как Неизреченная Красота. Это, преимущественно, религия мистиков. Влечение к Божественной красоте, пленение Божественной красотой, упоение ею и возможность уподобления этой красоте являются тайной монашества.

Монашество — это всецелая любовь к Богу, которая не может разделиться между Богом и Его творением. Монашество — это томление по потерянному раю и жажда Небесной Красоты. А в волевом плане — непрестанное искание Бога, борьба с тем, что стоит между душой и Сотворившим ее, непрестанное стяжание Божественного Света, восхождение на духовный Фавор.

В интеллектуальном плане монашество — концентрация и сосредоточение ума на самых главных, онтологических истинах веры. Монашество — это соединение разума, чувства и воли в непрестанной молитве, в непрестанном устремлении к Богу. Монашество для монаха — высшая радость не только в будущей жизни, но и здесь, на земле. Монастырь и пустыня — условия для монашества, но далеко не само монашество. Монашество — постоянная обращенность души к Богу, постоянная битва с демоном в глубине человеческого сердца, соединение сердца с Единым.

Монашество — это звучащая в сердце песнь песней; плененная ею душа закрывает свой слух от страстных мелодий, они для нее безобразны и грубы. Монах тоскует в миру, как узник в темнице, не потому, что презирает мир и ненавидит людей, а потому, что в сравнении с Божественной красотой видимый мир — только сумрачные, неясные тени. Чем больше монах отдаляется от мира и приближается к Богу, тем больше он любит людей, но уже другой — духовной, светлой любовью. Он жалеет все существа и сострадает им. Он любит мир, но не в его распаде и тлении, а в софийной идее мира и его будущем фаворском преображении. Монах любит человека, но не за его достоинства, таланты или телесную красоту, а любит в нем образ и подобие Божие.

Монашество — это отвержение всех и всего ради Бога и любовь ко всем и ко всему также ради Бога. Противники и критики монашества, как вне Церкви, так и в Церкви, говорят о том, что монашество обедняет человеческую личность, делает жизнь серой и однообразной. Так ли это?

Христианское богословие является самой высокой философией о вечности и целях бытия, а Псалтирь — самой проникновенной и задушевной поэзией, которая когда-либо звучала на человеческом языке. Монах ограничивает общение с людьми, но беседует с Абсолютным Умом, с Богом.

Существует восточная притча: некий царь пригласил к своему двору китайских и византийских мастеров и поручил украсить стены только что выстроенного дворца. Китайцам и византийцам предоставлялась равная часть стен для росписи. После окончания работ царь и народ должны были решить, чья работа лучше, чье искусство выше и совершеннее. Возле дворца воздвигли строительные леса и закрыли их полотном, чтобы никто не мог видеть работы художников раньше времени. Китайские мастера покрыли стену слоями раствора, который сгладил все неровности, а затем стали рисовать картины гор, вздымавшихся уступами ввысь, сказочные леса, птиц в ярко-красном оперении, причудливые растения и цветы, сплетенные в изящные букеты. Они были уверены в своей победе.

Мастера же византийские приступили к работе не сразу. Они сначала исследовали, из чего сделана стена, и увидели, что она сложена из драгоценных камней, только необработанных и неотшлифованных. Они осторожно расчистили их и стали шлифовать — камень за камнем. Пока китайские мастера разрисовывали стену, византийские трудились над каждым камнем, оттачивая каждую грань. Прошло несколько лет, срок работы окончился. Китайцы убрали леса. Толпа зашумела, закричала от восторга, приветствуя их заранее, как победителей. Затем сняли завесу византийцы, и толпа застыла в безмолвном изумлении. Драгоценные камни сверкали дивной гармонией цветов. Казалось, что звезды сияют из глубины кристаллов таинственным, мягким, мерцающим светом, а через мгновение их грани искрятся, как лучи солнца. Разноцветные камни переливались и горели необычайными красками, то вспыхивали, как блеск молнии ночью, то светились нежными, прозрачными цветами зари. Они были всегда новыми и неповторимыми, как небо, которое отражалось в каждом из них. Народ воскликнул: «Победа за византийцами!».

Работа китайцев — это внешние знания, то, чем гордится мир. Работа византийцев — это внутренняя молитва, непрестанное призывание имени Иисуса Христа и покаяние.

Говорят, что жизнь монаха не нужна и бесплодна для других. Если смотреть на жизнь с точки зрения примитивного утилитаризма, который отрицает духовные ценности, то религия вообще не нужна. Но христианство свидетельствует, что молитва — это тот незримый свет, который противостоит сгущающейся тьме и наступающему хаосу — апокалиптической ночи. Молитва — это тот алмазный стержень, та невидимая сила, которая удерживает мир от окончательного распада и разрушения. Монашеская жизнь — не буддийская нирвана, а подвиг высшего духовного напряжения. Когда исчезнет дух благочестия и Православия, угаснет духовная молитва, а монастыри — острова света — погрузятся во тьму, тогда человечество само подпишет себе смертный приговор.

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы — больше, чем праздник Ее Рождества. Это день Ее духовного рождения. Под сенью ветхозаветного Храма вырос цветок Нового Завета — Дева Мария.